Ведогора шла впереди, следом поникшая Радмила. Зарислава шагнула в сторону своего пристанища – ни к чему ей слышать семейные ссоры, но Радмила успела поймать её за запястье, с собой утянула, выказывая во взгляде мольбу. Травнице пришлось последовать. Ненастье так и бушевало в серых глазах княгини. Назревала буря, готовая крушить всё на своём пути. И Зарислава кожей чувствовала, как воздух рядом с Ведогорой сгущается, тяжелеет. Но дочь тоже просто так не отступит. Радмила сделает всё, но получит своё, не за тем она приезжала, чтобы так просто уехать – вопреки всему назовётся невестой Данияра.

Зарислава только и молилась Славунье, чтобы уберегла та от гнева княгини и отвела беду. А неприятность травница всем нутром чувствовала, сердцем.

Оказавшись в светёлке, девица осталась стоять возле двери. Ведогора, ровно не замечая травницу, накинулась на Радмилу, пуская искры гнева и негодования.

– Где же это видано, чтобы девица так унижалась?! Ты княжна! Забыла о том?! —вскричала Ведогора так, что Зарислава вздрогнула.

– Не забыла, матушка, – всхлипнула княжна и бросилась к матери, в ноги упала, вцепилась в подол. Но Ведогора, и бровью не повела, что скала непреступная, надменно отвернула только лицо.

Зариславе сделалось неловко, тесно и душно одновременно. Поглядела на дверь – уйти бы незаметно, пусть говорят наедине, право не понимала она, зачем Радмила утащила её за собой. С матушкой-волхвой никогда не было такого разлада да ссор. Всё по сговору да общему решению. Бывало, сердилась волхва, но голоса никогда не повышала. Княгиня же только глянет, как кожа инеем покрывается, а слова простреливают, что стрелы меткие, доставая до живого. И хотя разговаривала она с Радмилой, Зарислава чувствовала и на себе вину, вот только не за что было. Травница тихонько отошла в сторону, глубже в тень, стараясь остаться незамеченной.

– Собирайся, мы покидаем Волдар, – заявила Ведогора, ярясь, обращая на Радмилу холодный беспощадный взор.

– Нет, матушка, – Радмила схватила мать за руку, стала беспрерывно поцеловать, приговаривая: – Позволь остаться. Я знаю, что всё получится. Я и Зариславу нашла. Она поможет. Просто нужно время. Я не могу отступить сейчас, когда уже полдела сделано. Что же, я зря, по-твоему, в такую даль отправлялась за ведуньей? Напрасно, получается?

Ведогора сжала кулаки, поглядела сурово сверху вниз, и губы её искривились в отвращении.

– Он не только тебя оскорбил, но и меня ни во что не поставил. Не по чести поступил с тобой, бросив невесту на глазах у всех. Скажи, зачем тебе такой муж?

– Я знаю, да, но ты забыла верно, что это всё морок, колдовство. Он другой. Правда. Зарислава поможет вернуть ему рассудок. Нужно только подождать. Я люблю его, – Радмила замолкла, задыхаясь от волнения, глаза затуманились влагой.

Княгиня же онемела, только рот раскрыла. Видимо, такого признания никак не ожидала. И когда дочь успела узнать Данияра ближе?

– Прошу тебя, – взмолилась Радмила, блеснули на щеках серебром слёзы. – Позволь остаться, мне нужна твоя помощь. Если мы уедем, то уже не вернёмся… – всхлипнула она.

– А раньше не выказывала своих мыслей о том. Что ж, ты так любишь его, что готова терпеть унижение? – спросила с осуждением Ведогора, едва ли веря её слезам, а точнее не веря себе, что видит слёзы дочери.

– Я готова потерпеть ради своего счастья. У нас всё сладится. Я знаю, – дрогнул и бессильно стих голос Радмилы.

Ведогора стиснула зубы, но так и не нашлась с ответом, с укором посмотрела на Зариславу, будто травница виновата в их ссоре, в том, что Радмила не слушает мать. Но Зарислава не отвела взгляда, смотрела твёрдо и прямо. Она выучена помогать, исцелять души, и не за что ей чувствовать вину – деяния её добрые, во благо людей, во славу Богов. Призвание жрицы – чистота и совесть, этому она и следует.

