Пребран покидал второй ярус быстро. Мало. Слишком мало он получил, и хотелось большего. Бешено колотилось сердце, а мышцы в паху свело от боли, налились свинцовой рудой. Он остался голодным, не насытившимся ни её запахом, ни быстрым поцелуем, ни сколь короткой близостью. Хотелось ещё и от чувства неудовлетворения, казалось, перевернулся весь мир, и он падал в бездну, потеряв всякую надежду выгрести из омута, в котором необратимо тонул. Возвращаться в клеть было сейчас пагубно, княжич вышел из терема на крыльцо, под ночное небо, оперся руками о брусья, опустив голову, дыша тяжело и надрывно, вбирая воздух большими глотками, наполняя грудь морозом. Нечеловеческими усилиями удалось отстраниться от неё, выдернув насильно себя из омута её глаз. Пальцы ещё помнили гладкость её кожи, а губы — бархат её губ, послушных, нежных.

Из утробы небосклона хищно и остро сверкали звёзды. Он бы мог взять её прямо там, ничто не мешало этому, но Даромила была слишком напугана, слишком потеряна, чтобы принять его целиком. Какой же паскуда этот Ярополк! И как он мог обижать её!? Обращаться с ней по-зверски! Но тут же пронзило копьём чувство собственной ничтожности, он-то сам мало чем отличался от князя, лишь только тем, что никогда не поднимал руку на женщину, хотя кто знает, что бы было с ним, если бы не встретил однажды травницу.

Пребран тряхнул одурелой головой, выдохнул шумно, снова глянул в ночное, звенящее мерзлотой небо. Но кипящий гнев и возбуждение не стихали, и буйство это сулило бессонную ночь, уснуть уже не получится совсем. И нужно было срочно что-то делать, сбросить напряжение, которое скопилось за эти дни пребывания рядом с ней, видя её, но не касаясь. Да что там, лишний раз взглянуть не мог, боясь напугать. Но ни с кем не хотелось, только с ней.

Пребран стиснул челюсти, сунув руку в штаны. Рьяно заскользил ладонью по твёрдой, что дуб, плоти, проклиная себя за то, что отправился к ней, зная, чем может это всё закончиться и какими мучениями это ему обернётся. Он всё ещё ощущал её сладкий запах, который оседал на языке, вызывая острое, как нож, желание, чувствовал гладкость кожи, жар и влагу нежных губ, свежесть мокрых волос. Всё это очень быстро привело его к пику, в глазах потемнело, и он закрыл их, а горло сдавил бессильный стон. На руку брызнуло горячее семя. Сердце толкалось в груди судорожно, почти больно. Пребран зажмурился — этого было недостаточно совершенно. Княжич изнеможённо откинулся назад, прислоняясь спиной к бревенчатой стене. Хорош гусь, нет, просто скотина, что ворвался к ней, хватило ей одного подонка. Ещё и его терпит. Твердил же всю дорогу себе, что держаться от неё подальше нужно, но всё равно понесло его, куда не просят, где и не ждут вовсе! Оторвавшись от стены, Пребран одним махом сбежал с порога, ловко, по-мальчишечьи, перепрыгнул через перекладину прямо в снег. Рванул удушливый ворот рубахи, оголяя грудь, зачерпнул холодную горсть, вытер руки, следующей горстью растёр шею и грудь. Леденящий холод взбодрил, поостудив пыл, вышибая всю дурь.

Вернулся княжич на крыльцо не скоро, только после того, как вдоволь надышался свежим воздухом. Мысли мало-помалу развеивались, пускаясь привычным руслом, и мороз всё же начал сковывать, пробираясь под кожу, становясь обжигающе колючим. Только тогда княжич вернулся в спящий терем. Все же нужно попытаться уснуть, иначе усталость и напряжение за все дни пребывания в пути сыграют в неподходящий миг с ним злую шутку.

Пребран прошёл полутёмными переходами до отведенной ему Радимом светелки. Шорох за спиной вынудил развернуться в готовности дать отпор нежданному преследователю, но в последний миг он разглядел в темноте хрупкую фигурку. Девка, от неожиданности сдавленно вскрикнув, отпрянула. Только потом Пребран разглядел в ней знакомые черты.

— Лади, зачем так подкрадываться?

Девушка выпрямилась, гордо, по своему обыкновению, подняла подбородок, плотно сжав губы. Тьма расступилась, княжич, скользя взглядом по знакомым чертам лица, успокаивался, да только зря.

