Внутри бушевала ярость, да такая, что разум мутнел. Когда подобное случалось, Данияр боялся самого себя, боялся, что причинит кому-нибудь вред. В такое время ему нужно было быть одному. Вот и сейчас думал, что поступает скверно, покинув горницу, опозорив невесту, который раз… Всё это отчётливо осознавал, но ничего не мог с собой поделать. Гнев, что рождался в нём, вынуждал делать то, чего он не хотел, и будь у него холодный рассудок, никогда бы не сделал. Презрение к самому себе вывернуло наизнанку, заставило почувствовать себя ничтожеством. Должно быть, теперь так же возненавидела его Радмила, оставшаяся одна там, за дверью…

— Где же твоя честь и совесть?! — слова Марибора догнали Данияра, хлестнули по спине, вызывая новый всплеск ярости.

Князь остановился. Будь у него меч, то непременно пустил бы его в ход, отсёк бы голову тому, кто посмел его задержать. Он обернулся. Марибор шёл не один, а вместе с Наволодом.

— Ступай, Млад. Проследи за Вагнарой, — сказал Данияр отроку, что выскочил из-за дверей, наверное, для того, что бы сказать, где сейчас Сарьярьская девка. Ему он давно приказал смотреть за ней.

Юнец испуганно глянул на сурового Марибора и волхва, кивнул и тут же исчез за дверью.

— Чего тебе нужно? — повернулся князь, обращаясь к брату отца.

— Что бы ты вернулся и извинился, — ответил тот слишком спокойно, и это ещё больше взбесило.

— Я не о том спрашиваю. Что тебе вообще нужно от меня? — Данияр дышал тяжело и шумно, он сжал подрагивающие пальцы в кулаки, пытаясь сдержать бушевавший внутри него гнев.

Марибор приблизился, пристально и цепко заглянул прямо в глаза князя.

— Знают Боги, мне от тебя ничего не нужно. Нужно твоему народу, землям. Зачем ты разжигаешь ссору сейчас, когда мы и так слабы? Коли назвался и позвал Радмилу в жёны, будь добр, исполни свой долг.

Данияр сжал челюсти, заскрежетал зубами. Но Марибор не позволил сказать, придвинулся ещё ближе и прошипел:

— Если бы князь Горислав был жив, то он выгородил бы тебя, но теперь его нет, и ты ответственен за судьбу Волдаровского княжества. А если не можешь держать слово, то правителем ты не достоин быть.

— И кто же достоин? Ты?

Народ не потерпит, чтобы на правление взошёл вымесок чужеземки. Как бы ни хотелось это высказать, об этом Данияр умолчал. Но Марибор понял его мысль правильно.

Глаза его быстро забегали.

— Я бы отрезал тебе язык, скормил бы псам, — прошипел он.

— Довольно! — вмешался Наволод, вставая между ними. — Сцепились, как мальчишки.

Марибор отступил первым. Это в его нраве — отступать, прятаться. Выходить сухим из воды, быть в стороне.

— Марибор, дай мне переговорить с ним, — велел волхв.

Лицо того исказило отвращение.

— Нянчитесь, что бабы с малюткой, — фыркнул он. — Я в такую даль ездил за невестой, чтобы этот щенок плевал в мою сторону?! Видят Боги, я бы с ним по-другому поговорил…

Наволод повернул к нему голову, и тот, увидев взгляд волхва, сжал челюсти, выругался и пошёл прочь. Волхв снова обратил взор на князя. Серые глаза старца потемнели, блеснули синим, стали хмурыми, как пасмурное небо во время ливня.

— Пошли со мной, здесь нас могут услышать.

Данияр желал поскорее отыскать Вагнару и успокоить, утешить, обнять, лишь бы только не расстраивалась она. Лишь бы не разочаровалась в нём, не ушла. Но Наволод настойчиво увлёк за собой.

Прошли через множество переходов, нырнули под козырёк лестницы, которая вела на крепостную стену. Неспешно зашагали вдоль тына. Вечернее марево опускалось на окружающий со всех сторон лес, который темнел и становился сизым. Ветерок, настигнув путников, заворошил морозные космы старика, откинул со лба Данияра тёмные волнистые пряди.

