Даромила вышла на крытый наружный переход, почти не видя дороги от застилающих глаза слёз, чувствуя себя раздавленной, вымотанной, выжатой до последней капли жизни. За всю ночь сомкнуть глаз не получилось, к утру чудом удалось уйти с горницы, и то потому, что Ярополк был сильно увлечён своими гостями. Едва прилегла, как князь потребовал немедленно явиться к нему. Даромила до конца пыталась сохранить спокойствие, хотя куда там, знала, чем всё это могло закончиться для неё.

Морозило ныне сильно, подул ледяной ветерок, бросая снежную крупу в лицо, заставляя княгиню отвернуться и сжаться плотнее, укутаться в накидку, которую она успела набросить на плечи. Оторвав взгляд от пустеющего заснеженного двора, смахнув застывшие слёзы, Даромила подняла взор к розовеющему со всех сторон небу, по которому белыми воздушными водяными волнами плыли громадины облаков. Из них на землю мягким лебяжьим пухом сыпал снег. Дыхание перехватывалось от мощи и свободы, что накатила на девушку, внутри всколыхнулось желание оторваться от пола и улететь далеко-далеко, туда, где тепло и где её полюбят. Маленькая девочка внутри неё плачет, ей не хватает ласки, не хватает, чтобы её кто-то пожалел. Нынче она почувствовала это особо остро.

Даромила неподвижно стояла в открытой веже. Дрожь пробежалась по телу от схватившего холода, а вот внутри всё содрогалось вовсе не от стужи. Слёзы покатились из глаз на щёки, застывая на морозе. Обида вновь подступила к горлу, оглушая, слепя, делая совершенно бесчувственной ко всему. Ранена хрупкая душа — умирает всё вокруг, выцветает жизнь. На этот раз Ярополк не щадил, бил так, что голова разболелась, едва не раскалываясь на части. Она невольно коснулась пальцами скулы, ссадина защипала, и княгиня скривилась, отнимая руку. Всё тело ломило, ныла вся та часть, что ниже пояса.

«Нужно идти к Божане», — встряхнулась она, сбрасывая оцепенение. Всё же холод привёл немного в чувство.

Она осмотрела прозрачную кожу рук с проступающими сине-зелёными венами, покрытую багровыми пятнами — следами пальцев, оставленными Ярополком. Даромила сдёрнула рукава к локтям, рассматривая ссадины на запястьях. В таком виде уже стало и неловко перед женщиной появляться. Да и слышать её брань и ненависть к князю уже не было сил. Всё же нужно искать другую знахарку.

Внизу, во дворе, началось движение, забегали слуги, конюшие вывели лошадей. Даромила, опустив ладони на брусья, наблюдала за создавшейся суетой.

«Не Ярополк ли собрался куда?» — встрепенулась надежда, но тут же погасла, когда стало ясно, что происходит — гости покидают терем.

Даромила хотела было уйти, боясь быть замеченной князем, но будто примёрзли руки к дереву, а ноги стали тяжёлыми. Двое широкогрудых русобородых мужей вышли на площадку неспешно, размеренно, а следом из-под крыльца на двор ступил княжич.

Задержалось невольно дыхание в груди. Свободно, раскованно шагал гость, будто ястреб, воздушно скользящий в белых облаках.

Внутри стянуло всё льдом, когда вспомнила, что ещё недавно он был свидетелем побоев и измывательств Ярополка. Треснула толща равнодушия. Сердце забилось чаще. Даромила, поборов скованность, снова обратила взгляд на княжескую свиту.

Он совершенно отличался не только от своих ближников, но и ото всех. На такого не найдётся управа, это Даромила поняла ещё вчера. Сквозила холодным серебром в его глазах сталь, взгляд проникал до самого дна, касался, изучал, вынуждая ёрзать на месте. Хоть со спокойной внимательностью наблюдал он за дружинниками князя и пил с ними с одного рога, да только покоя рядом с ним никто из них не находил. Готов он был в любой миг сечь каждого, кто отважится переступить отрезанную невидимую взору черту.

Княжич надел меховую шапку, повернулся к мужчинам, толковал о чём-то со своими старшинами. Не ускользнуло от её внимания, что волосы сплошь пронизаны белыми, как снег, нитями. И с чего бы? Ведь не подумаешь, что хворает чем, был крепок и здоров, вон выше своего воеводы. Любопытство вынудило отречься от мыслей и забыть о собственной боли.

Даромила отпрянула, прижавшись к столбу, когда княжич, вдруг ощутив чей-то взгляд, повернулся, поднял голову.

— Куда же ты раздетая вышла в такую холодину?