— Что ты тут делаешь? — спросил твёрдо.

В пути Ладимира была очень тихой, почти незаметной, взгляд её полнился грустью и болью, от которых нутро в узел сворачивалось, и потому ещё больше хотелось помочь ей поскорее найти сестёр. Даян по своей неумелости и неопытности даже не мог толком поддержать её, утешить, а только надоедал своим излишним вниманием, желанием оберечь, и зря мозолил глаза.

Догадался княжич быстро, зачем она пришла, потому поспешил утешить:

— Мы найдём их, далеко они не ушли, где-то поблизости в такое ненастье.

Конечно, в том, что они найдут пленниц, он не сомневался, другое дело, будут ли в целости они — в этом он был не уверен.

Ладимира, выслушав, уронила взгляд, нахмурила светлые брови.

— Я пришла вернуть тебе это, — тихо проговорила она.

Только тут Пребран заметил в её руках сверток, тоже нахмурился.

— Всю дорогу проносила… А так и не отдала.

Княжич принял свёрток, развернул. Это была его рубаха, та самая, в которой его ранили тати, но прорези он не нашёл бы, как ни искал, залатала она на славу. Пребран вспомнил, как девушка, ставшая невольно его спутницей, исцелила его травами, а ведь и позабыл уже, что был ранен, а кровь — отравлена. И тут, пробившись сквозь толщу сознания, мысли выстроились в ряд. Он вновь оглядел её, но уже внимательней. Пришла так поздно, и грусть эта вовсе была о другом… И как раньше не догадался? Ведь ему хорошо было знакомо это затаённое молчание, просто спутал с другим. Ладимира, почувствовав его пристальный взор, поднял голову. Смотрела с замиранием искренне и прямо, даже дышать перестала. Ранить её ему не хотелось, а потому ответ его был коротким и простым.

— Иди спать, Лади, поздно уже.

Глаза девушки мгновенно заволокло, они влажно блеснули, как отражение луны на воде. Она разочарованно опустила ресницы, и внутри у княжича всё перевернулось от её отрешённого вида. Слишком неосторожно он поступал, но теперь какой смысл себя корить?

— Всё-таки мне не нужно было тебя брать с собой… — проговорил он, злясь на себя.

Ладимира вздрогнула, вернув на него строгий взгляд.

— Не говори так, — выпалила сдавленно.

Пребран некоторое время стоял неподвижно, не зная, что и делать, такой нелепой казалась ситуация.

— Я всё поняла, — проговорила девка уже шёпотом и вдруг подалась вперёд, поправив ворот рубахи.

— Мокрая вся, переоденься, на сквозняке застудишь голос, — сказала и тут же убрала руки, коротко улыбнувшись, не скрывая во взгляде грусть и что-то ещё, от чего пещерным холодом повеяло вдруг.

Развернулась девушка, пошла по переходу в темноту, теряясь из видимости.

Пребран озадаченно смотрел ей вслед, а потом зло смял рубаху, в голове кровь зашумела, всколыхнув со дна его памяти, словно ил, воспоминания, замутив голову. Тогда ради единственной он прогнал Верну. Но ту единственную он потерял, сдавшись, ушёл, теперь уходить не намерен.

Окаменев внутри, кинул рубашку через плечо, толкнул дверь. Едва вошёл, с лавки в углу всколыхнулся Будята. О нём Пребран уже позабыл и привык обходиться без его помощи, но тот услужливо приготовился слушать поручения.

— Ничего не нужно, Будята, — остановил его Пребран, сорвал с плеча рубаху, швырнул на скамью.

Парень, поняв с одного раза, опустился на своё место. Княжич стянул с себя мокрую косоворотку, кинул её туда же, прошёл вглубь, опустившись тяжело на постель. И как же не послушал Вяшеслава, когда тот уговаривал оправить девку обратно в острог? Жаль, что не имеет такой же холодной отрешённости и рассудительности. А нужно было отослать ещё после того, как вырвали её из зубов волчьих, когда он был разъярён, и сделать это было куда уж проще, чем оказалось после.