— Гляди, — кивнул Наволод в сторону темнеющих лесных далей, отвлекая от тяжёлых мыслей. — Какой простор, как богата земля наша. Она говорит с нами, а через неё и наши предки. Они оставили нам великую честь жить на этой земле, в своём Роде. У нас огромная сила, и мы строим жизнь своим детям и потомкам, чтобы те жили с честью и достоинством на этой самой земле. Мы дети Даждьбоговы, и в нас течёт кровь Богов. И должны мы видеть мудрость в том великую.

Шагая рядом с Наволодом, Данияр чувствовал, как утихает гнев. Слова волхва, будто потоки воды, хлынули и погасили неуёмное пекло, что день ото дня жгло его душу.

— Вагнара бесчестно поступает. Она должна уйти. Верно, лишает тебя разума, — сказала старец, будто узрел то, о чём помышляет Данияр.

— В чём же её бесчестие? — спросил тот, приостанавливаясь.

— В том, что она, зная, что ты позвал в жёны Радмилу, пытается тебя отговорить. Она разлучила тебя с твоей невестой, которую ты выбрал по зову сердца и собственному желанию, да видно забыл о том. Отошли сярьярьскую княженку от города. Вот увидишь, как прояснится всё.

— Перестань так говорить, Наволод. Она ни в чём не виновата. Ни в чём! Это я виноват, — Данияр глядел на волхва, пытаясь понять, за что тот терзает его и так покалеченную душу, без того ему есть о чём переживать.

Наволод только сощурил глаза, ветер откинул лёгкую прядь ему на лицо, и тут же всё стихло, воздух застыл. Старец долго смотрел на юношу, испытывая терпение, а затем сказал:

— Когда Вагнара окажется далеко от тебя, ты поймёшь всё. А покуда она рядом, то тебе мои слова ни о чём не скажут, а только разозлят.

Прошло уже два дня, как душа отца поднялась в Ирий, но Данияру казалось, что он всё ещё рядом, где-то в крепости. Отчаянно хотелось поговорить с ним. Горислав непременно поддержал бы его решение взять Вагнару в жёны. Помог бы распутать этот клубок недоли, что смотала для него одна из дочерей Богини Судеб. Волхву не понять его чувства, и делиться с ним Данияр не собирался. Ныне никто не мог понять его. Ещё этот Марибор… встревает.

— Отец доверял тебе и просил твоего совета в трудном решении, — начал Данияр, намереваясь сказать главное, выдержал молчание, а потом произнёс: — Хочу взять в жёны Вагнару. Сегодня я это понял окончательно. Хоть вы все не жалуете её, но люблю я Сарьярьскую княженку, как ты её называешь. И это окончательное моё решение. Если тебе не по сердцу оно, я не стану тебя держать, Наволод. Ты можешь идти.

Данияр отвернулся, зашагал к краю стены, скрестив руки на груди так, как это делал Горислав. Некоторое время князь слушал тишину, и можно было подумать, что волхв оставил его, но тот стоял позади, не двинувшись с места.

— Нет, оставить я тебя не могу, — отозвался волхв. — Я обещал князю Гориславу быть с тобой, помогать во всём.

Повисло молчание. Данияр не собирался заговаривать первым, и волхв продолжил:

— Хорошо. Воля твоя, — смирился Наволод. — Если ты жаждешь этого, пусть будет так. Да только знай, какие беды придут за этим решением. Это всё одно грести против ветра, коли вот-вот достигнешь берега. Сейчас все они ждут тебя там. Несмотря на то, что ты оскорбил своим поведением Радмилу, она ждёт тебя.

— Разве моя в том вина? — резко повернул голову Данияр, глядя через плечо, пронзая волхва жёстким взглядом. — Вы уговорили меня позвать Радмилу, чтобы просить прощения, давили. И я послушал. А теперь что ты мне говоришь, Наволод?

— Я не обвиняю, — спокойно отозвался волхв, — а прошу поступить разумно. Не мне нужны земли и крепости, а тебе, твоему княжеству. Доловск — большой город, величественный. Сарьярь уступает в том, однако тоже полезен. Они оба охраняют нас от степняков. Но князь сарьярьский не очень жалует свою дочь, будет ли прок от такого союза? Или же только беда? Подумай. И давал я советы исходя из этого. И верно ты должен понимать.

