Пребран очухался, ощущая, как камнем колотится о рёбра сердце, схватился за грудь и проснулся. Светцы уже не горели, и туманный утренний свет бился в щели запертой на зиму створки.
Он приподнялся и тут же рухнул обратно на постель, зажмуриваясь. Голова затрезвонила, что боем в набат, показалось, расколотится на куски, если попытаться ещё пошевелиться. Пребран сглотнул сухость, от которой даже язык пристал к нёбу, а горло слиплось, и с острой жаждой покосился на крынку, покрывшуюся испариной.
Светёлка за ночь остыла, предрассветная тишина ещё не нарушена была людским пробуждением и утренней суетой, властвовала в тереме, и разбавляло её только мерное дыхание воинов. На соседних постелях спали Вяшеслав и Ждан, вернулись видно поздно, раз ещё не на ногах. Пробуждаясь окончательно, Пребран сел, поправляя скомкавшейся ворот рубахи, взъерошил волосы. Снятый кафтан его лежал на сундуке опрятно свёрнутым. Княжич хмыкнул. Настолько был пьян, что даже не проснулся, когда его снимали, не помнил ничего подобного. Утро — время, в котором набираются бодрости духа и силы тела, а он чувствовал себя совершенно раздробленным. Потерев затёкшую шею, поднялся да тут же пошатнулся — светёлка поплыла, всколыхнулось нутро тошнотой. Ругнувшись, княжич подхватил крынку, испил прямо с горла холодного кваса. Утолив первую жажду, почувствовал, что стало легче, муть и лихая круговерть отступили. Погостили и хватит, сегодня же в обратный путь, нужно вернуться в корчму.
Подвязав рубаху и облачившись в кафтан, Пребран вышел наружу. Поднимать Ярополка в такую рань кощунством было бы с его стороны, да и верно не добудятся его слуги, а потому томиться им тут ещё до самого обеда. Впрочем, ему тоже нужно время, чтобы прийти в себя, но сидеть в светёлке не хотелось, как и мотаться по терему. Пребран отправился в горницу в надежде встреть кого-нибудь из побратимов князя.
По пути память всё больше возвращала вчерашнее гульбище. Именно гульбище, по-другому Пребран не мог подумать. Впечаталось клеймом воспоминание о том, как Ярополк пригвоздил княгиню к столу, вынуждая терпеть эту мужскую скверную потеху, не предназначенную для женского нежного слуха и глаз. Чем там всё это кончилось, он не знал, а потому даже раздосадовался, что Вяшеслав ещё не пробудился, хотелось услышать всё в подробностях.
Пребран задумался глубоко. Сколько ни вспоминал, а отец такого зрелища никогда не устраивал. В голову забрело, что отбившаяся от табуна кобыла, воспоминание — самая первая бурная ночь, после которой пушок на лице стал грубым волосом. Он помнил её смутно: боярыня, одна из племянниц знатного старейшины, ловко сманила его в тёмный закуток. Из глубины туманного прошлого выныривали смутные образы и ощущения: прохладный шёлк струящихся русых волос, что окутывал покатые плечи девушки, плавный изгиб спины, белая упругая грудь с розовыми маленькими сосками и мягкие бёдра, а ещё кожа, пахнущая так сладко мёдом, от чего разом подурнела голова. От невинных воспоминаний невольно прошлась по телу дрожь. А ведь она сама, обхватив его за шею, в нетерпении прильнув к губам, подалась ему навстречу, едва он вклинился меж её колен. Дыхание прервалось, всколыхнув волну возбуждения. Впоследствии ему ничего не приходилось делать, девицы сами прыгали к нему в постель. Пока… внутри разом всё оборвалось. Травница единственная, кто была и осталась запретным плодом для него, даже после того, как он взял её… Она никогда не была его. А он избалованный ублюдок, который привык получать своё, не заботясь о чувствах других. И теперь при мысли о жене князя его повело. Вчера он пожирал взглядом это тонкое овальное лицо с затравленными обречёнными зелёными глазами. От одного взгляда на её розовые губы в штанах стало тесно. Да, пожалуй, вчера он был вусмерть пьян, в этом была вся причина его возбуждения, по крайней мере, хотелось на это надеяться. А руки… Теперь понятно, откуда у неё синяки.
