— Я вот что думаю, — приблизился Вяшеслав, спешившись. — Девку надо бы назад отправить. Нехорошо, что она с нами таскается. Народ прознает, откуда та взялась, судачить станет лишнее.
Пребран скривился — ещё в лесу долго о том спорили. Поправил шапку и оружие на поясе, повернулся к воеводе. Снег, которого поутру и не было, посыпал густо с неба, запорашивая шапки, крупы коней, засыпая кудрявую бороду и усы воеводы. Зелёно-серые глаза мужа смотрели из-под меховой шапки остро и напоминали речной рогоз. Вяшеслав смотрел так, что до самого дна доставал. Не народ его волнует, печётся за княжича, как за сына, видит, как это всё далеко заводит. Странно, что только сейчас начал этот разговор, всю дорогу от корчмы помалкивал. Верно решил, что это Ладимира ныне с ним всю ночь была.
— Ну сам подумай, зачем тебе с простой девкой якшаться, не ровня тебе. Потешился и хватит.
Пребран хмыкнул. Рядом с Ладимирой он забывал, где находится. Просто пожалел её, но эта жалость, кажется, играет с ним злую шутку, воевода прав — увлёкся. Но обещание есть обещание, его нужно выполнять.
Княжич выдохнул.
— Я всё понял, — ответил только он, переводя взгляд на стены, где стояли стражники под пологом снегопада.
Ждан приблизился, а за ним вышли чернавцы, обязуясь проводить гостей до княжеского терема. Шли в полном молчании. Вяшеслав хоть и выглядел расслабленно, а всё сосредоточенно осматривал постройки да верхние ярусы изб. Ждан, нахмурившись, буравил спины прислужников. Кто знает, как примет их в своём чертоге местный князь, но встречать вышли не с копьями и мечами, и это уже хорошо.
Бревенчатые хоромины были сложены на века, высились глыбами построек в три-четыре яруса, с множеством переходов да крылец высоких и низких. Повели их к самому широкому, с крутой островерхой кровлей. Поднялись по длинной дубовой лестнице, вошли в узкий дверной проём с низкой притолокой. Хоромы ставили так, что не просто забраться внутрь душегубу. Волоковые окна прорублены высоко, почти под потолком, двери в ширину одного человека и в высоту отрока рослого, зато внутри, хоть и сумрачно, но простор. Столбы резные подпирали массивные потолочные балки, стелились по полу ковры, кои ткут народы степей — добыча князя, как и щиты, развешанные по стенам, да клинки вместе со шкурами волчьим и медвежьими. Всё говорило о том, что князь не сидит на месте, ходит в походы дальние или «выкупает у торгашей».
Их уже ждали. Ярополк, что сидел в кресле, застеленном шкурами, обратил взор на вошедших мужчин. Смотрели на пришлых гостей сосредоточенно окружавшие правителя мужи, высились верной охраной. То были ближники, мужи грудастые, с втянутыми животами, взглядами цепкими, хоть и спокойными, но готовые в любой миг броситься в атаку, заслонить князя, положить жизнь за него.
Сам Ярополк оказался не таков, каким был по представлениям, что сложились у Пребрана за время пути в Орушь. Думал увидеть взрослого вельможу, если не вровень, то чуть моложе Радима, а всего на три десятка выглядел он. Впрочем, ближники князя верно тоже ожидали увидеть заскорузлого воина, было это понятно потому, как скривились их физиономии в ухмылках, а напряжение в плечах ослабло. Ярополк же, напротив, свёл тёмные брови, загустела тень на его лице. Как и все из рода вяжичей, Ярополк имел кожу бронзового отлива, летом, на пекле, так и вовсе темнеет, волосы цвета тёмного дерева, широкие скулы, тонкий нос, усы, стекающие в короткую бороду. Кисти с широкими ладонями и крупными пальцами, иссечённые бурыми рубцами, туго сжимали подлокотники.
Разлилась по хоромине тишина. Вяшеслав заметно вытянулся, Ждан обратился каменным истуканом, не шевелился. Пребран, до этого пребывавший в покое, обнаружил, что спокоен и не был далеко: от напряжения сводило мышцы. Впрочем, он прибыл сюда не воевать, вспомнил наставления Вячеслава.
