Чем дальше уходили от Оруши, тем больше смерзалось всё внутри. Во второй раз Даромила так далеко уезжала от города. В первый, ещё год назад, когда Ярополк забирал её к себе. Но тогда её охватывало волнение и предвкушение чего-то непознанного, нового, до дрожи щекочущего. Тогда Ярополк ей казался благородным, гордым воином. Как же ошибалась.

А теперь словно в пропасть канула и была сама не своя — рассеянная и отрешённая, будто вся тьма над ней сгустилась, и не предвиделось просвета. Изредка к ней пристраивалась Божана, пытаясь разговорить, утешить, успокоить, но не удавалось ей вырвать княгиню из сковывающего льда, но напрасны были её старания.

Дорога по мере того, как удалялись они от городища, становилась все непролазней. Лошади иногда, где прошёл буран, утопали по брюхо, едва ползли по склонам вереницей. Только когда отряд углубился в лес, стало легче идти, и не потому, что под тяжёлыми, набитыми снегом кронами были ниже сугробы, а потому, что здесь было куда безопаснее, чем на открытом просторе, где издали их мог увидеть кто угодно за много вёрст. Даромила боялась оборачиваться, страшась увидеть погоню и Ярополка. Боялась не за себя, нет, собственная жизнь стала безразлична ей уже давно, в жилах стыла кровь за ни в чём неповинных людей, их подставлять она не желала, не хотела, чтобы сложили голову из-за неё. От одной мысли, что Ярополк может причинить княжичу вред, делалось до скрежета холодно на душе, а внутри всё разрывалось на части. Ярополк в гневе может всё, что угодно, сотворить и в том, что убить может с ревности своей, княгиня уже и не сомневалась.

Даромила поежилась от колючего мороза, что к вечеру начал крепнуть, растёрла задубевшие руки, уклоняясь от порыва ветра что хлестал по лицу колкой крупой. Взгляд всё лип к спине княжича, покрытой тяжёлым плащом с волчьим мехом. Ведь он один её пожалел. Вспомнив их утреннюю встречу, в жар бросило, что мороз разом отступил.

«Да что же это такое?» — одернула себя, призывая рассудок, вырывая все чувства на корню. Она не должна думать о том. Но вновь и вновь виделись его серые, пробирающие до самой глубины глаза. Нет, больше боли она не переживёт, и воротить должно с души, но рука сама протянулась, сжав его руку, горячую, сильную, а ещё ласковую. Даромила нахмурилась, отводя взгляд от мужчины, затерялась в заснеженных, облепленные снегом сосновые стволов. День угасал быстро, но останавливаться не хотелось, а хотелось ехать как можно дальше и не оборачиваться, перестать ожидать леденящих душу криков и гиканья воинов Ярополка.

Впереди послышался грудной голос Вяшеслава.

— Всё, ночуем тут, — проговорил воевода, останавливая коня, поворачиваясь ко всем.

Один за другим воины попрыгали на снег. Даромила, не отставая от всех, тоже поторопилась, только быстро не получилось, раны всё ещё тревожили. Неуклюже она спустилась-таки наземь, да только едва не опрокинулась навзничь, запутавшись в поводьях и застряв ногой в стремени — не каждый день на лошадь приходилось забираться. Сильные руки успели подхватить да так осторожно и ловко, что не почувствовала и тянущейся боли в спине.

— Куда же ты так спешишь, княгиня? — прозвучал знакомый обволакивающий голос, от которого невольно задрожало все внутри, отдалось по всему телу тёплой волной. И откуда только взялся?

Она отстранилась, развернувшись, высвобождаясь из объятий вовсе.

— Спасибо, — поблагодарила, а посмотреть в глаза и не решилась, глянула мельком на Божану, которая вновь уже хохотала где-то среди кметей.

— Вот мы и далеко уже, — проговорил княжич, и Даромила всё же подняла на него взор. Уж лучше бы и не смотрела, и куда вся её твёрдость подевалась?

— Не страшно уезжать так далеко?

Пребран стоял расслаблено, спокойно, ничем-то его не проймёшь. Даромила вздохнула, пряча под платок выбившиеся пряди волос, которые стали непослушными. Покачала головой.

— Нет, уже нет. Я давно хотела сбежать, — призналась вдруг.

— Так тебя мучил?

Сразу всё и померкло вокруг, а на глазах вдруг слёзы навернулись.

— Бил, в последнее время часто, — не стала утаивать, сдаваясь. Не было сил бороться с собой, но слёзы она всё же сдержала. — И заступиться некому было…

Взгляд княжича потемнел, а на скулах желваки заходили. Пребран отвёл взор. Даромила тоже и слова больше не смогла из себя выжать, холодно на сердце сделалось. Дружинники уже разместились под кронами — мороз и поступающая ночь вынуждали делать всё быстро, расчистив от снега и веток место, занялись приготовлением костра, смеялись и шутили, переговариваясь. На них, казалось, никто и внимания не обращал, хотя верно не хотели мешать.

Захрустел снег.

— Как тихо тут, — подошла Божана к воспитаннице.

Княжич, посмотрев на женщину, отступил, забирая у девушки лошадь, не сказав больше ни слова. Даромила проводила его затуманенным от влаги взглядом.

— Дай ему бог здоровья, — пролепетала женщина, тоже смотря ему в след.

Даромила глянула на её.

— Тебе его верно сама небесная пряха судеб послала за твои муки, детка, — сказала повитуха, посерьёзнев разом.