Пребран ещё долго не мог уснуть. Уже догорала последняя лучина, а он всё смотрел в потолок, видел перед собой зелёные глаза Даромилы, и сердце билось неровно, задерживалось дыхание в груди. Но понемногу чернота всё же заволокла светёлку и успокоила ум, и вскоре он провалился в небытие без всяких сновидений. На этот раз ему не снились ни пожарища, ни хищные морды степняков, ни голубые, как вода, глаза той, которая не покидала его душу уж много лет. Разбудил княжича шорох. Будята уже поднялся и стоял почему-то в дверях. Никак ходил куда-то? Недоумение заставило проснуться быстро. Уж хотел обругать парня, что шарахается без его ведома, где ему вздумается, но вспомнил, что тот у Радима под кровлей почитай второй день, верно уже обжился. И всё же со своеволием смириться не мог.

— Ты где был? — спросил сонно.

— Так это… — оробел Будята. — Вещи готовил в дорогу, оружие носил чистить. Там внизу Вяшеслав, — вспомнил он, зачем всё же явился, — ждёт тебя, княже, — сказал он, тихо прикрывая за собой дверь, — просил поторопиться.

Пребран тяжело откинулся на спину, потирая глаза. По комнате уже разливался утренний белёсый свет, холодный и мутный, окутывал, зябко пробегался по коже стылым воздухом. Полежать бы ещё, да нужно подниматься. Нехотя поднялся с постели, пока Будята готовил одежду, сполоснул холодной водой лицо и грудь и сразу взбодрился. Собрался быстро и легко, облачившись в чистую рубаху, тёплые штаны, подвязался поясом, взял кольчужную рубашку, которую подал отрок. Надев её, поводил плечами, привыкая к её тяжести, набросил поверх налатник. Волосы за время пути сильно отрасли и лезли в глаза, да и щетина стала гуще, но теперь и не до этого, не заставлять же ждать других.

Будята тоже вдруг подрядился, и Пребран остановил его, наказав собрать ему вещи в дорогу и вынести во двор, уж хватило с ним хлопот. Тот такому исходу даже обиделся, понурившись, что туча.

Княжич поторопился спуститься в горницу, где уже ждали его Радим, Вяшеслав и Ждан, который ещё позёвывал в кулак, остальные подтягивались один за другим, подсаживаясь к столу.

— Вы аккурат вдоль Вольхи езжайте, там она выведет к глухим местам. Вчера вернувшиеся с соседней деревни кузнецы вести принесли горестные. Ещё одну деревеньку тати разорили, чтоб горели они в пекле в синем пламени, твари, — выругался Радим. — По слухам две дюжины их. Столько же и на острог напало.

— Целы, гады, и мороз им нипочём, — буркнул Ждан.

Мужчины хмуро переглянулись.

— Нужен вам воевода в острог, чтоб за землями присматривал, тогда не сунутся они сюда, побаиваться станут, — сокрушался Вяшеслав. — Тебе, Радим, всё в свои руки нужно взять. Людей собрать надобно со всех весей и идти к князю Ярополку, требовать справедливости.

— Крик поднять не сложно, да народ не так легко собрать, у всех забот полон рот, — сверкнул Радим глазами, в которых злость забурлила при упоминании местного вседержителя.

Больше заговаривать о том не стали, один за другим, подтянулись и остальные, поутреничали в молчании. После засобирались, накидывая на плечи кожухи, а на головы — меховые шапки, подпоясывались, сапоги обували, да надёжно оружие поправляли, как-то задумчиво поглаживая ножны, готовясь к схватке, и выходили во двор.

Пузатые тучи плыли ныне низко, плотным беспросветным слоем — никак опять будет снегопад, а то и буря?

Пребран, приняв от Будяты пояс с ножнами, опоясался.

— Останешься тут, и чтобы ни ногой за стены, — ещё раз наказал он, склонился ближе, всматриваясь в бледное лицо парня, добавил тихо: — Присматривай за женщинами, что вчера с нами прибыли, видел их?

Будята торопливо кивнул, радуясь тому, что нашлась для него задача, а значит, не отошлёт хозяин.

— Внимательно приглядывай, потом донесёшь мне всё.

Едва княжич взялся за луку, чтобы подняться в седло, как услышал шум позади себя.

— Куда тебя бесы несут, окаянный, никак жить надоело!! — выкрикнул кто-то из столпившихся перед теремом Радима мужей.

В следующий миг, отстранив прислужника, перед княжичем предстал Даян, взъерошенный и хмурый.

— Чего тебе?

— Возьми с собой, — сказал он, запыхавшись с бега.

