Марибор дышал тяжело, с шумом втягивая в себя воздух. Слова Зариславы оставили глубокий след, будто плетью прошлись по его сердцу, били метко и больно. Ещё ни одна так не трогала его душу, от того становилось внутри ещё сквернее. Зарислава не пожелала его, не захотела назваться его невестой, отвергла.

Он сжал кулаки, стиснув зубы. Дёрнулись желваки на скулах, гнев сверкнул холодными искрами в глазах. И если бы кто видел его сейчас, верно бы принял за князя Славера, вернувшегося из Нижнего мира и воплотившегося в Явь. Когда тот гневался, именно так блестели его глаза, также дрожали крылья носа. Только Марибор редко вспоминал своего отца, потому как мало хорошего видел от него.

Какую бы горечь не принёс отказ Зариславы, он не собирается мириться с этим. И сам же виноват, что так всё вышло, самонадеянно подумал, что овладеет ею так скоро и легко. Да, не по зубам пришлись её твёрдость и равнодушие. Будто вместо лакомого кусочка ему подбросили гранит. Теперь он поверил пророчеству лесной колдуньи, которая три зимы назад предрекла ему встречу со златовласой девицей из дальних земель. Предрекла, что эта девица сможет вернуть его на правильный путь да оживить душу. Тогда Марибор не поверил колдунье, укорив её в том, что лесная ведьма слишком часто ходит по Навьим тропам, заглядывая в Нижние и Верхние миры Древа Жизни, и они давно лишили её разума. Колдунья Чародуша не обижалась на его издёвку, лишь щурила глаза и улыбалась мягкими морщинистыми губами, говорила, что быть этому в положенный Богами срок, и Марибор обязательно вспомнит её слова…А ещё предупреждала о том, что холодная Навь-река, что течёт в его крови, может погубить его златовласую спасительницу, и ему нужно быть осторожным в своих решениях.

Тогда, три зимы назад, Марибору не представлялось, откуда могла взяться предназначенная для него невеста в Волдаре, в этом проклятом Богами месте!

О мёртвой реке, что течёт в его крови, старуха говорила часто и много. Говорила, что это происки волхва Творимира. Прежде, чем Марибор появился на свет, волхв окунул его душу в Навь-реку, и тёмные воды впитались в его кровь. И всё, к чему бы ни прикасался Марибор, должно разрушаться и становиться мёртвым. Увы – это всё присказки, а хотелось бы ему, чтобы так и было. Тогда, чтобы погубить Горислава и его отпрыска, ему не пришлось бы сговариваться со степняками и Сарьярьской блудницей. Однако в чём-то колдунья была права: Марибор иногда думал, что в нём самом живут две ипостаси, безустанно борющиеся меж собой, и от того не находил он покоя. Но волхв Творимир, сколько помнил Марибор, никогда не заговаривал ни о какой мёртвой реке.

Всё бы ничего, но старухино пророчество, похоже, сбылось… И теперь не до смеха ему, когда осознал, как неудержимо, всем существом влечёт его к Зариславе, как вскипает и бурлит кровь при виде её, как тепло становится на душе, как отчаянно желание завладеть ей.

А ведь за все его двадцать восемь лет только одна женщина грела сердце – это матушка Ведица. И Марибор со всем уважением хранил память о ней, чествовал её душу на пирах и обрядах. Когда же он увидел Зариславу в Доловске, лёд, что покрывал его сердце, дал трещину: заворочалась душа, пробудилась от забвения жизнь, загорелась пожаром. Теперь Марибор понимал отчётливо, что вызвала она в нём трепет, и поначалу яростно отвергал это, не желая считаться с зовом сердца.

Но с чего он взял, что Зарислава согласится назваться его невестой? Одно он понял отчётливо – ялыньская девица ему необходима как Купало-солнце. Да, именно так представлялась ему Зарислава – озеро, наполненное золотом. И он желал, чтобы она была рядом, стала его.

А сейчас Зарислава будет сидеть подле этого ублюдка Данияра, лечить его раны, касаться, говорить с ним. При этих мыслях кровь закипела в венах, что в глазах полыхнуло алое зарево. Ярость поглотила остатки здравомыслия. Марибор огромной силой воли сдержал себя, чтобы не отправиться за ней, чтобы не забрать из избы Наволода. Но, призвав холодный рассудок, унял пыл.

