Росья добежала до двери быстро, в груди так и клокотало сердце, а ноги и руки дрожали от волнения. Она прижала ладони к пылающим жаром щекам и опёрлась спиной о створку, закрыв глаза, дыша тяжело.

— Вот же дура, дура, дура, — шептала она в темноту, чувствуя, как её накрывает стыд.

И зачем пошла, да в позднее время? Чего ожидала? Теперь княжич подумает невесть что! Тогда, во дворе, Дарко всё же к ней приблизился, испросил объяснений, а она от волнения и не нашлась с ответом. В памяти всплыли очертания княжича, как горели в этот миг его тёплого оттенка глаза, как губы упрямо и плотно были сжаты — он ждал ответа. Она всё ещё была в плену его объятий сильных, крепких. После, когда они с Руяной разместились в клети и услышали грохот, доносившийся снизу, чернавка быстро разузнала, что случилась драка меж княжеской дружиной и семейством мельника Ивара. Росья и не думала, что окажется под одной крышей со Станилом. А когда выяснилось, что княжичу пробили голову, так и вовсе потеряла покой. Однако девиц, как она ни ждала, так никто и не потревожил, а потом всё стихло. С приходом ночи Росья всё никак не могла уснуть, ворочаясь с боку набок. Давило чувство, что не досказала она того, что хотела. Но как увидела Дарко в дверях, так все слова растеряла. И эта девушка…

Росью бросило в жар, а дышать становилось всё труднее, свербело чувство ревности, да только с чего бы? Разве связаны они чем? А ей-то уже в голову взбрели грёзы. Да, выходит, княжича она не знает совсем, хоть и почудилось обратное. Как не вовремя она явилась к нему. Оставалось только догадываться, что там меж ними произошло. Верно то, отчего со стыда хоть в реку бросайся. Нелепый момент всё бил Росью нещадно, что плетьми, не желая отпускать. Вот и поделом, не будет впредь лезть, куда её не просят и где не ждут. Но теперь-то уже чего сокрушаться. Что сделано, то сделано, только и оставалось понадеяться, что всё сгладится и войдёт в прежнее русло. Росья от случившегося недоразумения не знала, куда и деться. В постель не хотелось, и уж теперь не уснуть, хоть в пору сквозь землю проваливаться. Лучше выкинуть поскорее всё из головы и свыкнуться с мыслью о том, что всё же суженый её — старший сын, Волот. Лучше подумать о будущем своём. Но как бы Росья ни пыталась представить его, перед глазами вновь и вновь возникал образ Дарко, его обеспокоенный взгляд, сдержанно сомкнутые губы. Вот дурёха! И чего ей показалось, будто княжич искал её взглядом всё то время, что они были в пути? Она поёжилась, обняла себя за плечи. Дикий приступ кашля застал её в неподходящее время. Но прокашлявшись, опасаясь, что перебудит всех, как могла, сдержалась, чувствуя, как грудь едва не разрывается.

Оставаться снаружи было уже зябко, ещё и Руяна проснётся, спохватится, искать отправится. Росья легонько отворила дверь, бесшумно скользнув внутрь. Впотьмах прошла к лавке, слушая размеренное посапывание чернавки. Выдохнула с облегчением — не разбудила. Зажимая саднящее горло, проглатывая новый приступ кашля, укрылась с головой, но не сдержалась, и снова приступ кашля задушил. Руяна уж тут подскочила.

— Росья, — подсела она, оглаживая щёки и лоб девушки, — да ты же горишь вся.

Знала бы Руяна, от чего она горит… но Росья сказала другое:

— Всё хорошо.

Пусть не убедительно, но девка убрала руки.

— Да как же хорошо, где хорошо-то? — запричитала она. — Надо княжича упредить.

Росья едва с постели не подскочила.

— Не надо!

Руяна вздрогнула, прижимая руки к груди, а потом очнулась.

— Может, тады трав сварить ещё?

Росья откинулась на подушки, больше устала от её внимания, нежели от недомогания.

— Не нужно. Всё пройдёт. Завтра. Ступай спать, — отправила она девушку обратно на постель и отвернулась к стенке, давая понять, что разговор окончен. Расслабилась только тогда, когда зашуршала одежда, и чернавка молча вернулась к себе на лавку.