«Леший бы всё побрал», — чертыхнулся Пребран, призывая здравый рассудок.
Так нельзя. Нет. Нужно убираться отсюда как можно быстрее. Немедля. Княжич вошёл в очередную комнату и застыл, понимая, что забрёл не туда. Вчера он смутно помнил, куда его вели. Он осмотрелся. Челядь тоже, как назло, испарилась. Глухой удар и последующий гулкий грохот за его спиной вынудили отринуть все мысли. Княжич обернулся, но увидел только запертую дверь, из-за которой донёсся жалобный стон и тихий женский плачь:
— Ярополк, не надо!
Затем послышалась возня. Княжич смял кулаки, сощурив от бушующих чувств глаза, вдохнул туго и тяжело и, кажется, больше не выдохнул, когда к стону и плачу прибавились ещё и гулкие удары чего-то тяжёлого о стену.
Пребран дёрнулся вперёд, но тут же остановился. Без сомнения, дрожащий и напуганный голос принадлежал княгине. Имя князя, произнесённое из её уст, означавшее запрет, плеснуло, как пролитая кровь. Взор заполнили багряные вспышки, дробящим грохотом забилось в груди сердце, совершенно оглушая вдобавок к разливающимся за стеной женским вскрикам. Они просачивались в голову сквозь рябящую от внутреннего волнения толщу. Уйти немедленно приказывал голос разума, но ступни будто примёрзли к полу, и Пребран сделался каменным истуканом, застыл, тяжело и надрывно дыша.
— Ты думаешь, я слепой?! — донёсся глухой и хриплый голос князя Оруши. — Что я ничего не замечаю? На кого ты смотрела, блудница? Смотри на меня, ну! Отвечай! — снова послышался шлепок.
Мгновенно калёным сплавом всплеснула по венам кровь, Пребран покачнулся в сторону двери и снова замер, пытаясь мыслить здраво. Судорожно выдохнул, глянул в сторону выхода. Нужно уходить.
— Смотри на меня, гулящая сука, — на этот раз голос Ярополка был твёрдым, не терпящим пререканий. — Всегда… смотри… только… на меня, — грохот о стену стал тяжелее и почти беспрерывным. — Даааа… вот так… только на меня…
Чёрный сгусток ненависти, что разверзлась внутри княжича, утягивал на самое дно, опрокидывая его в глухую пропасть. Разрывал на части порыв немедленно прекратить это. Пребран сделал шаг, но в тот же миг за стенкой раздался утробный рык, и ему отозвался протяжный стон девушки, срывающийся на крик. Такой стон муки способен вывернуть душу наизнанку. Всё закончилось так же резко, как и началось.
Несколько мгновений Пребран слушал тишину, а потом встряхнул головой и сделал шаг к выходу. Едва он до неё добрался, как запертая дверь отворилась. Опираясь о створку, едва держась на ногах, княгиня будто выползала, а не выходила, едва переступая ногами. От её вида пересохло в горле хуже, чем это было с утра после пробуждения. Наверное, если бы она сразу заметила постороннего, то попыталась бы ещё держать себя, но, совершенно ничего не подозревая, девушка тихо прикрыла за собой дверь, а когда повернулась, замерла. Маленькие плечи застыли в напряжении, зелёные глаза, застеленные мутной пеленой, заледенели если не в удивлении, то в хмурости, верно ей было сейчас всё равно. Пребран невольно скользнул по ней взглядом: плечи, шея и грудь в вырезе рубахи были покрыты красными и синим пятнами старых синяков и уже теперь новых, на заплаканном лице, на щеке бурела ссадина. Золотистые, как солнечная сурья, косы были теперь распущенны и растрёпаны.
Опустив опустошённый взгляд, она молча двинулась в сторону выхода. Пребран, сдавливая острый, как лезвие ножа, гнев, бросил взгляд на запертую дверь, прошёл следом за княгиней. Вчера на пиру она держалась прямо, спокойно и холодно, теперь скрестив тонкие руки на груди, обхватив себя за плечи, сжимаясь и ещё вздрагивая, босая, в одном исподнем, она вызывала шквал разных чувств, туго закручивающихся в одно необоримое желание — наказать обидчика, растереть в прах, уничтожить.