— Доброго мирного времени, — поздоровался Пребран, как требовалось, назвался: — Я Пребран, старший сын Доловского князя Вячеслава.
— И тебе не хворать, княжич, — отозвался Ярополк. — Уже наслышан… — поднялся с кресла.
Приблизившись широким твёрдым шагом, князь остановился в сажени от гостей, серые глаза его изучающе скользили от одного витязя к другому.
— Это Вяшеслав, воевода князя. Ждан, верный побратим отца.
— Мне донесли, что вас больше. Где же остальные? — вернул он взгляд на княжича.
— Ещё трое остались на постоялом дворе.
— Что тебя привело ко мне? Ведь не по нуждам ты тут, восточное княжество большое, что надобно тебе в столь дальних землях? — спросил он после недолгого размышления.
— Прибыл я в Орушь по просьбе отца, князя Вячеслава, — ответил Пребран, решив не тянуть, достал из складок одежды приготовленный им ещё утром свёрток, который он вместе с Вяшеславом прочёл.
Всё же отец был хитрее, верно знал, что так всё сложится. Идти к князю, не зная брода, неблагоразумно было бы.
Брови Ярополка приподнялись если не от удивления, то от недоумения.
— Вот как… Что ж, тогда для меня честь видеть в своих чертогах посланцев доловского правителя, — принял он свиток.
Ярополк неспешно развернул свёрток. По мере прочтения менялось его лицо: собралась складка между бровей, губы плотно сжались, сосредоточение огрубило его и без того твёрдые черты, превращая воина вовсе в камень. Пребран перевёл взгляд на ближников князя. Их было пятеро, одного возраста, двое светловолосы, с белёсыми бровями да бородами — из племени сурмян и верно наёмные. Пребран коротко переглянулся с воеводой, тот тоже пристально изучал людей князя.
Ярополк шумно втянул в себя воздух, тревожа образовавшуюся тишину, оторвал взор от полотна, с шелестом скрутив его, с растерянной хмуростью посмотрел на гостей.
— Не ожидал я таких известий, — выдохнул, повернулся к ближникам. — Фанвар, подойди.
Один из воинов, темноволосый и широкогрудый, отделился от остальных, приблизился размеренной походкой к князю. Ярополк дружественно положил ему на плечо руку, сжал.
— Возьми, спрячь подале, — вручил он воину свёрток.
Фанвар кивнул.
— Значит, князь Вячеслав решил подать руку мне и поднять городище, — обратился правитель к Пребрану. — И сможет усмирить увягов? — во взгляде его промелькнуло сомнение и даже недоверие. — Я с ними уже не одну зиму воюю, это племя ничем не подчинить. Есть у них и надёжный тын — тополичи, а те, как знаешь, соседствуют со степняками.
— Получится усмирить или нет, тут уж от нас будет зависеть, если сговоримся.
— А что же князь Вячеслав потребует взамен?
— Он желает проложить путь к северу, и чтобы путь этот был безопасен. Думаю, кроме доверия ему ничего не нужно.
Ярополк прищурился, губы скривились в ухмылке, он обернулся на побратимов, и то, что Пребран увидел, вовсе не понравилось ему — не проявив никакого почтения, ближники осклабились.
— Хорошо, — повернулся Ярополк к посланникам. — Ныне вы у меня гости важные, потому прошу остаться, поговорить бы надо о многом. Я знаю, что у прибрежья на вас напали тати.
— Напали, — не стал таить Пребран. — Одного человека мы лишились. Коней нам попортили, пришлось останавливаться в остроге у старшего рода Радима на ночлег, да только и там лишь горстка народа осталась.
— На Радима напали? — князь изумился, снова оборачиваясь к своим ближникам, будто испрашивал у них ответа.
— Обокрали его, людей увели, овны пожгли… — Пребран воздержался от подробностей.
— И как давно? — спросил Ярополк, выслушав его.
— Второй день.
Князь Оруши нахмурился, в глазах заиграли злые тени. Он смял кулаки, но при гостях усмирил пыл быстро. Пребран устало глянул на Вяшеслава. Тот оставался невозмутимо суров.
— Много вы мне ныне принесли вестей. Что ж, пока располагайтесь, — Ярополк отошёл, дав знак побратимам.