Даромила покачала головой.

— Не знаю, Божана, я уже ничего не понимаю, запуталась.

— А я знаю и вижу, что он глаз с тебя не сводит.

— Не выдумывай, — оборвала княгиня женщину, строго поглядев. — Даже если и так, как ты говоришь, хватит мне этих ласк.

Божана угрюмо сжала губы, сразу прибавились и года. Ясность её вмиг с лица сползла. Сокрушенно головой покачала — не по нраву пришёлся ответ воспитанницы. Только теперь Даромила ощутила, как устала с дороги, как ноют мышцы и потяжелела голова. Запах дыма с древесной смолой потянулся в морозном воздухе, заволок седой пеленой лес, оплетая деревья. Даромила было отступила, но повитуха задержала, вглядываясь в лицо княгини.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А дальше-то как будем? Куда пойдём?

Даромила задумалась, хотя уж сколько всего передумала, а ни на чём не остановилась в своих рассуждениях.

— Оставаться в остроге, куда идут люди княжича, не безопасно. Найдёт князь быстро, если кинется искать.

Как замышляла изначально, всё не так вышло. И Искра не помогла, а только хуже сделала. Но о том Божане лучше не знать. Да и Ярополка из городища кллещами не вытянешь, погониться ли за беспутной женой?

— Ушла-то ты не по его доброй воле… — пошла поперёк повитуха. — Не отпускал он тебя с лёгким сердцем, хоть и погнал, да только кто знает, не раздумает ли, искать будет, в пьяном дурмане же был.

Даромила втянула в себя воздух — дышать стало нечем, хоть от морозного воздуха голова кругом.

— Всё так, — согласилась. — Надеяться на защиту Богов не стану, сама виновата во многом, такого они мне не простят, слишком много противилась их воле. Нужно укрыться. Только думать сейчас об этом совсем не сил, — в душе всё ходуном ходило, не за что ухватиться, стоит только оступиться, и пропасть.

— Вот я о чём тебе и говорю, детка. Нужно нам с ними идти дальше, в другие земли.

Даромила вернула на неё хмурый взгляд, обдумывая сказанное. Княжич-то ей предлагал… Потёрла виски, унимая головную боль.

— Тебе нужно отдохнуть. Устала ты. Обида в тебе сейчас говорит. Но мой тебе совет, не равняй, хоть другого ты и не видела.

— Вы там так и будете на морозе стоять?! — грянул Вяшеслав, спугивая женщин. — К костру идите греться.

Даромила не заставила воеводу повторять приглашение дважды, в самом деле начинала замерзать, чувствуя, как зябь еловой веткой скребёт спину. Божана пошла следом.

Княжич, что сидел рядом с воеводой на расстеленных шкурах, вдруг поднялся, ушёл. Даромила, отрывая от него взгляд, подсела к костру, в общий круг, на мягкую постель.

Над огнём уже висел чугун с водой. Все расселись вокруг очага, греясь и переговариваясь каждый о своём, никто не заострял на путницах внимание. Юноша, которого княгиня запомнила, Даян, подсел к Ладимире, только та как-то отстранилась, ненароком, но всё одно заметно, что общество его ей не нужно.

Даромила смотрела в огонь неотрывно, думая о словах Божаны. Идти с ними, конечно, сподручнее, но не хотелось быть обузой… Княгиня вздрогнула, когда на её плечи мягко легла тяжёлая шкура. Женщина подняла голову, но княжич уже отошёл, вернулся к воеводе, опустился на своё место. Растерялась, невольно глянула в сторону и замерла, поймав взгляд Ладимиры. Девушка неотрывно смотрела на молодого княжича, и этот взгляд, какой-то томный, полный отчаяния, был виден даже издали. Что-то неприятное царапнуло внутри, и тут-то пришло понимание, почему девка воротит нос от Даяна.

— Я всё же считаю, — зашептала рядом Божана, заботливо поправляя на ней мех, всматриваясь в неё голубыми глазами, да так проницательно, что и не услышать её совета невозможно, — стоит тебе хорошенько обо всём подумать.

Даромила сжала зубы, порываясь возразить, но передумала, лишь плотнее закуталась в шкуру. Спорить с повитухой — пустая затея, да и не хотелось, и так чувствовала себя раздавленной, как лепешка, усталость одолела.

Вскоре забурлил котёл. Божана подобралась, вызвавшись состряпать еду, ловко подсторожив Ждана и Никраса. Они от женской помощи не отказались. Даромила наблюдала за мужчинами со своего места, не особо вслушиваясь в их разговор. У огня да под толстой шкурой разморило быстро, и мысли стали вязкими, как кисель, а переживаний и душевной боли как и не было, но ненадолго они оставили её, это она знала хорошо. Яркие густые всполохи успокоили и утешили, зализав раны. Даромила невольно поглядывала в сторону, где расположился княжич, да так и задержала взгляд, наблюдая, как его взор тонет в огне, как блики играют на его лице, неровным светом оглаживая скулы, лаская губы, шею, руки. Дыхание приостановилось. У Ярополка губы были тонкие, твердые, и поцелуи его всегда казались жёсткими, целовать в ответ ей не хотелось, как и касаться. В последнее время он ей и вовсе опротивел, и его ласки терпела, сжав зубы и кулаки. Пребран полулежал на подстилке, согнув одну ногу в колене, опирался на локоть. Даромила рада была бы укротить свой взгляд, да только не могла не отметить, каким гибким, красивым телом обладал чужеземец, и то, что видела, нравилось ей. Ярополк имел сложение крепко сбитое... Даромила сглотнула. Снова его вспоминает. И верно не забыть никогда.