Ведогора упрямо отвела от неё взор, глянула на Радмилу.

– Хорошо. Но только в последний раз. Если это повторится, то знай – останешься одна, без моего покровительства и благословения.

– Благодарствую, матушка. Благодарствую, – лепетала с затаённой радостью Радмила, зацеловывая руку княгини.

– Будет тебе, – вырвала она руку. – Поднимайся же. Всю пыль с пола собрала, – буркнула уже безгневно.

Радмила так и сделала, подалась вперёд, поцеловала княгиню в щёку. Та, как стояла ледяной глыбой, так и продолжила стоять, нисколько не оттаяв, не ответив на ласку дочери.

– А ты правда сможешь помочь? – вдруг обратилась она к травнице послабевшим в тоне голосом.

– Я постараюсь, с помощью силы Богов. Если тому суждено случиться, тьма покинет душу князя.

– Вот и славно. Поглядим, как сильно Боги хотят дать благословение на этот союз.

Зарислава, наконец, смогла облегчённо выдохнуть, собралась было покинуть клеть, раз всё разрешилось, как вдруг в дверь кто-то громко постучал. Радмила вздрогнула и, огладив складки помявшегося платья, смахнув со щёк слёзы, неспешно прошла к порогу, отворила.

– Княжна… – промолвил запыхавшийся отрок, – князя Данияра нашли. Раненого.

На короткий миг повисло молчание.

– Где он? – спросила Радмила, собираясь с волей.

– В чертоге у волхва Наволода, он меня и послал к тебе, оповестить.

– Кто напал?

– Не ведаю, княжна. Они сейчас там все. Шума много, но толком не понял ничего.

– Хорошо, Млад, ступай и передай Наволоду, что приду скоро.

– Так это…

– Что?

– Он просил обождать до утра.

– Передай, что приду, – настойчиво выпалила княжна и с этими словами захлопнула дверь.

Глянула на Зариславу, вспомнив о её присутствии, прошла к ней.

– Поспеши, – прошептала. В тусклом свете показалось, что как мел, бела.

– Бери травы и приходи. Я жду тебя.

Зарислава кивнула, поглядев на притихшую Ведогору. Больше не мешкая, покинула светёлку, быстро прошла по пустым переходам и, как только оказалась в клети, которую делила с челядинкой, смогла, наконец, перевести дух, огляделась.

Тепло. Горела ярко лучина, разливая густой желтоватый свет по углам. Верна лежала на лавке, видно, уморилась за день, придремала, но заслышав травницу, отняла голову от подушки, заморгала сонно, приглядываясь. Зарислава её пожалела, она-то сама выспалась днём, а челядинка ещё глаз не смыкала после дороги.

Собрав волосы, Зарислава перекинула их через плечо, подумала о том, что ещё утром прибыла в Волдар, а казалось, что в крепости уже целую вечность. Однако теперь, отойдя от бурной ссоры и плохой вести, задумалась о том, кто же всё-таки осмелился напасть на князя вблизи крепости? И что с Вагнарой? Куда она делась? Вот тебе и княжеский пир…

– Ты чего такая? – зевнула Верна, потянувшись. – Как пир прошёл? – начала расспрашивать, окончательно проснувшись, сев в постели. – Знатно? А Пребран был? Гусли играли? А Марибор говорил что? Позвал тебя в невесты? Обручья подарил?

Зарислава только фыркнула глупости челядинки, прошла к сундуку, откинула крышку, выудила берестяной туесок.

– Князя Данияра ранили.

Верна резко дёрнулась вперёд.

– Как?!

– Сама не знаю ничего. Он на пире-то был, но быстро ушёл, а потом… – поведала коротко Зарислава, вынимая из-под подушки чура-обрега.

«Надеюсь на тебя, дедко».