Княгиня резко повернулась, выпрямляясь, стараясь не показывать своего испуга перед Искрой. Та глянула вниз и внезапно улыбнулась, позабыв о жене брата.

— Я слышала, они вернутся. Здесь погостят.

И то, как она глядела и как улыбнулась, не понравилось Даромиле, внутри ледяная глыба раскрошилась совсем, вырвалось раздражение, захотелось немедленно уйти. Но княгиня осталась. Как бы плохо ей ни было, а бегать и уступать, а тем более, терять чувство достоинства, она не собиралась ни перед Ярополком, ни перед Искрой. Даромила вытянулась, расправив плечи.

— А княжич ничего… — улыбнулась Искра ещё шире и вдруг смущённо опустила веера тёмных, как дёготь ресниц, отвернулась, и без того зарумянившиеся на морозе щёки побагровели, что плоды яблонь.

Даромила заново взглянула на неё. Ныне Искра была ещё краше: одетая в богатый, подбитый куньим мехом полушубок, в длинном зелёном, как трава, платье, что струилось складками до пола, а волосы тяжёлыми волнами падали к поясу, нанизаны на них были медные ободки. Стало очевидно — наряжалась для гостей. Вот уж интересно, оценил ли княжич её старания? Впрочем, какое княгине дело. А Искра — невеста на выданье, да ещё какая…

Княжна вдруг подняла на Даромилу взгляд, вмиг делаясь серьёзной.

— Брат вчера натворил такого… — сказала она.

Даромила выдохнула.

— Холодно здесь, ты права, пойдём, — прервала она.

Вместе они вернулись в светлицу. Даромила, избегая разговора о муже, прятала руку от глаз золовки. Хотя зачем? Пусть видит, может, так княгиня быстрее добьётся того, чего так желает. Но Искра то ли не придала этому значение, то ли не заметила, продолжала буравить её взглядом.

— Он таким не был. А ныне к пирам пристрастился.

Даромила в изумлении посмотрела на Искру. Уж не хочет ли та обвинить её во всём?

— Знаешь, матушка учила, что женщина лепит своего мужа.

Даромила, расстегнув ворот и распахнув накидку, присела на скамью, смотря на Искру неотрывно.

— Я его не узнала вчера… Мне от того больно, что он скатился до подобных поступков, — сказала она.

В глазах Искры, смотревших на неё миг назад с равнодушием, зажглись злобные огни с примесью насмешки. Вчерашнее происшествие, когда Ярополк при всех зажал чернавку, верно у всех теперь на слуху. Положение её в княжестве усугублялось.

Сердце заколотилось часто, Даромилу затрясло. Сжала пальцы в кулаки, пытаясь сохранить спокойствие, но напрасно, не получалось, рвался наружу гнев. Ощутила, что близка к срыву.

Потемневшие, ставшие тёмно-бронзовыми глаза Искры продолжали выжидающе блуждать по ней, смеясь. И сейчас она ничем не отличалась от своего брата, такая же каменная, холодная. Ошиблась в ней. Яблонька от яблони…

Много ядовитых слов бушевало внутри, но Даромила усилием воли сдержала в себе кипящий поток чувств. Уж перед золовкой она не обязана оправдываться.

Переждав затянувшееся молчание княгини, Искра заговорила:

— Я передам отцу всё, что ты говорила. В самом деле, нужно что-то решить… Не позволю, чтобы жизнь Ярополка была загублена. Но в Исбовь поеду не скоро… — Искра запнулась на полуслове.

Причина, по которой она задерживается, была ясна, как белый день — сильно же она заинтересовалась княжичем.

Княжна, повертевшись, пошла к выходу. И как только створка прикрылась, лёд хлынул по спине Даромилы, намертво заковывая душу. Она, нахмурившись, отвела взгляд, наткнувшись на подсвечник, схватила его, сжав в ледяных пальцах, замахнулась было, силясь кинуть в дверь, но застыла, дыша часто и глубоко. А затем, поставила его обратно. Надо же! Не думала, что дойдёт до такого отчаяния. Дыхание дрожало, она снова глубоко вздохнула-выдохнула. Пусть катятся все: и Ярополк, и его сестрёнка любимая, и вся Орушь. Она уже приняла решение, и всё идёт к тому, вот и пусть Искра передаёт, что видела. Но с другой стороны… Пойдёт слава чёрная, нехорошая о ней, и во всём этом безумстве жаль ей родичей, которые примут на себя всю грязь за несчастную дочь.