Пребран вдруг повернулся, подловив изучающий взгляд княгини. Даромила тут же отвернулась, тряхнув головой, выбрасывая из себя ненужные лишнее мысли и чувства, что рождались в ней против воли.

По лесу разнёсся вкусный аромат репчатого лука и прожаренной телятины. Все заметно взбодрились, сооружая прямо на снегу у костра стол. Даромила забылась на время, слушая разговоры мужчины, пока среди голосов, не раздался другой звук, где-то вдалеке, но на крепком морозе так вовсе показалась слишком близко. Волчий вой усилился, вынуждая всех смолкнуть и застыть на местах.

Воцарилась такая тишина, что было только слышно, как потрескивают дрова, снедаемые огнём. Сердце запрыгало внутри галопом. Давно она не слышала такого душераздирающего воя голодного зверя. Никрас первым поднялся со своего места.

— Тьфу-ты, нежить проклятая! — разразился он ругательством. — Ладимира! — повернулся он к девушке, что была молчаливой, будто воды в рот набрала. — Не ты ли их привела?

И тут всеми дружно мужчины загоготали, взрывая тишину, заглушая волчий зов. Не смеялись только Вяшеслав и Пребран. Даромила, не понимая, что так их рассмешило, в недоумении перевела взгляд на девушку. Та зарделась, уткнувшись носом в ворот кожуха, а потом вдруг подскочила на ноги. Даян было задержал её, но она грубо отпихнула его и пустилась бежать прочь.

Мужчины стихли.

— Неудачная шутка, — буркнул воевода.

— Да я… — запнулся Никрас. — Не хотел, вырвалось само.

— Вернуть бы надо, нечего одной в лесу бродить, волки хоть и далеко, но мало ли, какая напасть в темноте может приключиться.

— Ждан, пойди, верни, — попросил княжич сидящего рядом воина.

Даян, проводив кметя ревнивым взглядом, вдруг поднялся и, обойдя костёр, направился в противоположную сторону, в сторону леса.

— Эй, ты-то куда? — окликнул его Гроздан, подскакивая с подстилки, да без толку, парень не отозвался.

— Далеко не забредай только, не хватало и тебя по лесу искать! — бросил ему в спину Вяшеслав.

— Зря отпустил, — пошевелился Гроздан, опускаясь наземь, садясь удобнее на своё место.

— Пусть охладится, — отозвался витязь.

Даромила недоумённо посмотрела вслед юноше, которого уже и не видно стало за деревьями, затревожилась, хоть и звериный вой стих. Внезапно проснулся интерес к окружению, будто проломился лёд, и девушку выбросило на поверхность.

— А кто она, Ладимира? — спросила княгиня у Божаны, едва только повитуха вернулась на своё место.

— Из рода старшего Радима, — кинулась объяснять женщина, принёсшая в руках чашу с похлёбкой. — Ты утром-то спала, не слышала ничего. Она прибилась к княжичу, чтобы прийти к Ярополку и просить вызволить сестёр её, что попали в полон. К княжичу прибилась тайком, одна по следу пошла, пока волки на неё напали. А княжич-то из зубов зверей её вырвал.

Даромила слушая, забыв о еде, отставила плошку. Теперь понятно стало, какая связь между ними.

— И что же, была она у Ярополка?

— Нет. Княжич просил за неё. Просил Ярополка послать своих людей вызволить пленников, но тот оказал.

Даромила хмыкнула.

— Кто бы сомневался, — буркнула она, злясь.

Душа у него коротка для таких подвигов. Вновь взорвалась княгиня ненавистью к мужу. Отвращение подкатило к горлу, сжимая клещами, что стало нечем дышать.

— Княжич Пребран Вячеславович, как только приедет в острог, отправится с дружиной искать пленных, — проговорила тихо повитуха.

Даромила окинула взглядом дружинников, что тихо переговаривались меж собой, а внутри сперло всё неведомо от чего. Ярополк ни за что не кинется помогать, а тем более, незнакомым чужим людям. А может… Даромила сглотнула. Может, не так проста Ладимира для княжича? Девушка она ладная, вольная, и, похоже, успела прикипеть.

Княгиня крепко прикусила губы. О чем она думает? Какое ей дело до этого всего? Зло подхватила с земли миску, но, проглотив пару ложек успевшей остыть на морозе похлёбки, поняла, что еда в горло совсем не лезет. Ждан и Ладимира вернулись, а вот Даян всё где-то бродил, но похоже, это не волновало сильно других. Насытившись, воины принялись готовиться к ночлегу, расстилали меха, разводили ещё костры. Для женщин отрядили какой жарче, оставив их под пологом деревьев. На дозор вызвались двое — Никрас и Гроздан. Правда, последнего княжич осадил, выйдя вместо него. Даромиле в тепле да после безостановочной дороги всё не спалось, она вслушивалась в тихие голоса мужчин, смешивающиеся с треком поленьев. Мысли так и мельтешили, рябили, сплетаясь меж собой и путаясь. Она вспоминала то свои блеклые дни в Оруши, то горела от мыслей о княжиче, что стал невольным её спасателем, то замирала, думая о неизвестности, что разверзлась перед ней пропастью тёмной, но больше всего терзало то, что Ярополк бросится в погоню. Душа выворачивалась наизнанку от этой тревоги, но поделать ничего не могла, она далеко, оторвана от мужа.