Даромила, по пути не вымолвив ни слова, ступала бесшумно, всем своим видом показывая, что идти ей не трудно, хотя едва отрывала ступни от пола. Она ничего не пыталась выяснить, не смотрела в его сторону, будто княжича и вовсе нет, не шагает рядом с ней. Впервые, наверное, он чувствовал растерянность.
Дойдя до лестничного пролёта, княгиня сразу повернула в другую сторону. Пребран успел перехватить её за плечо, коснувшись осторожно. Сам не понимая для чего, но отпустить её просто так не смог. Даромила от его нечаянного касания вздрогнула, но остановилось.
— Постой, — он тут же убрал руку.
Когда она обернулась, взгляд её хлестнул, словно плетью по сердцу. Теперь в её глазах была не пустота, а заволакивало их болью, брови светлые нахмурились и, казалось, что заплачет, так быстро увлажнились и заблестели её глаза. Невыносимо тянуло с дикой силой коснуться её вновь, но нельзя.
— Что? — спросила она севшим хрипловатым голосом и сжала сухие подрагивающие губы, которые стали терять цвет.
Слова застряли где-то в горле, но позволить уйти ей он не мог, как и вмешиваться с его стороны было непозволительно. От того, как близко она стоит, как смотрит и как тонут, будто в речном дне, в её зелёных глазах отчаяние и горечь, внутри него перекосило всё. Даромила прерывисто вздохнула, раскрыла губы, чтобы говорить, но внезапный шум где-то внизу на лестнице вынудил княгиню всколыхнуться. Она резко развернулась и, больше не глядя, в его сторону, так же медленно пошла к двери истерзанным забитым зверьком. И только оказавшись у порога, глянула на него равнодушно, угрюмо сжав ставшие белыми губы и опустив ресницы, а потом тихонько прикрыла за собой створку.
Пребран некоторое время буравил взглядом запертую дверь, дыша глубоко и редко, а внутри медленно скручивалась утробная зверская ярость. Стоило бы знать Вячеславу, с кем он собирается завязать дружбу.
Сил понадобилось много, чтобы унять кипящую лаву внутри себя. Пребран сжал зубы так, что хрустнуло в челюсти. Развернувшись, он направился к лестнице и стал торопливо спускаться вниз, туда, откуда раздавались голоса и шум. Оказывается, его отвели ночью на ярус выше. В горнице, где гремел пир, уже собрались люди, правда некоторые спали прямо на лавках вдоль стен. Фанвар неподвижной глыбой сидел за столом в окружении других мужей, имён которых Пребран не вспомнил. Побратим князя выглядел помятым. Растрёпанные, тёмные, как земля, волосы падали на лицо — он сидел, свесив голову, нахмурив напряжённо брови, сцепив перед собой пальцы в замок, верно с похмелья чувствовал себя паршиво.
Невольно взяло зло — вместо того, чтобы гулять тут с князем и отсыпаться в хоромах, он давно бы уже мог найти след татей!
Как только княжич сел за стол, Фанвар поднял голову, посмотрел хмуро из-под бровей, сглотнул, что-то буркнув в бороду невнятное. Остальные тоже особо разговорчивы не были. Пребран подхватил крынку, влил в резную окованную медными дисками чару кваса. Всё ещё пребывая в жёстком смятении от пережитого, он опрокинул в себя питьё, осушив чару до самого дна. Внутренняя дрожь не унялась, влил ещё.
— Добрый у князя мёд, — прохрипел Фанвар, наблюдая за княжичем, ухмыляясь.
Пребран скосил на него взгляд, но ничего не ответил. Затянувшееся молчание нарушило появление Вяшеслава. В отличие от остальных, воевода выглядел бодрым и вполне отдохнувшим, проспавшимся. Что и говорить — выдержки у него было больше, чем у всех вместе взятых. Следом подтянулся и Ждан. Все в сборе, и верно пора бы в дорогу собираться. Ярополка ждать не стоило, слишком длинной выдалась для него ночь, за которую он успел совершить многое…
Мужчины неторопливо переговаривались, и всё о пустом. От поднятого шума пробудились и другие, пристраиваясь к столу, присасываясь к чарам. Пребран всё поглядывал в сторону двери, тая надежду увидеть Даромилу. Он встряхнул головой, припоминая слова Ярополка о том, что князь, не смотря на гульбу, всё же следил за ней. Сюда она верно больше не вернётся.