Он привык терпеть, не спешить. Привык держать голову в холоде, следовать разуму. А потому поступит иначе…

Мысли о мести завладели им. Осознав всё, что случилось за седмицу, за исключением появления в Волдаре Зариславы, Марибор разозлился. Во многом он просчитался – Радмила не уехала, а Зарислава возвращает Данияру жизнь. Вагнару, что имела сильное влияние на князя, теперь таскают по лесам степняки.

– Пусть не вышло сейчас, выйдет немного позже.

В конце концов, он поклялся перед собой, перед Творимиром и Ведицей, перед Марой в том, что отомстит. А слово он своё держит крепко.

Марибор поглядел в глубину темнеющего неба, на котором призрачно поблёскивали звёзды. Вся его жизнь казалось такой же далёкой и беспросветной, где тусклым холодом мерцала его душа.

А всё началось тринадцать зим назад. Марибор смутно помнил своё отрочество до гибели волхва и матери, но внутри до сих пор точит боль. Она сковывает льдом его душу, призывая Марибора расквитаться с теми, кто поселил в нём это проклятое чувство, избавиться от этого изматывающего крика в голове, гари и холода, которые он пытался вырвать с корнем из себя. Много раз пытался, не вышло… Вновь и вновь возвращался в прошлое.

Пламенеющий гнев ушёл, вернулась стылая зима, и Марибору сделалось так холодно, что засомневался – жив ли? После смерти брата Горислава так и вовсе обратился в тень.

Нужно дождаться рассвета. Завтра Зарислава больше не ступит на порог Наволода…

Марибор скользнул взглядом по пляшущему на ветру огню, развернулся и ровным шагом направился прочь со двора. Выйдя к высоким воротам храма, он прошёл между высоченных дубовых столбов Чуров-покровителей.

На тёмно-синем небе храм громадной тенью возвышался под купол неба, будто древнее божество, пытающееся выбраться из тверди земли. Ему было уж много десятилетий. Поставили его жрецы, жившие ещё при князе Славере и волхве Творимире. И прежде святилище предназначалось Богине Маре и Чернобогу, потому как реки в этом месте были холодными, ветра – сильными, а берега – скалистыми, и много народу полегло здесь. А уже потом, когда угроза пошла от степняков, Гориславом был воздвигнут Бог Перун.

Горели огни у небольшого, для такого массивного строения, входа. Марибор прошёл внутрь. В святилище было спокойно и тихо, лишь несколько жрецов возжигали жертвенный костёр в честь памяти Князя Горислава. Трепыхались языки пламени в глиняных светильниках, подвешенных на цепях к высокому балочному потолку. Бурый свет выхватывал из темноты суровые лики каменных глыб. Самый огромный в середине – Бог Перун, Бог разящей силы. Немного позади Марёна и Чернобог – Боги Нижних миров. Во время ненастья на жертвенник проливается кровь, которая и спасает земли и роды от погибели. Давно уж то не свершалось, и видно, время бед уже близко… Марибор давно считал, что это место гиблое. Быть может, потому, что святилище без Творимира несло смерть и разрушение, требующие жертвенной крови.

Княжич приблизился, разглядывая, будто впервые, Перуна. Взгляд Бога был мрачен, при виде него колебалось что-то внутри, заставляя напрячься каждый мускул.

Горислав порой целыми ночами находился здесь, и верно дух его и сейчас пребывает в святилище – стоит и взирает на брата наравне с Богами. Но даже теперь в Мариборе не шелохнулось ничего – загрубела душа, как эти самые изваяния. После гибели Горислава он каждый день приходил сюда, ждал, что совесть, наконец, да проснётся, и пробудится от зыбкого сна его сердце.

Марибор усмехнулся. Видно не бывать тому. Он мёртв, как эти самые каменные Боги, чьи гранитные сердца оживают, когда на них проливается чужая кровь.