Княгиня опустила голову, понурившись. Нет, не доставит она такого удовольствия им, не станет ходить как в воду опущенная! Опомнившись, Даромила выпрямилась, прошла к зеркалу. То, что увидела в отражении, совершенно не понравилось ей, даже пошатнулась. Где её прежний блеск глаз? Нежный бархат кожи? На неё смотрела уставшая замученная девушка. Даромила не узнала себя. От той её прежней не осталось ничего. И когда успела так измениться? Когда её столкнули в такую яму, в которую каждый готов плюнуть?

Взяв гребень, она быстро принялась расчёсывать волосы, заплела туго. Умывшись, надела шерстяное платье оттенка нежно-бирюзового, как весенняя заводь, матушка говорила, что этот цвет ей к лицу. Накинув полушубок и шапку, Даромила вышла из светёлки. Хотелось просто прогуляться, подышать чистым воздухом. Когда она вот так в последнее время гуляла по двору и в садах? Когда стала пленницей Ярополка? Когда он возымел над ней власть? Осознание обожгло — с той самой ночи, когда она разделила брачное ложе с ним, и после, когда изнывала от боли, а он убеждал, что всё так и должно быть, и когда взял её вновь, нисколько не позаботившись о ней.

Даромила прикусила губы, сглатывая подпирающий горло ком, замедлила шаг, опасаясь встретить гостей, хотя те, наверное, уже покинули двор. Не хватало ещё столкнуться с Ярополком. Она чертыхнулась при упоминании одного его имени. Князь Оруши вынудил бояться его, она и боялась, чего уж таить от себя. Но недолго осталось. К весне её ноги уж тут точно не будет.

За размышлениями княгиня вышла на заснеженный двор, даже прищурилась от кричащей, бьющей по глазам белизны. Гости видно только уехали, покинув двор, потому как стражники закрывали ворота. Даромила даже ощутила лёгкое разочарование, где-то внутри всё же таилась надежда встретить их. Перед внутренним взором возник княжич. Его взгляд, приковавший её, когда она вышла из опочивальни мужа, бушующий и одновременно растерянный, она будет помнить ещё долго. Даромила задумалась. Появление княжича в Оруши нисколько не убавило пыл Ярополка, напротив, только больше поводов для беспричинной ревности.

Выдохнув, она скользнула взглядом по мужчинам, мгновенно выделив среди них Фанвара. Напряглась пуще. Сколько знает его, а так и не привыкла к нему. Взгляд того был тяжёлым, как молот, ум вёрткий — недаром Ярополк держит его подле себя. Приказывал тому сопровождать княгиню и следить за ней. Хоть и заслужил воин иметь такую честь, но Даромила подозревала, что с его слов Ярополк узнаёт о том, где она побывала и с кем встречалась, и явно преподносил соглядатай это не в том виде, как было на самом деле.

Почувствовав на себе взгляд, Фанвар повернулся, чуть дёрнулись в удивлении его брови, когда приметил Даромилу, быстрым шагом направился к ней.

— Княгиня желает выехать за ворота?

Та плотно сжала губы — его рядом только не хватало.

— Позволь сопроводить?

— Не утруждайся, Фанвар. Хочу тут, по двору погулять.

Несомненно, побежит докладывать к Ярополку, едва отойдёт на шаг. Ну и пусть. Даромила сошла с порога, оставляя побратима мужа, чувствуя спиной, как острые шипы негодования врезаются в спину.

Только она отошла от терема, как позади послышался хруст снега, Даромила обернулась и едва не ткнулась носом в грудь парня, что возник рядом с ней, возвышаясь. Она невольно отпрянула от него, запрыгало в груди сердце.

Видимо по её взгляду парень понял, что напугал.

— Прости, княгиня, — проговорил Богдан, отстраняясь и посмотрел виновато и так ласково, что девушка разом вспыхнула, захотелось провалиться сквозь землю, как юница какая. Не было уж тайной, что тот ловит её взгляд, ища повода для встреч.

Оправившись, Дарамила тут же заозиралась по сторонам, зная, что издали за ней наблюдают. Помнила она последнюю встречу их, как Богдан смотрел на неё тогда, а после не видела его целую седмицу. А ведь даже не подумала, что Ярополк мог и тому учинить наказание. Даромила обрадовалась — он стоит перед ней, цел и здоров. Но княгиня всё же подозревала, что досталось ему с лихвой, жалко парня.

Богдан сделал шаг к ней.

— Что ты тут делаешь? — быстро заговорила она, отходя от юноши на безопасное расстояние. — На нас смотрят, если Ярополк узнает, что ты подходил, тебе не поздоровится.