Всей гурьбой они вышли в другие двери. Стихли шаги за ними. Оставшиеся в горнице, наконец, смогли выдохнуть, невесело переглядываясь. Пребран прошёл по узорчатому ковру чуть вперёд. Здесь помещение совсем не отапливалось, и потому зябь да пробегала по загривку. Сумрак угнетал, напряжение от разговора прибило к земле, отяжеляя плечи. А ведь ещё только утро. Усталость, что скопилась за эти две бессонные ночи, обрушилась на княжича сторицей, а обещанное застолье верно кончится не скоро. За дверьми вскоре поднялся шум, загрохотали стулья, шаги.
— Что скажешь? — нахмурился воевода, приблизившись к княжичу со спины.
— Никуда он не денется, — отозвался на слова воеводы Ждан. — Тут и так всё ясно, раз не погнал сразу с порога, да за стол сажает общий.
Пребран хмыкнул.
— Хорошо, если так, — ему вспомнились хитрые рожи княжьих побратимов. Ныне сажает, а завтра стрела в спину. Впрочем, поспешные домыслы делать ни к чему. Если бы князь желал смерти им, то попытался бы положить их ещё в лесу. — Но вы не зевайте, не нравятся мне его ближники. Надо бы узнать, кто такие и откуда.
— Согласен с тобой, ты верно говоришь, — подхватил Вяшеслав, — отказать бы… Но по всему, ему помощь нужна, как бы ни делал вид, а дела тут творятся тёмные. Непотребство, что учиняют увяги, наносит ощутимый урон, хорошо ещё, год выдался урожайный, но год на год не приходится, голод схватит, и князь возьмётся за голову. Потянет ещё до следующей зимы, до первой беды, а там сам прибежит.
Дверь распахнулась, вынудив мужчин смолкнуть. Выскользнул из проёма отрок, сделав низкий поклон гостям, сказал:
— Князь к себе зовёт.
Следом за первым отроком вышел другой прислужник, постарше. Мужчины, сдёрнув шапки и кожухи, сняли и оружие, прошли в другое помещение, в ещё более просторное. В нём, верно, весь род Радима вместился бы. Здесь было уже куда теплее, и средь столбов стояло не кресло, а длинный, на двадцать, а то и больше человек, стол с толстыми резными ножками да скамьями.
Пока носилась челядь, выставляя на стол пузатые крынки да ендовы, ближники князя расселись по одну сторону, Пребран со своими воинами — по другую. Ярополк, Фанвар и ещё один его побратим куда-то запропастились. Мужи, что до этого тихо и сдержанно переговаривались, так увлеклись, что не замечали, как подсаживались к столу и другие русоголовые витязи, одетые по-воински. Всем хотелось посмотреть на путников да послушать, чего будут толковать. Пребрану тоже захотелось узнать, кем они все приходятся Ярополку. Пока был у Радима, тот поведал, что у князя есть ещё братья, правда сидят они в городе Сежмень, откуда родом и сам Ярополк, и есть горячо любимая сестра.
Вскоре в горнице поднялся такой шум, что не было слышно и собственной речи, и так душно стало, что спина взмокла и заколол ворот кафтана. А в чару всё подливали мёда да заставляли стол богатым угощением. Пребран отвечал на все вопросы, которые ему задавали, впервые отвечал с гордостью. Разговор подхватывали Вяшеслав со Жданом, которые тоже были не прочь похвастаться дальними весями княжества.
Появился и Ярополк, да появился не один, а в сопровождении двух молодых девушек. Взгляд Пребрана упал на черноволосою, наверное оттого, что так броско заливал белые щёки багрянец, да блестели янтарём глаза. Девица смущённо бросала из-под тёмных ресниц кроткие взгляды на гостей, видно хотелось ей посмотреть прямо, да нехорошо это. Впрочем, у неё ещё будет время изучить пришлых. С таким размашистым приёмом княжич потерял всякую надежду, что покинет кром сегодня.