Данияр отвёл взгляд, смотря на малиновый диск, истлевающий на окоёме. Как ни тяжело признать, но волхв говорит правду. С его прихотью отказаться от Радмилы и обручиться с Вагнарой никто не станет считаться. В душу не станут заглядывать.

«Боги, как же тяжело».

— Велишь отпустить Доловских гостей? — нарушил тишину Наволод.

Данияр сжал зубы, чувствуя себя загнанным в ловушку зверем, беспомощным и жалким. Взгляд князя безнадёжно опустился с лесных далей во двор. И тут заметил что-то неладное. Кмети забегали, засуетилась челядь, а потом послышался ржание лошади и топот копыт. Гнедая стремглав понеслась к распахнутым воротам, и князь успел заметить взметнувшуюся русую косу всадницы. В груди обожгло нехорошее чувство. Но не успел он и толком понять, что там произошло, следом услышал грохот по деревянному настилу — Млад бежал со всех ног, и на его раскрасневшемся лице Данияр различил страх. И тут полная картина представилась перед ним. Всадницей была Вагнара.

— Данияр Гориславович!! — завопил отрок ещё издали и замолк, столкнувшись с взглядом волхва, слова застряли, и заглатывая воздух, юнец остановился.

— Ничего не говори княжне Радмиле. Если можешь, задержи. Я, как вернусь, объяснюсь с ней, — сказал Данияр и отступил, бросился по переходу.

Наволод не задержал. Позволил уйти, но наверняка сокрушался.

Данияр мгновенно сбежал по лестнице вниз, во двор, прыгнул на спину мерина, которого конюхи вывели в загон, чтобы перековать. Погнал сивого вслед за всадницей через пустынную пыльную дорогу, минуя крепостные ворота. Вылетел на поросший полынью берег. Отчаянно завертел головой, соображая в какую сторону могла направиться Вагнара, желая лишь нагнать и вернуть её поскорее. Желал признаться, что любит только её… В груди щемило, жгло и болело, а на лбу проступил холодный пот, взмокли ладони, и грива коня выскальзывал у него из рук.

Посад к сумраку стихал, оттого казалось безлюдно кругом, слышен был только топот копыт о землю. Вскоре завиднелась в мутном тумане скачущая впереди лошадь. Вагнара гнала её вдоль берега, уходила всё дальше от крепости, приближалась к высившемуся впереди тёмному лесу. Если она успеет скрыться там, то уж точно не найдётся.

Данияр гаркнул, посылая удары пятками в бока мерина. Тот недовольно взметнул гривой, всхрапнул и пустился во всю прыть по берегу. И Данияр стал нагонять всадницу, ещё десять саженей — и настигнет, расстояние сокращалось стремительно.

Вагнара обернулась и неожиданно рванула поводья на себя, принуждая кобылу сбавить бег. Девка спрыгнула с седла, чуть было не упала, убереглась от того, чтобы не сломать себе ноги, молнией побежала к лесу, продираясь через заросли малинника и лещины.

Данияр слетел наземь в мокрый от росы бурьян, немедля ринулся за Вагнарой. От леса веяло холодом и хвойными запахами. Кинулся со всех ног в чащобу, продираясь через густые кусты орешника, распарывая лицо и руки о ветки. Двигался сначала на хруст веток, но вскоре различил девку, светлое платье которой замелькало средь деревьев. Грудь быстро надсадилась. В другой раз хоть весь день бы бежал, не сбилось бы дыхание, но ныне внутри рвало от жжения, скребло горло. Хватая воздух ртом, Данияр задыхался, но не останавливался.

Вагнара была уж совсем рядом. За мутной пеленой различил спину, тёмную косу, конец которой хлестал по бёдрам. Княженка обернулась и верно тоже уж не могла бежать, дышала сбивчиво.

Настигнув девку, Данияр рухнул наземь, опрокидывая Вагнару на себя, крепко стиснул тонкий стан в кольце рук. Та было задёргалась, забилась, как пойманная лисица, но вырваться не смогла, сильны объятия: чуть сдавит и задушит.