Промучилась долго, пока не сморил беспокойный сон, но казалась, только прикорнула, как нужно было уже вставать. Открыла глаза, выглянув из-за шкуры, и погрузилась в предрассветную тишину. Уже светало, фыркали лошади неподалёку, во сне шумно дышали воины у другого костра. Даромила замерла, вглядываясь в полог деревьев, подсвеченный дымным розовым заревом. Белые крупинки одна за другой падали с веток, ложились на щеки, таяли. Вспомнились невольно родной дом и позапрошлая зима, когда она вот так вот любовалась небом, наслаждалась тишиной леса, и страшно сделалось от осознания того, что у Ярополка затворницей была. Видят Боги, как не хотела, чтобы так всё вышло, но с ним бы она пропала, ещё бы год вытянула, и всё — загубил бы. Впрочем, и сейчас внутри мало живого осталось.

Даромила поднялась, утирая горячие слёзы с холодных щёк. Быстро пришла в себя, когда не обнаружила рядом с собой Божаны. Та, оказывается, уж у костра хлопотала. А вместе с ней Ладимира и Вяшеслав.

— Мороз нынче лютый, если поспешим, то ночевать в остроге будем, — сказал воевода женщинам, когда Даромила, запахиваясь в шкуру, приблизилась к очагу.

Княгиня огляделась, выискивая среди мужчин княжича. И увидела его у коней, тот наспал в торбы зерна, в их сторону не смотрел.

— Выспалась? — спросил воевода, перехватывая её взгляд.

Девушка рассеянно кивнула, немого смутившись.

— Вот и хорошо, поутреничай с нами. В дороге сегодня останавливаться не станем, места неспокойные начинаются, потому поостеречься нужно, пойдём быстро.

Даромила снова согласно кивнула, принимая от Божаны миску с кашей.

— Чтобы всё до ложки, — строго наказала женщина, — вчера совсем ничего не съела.

— А Даян вернулся? — спросила княгиня, зачерпнув деревянной резной ложкой кашу.

— Вернулся, а что с ним станется? — махнула рукой повитуха.

Мало-помалу становилось всё светлее. Потихоньку просыпались и остальные, подтягиваясь к костру, и тут же получали из рук Божаны свою ароматную порцию. Даян, хмурый и взъерошенный — видно не спал всю ночь — присоединился к спутникам самым последним. Ладимира даже не смотрела в его сторону. Уж как ни пытался он к ней подобраться, а девушка будто в каменную глыбу обратилась, не подойти ни с какого бока, держалась неприступно. И что между ними произошло, Даромила догадалась. Девка к княжичу прикипела, и верно сама ещё того не понимала.

Божана, позаботившись обо всех, отправилась собирать вещи в дорогу. Даромила, съев всё до ложки, как и приказывала наставница, теперь зачерпнула из чугуна травяного взвара, грела руки о плошку, вбирая в себя душистый запах липы и смородины, глаза сами собой закрывались от наслаждения, от ощущения того, как пар окутывает лицо. Среди чужеземцев спокойно было, тихо и безопасно. Не то, что замкнутые ближники Япрополка, от которых ожидать можно было чего угодно. Хорошие люди у князя Вячеслава, и сын благоразумный.

Даромила открыла глаза, глотнув отвара, и краем глаза увидела вернувшегося княжича. Сделала вид, что не замечает его, не чувствует, что смотрит он на неё. Другие вдруг стали ни с того ни с сего расходиться кто куда — уж для них не стало тайной, что между ней и княжичем происходит. И сама Даромила не могла понять, когда ту грань переступила, за которой теряется, как юница. Только всё сильнее крепла мысль, что отступать теперь уже бессильна, да и не хотелось, как ни пыталась гнать от себя это признание. Может быть, в остроге поутихнет, ведь не так часто будут видеться, да и он поди забудет о ней. Вот в поход соберутся, так и вовсе не до неё станет. Вспомнив о том, княгиня помрачнела. Так и стояли вдвоём у костра молча, вроде с виду греясь. Даромила, допив остатки выстывшего питья, принялась укладывать вещи свои и Божаны. Пребран подступил, вызываясь помочь сложить тяжёлую шкуру. Случайно, а быть может, и нет, коснулся её руки и тут же убрал свою. Внутри знакомо кольнуло, прошлась тёплая волна по всему телу, будто в пруд вошла, руки-ноги потяжелели. От его близости костёр и весь лес поплыл куда-то, земля под ногами будто пошатнулась. И как устояла? Не хватало сил поднять глаза, казалось, посмотрит — так и упадёт, а потому она ещё нарочитей засобиралась.

— Сегодня уже прибудем в острог, — сказал княжич тихо, так, чтобы она только слышала. — А завтра мы отправляемся на поиски врагов.

Даромила промолчала, продолжая сворачивать подстилки. Княжич вдруг взял её руку в свои ладони, склонившись к самому уху, согревая теперь и дыханием.

— А после, — продолжил литься в самую душу голос, — если останусь жив, хочу взять тебя с собой, — Пребран чуть сжал пальцы, горячая ладонь его грела, как та плошка с отваром, которую до этого держала в руках, даже ещё жарче. — За это время, пока ты была рядом, я понял, что ты нужна мне. Я дальше смотрю и не вижу свою жизнь без тебя. Я хочу взять тебя за себя.