Вскоре Росья окунулась будто в омут, такая тишина в тереме царила, однако всё равно за дверью были слышны скрип на лестнице и тихие хлопки дверей — многие постояльцы не спали. Она всё думала о Дарко, не имея сил сомкнуть глаза и уснуть. Мысли вертелись в голове, как снежная крупа, беспорядочно и непрерывно звучали обрывки фраз её собственных и Дарко, они не давали покоя, изводили. И эта девка всё бередила душу. Уж лучше бы Росья ничего не знала. Сама виновата, не нужно было бродить ночью, в который раз укорила она себя. Пошевелилась, нащупывая на груди холодные железки бабкиных оберегов, сжала.

Она не помнила, в какой миг погрузилась в беспамятство, но сон навалился на неё, как каменный оползень, погребая её под неподъёмным слоем земли и пыли, не давая ни вдохнуть, ни пошевелиться. Сначала Росье не снилось ничего. Но потом она оказалась будто бы на берегу неширокой речи, поросшей рогозом и ивами. Трава изумрудом стелилась по холму, шелестели кроны белоствольных берёз. Сама она, босая, ступала по шелковистой, прохладной от росы траве, окутанная мягким сизым туманом.

— Росья, — услышала она позади себя и обомлела, узнав голос Дарко.

Она обернулась. Княжич спешил к ней, лицо взволнованно, сжаты в кулаки пальцы — кажется, он был чем-то встревожен. Он приблизился, и сердце Росье застучало, что молоточек. Дарко смотрел ей в глаза, и казалось, хотел что-то сказать, но от чего-то не решался. В глазах, в которых разливалось тёплое золото, залегла тревога.

— Береги себя, — сказал вдруг он.

Росья обескураженно моргнула, не зная, что и ответить, почему он так говорит, и откуда это волнение? Ко всему ей делалось неловко от того, что княжич был слишком близко. Она опустила взор, изучая его богато расшитый кафтан. Хотелось безумно коснуться его. Не помня себя, она протянула руку, положила ладонь на колючую щёку. Казалось, Дарко не пошевелился, и мгновения пролетали за мгновениями, а потом он, вдохнув, обхватил её за плечи. Его лицо быстро оказалось так близко, что почудилось, будто золото в глазах княжича солнцем опалят. Он задержался всего лишь на миг и вдруг прильнул к губам. Росья от неожиданности вздрогнула — прежде её никто не целовал. Мимолётное замешательство исчезло, когда она почувствовала на языке вкус, немного пряный и горький. Его губы скользили бережно и медленно. Повинуясь порыву, ощутила, как приятно ей было целовать Дарко, как разливается по телу нега от соприкосновения губ, настолько блаженная, что она будто погрузилась в тёплые воды, и подогнулись колени. Дарко вовремя подхватил её, прижал к себе, и она чувствовала его тяжёлую, не раз мерившую силу ладонь на своей пояснице. Странно, но сейчас она не испытывала того жгучего стыда и стеснения, а только рождающиеся в глубине новые, доселе не ведомые ей ощущения. Но только что-то не давало сполна насладиться мигом.

«Почему он сказал беречь себя, будто собрался прощаться?!» — застыл немой вопрос.

Но тут неожиданно в спину между лопаток ей что-то толкнулась. Росья распахнула глаза и отпрянула, в ужасе хватая воздух. На том месте, где только что стоял Дарко, возвышаясь над ней, завихрилась поднявшаяся не пойми откуда пыль. Мелкие камушки неприятно и больно врезались в кожу, хлестали по щекам. Росья сощурилась, оглядываясь по сторонам в поисках княжича, и удивилась — от того берега, где гуляла она, не осталось ничего, лишь сухая, покрывшаяся трещинами земля, будылки в обмелевшем русле да голые деревья. Объял страх, и грудь наполнилась льдом.

— Дарко! — позвала она растерянно.