Богдан был хорош собой: тугие русые кудри, выбивающиеся из-под шапки, тонкий заострённый нос с узкими крыльями, синие, как васильковый луг, глаза, твёрдые губы, вокруг которых темнела щетина. Внезапная мысль обожгла: если после того раза так смело подошёл к ней, тогда как сильно же он желает её видеть! Даромила растерянно хлопнула ресницами. Нет, ей такого внимания не нужно. Пусть даже и небезразлична она ещё одному человеку в твердыне, только такой жертвы не надо ей. Ярополк так просто не оставит их безобидные встречи. Да и она хороша, дала слабину, подпустила близко. Не нужно было, да только как теперь поступить?

— Уходи, Богдан.

— Я не глухой и не слепой, слышу и вижу, что говорят люди.

Даромила подняла руку, чтобы тронуть его за плечо, хотела сказать, чтобы он больше не говорил ни слова, но передумала, опустила взгляд, нахмурилась — и что тут будешь делать? Неужели не понимает, кто Ярополк, а кто он?! Да и зачем? Ведь замужем она, на что надеется?

Сердце снова тяжело бухнуло в груди — молодой воин смотрел внимательно, не как слуга. Признавать, в каком положении она, трудно, да верно плохо получалось собрать осколки своей видимой безмятежности перед другими, а уж убедить в том, что всё хорошо и ладно — тем более. Да как, когда с таким теплом и заботой? Хотелось расплакаться, но Даромила не могла позволить себе такого, в ней взращивали силу и волю, даже пусть всё горит внутри синим пламенем — не покажет этого. Ярополк хоть и надломил, но не сломил, и не бывать этому. Даромила отвернулась, намереваясь оборвать на этом разговор. Богдан не позволил, сжав её локоть. Княгиня пыталась высвободиться, окидывая взглядом двор, ведь те, кто ещё остался, смотрели на них. И что подумают, что скажут?! Даромила попыталось мягко высвободиться, чтобы не привлекать внимания, но куда там. Она спиной считывала эти взгляды и прекрасно понимала, что теперь за этим последует. Не стоило ей выбираться из своего заточения, но теперь уже поздно.

— Ты только хуже делаешь и себе, и мне, — пылко выдохнула она, но Богдан, что каменная плита, не сдвинулся и с места. Синие глаза потемнели.

— Эй, а ну не тронь!!

От зычного голоса Ярополка потемнело в глазах разом, а ноги будто не свои сделалась, ватные. Но даже появление на крыльце князя не заставило Богдана разжать пальцы и отпустить княгиню. Сердце пропустило удар, когда Ярополк саженными прыжками оказался рядом. Он замахнулся, сбив с ног юношу одним ударом. Тот под пудовым кулаком, под медвежьим ударом не устоял на ногах, рухнул в снег. Даромила ошарашенно отшатнулась, когда Ярополк обратил на неё полный лютой ненависти свирепый взгляд. Было дёрнулся к ней, но тут появился Фанвар со своими приспешниками.

— Высечь его. Двадцать ударов кнутом, — бросил он небрежно побратиму. — А после, коли живым останется, выставить вон из детинца.

Те и рады стараться, быстро подхватили юношу, однако просто так он им не дался, попытался вывернуться, ударить наотмашь, да только куда ему с матёрыми мужиками тягаться? Быстро нашли управу, скрутили, заломили руки бунтовщику.

— Ярополк… — вступилась было Даромила за парня, но, напоровшись на пылающий безумной злобой взгляд, закаменела.

— За мной, — приказал князь холодным тоном дрожащей, как осиновый лист, супруге.

Даромила, позабыв, как дышать, молча глянула на удаляющихся мужчин, на подгибающих ногах пошла следом за князем, стараясь не выдавать своего дикого волнения, сжимая трясущиеся пальцы в кулаки. Зеваки, ясное дело, повысовывались наружу, как же пропустить такое зрелище?! Да потом почесать языками за углом, разнося злые сплетни. Даромила всей душой ощутила, как ненавидит она их всех, как ненавидит это проклятое место, ставшее ей темницей. Острыми когтями сжал горло страх, но не за себя.

Двадцать ударов… Да после такого на нём живого клочка не останется! Если вообще выдержит. Да за что?! Что тот попытался позаботиться? Даромила держала голову прямо, с ненавистью точила взглядом широкую спину Ярополка.

Вошли в терем. Внутри никого не оказалось, верно уж прилипли к дверям, подслушивая. Даромила было сделала шаг в сторону женского стана, но тут же цепкая пятерня сдавила шею под затылком, рванула назад.

— Ты куда собралась? Я тебя не отпускал, — гневно прошипел князь и грубо толкнул жену вперёд.