Даромила замерла, лишаясь дыхания, качнула укоризненного головой.

 — Что ты такое говоришь, княжич? — выдернула руку, задыхаясь, сердце стучало где-то в горле.

«Немедленно уйти как можно дальше», — билось в голове, но княжич взял её за подбородок, вынудив посмотреть в глаза.

Даромила подняла взгляд, хлопнув ресницами, и будто бы в небо грозовое опрокинулась, такие были его глаза тёмные, глубокие, и в недрах их притаилась где-то опасность, золотые крапинки сверкали что зарницы, но пальцы мужчины только ласково поглаживали, очерчивая овал лица, призывая не бояться. Он смотрел так, словно она единственная для него была. Даромила, собравшись с силами, отвернулась, высвобождаясь.

— Смотрят же, княжич, — пролепетала, а у самой в груди защемило. О том, что они могут сгинуть в этом походе, и не думала. — Боги вам помогут, — быстро добавила она, унимая пронявшую тело дрожь.

Руки не слушались, и, бросив укладывать подстилку, растерявшись совсем, княгиня развернулась и пошла прочь, хмурясь, сдерживая душащие слёзы. Над лесом плыли пуховые облака воздушно и легко, и как бы к вечеру не заполонило, не поднялся бы буран, вон и птицы все притихли. Стёрла со щёк горячие дорожки. Не хватало, чтобы её увидели такой раскисшей и плаксивой. Божана ждала, собрав все вещи. Разговаривать не хотелось, но повитуха и не пыталась, только искоса всё поглядывала на помрачневшую княгиню.

Словно во сне, Даромила воспринимала окружение: как взнуздали воины лошадей, как, засыпав снегом кострища и раскидав ветки, погрузились мужчины в седла и тронулись с места, покидая место становища, как выехали на дорогу.

Даян плёлся в хвосте всё такой же понурый и угрюмый. Ладимира рядом с Боджаной — тоже поникшая и молчаливая. Княжич с воеводой вперёд всех уехали. Позади, за Даяном, понукая коня, следовал Гроздан вместе с Саргимом. Последний из всех был самым молчаливым, от него Даромила и слова не услышала, даже не понятно было, разговаривал ли тот вообще, или все больше только слушал. И Никрас, который вчера по не осторожности задел Ладимиру, сегодня тоже молчал.

Даромила вслушивалась в звуки леса. Скрипели, постанывая, вековые деревья, иногда доносился и хруст ветвей — это, проламываясь сквозь чащу, удирали от дороги дикие лоси. Голова в скором времени сделалась пустой и лёгкой, а с сердца спала глыба льда. Лоно природы умиротворило, привело в равновесие душевные терзания. И хорошо будет, если останется жить в таком месте, только на пользу. Даромила вовсе отгородилась от случившегося у костра разговора, решая как можно скорее забыть об этом.

День расходился, всё быстрее клонясь к середине, а вот небо, как и ожидала Даромила уплотнилось низкими облаками, разом потемнело в лесу. После обеда посыпал снег, сначала воздушными хлопьями, но через некоторое время поднялся ветер, пробуждая пургу, такую, что на несколько саженей стало не видно ничего, только серый лесной массив и никаких чётких очертаний. Даромила потерялась во времени — близится ли день к вечеру, или замерло все в ожидании бури? Ждала, не теряя надежду, что тучи разойдутся и блеснет огненным оком светило. Но как ни трудно было идти, отряд не останавливался, только, как и говорил Вяшеслав, делали короткие привалы по нуждам и вновь поднимались в сёдла, трогались в дорогу. А потом стало понятно, что всё же начало темнеть, но наконец, в мути снегопада завиднелись крепостные огни.

Тут уж и легче стало. Лошадей погнали быстрым ходом, хоть из-за усиливающегося ветра и бурана земля сравнялась с небом, потому так скоро, как хотелось, добраться до очага не получилось. Пришлось ещё побороться с ветром, что нещадно хлестал по лицу, сметал гривы, рвал полы плащей, сбивая с шага тяжеловесных меринов. Перед солнцеворотом самое суровое тёмное время. Морана ожесточается люто. Стоит зазеваться, накроет своим чёрным покровом. Пережить бы, переждать, когда закончится студень и ослабнет богиня смерти, там и тепло победит, тогда и не страшно. Вот так и в жизни Даромилы настали холодные беспросветные дни — пережить бы.

Острог находился в лоне лесного хвойного массива, окруженного с западной стороны каменными нагорьями. Огибала острог, насколько хватало глаз, река неширокая, по берегу под слоем снега сокрыты были челны, только штыки мачт и торчали. Когда всадники вывернули к главным воротам, Ждан отделился ото всех, погнал мерина вперёд, видно, упредить о приезде хозяев. И как только путники подъехали, сбитые массивные створки ворот распахнулись, впуская припозднившихся гостей. На дворе поднялась суета, и не было уже понятно, где свои, а где чужие. Одни встречали приезжих громкими выкриками, другие забирали лошадей, уводя в стойла. Даромила поняла, что не может разжать задубевшие пальцы, настолько озябли руки. Уже и не грели пуховые рукавицы, что отыскала Божана для неё. На этот раз с лошади помог слезть Ждан. Княжича и воеводу она отыскала взглядом у крыльца, те переговаривали с видным широкоплечим мужем в длинном тулупе нараспашку и в расшитой косоворотке под ним. Видно, это и был тот самый старший рода Радим.