К великому изумлению Пребрана, к ним всё же вышел Ярополк. Вместо того, чтобы отсыпаться, после того, как… Да плевать! Может, её устраивает такое обращение, откуда ему знать.
То, что князь не спал всю ночь, было видно сразу: красные глаза и ещё во хмелю, шаг развязанный, рубаха под кафтаном на выпуск, расхлябанный ворот. Такого кабана не свалишь с ног хмелем, закалённый, как, впрочем, это было видно ещё вчера, когда князь, несмотря на выпитое, едва не раскроил череп противнику.
Ярополк громко всех поприветствовал, тяжело рухнул за стол, шумно выдохнув. Тут же из-за углов понабежала и челядь, выставляя на стол свежие угощения и холодное с погребов питьё.
Мужики поутихли, начали толковать уже по делу.
— Князь, так что с Радимом решишь делать? — прервал Пребран их болтовню.
Взяв горсть чищеных орехов, он перевёл взор, встретившись взглядом с Ярополком, изучающе посмотрел на него, ожидая ответа, пережёвывая.
Князь свёл брови, и на переносице пролегла глубокая складка, а глаза потемнели, верно тот и позабыл о вчерашнем разговоре.
— Мужчин посекли, девиц увели, добро всё покрали… — напомнил княжич. — Нагнать бы, пока далеко не ушли.
Вяшеслав кашлянул в кулак, буравя Пребрана взглядом, но встревать не стал. Фанвар, навострив уши, теперь внимал разговору.
— Да, беда у него лихая, — согласился Ярополк, потянувшись к чарке. — Собрать людей мне не сложно, другое дело — знать, в какую сторону погнали пленных, — сказал задумчиво. — А рисковать людьми своими мне тоже не сподручно, воинов у меня ныне мало, это верно. Дюжину не пошлёшь, неизвестно на какое осиное гнездо наскочат, да ещё и зима, а вот по весне постараюсь, — он опрокинул в себя питьё.
«Гнида, — Пребран отвернулся, сузив глаза, — лишь за свою шкуру печётся».
Тоже поднёс чару к устам, сделав глоток, ощущая, как внутри шатается стена хладнокровия, выпуская что-то неуёмное, готовое рушить всё вокруг. Леший с ним, сам разберётся. Пребран решил не продолжать об этом разговор — ответ ему ясен.
— Ладно, погостили, пора возвращаться… Ждут меня мои люди, что остались в корчме. Как только обдумаешь всё, я приду за ответом, — сказал княжич, распрямляя лопатки, отставляя посудину.
— Ну, ты меня совсем хочешь перед народом на смех поднять!? Будут говорить: «Князь Ярополк дорогих гостей заставил в корчме ютиться!» — громко и безудержно захохотал князь.
Фанвар тут же подхватил его. Гогот их ударил по ушам, и без того трезвонившая голова разболелась сильнее. Пребран быстро переглянулся с молчавшим воеводой. Вяшеслав смотрел на князя Оруши хмуро, неодобрительно, потом перевёл твёрдый взор на Пребрана, и княжич едва заметно ему кивнул, уверяя в том, что вполне может терпеть это всё.
— Нет, нечего тебе там делать, — наконец, успокоившись, ответил Ярополк. — В забегаловке этой сыну Вячеслава не место. Собирай свих людей, места поди в кроме всем хватит, — обратил он твёрдый, блестевший от проступившей влаги взгляд на княжича. — Погостишь, посмотришь на городище, как живём тут.
Пребран в свою очередь едва сдержался, чтобы тоже вот так не расхохотаться — насмотрелся он вдоволь уж. Обведя одним взглядом присутствующих, переборов в себе поднимающийся ядовитой смесью отказ, согласно кивнул, остерегаясь того, что с языка слетит то, что крайне не понравится Ярополку. Волю отца исполнить нужно, потому вслух сказал другое:
— Коли зовёшь, останусь ненадолго, — и, выждав немного, поднялся, решая, что пора завершать пьяную гульбу.