Даромила едва успела ухватиться за косяк двери, чтобы не упасть. Закружилась голова от смешанных в клубок чувств страха и злости. Она шумно втянула в себя воздух, невидяще смотря перед собой, слыша, как за спиной что-то зашуршало, но не успела она обернуться, как толчок в спину отбросил её к лестнице.

— Поднимайся… — процедил сквозь зубы Ярополк.

Даромила подчинилась, внутренне приготавливаясь к тому, что теперь последует, содрогаясь от одной мысли о том. Зайдя в комнату, она вздрогнула, когда дверь за спиной грохнула, едва не треснув. Опасливо покосилась в сторону выхода. Ярополк двигался медленно, гибко и напряжённо, как уж, скидывая шапку, распахивая кожух. В каждом его движении крылась затаённая опасность, которая чувствовалась кожей, и от которой немело под сердцем.

— И ты меня ещё убеждаешь, что верна мне?

Даромила раскрыла рот, чтобы говорить, но передумала, сжала губы. Разве он её слушал когда? Её попытки убедить Ярополка, что она ни в чём перед ним не виновата, он пресекал на корню, не давая возможность доказать.

Князь приблизился, схватив за ворот полушубка, рванул с плеч.

— На глазах у всех обнимаешься, и с кем? — он сдёрнул с неё шапку, швырнул в сторону, пропустил тяжёлую косу через ладонь, глаза его вовсе стали беспросветные, и внутри Даромилы зашевелилось что-то, что заставило её бояться за свою жизнь. Но на языке так и вертелись слова, хотелось сказать в ответ что-то колкое. Вовремя одёрнула себя, ведь тогда Богадну живым отсюда не выйти.

— Я ненавижу тебя, Ярополк.

Тот на короткий миг оцепенел, а потом вдруг его затрясло, он шумно и скудно задышал, сощуривая глаза, рванулся. Свинцовой тяжести пощёчина обожгло щёку, да так, что посыпались искры перед глазами. Даромила, отлетев вглубь полутёмного помещения, наткнулась на стол, опрокинулась на него животом. В два размашистых шага князь оказался рядом с ней, навалился придавливая к столу, задирая подол, раправляя штаны.

— Я заставлю тебя пожалеть… — просипел он над ухом, жёстко и сухо вторгся в неё.

Даромила взвизгнула больше от неожиданности, боль настигла уже потом. Ухватившись за столешницу, она, сжав зубы, сносила его в себе, но с каждым толчком внутри оборвались последние нити здравомыслия, колыхнулась из самого тёмного дна запрятанная обида и жгучая, разрушающая ненависть. Собравшись с силами, что есть мочи пихнула его.

— Не заставишь, никогда! Ты можешь терзать моё тело, но тебе никогда не добраться до меня! — прокричала она, снося, мощные удары Ярополка и касания рук, которые проникли под платье, сминали бёдра, крепко держали, позволяя беспрепятственно врезаться в неё.

— Замолчи! — прорычал он не своим голосом, склонился, требовательно скользя губами по скуле, шее, кусая и стискивая до хруста в лопатках её плечи.

Даромила всё пыталась вырваться, но Ярополк беспощадно придавил её к столу, вынуждая подчиняться.

— Ненавижу, — процедила она сквозь зубы дрогнувшим голосом. Её ум застилал гнев.

Ярополк, достигнув желанного пика, издал хриплый гортанный стон, замер и отстранился, выпуская её. Отступил, сдёргивая с пояса ремень, встряхивая его другой рукой. Не давая жене время для того, чтобы оправиться, рванул на ней ворот платья. То с треском расползлось на спине, как старая, изношенная временем тряпка.

Первый удар вынудил содрогнуться всё нутро, обожгло, будто на спину плеснули кипятка. Едва она глотнула воздух, пуская его в лёгкие, последовал новый удар, ещё нестерпимей первого. Даромила захлебнулась от задушившей её боли, опрокинулась обратно на стол, сжимаясь и пряча лицо в дрожащих ладонях. Слёзы всё же брызнули из глаз. Третий удар вынудил закричать, княгиня сползла на пол, подставляя плечи свежующему удару, а они последовали один за другим, пока ум не помутнет и голову заволокло туманом, и она провалилась в темноту, опускаясь на холодное потрескавшееся дно, откуда сочилась алая густая руда.

Следующее, что она ощутила — будто её кто-то попытался поднять. Даромила издала невнятный стон, а потом вдруг ощутила, как голова стала лёгкой, а на лицо посыпались мягкие волосы.

— А теперь можешь убираться на все четыре стороны, — злое шипение вторглось в трезвонившую голову, оседая ледяным осадком где-то в глубине небытия, возвращая её в чудовищную явь.