Пребран перевёл взгляд на другую девицу, одетую куда богаче. Внутри что-то дрогнуло, когда он лучше рассмотрел её. Она была ниже ростом, чем чернокосая. На белом лбу поблёскивал венец, усыпанный лазоревыми бусинами да серебряными дисками подвесок, спускавшихся по вискам. По плечам пущены две толстые льняные косы, концы их падали к бёдрам. Шнурок огибал талию и поддерживал шерстяную клетчатую понёву, кои носили только замужние. На груди блестели подвески из бронзы и меди. Если первая девица была тонкая, как верба, с ещё нескладными девичьими формами, то тело княгини было гибкое, что лоза, а шаг неспешный, бёдра двигались размеренно и плавно, как перекаты морских волн. Серо-зелёные глаза смотрели на гостей не робким взглядом невесты, ищущей внимания, а взором спокойным, что лесная глушь.
Витязи, смолкшие все как один, повытягивали шеи, оборачиваясь на вошедшего Ярополка, окружённого красавицами. Все приподнялись, приветствуя, чему вынуждены были последовать и гости — они тоже поднялись, проявив должное уважение и почтение.
— Жена моя Даромила, — представил князь зеленоглазую. — Искра, сестра мне, прибыла недавно погостить из Сежмени.
Чернокосая княжна немного, да улыбнулась тонкими алыми губами, зардевшись ещё сильнее. Княгиня нисколько не изменилась в лице, не переставало гулять в её глазах безмятежное спокойствие, розовые губы сомкнуты были плотно. В ней было больше смирения и какого-то отстранённого равнодушия.
— А это гости наши из городища Доловск: сын князя Вячеслава Пребран, побратимы его Ждан и воевода Вяшеслав.
Даромила слегка поклонились мужчинам, взгляд Пребрана случайно скользнул на сцепленные пальцы рук, запястья которых были в чеканных массивных обручьях. Но не драгоценности привлекли его внимание, а то, что на белых кистях проступали побуревшие синяки. Даромила, проследив за его взглядом, опустила руки, вытянулась. Выпрямившись, княжич встретился с молодой женой правителя глазами. Даромила так же смотрела прямо, но на щеках от чего-то проявились багровые пятна, взволновалась, и он поспешил первым отвести взгляд.
Ярополк поднял руку, привлекая слуг. Вмиг были наполнены чары. Два крепких молодца внесли на деревянной чаше, зажаренного секача, которого добыл ныне на охоте Фанвар. Яство поставили в серёдку стола. Князь огромным тесаком отсёк от исходившей паром и соком туши, самые лакомые сочные куски, положил на чашу гостям. В знаком признания, показывая своё доброе отношение к пришлым.
— За славных гостей, что ныне находятся под моим кровом, — сказал хозяин, поднеся чарку к устам, и вторя ему, один за другим зазвучали громкие возгласы витязей.
Все разом смолкли, отпивая кто браги, а кто — мёда, зашуршали одеждами, садясь обратно за стол. Опустился и князь на своё место во главе стола. По левую руку его села Даромила, за ней — Искра.
Застолье разгулялось не на шутку: ели, пили, шумно разговаривали. Вскоре расспросы закончились, и каждый начал хвалиться о своей жизни да мериться силой да храбростью — главная потеха мужчин. Принялись наперебой вспоминать свои подвиги. Пребран тоже вспомнил, и язык его прирос к нёбу, явственно представился перед взором лагерь степняков да своё пленение в нём, такое рассказать — засмеют. Отвагой здесь не похвастаешься, и, наверное, впервые ему сделалось не по себе, нутро зажглось ядовитым пламенем. Пребран погрузился в мрачные раздумья, слыша как иногда общий гул разрывал дикий, горластый мужской гогот. Стало так душно, что пришлось гостям растягивать петли кафтанов, а слугам — открывать окна, но те были слишком малы, чтобы пустить хоть долю свежего желанного воздуха. От того, что воздух был спёртым, быстро захмелели головы, наполнившись туманом. Но раз за разом громыхали чары, громче грохотали голоса, развязывались языки. И среди этого мужского гвалта девушки совсем притихли, но смиренно, как и положено женщинам, слушали и наблюдали молча за всем, что происходило за столом. Иногда, когда кто-то забывался и имел неосторожность обронить какую-нибудь грубую шутку или откровенность, Искра отводила взор. И чем гуще темнело в раскрытых оконцах, тем больше дичали с каждой выпитой чарой мужи, уже не остерегаясь бросить крепкую брань.