Буря только взметнулась так мощно, что едва не сбила с ног. Росья почувствовала, как лёгкие стали набиваться пылью и грязью, не давая возможности и продохнуть. Она, уклоняясь, пыталась разглядеть в чёрных вихрях княжича, но вместо него увидела тёмный силуэт. Девица почуяла нутром неладное. Дикий страх мгновенно заковал её тело в ледяной панцирь. Не в силах пошевелиться и позвать на помощь, она смотрела, как мужская фигура стремительно движется к ней. Росья различила блеклые очертания незнакомого ей человека, рослого, косая сажень в плечах, тёмные волосы рвал ветер, чёрные брови сдвинулись на переносице, и взгляд был вовсе не человеческих, а каких-то звериных глаз, что смотрели нелюдимо и колко. Девица смогла с непомерными усилиями ступить назад, но твёрдые, что камень, руки сжали её плечи, рывком придвинули к себе. В следующий миг, не успела она опомниться, жёсткие губы впились в уста девушки. Росья задохнулась, чувствуя, как быстро немеют её губы и горло сковывает, будто льдом, охлаждая дыхание, замедляя стук сердца. Она, оправившись от первого потрясения, неимоверным усилием вывернулась от страшного чудовища и закричала, но этот крик оборвался мгновенно, когда голубые, что голые вершины гор, глаза замутились, покрылись белой, как молоко, пеленой.

— Пришла, — громом раздался голос чужака.

— Росья, Росья проснись! Ну же, просыпайся! — кто-то тряс её настойчиво, вызывая всплеск тошноты и боли, она поморщилась, застонала и дёрнулась, пытаясь вырываться из сковавших её чужих рук. Не понимая ничего, она забилась в постели, что пойманная птаха, ощущая, как жар тягучей, раскалённой, что сплав железа, волной прошёл вдоль всего тела, обездвиживая и заковывая в огненную твердь.

— Всё хорошо, тише, родная, тише. Это я, Дарко, — продолжал вливаться в воспалённое сознание чей-то голос.

Росья замерла, и сквозь туман пробилось запоздалое узнавание. Но тут же в голову вклинился и встревоженный голос Руяны.

— Не могла растолкать Росью, всё бормотала она себе что-то под нос, я сначала думала, что худое снится, а как она кричать стала, так тут же вскочила. Пощупала лоб, так и обмерла, что к калёному железу прижалась, — всхлипнула девка. — Она мне ещё с вечера тревогу в сердце зарождала. Видела же, что не всё ладно.

— Руяна пере… — Росья не договорила, приступ сухого горького кашля взорвал грудь, продрав железными крюками горло. В ушах зазвенело, будто в колокол, отзываясь резью в затылке.

Дарко, что сидел рядом на её постели, попытался её приподнять, да только не вышло ничего. Руки и ноги сделались будто ватными.

— Так, — поднял он взгляд на чернавку, — собирай вещи. Её нужно к лекарю.

— Да где лекаря-то разыскать? На дворе ночь!

— Здесь не разыщешь, — ответил он твёрдым, но всё же сжатым беспокойством голосом. — В город поедем прямо сейчас.

Росья сглотнула, жадно хватая ставший скудным воздух. Всё тело её продрала резь, и не то, что говорить, но шевелиться было невмочь.

Дарко сдёрнул с неё одеяло, которое в самом деле казалось неподъёмной ношей и встал.

— Сейчас вернусь, — сказал он.

Росья видела сквозь влажную пелену, как Дарко ушёл.

С каждым вздохом Росье делалось хуже, стоило ей закрыть глаза, как она проваливалась в чёрную бездну и вздрагивала, боясь встретиться с тем незнакомцем из своего сновидения, что был соткан и из камня и пыли. Чувствуя, как Руяна проводит по лицу и шее влажным и холодным полотном, от чего ей делось хоть на немного, но легче, снова погружалась в беспамятство, будто в лёд, оказывалась неизвестно как на вершине скалистого берега, в одиночестве, окутанная полупрозрачным облаком влажного тумана.

Так она пребывала в бреду, казалось, долго, но, когда в сознание протолкнулся шум, Росья поняла, что с того времени, как ушёл Дарко, прошло всего ничего. Вынырнула из недр небытия окончательно, но глаз так и не смогла открыть. Чьи-то сильные руки осторожно подхватили её.

— Держись за меня, Росья, — услышала она мягкий, как воск, голос Дарко и успокоилась, перебарывая плескавшуюся тошноту, подчинилась, обвив руками его шею, уткнулась носом в грудь. Тут уж совсем было не до стеснения.

— Держись… — шепнул княжич, обращаясь к ней.