— Пусти меня, — завопила девка, упираясь руками в широкую грудь Данияра.

— Не пущу.

Вагнара не сдалась, пытаясь всеми силами ожесточённо отпихнуть князя.

Тогда, издав утробное рычание, Данияр обхватил затылок Вагнары и прижался губами к её горячим губам. Вагнара, ошеломлённая таким поступком, дёрнулась, плотно и упрямо сжимая губы, но Данияр не отступал, настойчиво вторгался языком в её уста. Девка поддалась, и, усмирив пыл, Данияр целовал теперь уже не с такой настойчивостью и напором. Однако тут же поплатился. Вагнара стиснула зубы, прокусывая нежную губу.

Кривясь от боли, князь ослабил хватку, и того было достаточно — девка вырвалась. Распалённая негодованием Вагнара вскочила на ноги и отбежала, развернулась, обхватывая себя руками: сверкнули гневом глаза.

— Как ты смеешь! Кто тебе позволял касаться меня?!

Данияр сглотнул сочившуюся кровь, тяжело поднялся, пытаясь выровнять дыхание. И чего так взъерепенилась, неужели настолько противен?

— Прости, — ответил лишь он, дыша натужно.

— Я тебе не холопка какая, что бы нахрапом меня брать, — процедила обиженно Вагнара, продолжая жечь его взглядом.

— Не хотел тебя обидеть.

— Не хотел, но обидел и оскорбил. Ты мне обещал, что Радмила не переступит порог Волдара. Что ты выбрал меня! И что же!? На сватовство приехала? Каково мне, ты не помыслил? Дурёха, зашла, чтобы гостей поприветствовать, как невеста твоя! И что услышала? — выпалила Вагнара, захлёбываясь в досаде.

Данияр помрачнел, утёр кровь, что так и не переставала течь из прокушенной губы. Верно, не поняла его слов тогда.

— Я ничего не обещал.

— Я ухожу, — сказала Вагнара и шагнула в сторону.

Не успела, Данияр преградил ей дорогу.

— Никуда ты не пойдёшь. Я не позволю. Как только вернёмся, княжны Радмилы уже не будет в крепости, обещаю. Теперь даю слово. Видят Боги, я раскаиваюсь, что позволил волхву и старейшинам уговорить меня на эту встречу. Теперь понял… — Данияр вдохнул двукратно, поднял руку и осторожно провёл подрагивающими пальцами по гладкой щеке Вагнары. — Не смогу жить без тебя…

Он смотрел в глубины её глаз и не мог оторваться — в темноте они были совершенно бездонны. Данияр ощущал, как со страшной силой его тянет к ней, каждый мускул его тела напрягся, тянуло жилы вожделение, болезненно сжалось в груди сердце — если не коснётся, то, верно, обезумит. Он бы мог рассказать, как не спит ночами, думая о ней, как жаждет коснуться, как распаляется огонь его желания, показывая образы, где он бесстыдно обладает ей. Никогда Данияр не испытывал такой тяги к женщине, никогда и ни с кем. Только Вагнара сможет унять это безумие и голод, что поглощают его душу с каждой зарёй. Как он мог обойтись с ней так жестоко и грубо? Как мог предпочесть ей Радмилу?

Данияр погладил её растрепавшуюся на ветру косу.

— Я больше не обижу тебя, никогда.

Вагнара дрожала и молча смотрела на него. Данияр слегка склонился, глубоко втянул в себя запах её кожи и ощутил, как жидкий огонь хлынул от груди к животу, как пробуждается и восстаёт естество.

Вагнара досадливо сжала губы и дёрнула подбородком, уклоняясь от руки Данияра.

— Не злись на меня, — прошептал он. — Моя вина перед тобой сильная, и я прошу, позволить искупить её. Позволишь?

— Ты столько раз обманывал, — пролепетала Вагнара, растерянно моргнув. — Как мне тебе верить? — она вернула взгляд, обожгла. — Если только…

Данияр, внимая её словам, насторожился. Сейчас он готов сделать всё, что она захочет, попросит.

— Всё, что желаешь, — почти неслышно сказал он.

Голова и верно помутнела от тянущего ожидания, а лес, казалось, давил со всех сторон, дышал на них стылым воздухом. Но ему не было душно.