Травница сжала его в ладонях, как ценность великую, и присела на лавку, мгновенно позабыв о Верне. Обереги помогают вспомнить важное, они пробуждают силу, которую черпать нужно изнутри и слышать голос древних предков. Боги рядом, только призови. Так говорила волхва. Чур покалывал ладони и пальцы, пронизывая руки жаром – потекла живительная сила к локтям, поднялась к плечам, наполняя грудь светом, который Зарислава могла бы сравнить с жидким золотом. Оно разлилось по телу мягким теплом. Когда тревоги ушли окончательно, пришла уверенность в своих силах. Приглушённый свет, запах трав, что сочился из туеска, тронули душу, напомнили родные края. И Зариславе почудился запах дыма от костров, смех ялыньских. Так далеко она сейчас, но душа несёт в себе родное, хранит, напитывает силами. Как же тяжело вдали от дома. А тут ей было всё незнакомое, чужое, холодное. Щемящей тоске по родимому краю Зарислава не позволила расплескаться и завладеть её сердцем, отринула, прогоняя.

Она поднялась, положила в поясную сумку оберег.

– Кто это у тебя там? – полюбопытствовала челядинка, вытянув шею. – Прячешь постоянно.

Зарислава сжала суму.

«Говорить ли – нет?»

– Это родовой покровитель.

– Да? А из какого ты роду?

– Коли родилась на этой земле, стало быть, из русичей.

– Что же ты одна?

Зарислава мельком глянула на Верну.

«Чего бы ей так любопытствовать?»

– Мои родичи были вольными людьми, – заявила травница, и в это она накрепко верила. Да и волхва постоянно о том твердила.

Верна только рассеянно опустила ресницы. Зарислава не хотела её обидеть, да видно, задела. Она-то невольница получается, посыльная у Радмилы.

– Мои всю жизнь трудились задором, а мне надоело жить в глуши, – ответила челядинка с обидой и досадой в голосе, подняла глаза, в них так и блестела тоска.

– Сама, значит, поклонилась княжне в услужении?

Зарислава смотрела на неё с жалостью и не верила, что можно вот так просто покинуть родичей и земли свои, самовольно повесить ярмо на шею при живых-то родителях. Как бы хотелось знать Зариславе, чьи у неё глаза такие голубые – отцовы, или матушкины, а волосы? Может, в бабку. Да и нрав твёрдый и волевой в кого? Не узнать Зариславе о том никогда.

Будь Верна свободна, Пребран бы тогда, может быть, поглядел на неё иначе. Зарислава хотела сказать о том, но вовремя себя одёрнула – ещё вызовет ревность или, того хуже, ранит только сильнее. Что ж, раз она сама выбрала себе такую дорожку, пусть идёт. В конце концов, у каждого своя судьба и путь. Вот и на её душу пришлось испытание. Знать Славунья решила проверить да закрепить решение её. И невежественно сетовать на судьбу попусту да без причин. Желала стать жрицей, вот и получила с лихвой сложностей. Так что с достоинством да почтением должна пройти их.

– А мне и хорошо в Доловске, – сказала вдруг Верна, будто в оправдание, но сразу понурилась. – Сильная ты, Зарислава, смелая. И Боги покровительствуют тебе.

– И с чего ты это взяла?

– Да хотя бы взять Марибора. Пусть не князь, но достойный, – оправившись Верна взялась за своё – спросила: – Как же пир прошёл? Ты так и не рассказала.

К лицу Зариславы так и плеснул жар, когда вспомнила взгляд Марибора, от которого стыло в груди и жгло щёки. Что же, он мог и вправду обручье ей подарить? Если бы случилось такое, смогла бы отказать, отвергнуть? Видно и вправду Боги покровительствуют, раз так всё вышло, что не случилось того. Плохая затея была идти на княжеский пир.

– На славу пиры княжеские. Богатые, – только и ответила Зарислава.

– И что же Марибор? Удалось обмолвиться словечком? – не унималась Верна, подсаживаясь к краю лавки.

Зарислава только головой покачала, отводя взволнованный взор.

– Ты себя-то видела? Глаза как блестят, когда его вспоминаешь. Ты гляди, многие девицы дышат в сторону бастарда неровно. Млеют от одного его взгляда.

– А чего же тогда один всё?

– Так я и говорю, что много-то много, да только он чёрствый, Боги вестимо спутали и вместо сердца вложили в его грудь камень, – в глазах Верны насмешка появилась, но совсем не злая. – Вот я смотрю, чем ты так его притянула… неужели приворожила?

– Ещё чего, – фыркнула Зарислава, встрепенувшись.

«Как могло такое прийти в голову девке?»