Росья, разлепив влажные и непомерно тяжёлые ресницы, увидела хмурящиеся глаза княжича. Дарко был весь напряжён, верно, много хлопот она причинила своим недугом.

Они быстро миновали лестницу, распахнутые двери, наполненную людьми горницу. Она гудела, как короб со встревоженными пчёлами, так и казалось, что стены дрожат от без конца хлопавшей двери, топота множества сапог да грудных голосов. Когда они вышли на крыльцо и спустились под серое тяжёлое небо, которое было так низко, что чудилось, будто задевает коньки изб, Росья поняла, что уже утро. Завернуться бы в покрывало и оказаться в родной Елице под боком матушки и отца, но этого верно уж никогда не случится. Дарко бережно уложил её в телегу, в расстеленные шкуры укутал.

— Всё будет хорошо, — заглянул он ей в глаза.

Росья только и могла едва кивнуть. Руяна уселась рядом с девушкой, но старалась попусту не тревожить её, только поглядывала озадаченно и испуганно.

— Освяти, Ярило, спали хворобу, здоровья принеси, Ярило… — шептала всё она молитву. Росья увидела среди гридней, что были уже в сёдлах и ждали на улице, волынянина. Полад, задирая подбородок, вглядывался в хмурое, налитое свинцом и моросящее мелкой крупой небо. Неловко сделалось, что пришлось всех так скоро потревожить, не дав и передохнуть, отоспаться. На передок телеги поднялся возничий, Росья не смогла его толком разглядеть.

— Вези осторожно, — наказал строго Дарко, тоже поднимаясь в седло вороного мерина.

Мужик, ухватившись крепче за вожжи, цокнув языком, дёрнул поводьями. Телега скрипнула и тронула с места, покатила по дороге. Росья глянула на Руяну, на которой и лица не было.

— Не переживай так, — попыталась рассеять её хмурость.

Та только ещё больше насупилась.

— Сколько помню, никогда тебя так не прихватывало.

А ведь верно, и холодов она не боялась, а тут вот как вышло. Всё из-за тревоги и неведенья. Росья обвела взглядом небо от края до края и чуть приподняла голову. Из городка они верно уже выехали, потому как дорога теперь была шибко ухабистой. Дарко ехал позади, выражение лица его было сосредоточенным. Он смотрел вперёд, чуть прищуриваясь от влажной пыли, которую развеивал ветер, и слушал Полада. Волынянин тихо переговаривался с княжичем о чем-то. Росье не было слышно, о чём именно. Она бессильно откинулась на мягкую подстилку. На свежем холодном воздухе было куда легче, грудь теперь не горела, и позывы кашля стихли. Знать жар оставил её на время. Повозка катилась всё быстрее, возничий то и дело понукал лошадь, выпуская короткие возгласы. И уже вскоре из поля зрения Росьи исчезли последние кровли, и поплыл тяжёлым покровом хвойный полог. Морось перестала окроплять лицо, и закапал редкий дождичек. Не было никаких сил пошевелиться, и казалось, что стоит сделать усилие — нутро займется огнем, а грудь разорвётся в кашле. Потому она лежала, не шевелясь, укутанная шкурами с ног до головы. По засыпанной хвоей и мхом дороге телега катилась мягко и размеренно, убаюкивая девушек, и вскоре Росья погрузилась в мирный сон.

Очнулась от громкого стука молота и не сразу поняла, где оказалась и что с ней, запоздало ощущая, что её потряхивает. Руяна, уж давно пробудившаяся, не заметив, как открыла глаза Росья, всё оглядывала что-то, и на лице её было только глубокое удивление и плохо скрытое восхищение. Что же её так удивило, неужели прибыли? Росье тоже захотелось посмотреть на город, а в том, что они прибыли в Дольну, она уже не сомневалась: гудело множество голосов, стучали звонко молоты о железо, лаяли псы, а кругом виднелись только избы, постройки сплошной стеной тянулись по обе стороны от телеги. Только девушка приподнялась на локти и попыталась сесть, желая тоже поглядеть, как вздрогнула от неожиданности. Светлокудрый мальчишка повис на борте повозки, с любопытством посмотрел на Росью голубыми и чистыми глазами, но промолчал. Она невольно улыбнулась ему, но тот по-прежнему смотрел неотрывно.