Пребран поднял голову, окидывая взглядом своё уж совсем небольшое войско. Мало их, да за каждого он ручался, каждого знал, каков тот в бою. А этот, что он может? Не хватало смертей. Впрочем, догадаться было не сложно, откуда у парня появилась такое сумасбродное рвение.

— Нет, — ответил княжич твёрдо, снова хватаясь за седло мгновенно подтягиваясь, водружаясь на мерина, принимая от Будяты повод.

— Я всё равно пойду следом, — набычился юноша, сопя от гнева.

Побратимы смотрели с любопытством, но никто из них не вмешивался.

— Я не сомневаюсь, что с Ладимирой вы два сапога пара, так что мог бы и не грозить, — хмыкнул Пребран, глядя с высоты своего места.

Юноша вспыхнул, дёрнулись желваки на скулах, а взгляд стал ошалелый и потемневший, даже свирепый, такою злость и в самом деле только в бою иметь, подучить бы только ратному делу, и толковый воин бы получился.

— Даян! — раздался грозно, что гром по весне, голос Радима откуда-то с крыльца.

— Ты здесь нужен, защищать острог, — успел только сказать княжич, как подступил староста, протискиваясь через толпу.

— Ты что же, против моего слова вздумал пойти?! Вот я тебе десять плетей всыплю! — набросился старший на парня.

— Не нужно, — остановил его княжич.

Даян стиснул челюсти, развернулся и рванул прочь.

Вяшеслав кивнул и, решив прекратить балаган, выкрикнул, призывая к отбытию. Воины повернули к воротам. Пребран, окинув единым взглядом двор, на котором уже толпилось много народа, и не только мужчин, но и баб — и когда успели, — тронулся с места, решая как можно скорее покончить с этим всем, нагнал удаляющихся по заснеженной дороге воинов. Желал он одного — увидеть по возращении Даромилу.

— До излучины к обеду должны добраться, а там и взять след, — подбодрил воевода, как только княжич с ним поравнялся.

Покинув окрестности острога, мужчины свернули с главной дороги, пуская лошадей к реке, которую местные прозвали Вольха. Русло её оказалось достаточно широким, огибало лесистые мысы, теряясь в снежной белизне. Путники спустились на лёд — всё идти ровнее, — не забывая оглядываться по сторонам, всматриваясь в гущу леса, ожидая подвоха с любой стороны. И хоть защищала броня, а все же пущенная недругом стрела может и в шею, и в голову угодить. Нападут ведь и на воинов, чтобы взять оружие да лошадей — для разбойников это самое ценное да ещё таке добротное.

И всё одно не о том Пребран беспокоился, всё возвращался мыслями к вчерашней встрече. Залегало всё глубже тяжёлым железом беспокойство — что, если Даромила покинет острог, пока он за душегубами по лесу гоняется? Что, если Ярополк всё же нагрянет? И гнал от себя эти мысли, приказывая себе не думать о том. Не только собой, но людьми рискует своими, и не просто людьми, а лучшими воинами, ставшими братьями за время пути, каждый из них был ему дорог. И главное, теперь бы не потерять ни одного из них и самому не сгинуть, хоть и славная смерть — в бою, спасая неповинных людей, но жить теперь хотелось как никогда сильно.

Когда день перемахнул за середину, всадники сошли со льда, погрузившись в лес, благо буря не поднималась, идти было легко через стройные стволы сосен, окутанных снегом. Шли недолго, лес вдруг поредел, сменяясь берёзовым молодняком, а потом и вовсе оборвался, и взору открылась деревенька из семи дворов. Только от той деревни, какая была здесь, мало что осталось: погорелые избы, как разбитые гнёзда с вывернутыми столбами и створками, проваленными крышами, а у других так и вовсе только каменные печи и остались. Ясное дело, при приближении никто к всадникам не вышел, никто не встретил с поклоном, а если кто выжил, ушёл давно.

— Твари, — не выдержав, ругнулся Ждан, мрачно окидывая взглядом разорённые хлева.

Пребран огляделся. Следы, само собой, замело, не нашлось ничего, что подсказало бы, в какую сторону ушли тати.

Подъехав к заваленному частоколу, воины остановились перед валяющейся на снегу разбитой в щепки люльки, слушая гробовою тишину. Убитых нигде не оказалось, верно, кто-то всё же вернулся, схоронить, как положено.

— Пошли, нечего время терять. К вечеру управимся, вырежем до одного ублюдков, — разорвал тишину Вяшеслав.