– А что? Ты же травница. Ведь можешь? Слушай, – всколыхнулась Верна, видно решая вконец заговорить травницу да застыдить. – А может, Пребрана моего присушишь ко мне?

– Я травница, это верно, – отрезала Зарислава.

– Ну да, – успокоилась челядинка, оседая на лавку и разочарованно вздыхая. – Ты не дурна собой, а мужи любят, когда глазам приятно. А тебе что же, не приглянулся Марибор Славерович? Чего так нос задираешь?

– Я же сказала, что у меня есть жених, – резко ответила Зарислава, выходя из себя. Право, надоели такие разговоры.

– Коли есть, тогда собери волосы в косу, а то не дождётся любый твой своей невесты, – отозвалась Верна, и в голосе её прозвучала серьёзность.

Зарислава коснулась волос своих. Что ж, Верна права, она не у себя в Ялыни, где у людей иные обычаи. Коли в этом наваждение, то стоит и послушать совета челядинки. Но косу распускает, чтобы силой напитываться, а не привлекать других. Видно о том в дальних землях не ведают.

– И всё же, думается мне, если Марибор положил на тебя глаз, то уж не отпустит. Так что не дождётся женишок Дивий невесты своей. Да и что за суженый такой, коли отпустил девицу одну да незнамо куда? Так что подумай хорошенько, Дивий и правда суженый твой, Макошью предначертанный, или только на словах всё, – усмехнулась Верна.

Зарислава только удивлялась болтливости челядинки, не узнавала соседку свою.

– Но, если подумать, прошлое же у Марибора весьма тёмное и смутное, поговаривают, что он много бед натерпелся в отрочестве. Тяжело, наверное, с таким жить будет. Всякой девице и ласки хочется, и сладкого слова, а от него, поди, не дождёшься.

– А что с ним случалось? – спросила заинтересованно Зарислава и язык прикусила. Зачем ей знать это?

Но Верна не заметила чрезмерного её любопытства.

– Люди судачат, что его мать сгорела… Нет её в живых уже как двадцатую зиму… – коротко поведала она.

Зариславу от слов Верны дрожь пробрала. Она напряглась, намереваясь внимательно слушать дальше, но Верна только зевнула широко и споро опустила босые ноги на пол.

– Ладно, мне ещё нужно княжну ко сну разобрать.

– Так она не собирается спать. К князю Данияру сейчас идём. А ты ложись, отдыхай. Устала, поди, за день, намаялась. Я помогу княжне Радмиле косу переплести, мне то не трудно.

Верна уставилась на неё в удивлении.

– Правда, с меня не убудет, всё одно мне сегодня не будет сна крепкого.

– А что, князя сильно ранили? – опомнилась челядинка.

– Ещё не знаю, поутру будет ясно.

Зарислава встала с лавки и направилась к двери – заболталась с Верной. Радмила, наверное, заждалась её уже. Однако чувствовала, что волхв Наволод не пустит их к князю нынче, и вернётся она обратно.

Наволод, выйдя на порог своего простого жилья, что находилось подле храма Мары, встретил их суровым взглядом. Сначала он зыбко поглядел на Радмилу, а потом перевёл взгляд на Зариславу, долго смотрел на неё в молчании, как тогда, на княжеском дворе, когда они только прибыли. И девица так же ощутила, как воздух потяжелел, затихли все звуки, будто она попала в дремучий лес, где тяжёлая хвойная крона придавливала её к земле, а все звуки поглощал густой воздух.

– Ступай отдыхать, княжна, – промолвил старец, обращаясь к Радмиле. – Придёшь с зарницей, а сейчас тебе не место здесь.

Радмила раскрыла было рот, чтобы перечить велению старца, но сдержалась, досадливо сжала губы – спорить негоже девице молодой с волхвом многомудрым, да и напрасно это, всё одно – не пустит.

– А травница пусть остаётся, – Наволод пронизал Зариславу серыми глазами, что та вытянулась, как струна на гуслях. И чего она так боится?

– Я чувствую твою силу, ты поможешь. А ты ступай, – велел Наволод княжне.

Радмила смиренно, преклонив голову, стараясь выражать уважение, покинула порог. Наволод же, проводив княжну долгим взглядом, распахнул шире дверь, пропуская Зариславу внутрь.