— Кши, окаянный, — замахнулась на него платком чернавка, и отрок тут же, ослабив хватку худых ребяческих рук, соскочил наземь исчез, слетел, что лист осенний.

Следом подъехал Дарко, и Росья осталась лежать на месте, не решаясь подняться, сама не зная, от чего. Скользнув взглядом, он поднял подбородок и все смотрел куда-то вперёд, а потом раздались командные голоса. Колеса застучали по подмосткам. Все вместе они нырнули под свод ворот. Сгорая от любопытства, девушка прислушивалась.

— Уже приехали, — сказал Дарко, — потерпи немного.

Проглатывая сожаление, что путь их закончился, и княжич больше не будет рядом, на расстоянии вытянутой руки, Росья только опустила взор. А в памяти вновь воскресла нелепость, которая случилось ночью, и захотелось кричать и поскорее выкинуть это из головы. Неожиданно для себя Росья вдруг поняла, что прикипела к Дарко. Она отвернулась, проглатывая подступившую горечь, сдерживая горячие слёзы и стараясь не думать о разлуке.

Но девушка слышала, что Дарко всё ещё рядом.

— Не грусти, тебе понравится здесь, — сказал вдруг он, видимо, стараясь как-то утешить. Росья вернула на него взор и застыла, взгляд его тёплых глаз потемнел. Неужели тоже не рад? Она смотрела на него неотрывно, пытаясь уловить в его голосе, увидеть в глазах хоть что-то, что могло бы её успокоить, но говорил он сухо, и смотрел с равнодушием. Знать показалось, что тоже расстроен. Ничего обнадёживающего, что желалось ей увидеть и ощутить. Значит, всё то, что меж ними было, не настоящее? Она растерянно моргнула, с усилием отвела взор, злясь на себя.

«Придумала себе всё».

Княжич верно внутренне радовался, что прибыли на место, как, впрочем, и остальные. Гридни весело переговаривались, смеялись, предвкушая мягкую постель, да горячие, сдобренные перцем щи. Выпускали и непотребные да острые шуточки, впрочем, что позволительно после долгого и трудного пути. Да и не лето на дворе, когда трава служит постелькой мягкой, а в цветущем лесу можно найти всякое пропитание. Осень — холодная, неприветливая, мокрая.

Телега, наконец, остановилась, а вот сердце Росьи пустилось в галоп, да так, что руки и ноги проняла дрожь.

Вот и приехали.

Перебарывая разгулявшееся волнение, девушка попыталась подняться, но Руяна с Дарко её опередили. Княжич ловко подхватил её за пояс, подобрав с телеги, и упорно молчал на её заявления, что она может ходить и сама. Росья быстро оставила попытки высвободиться, наконец, смогла хорошенько оглядеться. Как оказалось, они въехали в обширный двор, где вовсе не было никаких белокаменных стен, а окружали высокие срубы трёх- и двухъярусных теремов с резными дубовыми столбами на крыльцах. По верхушкам веж коньки, узорные наличники на окнах.

Княжич зашагал к высокому крыльцу, наверное, самого громадного среди всех терема, и Росья ощутила, что он шагает нарочито медленно, верно желая, чтобы она огляделась как можно лучше, как бы ни хотелось ей думать, что причина могла быть и в другом.

На порог встречать вышли женщины, все разных возрастов, были и старицы, и совсем девочки. Правда никто из них не приблизился к прибывшим, наблюдали с высокого крыльца, как княжич проносит девушку внутрь.

— Это женский двор, — внёс Дарко ясность, когда они оказались внутри, в полутёмном помещении.

Толкнув дверь, они вошли в просторную горницу со сводчатыми потолками и широкими, такими же полукруглыми окнами, которые впускали столько света, сколько Росье ни в одной избе не удавалось повидать. Здесь было гораздо теплее, чем на улице. И так просторно, что гул шагов отдавался в стенах и разносился по потолку. Здесь их окружили незнакомые женщины — помощницы и чернавки. Смотрели во все глаза, видно ничего не понимая. Дарко, не обращая на них никакого внимания, не спешил что-либо объяснить, прошёл вглубь. Росья, опомнившись заозиралась, выискивая взглядом Руяну. Та шла следом за ними, чуть отстав и всё оглядывалась, присматриваясь к новому месту.