Раздался гогот, да такой громкий, что даже взволновались псы во дворах, залаяли, поднимая в округе шум. Даромила, ничего не понимая, пыталась высмотреть, что же там произошло, Ладимира тоже насторожилась. У крыльца уже столпились почти все.

— Что там, Божана? — спросила девушка повитуху, хотя откуда той было знать.

— Будята пропавший вернулся, — ответил за женщину Саргим, что стоял позади женщин.

Даромила обернулась.

— Кто он, Будята? — спросила повитуха.

— А, неважно, — махнул мужчина рукой, — слуга княжича.

Вдруг выбежала из ворот женщина, низенькая ростом, и, завидев Ладимиру, кинулась к ней, закутываясь в платок.

— Вернулась, как же так, а? Как же пошла-то в одиночку? Горе ты наше, кому же нас оставила, не побоялась ни татя, ни зверя. Цела, — гладила она девку по щекам. — Куда ж тебя, глупую, понесло-то? Ты зачем ушла?

Ладимира молчала, только глаза всё опускала.

Женщина, опомнившись наконец, обратила внимание на путниц, скользя взглядом то на Божану, то на Даромилу. Расспрашивать ничего не стала, только расширила в удивлении глаза, узнав в одной из них княгиню Оруши, а очнувшись, поклонилась.

— Чего же мы на холоде-то? Вон непогода как разошлась, Моранушка разгулялась не на шутку. Скорее в дом, нечего тепло ей своё отдавать, силой кормить, — засуетилась женщина, поманив за собой, подтянув и Ладимиру.

Даромила с Божаной, переглянувшись, прошли следом — им-то теперь деваться некуда, куда скажут, туда и пойдут. А женщина видно хозяйкой была, повела прямо в терем Радима. Княгиню Оруши в Даромиле она узнала, да откуда же? Из стана своего та не выходила, прошлой зимой только на праздник годовой, а так люди-то её и в лицо не знают, не успела она обжиться да за год стать матушкой-княгиней для народа здешнего.

В натопленной горнице, куда завела хозяйка, кровь по венам побежала свободнее, приливая к пальцам и ногам, что даже закололо иглами. Даромила всё на дверь смотрела, ожидая увидеть княжича, но тот так и не появлялся со своими собратьями.

«Вот и разошлись», — подумала, а внутри как в пещере стало темно и пусто, и холодное разочарование, не ждала, а разлилось в душе.

Женщина повернулась к гостьям, наверное, не смысля, что и предложить в первую очередь, смотрела растерянно, натягивая на лицо улыбку. И Даромила не знала, что сказать, собирала себя по кусочкам, а всё не выходило. Ко всему переход с мороза да в тепло вынудил трястись, как в лихорадке. Не подумала, глупая, как называться перед другими, и что говорить. Признаваться в правде было стыдно. Божана было выступила вперёд, чтобы говорить за княгиню, но на пороге послышались шаги, вынуждая женщин повернуться. В дверной проем вошёл Радим, а за ним и княжич вместе со своей братией, теперь уже из семи человек, включая княжеского сына. Будята оказался парнем молодым, только в пору юношества вступившим.

— Ну, чего ты стоишь, Гаяна, вели стол накрывать, видишь, с пути да с морозу гости? Чего на ногах держишь? — посетовал Радим, окинув девушек взглядом.

Женщина встрепенулась, улыбнулась, бросив растерянный взгляд на Даромилу, и той бы сквозь землю провалиться, но почему-то с княжичем под одной кровлей стало спокойнее.

— Проходите, прошу, — пригласила к столу Гаяна, разводя широко руки, призывая пройти. — Надежа! — тут же окликнула она, видно помощницу. — Ладимира, пойдём со мной, — поманила она девушку и скрылась в недрах терема, шурша длинной юбкой по полу.

Ладимира напоследок помедлила, чуть повернулась к воинам, и было сейчас понятно, что на княжича она смотрит, а тот на неё спокойно, и не поймёшь, как бы ни хотелось о том узнать, что творилось у него в голове. Ладимира, не получив никаких слов, поникла, развернулась, последовала за хозяйкой.

Разлилась по горнице тишина, вязкая, как кисель, что даже и не слышно, как дышат витязи. Радим, потоптавшись на месте, заговорил первым:

— Прошу, боярышня, к столу.

— Это Даромила Святозаровна, — поправил его Пребран, — дочь князя Святозара, правителя Избора.

На лице старшего рода сначала изобразилась хмурость, видно что-то сопоставлял в уме, а потом в изумлении посмотрел на девушку. И Даромила вновь зашлась смущением.

— Что ж, — преклонил он голову, — для нас великая радость видеть в чертоге дочь светлого князя Святозара. Проходите, — сказал он с какой-то рассеяностью в голосе, но вида, узнав, кто его гостья, не подал.

Мужчины один за другим скидывали с широких плеч тяжелые плащи да кожухи, что на время пути стали панцирями, разве только к коже не приросли. Одежу пронырливо подхватывали не пойми куда взявшиеся отроки. Даромила только кожух расстегнула, так и осталась в платке. Все расселись по лавкам, и вскоре вошли девки, внося крынки да чары.