Княжич иногда ловил себя на том, что слишком часто обращает взор на женскую часть стола, порой сталкиваясь с тихим взглядом Даромилы.
Когда же совсем стемнело, слуги зажгли пламенники в держателях, людей прибавилось, и уже совсем не понятно стало, кто есть кто. Забили в бубны крепкие, широкие в плечах и лицах мужики, и стало так шумно, что отозвался этот шум трезвоном колоколов в голове. Пребран покинул горницу, вышел на крыльцо глотнуть свежего воздуха. На улице оказалась такая благодать по сравнению с тем, что творилось внутри. Воздух звенел от крепнущего к ночи мороза. Глубокий вечер давно объял землю, выпавший снег заботливо окутал кровли, погружая в дремоту детинец. Из недр хором дробью доносились удары бубна, что биение сердца, да так рьяно, что дрожали могучие бревенчатые стены.
Вяшеслав не заметно подкрался со спины, верно решил не оставлять княжича одного. Впрочем, голова у того гудела так, что происходящее вокруг будто бурлило и било ключом где-то за глухой стенкой. Ко всему уже валился с ног, и чувствовал себя так словно по нему гружёный обоз проехал, хотелось помыться и отправиться на ночлег куда-нибудь наверх, в тишину, чтобы его никто не трогал до самого утра.
— Наверное, сам князь пустился в пляс, — оперев локти о брус крыльца, Пребран поглядел на тлеющий закат.
Вяшеслав усмехнулся в усы.
— Если бы, он там поединок учинил.
Княжич качнул головой, сдерживая улыбку.
— Теперь понятно, почему Радим так относится к нему.
— Стоит выпить мёду, и понеслась гульба, какая тут надёжность, — Вяшеслав положил ладони на брус, прищурился, вглядываясь в потемневшее небо.
Пребран вспомнил о Ладимире. Теперь, наверное, ждёт его не дождётся с ответом. А ответа то и нет, и нужно бы вернуться и поговорить с Ярополком, пока князь ещё на ногах.
Женский вскрик заставил мгновенно выпрямиться, последующий вопль Пребран услышал уже на ходу, бросился назад, внутрь хоромин. В самом деле, состязание было в разгаре. Искра, что бросилась к Ярополку, побледнела вся, вцепилась в плечо брата, на рубахе князя растекалось багровая кровь от резаной раны.
— Прости, князь, случайно вышло! — взмолился молодой парень, верно с кем и затеял Ярополк ристание, и бросился к ногам княжьим.
Пострадавшего обступили ближники. Бубен заглох давно, все замерли в онемении, челядь попряталась за углы. Князь поднял взъярённый взор на вошедших гостей и тут же вернул на бедолагу.
— Встань, негоже воину ползать в ногах, — велел он, умеряясь быстро.
Парень верно не поверил в услышанное, не шевельнулся.
— Вставай! — прорычал князь.
Веселье обещало закончиться для юноши прискорбно. Ярополк бросил ему оружие на пол.
Наблюдать такое было муторно, Пребран дёрнулся, чтобы вмешаться, но его порыв оборвал воевода.
— Не нужно.
Может, он и прав, лучше выждать.
— Бери! — гаркнул князь, теряя терпение.
Виновный схватил дрожащими пальцами рукоять. Князь только теперь заметил сестру, что прилипла к его каменной руке, отстранил её, мягко не получилось, она отлетела в сторону. Ярополк, стянув взмокшую попорченную рубаху, выставил оружие вперёд.
Парень подобравшись, поднялся.
— Позволь мне за него побороться, князь, — вступился другой юноша, намного крупнее и слаженнее в плечах.
Ярополк оскалился. Такого противника, казалось, и не прочь был заполучить, в горячке только разошёлся, да и перед гостями похвастаться стоило, и он кивнул. Парень шарахнулся в сторону, пока гнев не пал на его голову, отдав оружие своему спасителю. Тот примерился к рукояти, не спешил бросаться из огня да в полымя.