— Принеси клятву, — сказала Вагнара твёрдо.

Данияр замер. Некоторое время раздумывал. А потом опустил руку на длинную шею девицы, ощущая ладонью нежную тонкую кожу Вагнары.

— Хорошо.

— Здесь, на этом самом месте, — настояла она, прикрыв ресницы, позволяя Данияру гладить её плечи.

Он рывком притянул Вагнару ближе, прижимая к себе, чувствуя через ткань платья изгибы её стройного тела, коснулся её губ, на этот раз мягко и осторожно, Вагнара не оттолкнула.

— Я не могу больше терпеть… — прошептал он, горя от возбуждения.

Снова прильнул к её устам, заскользил губами по солёным губам Вагнары, видно, плакала. Голова одурела совсем. Не в силах держать себя, обхватил её талию, скользнул раками вверх, сжал мягкие груди, стискивая между пальцами затверделые бусины сосков. Вагнара шумно выдохнула, обжигая шею горячим дыханием, шепнула на ухо:

— Не торопись. Распали прежде краду.

Понадобилось время, чтобы осмыслить сказанное, и столько же, чтобы выпустить Вагнару из тисков. Но Данияр столько ждал, подождёт и ещё.

Он торопливо собрал сучья, в висках бешено стучала кровь. Обычно так происходило, когда воевода Вятшеслав раз в десятый вызывал Данияра на поединок на ристалище. Тогда, вымотанный, он всё же становился перед ним и яростно бился до полного изнеможения. А ныне он весь день пробыл в покоях, лёжа пластом. И не было понятно, от чего пот заливал лоб, катился по шее и спине, казалось, снова взял болезненный озноб, но Данияр ожесточённо отринул мысли эти, ругая и браня себя за слабость. Зло выхватив из-за пояса холодное огниво, стал высекать искру на собранную им древесную шелуху и сухостой. Старался не думать о том, какую жертву он принесёт в подтверждение своей клятвы. Но он заслужил…

Огонь полыхнул, освещая рядом стоящую возлюбленную. В свете пламени Вагнара предстала перед ним другой, безумно красивой и желанной. Она успела за то время, пока Данияр возился с костром, распустить косу, развязать пояс. И теперь полупрозрачные золотистые каскады волос водопадами спадали по плечам и стану девицы, обрамляя её овальное белое лицо с тонкими чертами. Губы горели багряно, или же их окрасила его же кровь? И только сделалась ещё желаннее. Данияр увидел, как в глазах девицы полыхнуло жаркое пламя, а затем блеснули холодные отблески стали. Приготовленный для обряда тесак уже был в руках Вагнары.

Она подошла ближе к пламени, вставая от Данияра по другую сторону костра. Сжав рукоять ножа, замахнулась над крадой, прорезая лезвием оранжевые обжигающие всполохи пламени. Затрещали сучья, а дым застелил глаза, от чего взор помутнел, и проступили слёзы. Но Данияр смотрел на Вагнару неотрывно, а возбуждение росло, отяжеляло тело, которое, казалось, обернулось огненным сплавом железа. И огонь горячил лицо, сушил губы.

— Дух Огня, освяти оружие, верным словом, правой рукой, доброй мыслью, силой предков, дай справедливость… — сказав это, Вагнара в последний раз взмахнула лезвием и протянула прямо через костёр Данияру, тот быстро его принял, опасаясь, что девица обожжётся.

Рукоять была горячей, нагретой ладонью Вагнары. Востягнув духом, он вобрал полную грудь воздуха, пропитанного горьким смолянистым дымом. Какое-то время Данияр стоял и смотрел, как подрагивают его пальцы, сжимающие рукоять тесака. Всего лишь на единый миг прострелило сомнение. Верно ли поступает?

— Если люба я тебе, то подтверди, — разорвала Вагнара его заминку.