Тронув коней, всадники пустили их вдоль улицы, проезжая мимо завалин, вскоре наткнулись и на заснеженный курган, засыпанный камнями. Внутри разлилась ярость, чёрная и густая, как смола. Постояли недолго каждый думая о своём и мысли те утешительными не были. Тронулись дальше, устремляясь прямо чрез луга. Теперь-то они на видном месте, заметить враги уже могли, да только никто не спешил показываться, потому легко подобрались вновь к лесу. Воздух звенел вечерним морозом, прошибая грудь, кони тревожно фыркали, пуская клубы пара, опасливо озирались, дёргая головами, прижимая уши, чуяли то ли дикого зверя, то ли притаившуюся опасность. Но кругом царили тишина и покой. Всё крепче оплетала, словно в сети, тревога — не ушли ли паскуды? И что станет говорить Ладимире? И только тут Пребран вдруг вспомнил, что та даже не вышла во двор проводить.

Мёрзлый лес холодом сжимал путников. Двигались через ельник не спеша, тот становился всё гуще, вскоре негде будет и копыту лошадиному ступить. Потом и вовсе каменистые валы окружили, и начало быстро смеркаться. Вяшелав сосредоточенно водил глазами по гущам, хмурился, делаясь всё мрачнее.

— Костёр что ли развести, чтобы сами нагрянули? — заговорил первым Никрас.

— Оно и придётся, без костра околеем ночью, коли не нагоним ныне, — отозвался воевода, выпуская клубы пара. — Деревеньку искать другую, только на ближайшие версты есть ли хотя бы одна?

— Надо было всё же Даяна взять, он места-то здешние поди знает.

Пребран резанул взглядом Гроздана, и тот повинно смолк, плотно сжав челюсти.

— Может, не туда идём? Как будто тупик, так и заплутать можно, или, хуже всего, в ловушку попасть, — присоединился к разговору Саргим.

Когда в неизвестность идёшь, всегда так — сковывающее напряжение давит, как туча перед грозой, вынуждая совершать много опрометчивых поступков. Не угадать, с какого боку ждать опасность. Но больше всего не нравилось Пребрану, что поход может затянуться, и затянуться неведомо насколько. Ночь неумолимо приближалась, погружая всадников в сизый сумрак, вынуждая искать место для становища.

Прошли ещё два десятка верст, и темень всё же вынудила остановиться. Сноровисто стащив сухих веток в ложбину меж скал, что выбрал Вяшеслав для укрытия, быстро запалили огонь. Никрас споро сварганил густую похлёбку с кусочками душистого вяленого мяса. Наваристая пища сгорело нутро быстро, разморила, разливая по телу приятную тяжесть. Вот только расслабляться ныне никто и не собирался, как, впрочем, и спать. Сидели вокруг огня, вслушиваясь в звуки, отзываясь чуть ли не на каждый скрип да хруст ветвей. Но на много саженей окрест верно и не было никого, что удручало ещё больше. Без дела сидеть у костра вскоре надоело, разбрелись кто куда: Никрас вызвался посмотреть окрестности, за ним увязался и Гроздан. Саргим, вытащив из седельных сумок нож, отправился в лес.

— Далеко не уходи, — предупредил его Вяшеслав.

Пребран, откинувшись спиной на обмерзлый ствол дерева, скрестив руки на груди, хоть в налатнике это было и не так удобно, вытянул длинные ноги, грея стопы, неподвижно наблюдая, как вверх от костра брызгают снопы искр, как лижет тьму белое пламя. Мысли крутились вокруг одного — что делает сейчас княгиня. Верно, готовится ко сну, если уже не спит. Увидел её лежащей в тонкой рубахе, что облегала гибкий стан, округлые бёдра, упругую грудь. Княжич хмыкнул самому себе, выныривая из размышлений, где было так хорошо, но уже не так спокойно, мысли о княгине слишком рьяно разгоняли по венам кровь. Он выдохнул. И когда же успел так погрязнуть? И стало всего горше, когда понял, что и не собирается выныривать, хотелось уйти на самое дно, где граничит отчаяние с наслаждением.

Рьяное ржание лошадей разорвало вечернюю тишину, вынудив подорваться со своих мест.

В следующий миг на свет костра вышел Саргим.

— Ты чего так пугаешь!? — ругнулся Ждан, раздражённо отшвыривая ветку, которой он ещё недавно ворошил угли.