В глазах Ярополка заиграли шальные огни. Несколько мгновений противники напряжённо кружили по горнице, оттесняя народ, готовые схватиться не на жизнь, а на смерть. Искра вовсе прижалась к стене, верно на такой гульбе впервые пришлось ей побывать. А вот жену Ярополка, казалось, сия затея не тревожила. Сидела она прямо, сложив руки на коленях, спокойно наблюдали за происходящим зелёные, как речные глубины, глаза. Звякнула сталь, скрестились клинки, издав жалобный скрежет, разошлись, чтобы с новой силой схлестнуться. Вены на шее и руках Ярополка вздулись, мокрыми сделались волосы, заблестели грудь и лоб, отражая всполохи огня в очаге, тёк по вискам пот, рана кровоточила, сбегала по руке кровь в ладонь, в который сжимал князь клинок. Снова рывок и звон стали. Противник вёл бой умело, сноровисто, и было видно, что нападал в половину силы. Хмельному уму казалось верно иначе, судя по тому, как окружающие поддерживали выкриками каждый удар Ярополка. Снова мощный удар, и на этот раз князь решил не медлить. Вывернулся, ударив противника локтем в грудь, сшиб его с ног наземь, молниеносно развернувшись, с рыком вонзил остриё, казалось, в череп.
Онемевшие зрители смотрели, потеряв дыхание, но парень, что распластался на полу, пошевелился, очухиваясь, встряхнул русыми кудрями, озираясь по сторонам. Клинок остался воткнутым в пол. Чему-чему, а меткости князя на одурманенную мёдом голову можно было позавидовать.
Витязи повыскакивали из-за столов с возгласами. Притаившиеся на время поединка слуги забегали, выныривая из-за углов, разливая мед и брагу. Одна из девок кинулась с чаркой к князю, поднесла испить, унять жажду. Большими глотками осушив чарку, Ярополк отбросил её и, схватив девку в охапку, пылко впился в её губы.
Даромила, что сидела всё это время за столом тенью, не вскочила с лавки, не ринулась из горницы, не бросилась оттащить за косу чернавку. А вот Искра, отойдя от потрясения, изумлённо смотрела округлившимися глазами на происходящее, грудь её вздымалась и опадала, дрожало дыхание. Плотно сжав губы и сверкнув одичалым взглядом, она развернулась и пустилась прочь бегом, только и мелькнул цветастый подол платья в дверях.
Ярополк не видел, как она убежала вглубь хоромин. Увлечённый своей добычей, он неистово терзал девичьи губы на глазах у жены, которой, похоже, не было никакого дела до его увлечений.
Отлепившись, наконец, от губ чернавки, Ярополк подал руку выжившему храбрецу. Тот принял её, поднялся на ноги, передёрнул плечами. Кто-то ободряюще похлопал его по спине, другие посмеивались. Опасные поединки учиняет князь Оруши, дрогнула бы рука, была бы кровь — плохое знамение. Пребран вместе с Вяшеславом прошли к своим местам, опустились на скамью. Княжич с хмуростью оглядывал собравшуюся вокруг князя толпу. Ждан тоже наблюдал с мрачной миной — происходящее ему не нравилось. Ярополк вернулся к столу как ни в чём не бывало, опустился на своё место, только серые глаза, слепые от пережитой ярости, прояснялись. Витязи один за другим подтянулись к нему, иные разбрелись по нуждам, охладиться от горячего зрелища. Даромила даже не взглянула на мужа, смотрела на всех, но в то же время ни на кого. Князь принял кручёный воловий рог, что торжественно вручил ему Фанвар. Сосуд был окован бляшками да чеканкой из серебра, стало быть, дорогой.
— Выпей со мной, княжич, — призвал князь, кивая побратиму и вновь возвращая буравящий и ещё пылающий после схватки взгляд на Пребрана. Ярополк был больше чем удовлетворён случившимся.
Тут же и у Пребрана в руках оказался массивный и тяжёлый, наполненный мёдом рог. Княжич в который раз с обречённостью подумал, что ныне он не доберётся до корчмы. Хотя эту надежду нужно было оставить ещё с самого утра, когда он ступил за ворота крома. Главное, чтобы Ладимира ничего без него не задумала. Он поднял глаза на ожидающего Ярополка, поднялся во весь рост.
— За твоё здоровье, князь, — сказал он и перевёл взгляд на Даромилу. — И за здоровье хозяйки Оруши.