Холодные пальцы впивалась в шею, вынуждая поднять голову. Даромила разлепила ресницы, увидев перед собой кулак, сжимающий две обрезанные толстые косы.

— А это я заберу себе.

Даромила попыталась протянуть руку, но тут же её уронила — проняла судорога. Она снова закрыла глаза, проваливаясь в черноту, что спеленала её тягучей смолой. Больше ничего не чувствовала, только то, как её покачивает, время от времени вынуждая корчиться от боли. Потом холодная бездна сменилась огненным жерлом. Бросало в пот от горящего внутри пламени, которое сгущалось и перетекало жидкой лавой по венам, отяжеляя и обессиливая каждую часть тела, наполняя голову свинцовым туманом.

Сжав в кулаках мокрую постель, Даромила, придя в себя, откинулась лицом в подушку, такую же влажную. Зажурчала где-то рядом, у уха, вода, следом княгиня ощутила прикосновение влажной тряпицы на плече. Даромила зашипела сквозь зубы, едва шевеля присохшим к нёбу языком, очнулась окончательно.

— Как ты? — услышала она мягкий, но полный тревоги голос Божаны.

Как ни странно, жалость её ныне нисколько не раздражала, напротив, ложилась, словно бальзам на душу. Даромила поняла, что лежит не на полу, лежит на животе на твёрдой постели. Разлепив мокрые ресницы и оторвав голову от подушки, она повернулась к повитухе, оглядывая полутёмное, озаряемое светцами и очагом помещение. Разомкнув ссохшиеся губы, спросила охрипшим голосом, обращая взгляд на сидящую рядом женщину:

— Давно я тут?

— С обеда… Сейчас уже вечер на дворе, — ответила Божана упавшим в силе голосом, выжимая тряпицу.

Даромила едва не подскочила, но так ей только показалась, на деле она лишь смогла вяло и тяжело приподняться на локти, но тут же поплатилась — дёрнуло спину болью, продирая от шеи до самой поясницы, вынуждая скорчиться и упасть обратно.

— Лежи, не шевелись, — всколыхнулась женщина.

Нет. Она должна уже быть не здесь, не в стенах острога, а как можно дальше от детинца, от Ярополка. В памяти мгновенно всколыхнулись обрывки страшного наказания, от чего внутри всё затрепыхалось.

— Что же он с тобой сделал… — не удержалась всё же Божана, но голос её не дрогнул, теперь был, напротив, наполнен твёрдостью и гневом, впрочем, как и всегда, когда речь заходила о князе.

Женщина протянула руку, убирая налипшие на лицо Даромилы пряди ей за ухо.

— Княгине так нравились твои волосы… — последнее слово она задушила в горле, сглатывая.

Чего и в самом деле было жаль, так это кос. Даромила и не ровняла их с той самой поры, как вышла из отрочества, растила, мудрости набиралась, да видно плохо она старалась, раз сложилось всё так. Сжав зубы, сдерживая слова проклятия или крик отчаяния — это уж она и сама не смогла разобрать — всё же ещё раз попыталась сесть.

— Куда ты? — всплеснула Божана руками.

Прикрывшись скомканной простынёй, Даромила опустила голову, обрезанные волосы рассыпались по плечам. Переждала, пока всплеснувшаяся тошнота и муть утихнет, стараясь поменьше двигаться, и всё оказалось не таким уж страшным. Ходить она в состоянии, а всё остальное неважно, перетерпит.

— Пить хочу.

Тут же чарка оказалась в её руках. Даромила, сделав два глотка, поморщилась, вода показалась ей невкусной и какой-то горькой, а потом княгиня поняла, что это отвар из трав. Оторвавшись от посудины, вернула её женщине, утирая запястьем губы.

Потом пошарила взглядом вокруг, выискивая одежду. На сундуке лежали свёрнутые исподнее и платье, шерстяной платок — всё, что осталось у неё. Ничего более и не нужно. Ничего не останавливало, и плевать на то, что ночь на дворе, и идти совершенно некуда. О том верно бы заранее позаботиться, но как, если Ярополк даже за порог не давал ступить, приставив следить за ней Фанвара. Сделай она попытку, всё могло бы обернуться хуже. Хотя куда уже хуже. Плевать! Чем быстрее она отсюда уберётся, тем лучше будет для неё. Уйти как можно быстрее и дальше, спрятаться на время где-то, исчезнуть… да лучше сгинуть на морозе, чем терпеть такое унижение. Чувство отвращения к Ярополку всколыхнулось, разрывая душу на части, ещё одну встречу с ним не пережить.