Пребран скорее почуял нутром, нежели увидел, насколько воин был бледен и как не мог разжать зубы, чтобы ответить. Княжич бросился к ратнику ещё за миг до того, как холод инеем разлился по спине. Он успел подхватить Сргима за плечи, когда у того подкосились ноги. Воин, охнув, обмяк в его руках, откидывая голову назад, глаза его закатились. Ждан немедля рванулся вперёд, в лес, осматривать окрестности.

— Они там… лагерь, — ослабленно шепнул Саргим и безвольно повис немереной тяжестью. В спине его торчала рукоять ножа, который мужчина взял с собой для охоты.

— Давай сюда, — скомандовал Вяшеслав, перехватывая воина под другую руку, осторожно уложил его на подстилку.

Рухнув на колени, воевода обхватил рукоять ножа, потянул осторожно и медленно из лопатки, благо броня спасла от смертоносного удара, и нож вошёл не так глубоко. Саргим только простонал, всхлипнув от боли, сжимая до хруста челюсти, но глаз не открыл, снова обмяк, из раны полилась кровь. Княжич мигом подхватил походной мешок, выуживая из тряпья первое, что попалось под руку.

— Живым будет, — уверил воевода, распахнув кожух Саргима, освободил его из панциря и налатника, зажал рану.

— Держи, — велел он княжичу, пока рвал рубаху на части, и принялся обматывать вкруг груди раненого.

— Не нужно было нам расходиться, — простонал Саргим сквозь стиснутые зубы. — Их больше… намного. Лучше уходите.

Пребран вскинул голову, всматриваясь в темноту, вслушиваясь. Лошади беспокойно топтались на месте, рвя узду. Из темноты на свет выбежал Ждан.

— Там они, далеко от нас, — проговорил он, отдышавшись. — Кажется… наших взяли.

— Гадство! — ругнулся воевода.

Пребран поднялся, подхватил с земли окровавленный нож Саргима. Воевода, закончив перевязывать рану, тоже подобрался.

— Что делать будем? — спросил Ждан. — Выходит, трое нас осталось.

Пребран оглядел лес, раздумывая, вдыхая глубоко и мерно. Мелкие снежинки сыпались с крон, плавно опускаясь на землю. Удирать и оставлять своих — самое паскудное, что мог сделать, не того он хотел, идя в этот поход, и внутри стояло глыбой ледяное «нет». Да и разбойники узнали, что в лесу они не одни, даже если попытаться уйти, нагонят быстро, и лучше не терять время, пока они сами сюда не нагрянули, повязав оставшихся, как щенят.

— Пошли, — сказал он Ждану и Вяшеславу, шагнул в сторону леса, но воевода крепко перехватил его за локоть.

Княжич повернулся, приготовившись отстаивать своё решение, по которому ему лучше сгинуть там, чем вернуться с позором. Вяшеслав бегло и беспокойно осмотрел его, не находя слов.

— Об одном только сожалею, что соглашаюсь с тобой во всём, слова княжеского не слушаю, — сказал он.

— Это моя жизнь, а не отца, — прорычал Пребран, хотя истину он не поведал, развернувшись, широкими шагами направился прочь от костра.

Трое бросились через лес. Княжич замедлил бег, когда услышал лязг оружия и глухие крики, на ходу выдёргивая нож из ножен, перехватывая для броска, ударившись спиной о дерево, развернулся, метнув в татя, который оказался ближе всех к нему. Лезвие свистнуло в морозном воздухе, меткий удар уложили громадину на лёд, застигнутые врасплох враги всколыхнулись, и уже шестеро бежали в сторону, где притаилась опасность. Один тут же был подкошен тесаком воеводы. Пребран мрачно качнул головой — всё же неймётся, схватился за ледяную рукоять меча, с шелестом вынимая клинок из ножен. Послышался треск — тати уже проломились сквозь заросли боярышника, как вдруг Вяшеслав с криком рванулся из засады навстречу, перетягивая часть на себя.