Даромила впервые за всё время пошевелилась, подняв взгляд на княжича, пронзая его пробудившимся взором. Пребран припал к рогу, выпивая сладко-кислого мёда. Если переборщить, повалит с ног тут же. Но коли за здоровье, так нужно выпить весь до единой капли, иначе пожелание станет ложью. Осушив рог, княжич перевернул его и поставил на стол. Мужи одобрительно загомонили, пошёл рог по кругу, каждый пил за здоровье и во славу правителя. Лицо Ярополка преисполнилось довольством. Даромила посмотрела на княжича с некоторым удивлением, но тут же нахмурилась, уронив взгляд и скосив его на мужа. И что за мысли были у неё в голове? Как бы ни желал узнать княжич, не узнает вовек. Что её так волнует? Почему холодна к поступкам мужа?
Ярополк, оставшись доволен, кивнул. Пребран опустился на лавку, унимая поднявшуюся круговерть. Тугими толчками забилась кровь в висках, а руки и ноги сделались тряпичные, словно вынул кто из плоти кости. Даромила повернулась к князю, что-то сказала. Ярополк выслушав, гневно нахмурился. Княгиня было поднялась, но он сжал её запястье, придавливая к столу, вынуждая сидеть. Она, опустив плечи, осталась. Князь же потемнел, весёлость и спесь исчезли с его лица, обращая его в камень. Какой бы хмель ни мутил рассудок, а не заметить этого было невозможно, и что происходило между ними — не узнать, но добрыми и тёплыми эти отношения верно не были.
Веселье продолжалось. От выпитого мёда всё превратилось в кисель, мысли смешались, бушевала кровь, голова сделалась чугунной, неумолимо тянуло в сон. Поблагодарив князя за приём, Пребран поднялся, сжав плечо Вяшеслава, оставив воеводу со Жданом за столом, сам покинул горницу. Слуги проводили гостя через полутёмные переходы до отведённой для них светлицы. Небольшую хоромину озаряли желтоватым светом лучины, в полумраке Пребран приметил на ларе пояса с ножнами, постели были предусмотрительно выстелены, стояла на столе крынка и ковши на случай, если захочется утолить жажду после похмелья, да только на всех верно не хватит. Всё это княжич видел сквозь мутную пелену, пытался ухватиться за проносящиеся бешеным галопом мысли, но они ускользали, и появлялись другие. Слуга что-то буркнул, но он не разобрал, и дверь за ним прикрылась. Пребран остался один. Пройдя вглубь, он тяжело рухнул на лавку, осознавая, насколько крепко пьян. Тяжёлыми горячими волнами накатывало бессилие, тело стало мягким, слабым, что у новорождённого телёнка, и жар сменялся ледяными пластами, вынуждая проваливаться куда-то в пропасть, в чёрную ледяную утробу вод. И виделось ему многое: то родной город с крепкими твердынями, высокими кровлями, над которыми чертили лазоревое, ничем не замутнённое небо ласточки, то вдруг окружала тьма, и много хищных огней мелькало вкруг, тянуло дымом и прелым запахом листвы с сырой землёй. Виделись взгляды степняков, полные дикой ненавистью, на фоне могучего потока огня, что громадными волнами колыхался ввысь, вылизывая алым языком чёрное дно неба. Враги уничтожали, сминали, давили, они били, плевали в его сторону. Хотелось кричать, но сил не хватало, чтобы просто вздохнуть, набрать в грудь больше воздуха, так жарко было. Наступили приступы удушья, вновь продрала насквозь боль. И тогда пылающие губы княжича охладил чей-то поцелуй, и он с усилием разомкнул ресницы. Голубые глаза глядели скорбно, тянули душу наружу. А ведь он только забыл. В груди снова начало свербеть, но внутри не стало ничего, только пустота, и он не понимал, что так выворачивает его наизнанку. Пребрану хотелось разорвать грудь, вырвать то, что так терзает его. Он никому не нужен, он жаждет, но не может вместить то, что ему никогда не принадлежало. Смерть не страшит. Горечь от чувства ненужности, никчёмности — вот что страшно. Проклятие, что сок болиголова, выжигает всё нутро.