— Нужно уходить, — прошептала она.

Уходить немедля, пока Ярополк не прохмелел и не бросился искать её. Пока есть возможность уйти, когда он вот так выгнал её сам. Она вздрогнула, вспомнив о Богдане. Как он? Где?

— Я знаю, куда, — вдруг подхватила Божана, склоняясь, внимательно всматриваясь в лицо воспитанницы.

Княгиня повернулась к повитухе, вопросительно приподняла брови. То, что та соберётся с ней, она не ждала, хотя напрасно. Божана была верна ей до конца, хоть и могла остаться в безопасности в нагретом за год, обжитом месте.

— Спасибо тебе, — только и ответила Даромила, чувствуя глубокую признательность к этой сильной несгибаемой женщине.

Та только сокрушённо головой покачала.

— Как же я тебя брошу, детка, неужели подумала, что смогу?

Даромила ощутила, как слёзы вновь подступили к глазам, замутнели отсветы очага, сливаясь в одно ярко-багровое пятно — след крови. Расплатилась за свою попытку отказаться от скрепленных огнём уз. Как ни прискорбно, а ведь права Искра, она виновата, что не смогла слепить свою жизнь с Ярополком, и, что говорить, даже не пыталась. Что она вообще для этого делала? В груди защемило от нахлынувшей горечи и отчаяния. Просто с самого начала она не любила его, принимала как должное его холодное отношение к ней. Связанные узы порвались, что вены, залив кровью всё, и нужно было ожидать худшего, а не надеяться, что так легко отречься от данных пред богами клятв. Потребовали те свою жертву.

Ярко-голубые глаза Божаны терпеливо смотрели на страдалицу.

— Князь-то приходил? — спросила та.

Женщина, имея немалую стойкость, вдруг отвела глаза, покачала головой.

— Гульбище устраивает, опять терем княжий гудит народом.

Даромиле даже представить было страшно, что тот станет ещё хвалиться полученным трофеем. Встряхнула головой, не ощущая привычной тяжести. Судорога сдавила горло.

«Ничего, отрастут вновь», — успокоилась, шумно выдохнув.

Тускнели языки светильников, душно веяло травами.

— Так, кто же меня сюда принёс? — подняла Даромила взгляд.

— Фанвар, — твёрдо ответила повитуха.

Даромила стиснула зубы. Гадство! Наверняка это он позвал Ярополка во двор. Этот прислужник ещё касался её. Взяло отвращение.

Даромила вытерла влажное лицо ладонями, повернулась.

— Давай сбираться. Ты говоришь, есть куда пойти.

— Не хорошо, что сейчас, тебе силу нужно набрать, — запричитала Божана. — Пойдём к рядку, где постоялые дворы. Отсюда далековато пешком и по морозу, теплее нужно одеваться. Спрячемся у Вирея, а там, как подживут немного раны, так и выедем из Оруши.

— А он не выдаст? — спросила Даромила, выслушав.

— Нет, я два месяца назад жену его вытащила с того света, роды у её были тяжёлые, плод крупный, та повитуха, которую позвали, не справилась… Теперь и она, и ребеночек живы-здоровы, а он пообещал, коли нужно что будет, всё сделает. Я поначалу отказалась, а теперь, стало быть, сгодится его помощь, верно пути, сплетённые богиней-пряхой, не случайны. Знала бы, что так выйдет…

Корчмарь может и пообещать, да только если князь вздумает отыскать её да все закутки обшарить, станет ли так рисковать, прятать её? Но другого выхода не было. Даромила перевела дыхание, выныривая из раздумий. Вернуться бы в княжий терем, забрать припрятанный кошель с монетами. Но видно всё там и останется.

— Тогда давай собираться, — ответила она, поднимаясь на ноги, сползая с постели.

Поясницу потянуло, и ноги вовсе не хотели держать. От проделанных усилий затрясло.

Божана прошла к сундуку.

— Ты только не спеши, — сказала женщина. Взяв лоскуты, принялась обматывать спину и плечи.

Даромила кожу на спине совершенно не чувствовала, и даже страшно сделалось от того, не смотрела на себя. Управившись, Божана помогла надеть исподнее, а потом и платье.

— Полушубок я с собой взяла, свернула в мешок.

Ясное дело, что разряжаться не следовало — только лишнее внимание, а ведь ещё нужно и ворота пройти, не хотелось бы, чтобы стража её узнала. Пусть думают, что чернавка.

— Кожух давай и платок, шапку меховую тоже спрячь.

— А с Богданом… — спрашивать Даромила о нём внутренне боялась, но неведение гложило куда хуже. — Что с ним?