В избе было натоплено сильно, пахло полынью и крапивой. И только потом травница приметила подвешенные венчики у двери – от злых духов и недобрых людей. Она смотрела на продолговатую, но крепкую спину Наволода, ожидала. Теперь волхв был облачён в простую длинную рубаху, подвязанную верёвкой, рукава засучены до локтей. Он обернулся, оглядел Зариславу, остановив взгляд на туеске. Девица же, пронаблюдав за его взглядом, сняла ёмкость, протянула старцу.

– Нет, в руки никому не давай и не позволяй трогать, – отрезал он. – Пойдём со мной.

И Зарислава пошла. Выйдя из тесных сеней, они пересекли тонущую в темноте горницу, миновали другие двери, вошли в небольшую клеть с низким потолком, где у двери полыхала ещё одна печь. А у дальней стены за кружевным тенником висела полка-божница, и под ней лежал раненный Данияр. Лицо его было бело – ни кровинки, кожа блестела от проступившего пота. На груди полотно белоснежное, успевшее пропитаться тёмными пятнами руды. Зариславе доводилось видеть хворых, а потому сохраняла спокойствие.

– Значит, ты целительница, – промолвил Наволод, ставя на печь чугунок с водой. – И сила твоя в травах. А я чуял, с самого начала, как увидел тебя. Откуда ты родом? Кто же обладает даром таким редкостным? Ты проходи, не стой, садись на лавку, силы береги, они ныне ещё понадобятся. Духи злые отошли от князя, пока ничего не грозит. Стрела дыхание и сердце не задела, но яд причиняет много вреда…

Зарислава сглотнула, присела подле печки, ощущая спиной жар, поглядела на истерзанного князя, перевела взгляд на старика.

– Яд?

– Как и у Горислава. Стрела степняков… пропади они все пропадом, – Выдохнул волхв и присел рядышком, положив на колени широкие ладони с жилистыми пальцами, взглянул на травницу. – Деды не знали беды, да внуки набрались муки, – нравоучительно проговорил он. – Видно, в чём-то виноват великий Славер, раз внук его так страдает.

Наволод погрузился в размышления, и Зарислава не решилась его тревожить. Волхв вскоре повернулся к ней.

– Первый раз вижу, чтобы такая молодая, да силой Богов владела!

Зарислава только сильнее сжала в ладонях берестяной туесок.

– Кто учил, али сама?

– Волхва Ветрия Болиславовна разглядела во мне умение это, старалась направить, показать… – ответила Зарислава, не зная, как по-другому разъяснить её умение.

– Родителей твоих не осталось в живых, это вижу… – пронизывал её взглядом волхв, прищуривая глаза, от чего рябь морщин скопилась у его глаз. – Они были людьми честными, вольными. Ты, видно, в них пошла… За тобой сила огромная, и тебе беречь себя надо. Как же решилась отправиться в даль такую? В наших краях уже и не живут ведуньи, ушли в места спокойные, а те, что остались, погибли от рук врага. Ныне-то тын зыбок, а после смерти Горислава так и вовсе озверели душегубы, у стен таятся, – поведал Наволод и умолк.

Повисла тишина, и только гудел огонь в печи, трещали поленья, тяжело сипело дыхание князя, а вскоре и водица забурлила. Зарислава поспешно откупорила крышку.

– Сильна трава. Молода да сочна. Ну что ж, думаю, очистит кровь, да вернётся князь к жизни, молод ещё для кончины, – сказал спокойно волхв, глядя на полыхающие огневицы.

– Радмила говорит, что это Вагнара виновата в недуге князя Данияра.

– Может, и она, а может, и нет… Но за ней, какие бы обряды ни совершал, не увидел колдовства злого. А питьё её чистым оказывалось. Если и влияла, то только с помощью своей женской силы да хитрости.

– А где она теперь?

– Данияра нашёл Марибор. Вагнара сбежала. Мыслится мне, это она заманила князя в лес…

– Но для чего? Зачем ей смерть его?

– Хотелось бы и мне знать, но то закрыто от меня. Закрыто крепко, заточено замками пудовыми… Ещё когда Горислава сразили стрелой, я пытался найти врага, по чьему злому умыслу это совершилось. Но ничего не узрел, черноту только да мрак.

– Значит, есть враги…

– Враги повсюду.