Данияр сжал зубы, положил ладонь на ствол дуба, растопырив пальцы. Воткнул остриё прямо у мизинца, дальше — насколько хватит духа. Холодная сталь блеснула. И в её отражении Данияр поймал свой взгляд, растерянный и безумный. Яростный гнев поднялся из недр его существа мгновенно, растёкся по рукам, хлынул в голову, что перед глазами брызнули багряные искры, вынуждая с силой сжать рукоять и поскорее совершить начатое. Он надавил на палец, мгновенно проступила тёмная руда, потекла ручейком по коре, закапала на траву. Руки задрожали. Данияр стиснул зубы от острой боли. Краем зрения он держал во внимании недвижимую Вагнару, что смотрела на него в ожидании.

"Разве Богам нужна такая жертва?"

Когда лезвие едва ли не раздробило кость и не отсекло палец, перед глазами внезапно предстал образ матушки. Данияр обескураженно замер и уставился на раненую руку.

«Богам не нужны кровавые жертвы».

Тьму беспамятства пропорола вспышка света, вынуждая Данияра очнуться и на миг вынырнуть из забвения.

— Данияр, — окликнула Вагнара, напоминая о себе.

Князь повернул голову. В ярких всполохах огня он различил глаза княженки, на этот раз полные презрения и отвращения.

Стиснув зубы, Данияр сильнее надрезал мизинец. И в этот самой миг подался вперёд от мощного удара в спину. Князь охнул, окровавленный нож выскользнул из его ослабшей руки, упал в траву. Пронизывающая боль появилась немного позже, жгучая, чугунная и невыносимо острая, что хотелось закричать. Данияр опустил глаза и увидел острый, поблёскивающий в сете костра стальной наконечник стрелы, торчащий прямо из его груди, тёмное пятно, медленно расползающееся по кафтану. А затем отнялись ноги, переставшие чувствоваться твердь земли. Он рухнул в траву, сражённый вражеской стрелой.

Через мгновенно помутневшее сознание он услышал голоса, грубые, обрывистые. Данияр знал их, такой чужеродный для слуха русов говор имеют степняки. Поверженного князя окружили шорохи травы и хруст ветвей под множеством ног. Раненый отчаянно выискивал взглядом Вагнару. И нашёл — она стояла чуть поодаль, вжавшись в ствол дерева. Князь поддался вперёд, но это причинило несметную боль, что сковала его тело, вынуждая замереть. Кто-то пихнул его в спину, и он взвыл. Тяжёлая фигура шагнула через него. Данияр пронаблюдал, как здоровый бугай направился прямо к Вагнаре, та стояла, не шелохнувшись, глаза её застыли, и в них Данияр разглядел желание, именно такое, о котором он грезил всё это время.

"Но почему он?"

Задыхаясь от боли и омерзения, не в силах пошевелиться, Данияр проследил, как степняк, приблизившись вплотную к девице, сжал подбородок Вагнары и впился в её губы, целуя жадно и исступлённо.

— Не смей, — крикнул Данияр, но вышло только сиплое дыхание. Почувствовал, как изо рта хлынула кровь. Гнев и бессилие подорвали волю, вынудили согнуться.

Позади себя он ощущал присутствие чужаков, но они от чего-то не показывались ему. В глазах стало меркнуть, и в промежутках прояснения князь видел, как грязный степняк грубо срывает одёжу с Вагнары, обнажая её тело. Как властно сминает её груди, бёдра, она же отвечает ему со всей страстью. Данияр, как ни силился, не смог понять, что происходит. Разум его стремительно мутнел, и не верил он в то, что видели его глаза. Это ли было явью? Или видением, рождённым его беспамятством? Степняк, тем временем, повернул девицу спиной, приспустив штаны, навалившись всем весом на Вагнару, властно и ожесточённо взял. Данияр закрыл глаза и прошептал в который раз:

— Не смей…

И только слышал сладострастные стоны сарьярьской девки и тяжёлое дыхание татя. Данияр попытался выхватить из багряного тумана лицо врага и разглядеть. Не удавалось. Но что-то неуловимо знакомое пыталось достучаться до сознания. Он знал того, кто так жестоко посмел взять его возлюбленную, которой он так и не принёс клятвы, позволив обладать ей грязному выродку. Бившееся в судороге сердце замедлило ход — удары отдавались всё реже, а степняк так и не выпустил Вагнару. Данияр закрыл глаза — не узнает, что с ней станется, погружаясь всё глубже в холод и мрак.