— Ненастье какое поднялось, — посетовал Радим, опускаясь во главу стола. —Вовремя вы вернулись, к ночи посреди поля туго бы вам пришлось. И моя вам благодарность за то, что девку уберегли, хорошо, что к вам она прибилась, пропала бы в лесу.

— Ты, Радим, — первым отозвался Вяшеслав, — Ладимиру и Даяна не ругай сильно. Она ведь за сестёр переживает, к самому князю рвалась помощи просить.

Даромила только теперь обратила внимание, что Даяна среди княжеской братии не оказалось. Радим потемнел лицом, поглаживая завитки недлинной бороды, упёрся взглядом в стол, думая о чём-то своём.

— Давку трогать не стану, как-никак горя она натерпелась, в отчаянии на всё решишься. А Даяну не спущу, — решил он, поднимая глаза на гостей, посмотрев на княжича с интересом. — Рассказывай, княжич, как съездил? Как здоровье Ярополка, в каких заботах он ныне?

Даромила заёрзала, отвела взгляд, наблюдая, как воевода вдруг переглянулся с княжичем. Он напрягся, и было видно, как натянулись жилы на шее, и сам он обратился в камень. Пребран коротко глянул на Даромилу, и враз от его взгляда в груди спёрло дыхание.

— Забот у него полон рот, — ответил княжич, поворачиваясь к Радиму. Несмотря на кипящую внутри лаву, что плескалась в глазах его, говорил он спокойно.

Радим хмыкнул, качнул головой неутешительно, кулаки мужчины сами собой сжались, и верно сказал бы что, да присутствие двух женщин сдерживало гнев.

— О том, что на вас напали тати, он ни сном ни духом, — продолжил княжич и окинул взглядом своих побратимов, — …завтра мы отправимся искать гнездо разбойников.

Радим закаменел, а потом вдруг откинулся на спинку кресла, задумался глубоко, опрокинувшись внутрь себя.

— Как говорит наш волхв, чужими руками жар загребать хорошо, — наконец ответил он. — Если уж девка одна пошла, не побоялась, то мне отсиживаться позор.

— Нет, Радим, — княжич подался чуть вперёд, поворачивая голову к нему.

Даромила удивилась его ответу, да и все остальные тоже воззрились с интересом на княжича.

— Ты нужен здесь, в стане, мало ли, что ещё может случиться. И людей своих побереги, в то, что воины они у тебя хорошие, я верю, но своих людей я знаю больше. Да и лучше не показываться большим войском, спугнуть можем.

Вошла челядь, внося кувшины и лотки с едой, за ними выплыла Гаяна, прерывая столь серьёзный разговор, дослушать который, судя по всему, Даромиле не доведётся.

«Как же не вовремя! На чём же сойдутся они?» — заточило переживание.

— Позвольте забрать женщин, — обратилась она ко всем.

— Конечно, — отозвался Пребран, посмотрев на Даромилу, оглаживая взглядом.

Руки все ещё помнили его тепло, и она ничего не хотела в этот миг, хотела только коснуться его ещё раз, ощутить его тепло, окунуться в потемневший дикий, необузданный взгляд, почувствовать себя нужной, и не просто нужной, а желанной. Даромила забыла об окружении, о том, что они тут не одни, что десяток пар глаз смотрит на неё. Опомнившись — вот неймётся же ей несчастной, — поторопилась. Поднявшись и выйдя из-за стола, они с Божаной под молчаливыми взглядами мужчин покинули горницу. Если завтра уедут, так больше и не увидится она с Пребраном. Внутри всё заныло от безысходности. Надолго ли они? Как скоро ждать обратно? Вспомнились слова княжича о том, что может так случиться, что и не вернутся. Жутко залихорадило, хоть она уже давно согрелась.

Гаяна отвела гостий на второй ярус, ввела в неширокую низкую дверь. Оказались они в просторной светёлке, уютной и, наверное, светлой днём. Здесь уже хлопотала русоволосая чернавка в простом домотканом платье, взбивая постели. Женщина, пройдя чуть вглубь развернулась.

— Банька уже топится, а пока располагайтесь.

Даромила кивнула. Гаяна, посмотрев, раскрыла рот, чтобы что-то сказать ещё, да вдруг передумала и, выдохнув, вышла. Следом, преклонив голову, выбежала и помощница. Божана тут же подступила, помогая княнине раздеться. Сама она и не смогла бы, на плечи словно мешок с зерном навалили, шевелиться не было сил.

Хозяйка не заставила себя долго ждать, вернулась вскоре, зазвав пройти в истопку. После долгого пути да с той ночи, когда Ярополк касался её, княгиня желала скорее смыть с себя следы его рук. А потому тёрлась щелоком, не жалея белой кожи, царапая докрасна. Раны на спине ещё не совсем сошли, но всё же двигалась она свободнее, скоро и на спине можно спать будет. С волосами управилась быстро, и от того не привычно и больно стало.

Вернулись в отведённую им светёлку уже к ночи. Не успели женщины войти и затворить за собой дверь, как скрипнули половицы. Даромила так и остолбенела, когда в полутьме разглядела фигуру княжича.

Божана вдруг вышла обратно, едва Даромила попыталась втянуть её за собой в светёлку.

— Ох, дырявая моя голова, забыла же травы свои! — воскликнула она и пошла прочь.

Даромила не успела сообразить, что произошло, как повитухи уже и след простыл. Княгиня зябко закуталась в платок, который накинула на себя после купания, повела плечами от пробирающей дрожи.