Первого он срубил, как только несчастный выбежал перёд, развернувшись, замахнулся в следующем смертоносном ударе, проткнув другому грудину. Тать всхрапнул, рухнул на колени, а потом повалился набок. Третий отскочил в сторону, увернувшись от подсекающего его шею меча, спасся. Пребран медленно обошёл его с левого бока, держа противника в напряжении. Теперь он мог свободно рассмотреть разбойников, и тех, кто предстал перед ним, и тех, кто лежал уже в снегу. Разглядев, Пребран вернул взор на противника, и от его взгляда тать попятился. Плотный телосложением, не старше Ждана, проблёскивали диким огнём впалые тёмные глаза, заволоченные пеленой, и мало было схожего с человеческим в его взгляде, и одет он был в кожух да островерхую шапку, как и все местные. Мелькнула и пропала мысль, что странно видеть справную одежду на тех, кто нападает сейчас на них, но долго раздумывать не было времени. В два прыжка княжич настиг врага, железо задребезжало в морозном воздухе, следующий удар отшвырнул противника в сторону, и сам княжич едва не рухнул в снег, получив мощную отдачу. Боли он не чувствовал, давно переступив ту грань, где и в нём ничего человеческого не осталось.

С мрачной миной душегуб, оправившись, отступал. Не спеша делая шаги назад, обходил по кругу. Где-то близко бились Вяшеслав и Ждан, Пребран слышал их рычание и лязг оружия. Мелькнули в темноте ещё фигуры — его заметили. И уже пятеро, набежав, теснили княжича к зарослям, в которых пролегала речушка. Раздался громкий окрик, отвлекая нападающих. Вяшеслав с остервенением бросился в бой, сбивая с ног одного, полоснув по плечу другого, накидываясь на третьего. Княжич занёс меч, рубанул по плечу ближнего косматого громилу, вместо него предстал другой, в грудь ткнулось что-то тупое, но отчего дыхание всё же вылетело надолго. Не разбирая, что это было, он развернулся, захватывая татя, повалил его наземь уже со сломанными позвонками. По венам, казалось, вместо крови разлился жидкий огонь, заполняя голову, горячил. Воздух ворвался в грудь так же резко, как и пропал, от чего лес перекосился набок и вдруг закружился, едва не опрокинув мужчину в снег, но тело преданно подчинялось воле хозяина. Враги теряли своих воинов, а в том, что это были какие-никакие, но подученные в ратном деле люди, княжич и не сомневался. Уже остерегались нападать так рьяно, но всё одно их сбегалось всё больше, хоть на снегу лежал уже не один десяток.

— И откуда же, поганые, стекаются? Их тут тьма тьмущая, — подступив, ударившись спиной о спину княжича, проговорил воевода.

— Ждан где?

— Был жив…

Пребран пронизывал нападающих взглядом, словно жалом. Они, не давая долго передохнуть, наступали, давили, решаясь поскорее прикончить если не замученных, то достаточно вымотанных воинов. И всё же тело безысходно предавало, как бы отчаянно ни бился дух внутри, силы утекали, удары уже получались не такими тяжёлыми и быстрыми. Все смешалось: и небо, и земля, и кровь его и чужая на руках и одеждах. Кажется, его всё же зацепили — резало острой болью бедро до самого колена, на лоб стекала кровь. Он даже не заметил, как получил раны, ярость продолжала ослеплять, не отпускала, брало и отчаяние за то, что сейчас где-то остались Гроздан и Никрас. Душа рвалась в пропасть от мысли, что их больше нет в живых, и вновь появлялись откуда-то силы. До сознания не сразу долетел чей-то клич, грозный, как гром. И только потом помутневшим от пульсирующей ярости и дрожи взором Пребран различил всадника, а потом и ещё двоих.

— Назад! — рявкнул один из них.

Только потом княжич понял, кому была дана команда, когда разбойники отступили. Замелькало режущее глаза пламя факелов, что поплыли по лесу вереницей, приближаясь к ним. Пребран сжал рукоять задеревеневшими от натуги пальцами, рванулся было вперёд, но твёрдая рука воеводы сковало плечо железной хваткой, обрывая последние силы в нём.

— Нам не одолеть их, княжич.

Некоторое время мужчины смотрели друг на друга, изучая, и верно много потребовалось душевных сил, чтобы остаться в покое и признать поражение, хоть внутри всё ходуном ходило от гнева.

Главарь глядел с высоты коня. Пребран сжал челюсти, всё ещё ярясь уничтожить вожака, вспомнив раненого Саргима, который остался в лесу, истекая кровью.

— Как твоё имя, назовись, — потребовал княжич, бросая острые, как ножи, взгляды на обступивших разбойников, число которых превышало три десятка.

— Это я у тебя хотел выведать, кто ты такой, что положил половину моего войска?