Княжич подумал о Славере. Отца он помнил смутно. Тот был всегда сдержан, хмур и суров. Марибор жил с матушкой Ведицей, а возрастил в нём мужчину и воина волхв Творимир. Жили они в этой самой избе, где сейчас обитает Наволод. Марибор всегда думал, что по злому року ему довелось родиться одним из княжичей Волдара…

Жрецы, возложив на жертвенник требы, подняли руки, взывая к Богам, зашептали молитвы.

…Когда Марибору сровнялось семь зим, Славер попытался забрать его у Творимира и матушки в княжеский детинец, где он пробыл всего месяц, но этого хватило, чтобы сполна испытать унижение, боль и разочарование в жизни, в отце и в людях. Именно тут он узнал, кто он – бастард, нагулянный отпрыск князя Славера. После смерти Ведицы, он семь зим жил у колдуньи, а потом вернулся в город, молодой, в возрасте пятнадцати зим, и одержимый местью. Горислав с холодной брезгливостью отнёсся к младшему брату. На то время у него уже была жена, Ладанега, которая и несла от него ребёнка. Она люто ревновала Славера к Марибору, боялась за своё чадо, за наследство и чин. Да и жена Славера, княгиня Дамира, увидев отрока в детинце, рассвирепела. Это она за семь лет до того подговорила своего сына Горислава избавиться от волхва и колдуньи Ведицы. По велению Горислава их и изгнали, а потом сожгли на краде… Творимир ещё на огне проклял княгиню и её сноху. Впрочем, княгиня Дамира и княжна Ладанега недолго радовались своей победе: первая, захворав, отошла в иной мир, а у второй были тяжёлые роды. Ладанега испустила дух, не сохранив и ребёнка – Данияр остался единственным. Горислав впоследствии имел ещё несколько жён из соседних княжеств, но ни одна не дала ему наследника – уходили из жизни. А потом за ними оправился в забвение и Славер, ладью которого потопило бурей.

Марибор почти не жил в княжьем тереме до воинского имянаречения. А через две зимы случилась беда, разрушившая прежний его мир и прошлое. За что теперь и расплачиваются наследники Славера. И это день он будет помнить вечно…

Оторвав взор от истуканов, Марибор возвратился из раздумий в Явь. Свет гневливо играл тенями на лике Перуна и Мары. Боги молчали, как и молчала его совесть. Отступив, воин направился прочь из святилища.

Он никогда не чувствовал себя нужным в Волдаре. Так уж уготовлено Богами, что места на земле своего у Марибора нет. Он здесь, в Явном мире, просто гость, случайно закинутый по чьему-то желанию. Как говорила колдунья Чародуша, его душу насильно призвал волхв Творимир. И выходит, Марибор не собирался воплощаться здесь, потому и радости от бытия он не испытывал. Этой тёмной стороны своей жизни он избегал, а потому не выспрашивал об этом колдунью. Да и зачем? Волхва давно нет в живых, мать покоится в земле горсточкой пепла, на пожжённом волдаровскими воинами кургане.

И если Боги позволили умереть Гориславу, значит, всё по справедливости…

Он отринул прочь все эти мысли, заставляющие холодеть до бесчувствия, и подумал о Зариславе. Огонь с новой силой обжёг его, разом уничтожая всё тёмное. Растопило лёд. Златовласая девица предстала перед его внутренним взором во всей красе, и Марибор отчётливо увидел её открытый, чуть робкий взгляд. На пиру она несмело поглядывала на него в завесе пара и бликов огней, и внутренний зверь Марибора рычал от голода. А когда он следовал за ней по тёмному переходу, ловя и вбирая её запах слаще сурьи, от которого голова дурела, как мог, сдерживал себя, чтобы не кинуться на свою добычу. И меньше всего это было возможно, когда Зарислава пролила воду на себя, и мокрое платье облепило изгибы её тела, от вида которого всё воспламенилось внутри. Ледяная мёртвая вода в его крови мгновенно закипала. Марибор почувствовал, как от таких помыслов в паху нарастает напряжение, ноюще потянуло, едва ли не до беспомощного стона.