— Теперь ты будешь жить здесь, — сказал Дарко, пытаясь хоть как-то утешить и успокоить.

Видимо Росья плохо скрывала волнение, невольно сжалась.

— Нужно привыкнуть, — ответила она рассеяно.

— Привыкнешь, воробушек.

К лицу Росья так и прихлынул жар, верно покрылась пятнами. Дарко слегка улыбнулся, а после короткого молчания дал распоряжение чернавкам позвать лекаря, упрекнув, что те стоят без дела, не встречают гостей. От повышенного тона княжича, все они разбежались кто куда. И Росья впервые видела его таким. А впрочем, довелось узреть, как искрятся гневом его глаза, когда вырвал её из рук Валуя.

Сжимая в руках свою драгоценную ношу, княжич вошёл ещё в одну дверь, менее широкую и, видно, низкую, что юноше пришлось пригнуться.

В светлице натоплено было душно, жарче, чем в горнице. Княжич опустил Росью на широкую лежанку, чуть задержался, видно хотел что-то сказать, да не сказал, не смог подобрать подходящих слов. Руяна старалась не мешать, сразу прошла к окну, присела на лавку, завозилась с походной сумкой, делая вид, что занята. Так бы и ушла, оставив их наедине.

— Мне тут находиться долго нельзя, — проронил Дарко, оглядывая лицо Росьи неторопливо, будто что-то всё пытался увидеть или запомнить. — Но, я ещё зайду… — Дарко застыл, а потом вдруг пошевелился и накрыл своей горячей ладонью её пальцы, легонько сжал.

Мгновения стремительно потекли за мгновеньями. Росья пыталась разогнать сковывающую её робость, да и верно выглядит сейчас неважно, чтобы находиться под изучающим взглядом княжича. Всё же найдя в себе силы, она кивнула. Как бы ни желала продлить время, а расставаться нужно. Лихорадочно искала подходящие слова, но Дарко её опередил.

— Так где же твоя сестра Станислава?

Вопрос привёл девушку в явное замешательство, и Дарко виновато опустил голову.

— Прости.

— Она сбежала из дома, — ответила Росья. Чего уж таить теперь.

Осмыслив сказанное, Дарко поднял взор, едва приметная твёрдость тронула его губы. И вопреки всем ожиданиям, он сжал её пальцы, поднёс к устам, прильнув тёплыми губами, согрев. Росья заморгала часто, не зная, что ей делать, но Дарко уже убрал руку и поднялся.

Пронаблюдав, как он вышел, она откинулась на подушки, слыша, как добротная дубовая дверь за ним прикрылась. Она, казалось, ещё вечность задумчиво смотрела в потолок. И поняла, что после ухода княжича неуютно сделалось вдруг и холодно, будто из сердца забрали кусочек янтарного тепла. Хорошо, что Руяна рядом, но все равно то ли из-за жара расчувствовалась, и слезы быстро набежали на глаза.

Как только дверь прикрылась, Руяна бросилась к девушке, сжав её ладони.

— Ох, Роська, не знаю, что будет… но как же Дарко о тебе заботится! А смотрит как! Так и кажется, что прожжёт глазищами.

Росья поглядела на неё с тоской, и Руяна быстро перевела разговор в другое русло:

— Сколько народу здесь! А на Торжке людей, что рыбы на нересте, так и толкутся у прилавков. Сколько там всего, Роська! Соболя всякой масти и ткани цветастые, я хоть издали поглядела, но как же неможется быстрее там оказаться, хотя бы так побродить, посмотреть.

Круглое лицо Руяны так и сияло, а глаза сверкали что звёзды, всё не могла угомониться, тараторила, делилась переживаниями. Взбудораженный и живой лепет Руяны отвлекал, и Росья сама не заметила, как уже улыбалась, позабыв обо всём.