— Во дворе его секли… — ответила Божана после некоторого молчания, вновь смолкла.

В груди Даромилы разлился лёд. Завязав ворот платья, руки невольно опустились сами собой.

— Живой он? — спросила тихо.

— А кто его знает, он даже не вскрикнул ни разу. После уволокли со двора, кровищи много.

Даромила осторожно всунула руки в рукава кожуха, который подала Божана, тот непосильной тяжестью лёг на плечи, облепляя воспаленную кожу. Закусив губы, она покрыла голову платком, замотала его вокруг шеи. Теперь ничем не отличалась от простой девки, даже осанку держать не в силах была, пригибало к земле.

— Что же теперь будет? Может, всё же к матушке вернуться, к князю? — спросила Божана.

Даромила подняла на неё взгляд.

— Нет, не хочу быть обузой для них, по крайней мере, не сейчас.

Божана тоже собралась, и, взяв приготовленные вещи, они быстро вышли из клетушки, пуская стылый воздух внутрь. Моргнув, погасли тусклые огоньки светцов. Пройдя темными переходами, женщины сошли по порогу, с улицы сразу потянуло холодом, освежая. Даромила зябко поежилась.

Идти быстро не получалось. На висках проступил пот, а спине стало неприятно влажно.

За ворота прошли свободно, пройдя мост, перекинутый через неглубокий ров, не оглядываясь, углубились в постройки. Хотя Даромиле так и казалось, что Ярополк вот-вот окликнет ей, бросившись догонять. Ненавистные стены оставались позади. Туда, дай боги, больше не вернётся. Даромила подняла ворот, прячась от стылого воздуха, оглядывалась, втягивая нагретый дыханием воздух. Кожух не пах и грел не хуже полушубка, даже напротив, лучше. Постройки тянулись бесконечной вереницей: то попадались низенькие избы, то поднимались трёхъярусные срубы с массивными стенами. Даромила думала о том, что скоро и солнцеворот, и зима повернет на весну, а она уже осталась одна. Тоскливо окинула одним взглядом горящие отблесками светцов узкие окошки, что едва вырублены под самыми крышами. Внутри разливалось спокойствие. Не испытывала и радости, что вот она, свобода, коснулась уже рукой, манит идти за ней. Всё же другая её часть смотрит назад. Неизвестность пугала, но и такая участь губила в ней все зародыши жизни.

В ночи им почти никто не встретился на пути, лишь один раз старик с клюкой в руках да в овчине до пят, медленно переступая ногами, прошёл мимо, и, завидев путниц, долго смотрел им вслед, пытался признать, кто такие.

Вскоре усталость начала одолевать, отнимая последние силы, Даромила уже не следила ни за тем, куда они идут, ни за тем, что их окружало. Стало совсем душно, проступающий на висках пот смерзался на морозе, начало знобить, а дорога все виляла меж изб и пристроек. Божана не разговаривала с ней, берегла её силы. А они нещадно покидали княгиню, и уже ни о чём она не могла думать, кроме как поскорее оказаться в безопасности да прилечь.

Наконец, беглецы оказались перед низкими воротами, рядом с которой росла ветвистая липа. Божана щелкнула затворкой, приоткрыла дверь, пропуская девушку. Они шагнули на маленький двор, огороженный высоким в два человеческих роста частоколом.

Залаял за ним злой цепной пёс, разрывая скованный морозом воздух. Зазвенела цепь. На шум тут же выскочила на крыльцо женщина, кутаясь в платок — хозяйка дома. Изба была пристроена к основному терему и двору, где и останавливались постояльцы. Наверное, тяжело так, на два дома.

Божана, отпустив Даромилу у забора, прошла к хозяйке и о чем-то тихо заговорила, не разобрать. Княгиня содрогалась от захлёбывающегося лая и рычания, что ножами врезалось в голову. Всё же облокотившись об осиновые брусья частокола, она отвернулась, смотря в глубокое полотно ночного неба. Захрустел рядом снег, Даромиле даже показалась, что она задремала стоя. Вернулась повитуха.

— Пошли, — шепнула.

Проследовав за женщиной, они поднялись в просторные натопленные сени, где пахло хлебом и сеном. Там их встретил мужчина, одетый в тулуп и шапку. Чёрная борода скрывала его лицо, и только живые голубые глаза скользнули по княгине изучающе и строго — наверняка Божана рассказала, кто её спутница. Он ни слова ей не сказал, обратился к повитухе:

— Отведу на задворок. В корчме народа нынче много. Туда лучше не выходить.

Вирей провёл их через потайной ход, откуда они вышли на другой двор, более широкий, застроенный погребами да амбарами.