Зарислава помолчала, подумала о степняках: до Ялыни не добралась ещё напасть эта. Сбрасывая оцепенение, травница поднялась. По обычаю взяв щепотку огневиц зелёных с соцветиями, мгновенно почувствовала, как от груди к рукам в траву хлыну сила. Не теряя времени, бросила в чугунок травы, потом ещё одну горсточку. Волхв наблюдал за ней со стороны, старался не мешать, приготавливая рушники чистые, да воду. Сняв с огня чугунок, травница поставила его на стол, накрыла тряпицей, дала настояться отвару, слила целебную воду в ковш, оставила остудиться.

К тому времени Данияру сделалось худо, с новой силой ударила боль, что пот залил лоб, а волосы и ресницы взмокли. Он натужно сжимал кулаки, выгибался, силился извернуться. Волхв держал его, и когда тот немного успокаивался, Наволод выжимал в холодной воде рушник, терпеливо отирал лицо. Князь, бывало, очухивался от забвения, но только от того не приходил в ум, а всё бредил, выкрикивал имя Сарьярьской девки, всё рвался спасти её, всё кого-то проклинал. Изнеможённый, он разлеплял ресницы и смотрел туманным далёким взглядом, лишённым всякого осмысления.

Глаза его были всё-таки зелены, убедилась Зарислава. И в глубинах их полыхал огонь, который жёг его душу и тело. Выглядел он скверно: от большой потери крови кожа приобрела синий оттенок, под глазами легли чёрные тени, а губы были белы, точно стылый снег.

– Наволод… – позвал Данияр, слабым голосом.

– Тут я, – отозвался волхв. – Говори.

– Где Вагнара? Хочу видеть. Найди её. Они забрали. Степняки.

Старик, переглянувшись с травницей, ответил:

– Отдыхай. Здрав будь, Боги с тобой. Испей водицы, легче станет.

Наволод приподнял голову Данияра, и Зарислава поднесла к сухим губам ковш с целебным питьём, пахнущим вязко и душисто. Князь отпивал большими глотками, смотрел на травницу, но будто и сквозь неё. Теперь, вблизи, она разглядела его лучше и в который раз отметила, как похожи они с Марибором. Знать, сильна кровь. На побледневшем лице его, на скуле, Зарислава приметила родинку с крупинку.

Маета длилась всю ночь: когда князь пробуждался, Зарислава поила его отваром, Наволод отирал лицо и всё шептал, призывая Богов вернуть юношу в явь. И как только Зарислава слышала злой шёпот и чёрные тени, что крались к постели раненого, подсаживалась к Данияру и молила о защите. Тёмные духи со злым шипением отступали, прячась, в подпол и в щели. И так до самой зорьки: травница то прогоняла смерть, то поила отваром Данияра, и когда в окошке разлился рассвет, только тогда князь стих и погрузился в крепкий сон. Зарислава некоторое время слушала его мерное дыхание. Наволод устало тушил лучины и свечи. Казалось, постарел за эту ночь: ссутулился, впали глаза, а шаги потяжелели.

Солнце заиграло переливами, освещая клетушку, пропитанную травами и воском. Запели птицы, и Зарислава облегчённо выдохнула – всё скверное позади, беда обошла стороной. Смогли отвести. Устало опустившись возле печи, которая остыла, но ещё дышала слабым теплом, травница прикрыла крышу туеска, думая о том, что это ещё не всё. Днём уже не так опасно, но с наступлением ночи ей вновь придётся бороться за жизнь князя.

– Тебе нужно отдохнуть и набраться сил, – разбил Наволод глухую тишину.

Зарислава кивнула, ощущая, что и впрямь измоталась. Поднялась, глянув на спящего Данияра, отступила к порогу.

– Вернусь к закату, – оповестила она волхва и вышла.

Ступая по ещё спящему терему, Зарислава прошла мимо светёлки княжны, остановилась, было. Нужно бы сказать, что ныне Радмила может даже поговорить с женихом, но не стала тревожить так рано, пошла дальше.

Верна спала. Зарислава, стараясь не шуметь, отставила туесок на сундуке, сама повалилась на постель. Закрыла глаза, но обдумать всё услышанное и увиденное не смогла, мгновенно провалилась в сон.