Но поговорить им толком не дали, две чернавки почти бесшумно вплыли, что гусыни, в светёлку, разбив в прах всю уверенность, нагнав на лица девушек хмурость, даже показалось, что потемнело в стенах. Женщины принялись обхаживать гостью: подпихали под бока подушек мягких из лебяжьего пуха, переодели в сорочку белую, распустили и косу, прочесав спутавшиеся волосы гребнем, заплетать не стали. Не привыкшая к такому вниманию, Росья вовсе сконфузилась. Дома она делала всё сама, а в последнее время, когда настало тяжёлое время для их семейства, так и вовсе. Ко всему чернавки не разговаривали, и по лицам их Росья так и не разгадала, что у них на уме. Они в немом молчании выполняли то, что им было, как видно, велено. И Росья просто их рассматривала. Выглядели они ладно в просторных платьях-рубахах с широкими рукавами, стянутыми на запястьях, но все же вышитых по вороту узорами да бисером, с венчиками на головах. Сами были длиннокосые, смиренные, приятные глазу, но не чувствовалось в них живости, бледные были, словно не видели уж много дней света дневного. Руяну они вовсе потеснили к лавке, однако позаботились и о ней, вручив чистые одежды да постель выстелив. Княжьи девки забрали влажные с дороги вещи, натаскали воды в бадьях для умывания и в крынках — для питья. Всё это мельтешение вскоре сильно утомило. Росья, чувствуя вновь нахлынувшую слабость, всё же оставалась сидеть в постели, откинувшись спиной на пуховые подушки. Вошла ещё одна чернавка с молоденькой помощницей и, верно, с едой, потому как светлица наполнилась вкусными запахами. Она постелила на колени и грудь девушки рушники. Росья тут вовсе понурилась, чувствуя глубокую неловкость, да и есть не хотелось, отказалась от еды.

— Велено покормить досыта, не отказывай, милостью прошу, — досадливый вид чернавки обжёг, быстро пресекая порыв отказаться от еды.

Да и в первый день не уважить хозяев — это верный знак недоверия и непочтения. Потому Росья передумала, приняла подношение.

— Позволь самой, — попросила только она.

Проглотив две ложки грибной похлёбки, не почувствовав никакого вкуса, ела через силу, думая о хозяевах — князе Мстиславе и жене его, княгине… Какие они? Но судя по тому, как приняли, благодушные. Что она будет говорить при встрече? И так запереживала, что, казалось, жар вновь поднялся, но на самом деле от горячей еды и душного воздуха тело разомлело, разлилась нега, вгоняя в сонливость.

По окончании трапезы чернавка с помощницей собрали всё и быстро ушли, благодарно кланяясь. И Росья потупила взгляд, не зная, как и ответить на этот жест, так к ней никогда не относились.

Руяна не позволила загрустить, всё хлопотала над своим гнёздышком и чувствовала себя весьма удобно, не смущаясь чернавок, которые всё пытались услужить гостье, а та с готовностью принимала их помощь, не стесняло её излишнее внимание, верно знала себе цену. Готовя себе постель на ночь, всё напевала что-то. И Росья с облегчением подумала, как хорошо, что позволили с ней остаться, вдвоём всё веселее. Чернавки, наконец, управившись со всем, вскоре вышли за дверь. Руяна, покосившись на запертую дверь, тоже выдохнула с облегчением, бросила платье на сундук.

— Понабежали тут, — пробурчала она. — И сами бы справились. Ненать нам их помощи. — Я бы и сама подсобила, коли надо что.

Росья приподняла даже голову и широко улыбнулась.

— Оставайся тут, Руяна, не уходи никуда.

Та даже вскинула брови от изумления.

— А как же, куда же я тепереча от тебя, Росья?

Девка по-хозяйски обошла светёлку и всё осматривала, оглаживая стол, ларцы.

— Как просторно здесь, — волнительно сказала, задирая подбородок, рассматривая покрытый узорной росписью потолок, — богато, красиво, а стены какие толщенные, как у Макоши за пазухой.

Росья тоже осмотрелась. В светлице стояли несколько сундуков, обитые узорно железом, стол, на котором были в ряд ларцы, усыпанные зернью серебряной да янтарём, зеркало в узорной оправе, а по стенам лавки резные да пара кресел с расшитыми подушками и меховыми подстилками. Верно тут кто-то жил, раз остались вещи, или намеренно для неё всё принесли, подготовили?

За дверью вновь послышались шаги, а следом дверь распахнулась, и вошла пожилая женщина в платье простом до самого пола, голова покрыта платком, из-под него выпущены две толстые косы, перевязанные косточками. На поясе сума. По-видимому, это и была знахарка.

— Ну, где тут хворая? — голубые глаза женщины вонзились в Росью, и от них холодок прошёлся по спине.