— Что ты тут делаешь? — спросила, и собственный голос ей показался каким-то чужим, не её.

Княжич приблизился, свет от лучин осветил его сосредоточенное лицо, в глазах огонёк дрожал.

— К тебе пришёл, — ответил просто.

Даромила сглотнула, во рту разом пересохло.

— Зачем? — Даромила осознала, что прятаться-то ей некуда. Привычку прятаться она заимела, когда избегала Ярополка.

— Пустишь?

С такой просьбой должна бы она погнать его от порога, впрочем, даже Ярополк никогда к ней не приходил сам. Никогда. Только по его зову она шла к нему. И кажется, что было это словно в другой, прошлой жизни. Вместо того, чтобы сказать «нет», она отступила, пропуская гостя. Пропащая её душа, раз позволила такое. Даромила прикусила губы, когда княжич прошёл внутрь, обдавая её смесью запахов чего-то древесного и терпкого, и с каждым вздохом внутри что-то обрывалось, толкая её в пропасть.

Даромила закрыла дверь подрагивающими пальцами, помедлила, пытаясь совладать с поднявшейся бурей чувств, только отступать уже было некуда. Пусть. Пусть что будет, то будут, пусть снова хлебнёт боли, только уже не от холодного безразличия, а от пожара, что сжигает сейчас всю её и её прошлую жизнь.

От напряжения ладони закололо, и щёки пылали нещадно. Даромила повернулась, переплетаясь взглядами с княжичем.

Даромила прошла вперёд, мимо него, не зная, что сказать.

— Зачем ты пришёл?

Подобрав гребень, принялась расчесывать ещё влажные волосы. Некоторое время слышала тишину, и показалось, что рядом нет никого. Неужели ушёл? Но словно в ответ этой мысли послышались шаги позади. А потом и горячее дыхание на затылке.

— Пришёл на тебя посмотреть, — ответил он прямо.

И в самом деле, что тут уже скрывать, раз признался ей в самом сокровенном, а она не отринула.

Княжич перехватил её руку, забрал гребень. Даромила замерла, когда зубцы прошлись по волосам до самых кончиков. Глаза сами собой закрылись, а дыхание потяжелело. Тугие волны наслаждения прокатились по всему телу. Ярополк никогда не расчёсывал ей волосы, хоть по обычаю иногда, но должен был это делать. Сбрасывая наваждение, шумно вздохнув, она развернулась и тут же была скована объятиями. Видела только подбородок и губы княжича. Сухие и мягкие. Он отложил гребень, рука его скользнула вверх, погладила её шею, пальцы пронизали волосы на затылке. Приятная тяжесть мгновенно разлилась внизу живота негой. Даромила впервые испытывала такую невыносимую тягу, и это пугало, не позволяя никак расслабиться до конца. И самое постыдное, что хотелось большего, хотелось погрузиться в омут до самого дна, впрочем, стоя в его объятиях и принимая его ласки, позволяя касаться себя, она и так утонула, не пытаясь даже сопротивляться. Да и нужно ли? Пребран склонился, опаляя дыханием щёку. Голова совсем затуманилась, и мысли погрязли в густом киселе тумана, уставшее тело отзывалось на каждое движение обессиливающим томлением.

— Тебе нравится? — прошептал он в самое ухо. — Тебе нравлюсь я?

Говорить совсем не было мочи, силы разом оставили её. И как только ещё на ногах держалась?

Княжич, продолжая поглаживать её голову и впадину между ключицами, склонился, и горячие губы накрыли её губы. Даромила одеревенела от удивления, но всё же ответила на поцелуй, раскрывая губы, позволяя ласкать себя, положила ладони на вздымающуюся грудь княжича. Сейчас ничего не существовало, кроме его запаха, который кружил голову, кроме ласк томительных и чувственных, кроме нежных и настойчивых губ. Даромила от прихлынувшего волнения задохнулась.

Он отстранился, давая глотнуть воздуха, сбившиеся дыхания переплелись. Даромила дрожала, взгляд затуманился, и она почти ничего не видела, не видела, что и княжич смотрел откуда-то из глубины.

— Ответь мне, — попросил он мягко.

— Что изменится, если отвечу? Ярополк мой муж, как я могу пойти за тебя? Мы скрепляли узы перед Богами…Что скажут люди… — Даромила прикусила язык, что же она говорит?

Пребран молчал, размышляя.

— Справедливости легко добиться, если сказать правду…

Даромила поникла. Признаваться в правде казалось непосильной задачей, по крайней мере, не сейчас. Княгиня отступила, отходя к столу, унимая сбившееся дыхание.

— Мне нужно время, — ответила она немного холоднее, чем хотелось.

Конечно, его у неё не было, но непросто вот так сразу принять решение, когда ещё не улеглись чувства и пережитое потрясение.

— Я подожду, — Пребран посмотрел прямо, — но по возвращении мне нужно знать, — отступил на шаг. — Надеюсь, ты не уйдёшь, и я увижу тебя здесь, — сказав это, Пребран прищурился, сверкнул в них дикий огонёк, и, развернувшись, он решительно пошёл прочь.

И как только дверь прикрылась за ним, сразу и прохладно стало. Даромила без сил опустилась на постель, долго смотрела в пол. Сплела же богиня-пряха для неё узел, такой, что и не развяжешь, да и надо ли пытаться? Но одно она понимала ясно, нужно вычеркнуть прошлое и больше не вспоминать.