Невыносимо! Что может эта девица сотворить с ним одним лишь своим видом! Пробудила в нём охотника, разожгла костёр желания и возбуждения. Терпеть это он бессилен. И нужно что-то с этим делать…

Проходя через княжескую трапезную, Марибор заприметил девичьи фигурки, гибкие и подвижные – челядинки, что ловко прибирали стол. При виде воина они затихли.

Из женщин в крепости были только холопки, и те немногочисленны, стряпухи да швеи. Марибор, поравнявшись с одной из девиц, Доляной, обхватил её поперёк пояса, прижал к себе. Та, засмеявшись тихо, завилась в объятиях, пытаясь высвободиться, и только дразнила сдавить сильнее. На лице другой читалось одно – почему он выбрал не её?

У Доляны была русая с рыжиной коса, длиннее и гуще, чем у Щедры, к тому же дивно обрамляли завитки волос румяное её лицо, на котором искрились большие, серые, как железо, глаза. А ещё Доляна соблазняла своими плавными и мягкими формами.

Опустив её на пол, Марибор негромко сказал:

– Ступай за мной.

Последовав за ним, Доляна бросила короткий взгляд на Щедру, оставляя её в глубокой досаде.

Доляна едва поспевала, почти бежала за Марибором, безропотно повинуясь ему, румянясь на ходу, что пирог в печи. В его постели холопка до появления в Волдаре Вагнары бывала иногда. Когда же появилась Сарьярьская княжинка, Доляна поначалу ревновала до позеленения и долгое время обижалась.

Ещё немного, и она забудет о том окончательно…

Марибор завёл её в опочивальню, прикрыв дверь, оглядывая девицу голодно и хищно с ног до головы, дёрнул тесьму на штанах, высвобождая затверделую плоть, и, подхватив девку, опрокинул её на постель. Та смотрела на него во все глаза в недоумении. Он повернул её набок, задрав подол рубахи до поясницы, оголив её белые бёдра и мягкие места.

– Как же Ваг…– проронила челядинка, но не договорила.

Подхватив её под колено одной рукой, придвинув к себе ближе, Марибор резко проник в неё, заполняя её всю. Доляна только вскрикнула. Закрыв глаза, Марибор жёстко врезался в податливое, что тесто, тело. Лишённый самообладания, врывался грубо и исступлённо, жадно сминая богатую с розовыми сосками грудь девки. Доляна только трепетно ахала и вскрикивала, выгибаясь луком, и более уже не смогла произнести ни слова. Он неистово имел её много раз, до самой зари, изливаясь горячим вулканом, имел всю оставшеюся ночь, покуда не насытился вдоволь, покуда не утихло бушующее пламя внутри него, и не остыла кровь, а образ Зариславы не начал таять в предутреннем тумане, погружая Марибора в холодное море, где не было ничего, а лишь тишина.

Измотанная и взмокшая Доляна раскинулась в изнеможении подле него. Завитки на её висках теперь стали мокрые и прилипали к щекам, а рубаха холопки валялась где-то на полу.

Сновидение, что пришло к нему в эту короткую ночь, всколыхнуло память, вынудило вновь пережить боль, что поднялась на поверхность сознания со дна мёртвой воды, наполнявшей сердце Марибора. Утягивало всё глубже, пока не заискрился белый свет. Он понял, где очутился…

Касаясь могучих заледенелых стволов, он различил в глубине чащобы огонь. Воспоминание заполыхало жаром, как та самая крада, что возожгли на прогалине люди с чёрными, как угли, глазами. Над заснеженным лесом в серое, плотно набитое облаками небо, поднимался столб чёрного дыма, вселял тревогу, и холод мгновенно расползся по телу. Пред глазами мелькали всполохи огня. Марибора пронизал дикий страх, а затем он услышал крики Ведицы и лившиеся из уст волхва Творимира проклятия. Они сливались с хриплыми выкриками голодных воронов, что слетелись поживиться добычей. Запах дыма и палёной кожи забил горло, Марибора вывернуло наизнанку. Чёрная гарь, что летела от костра, оседала на снежный покров, марала белоснежный наст, а жар костра растоплял по кругу лёд на прогалине. Множество сапог превращали его в грязь. Марибор порывался броситься к краде, растолкать тех, кто свершал столь жестокую расправу, порывался позвать мать, но сидел в укрытии и зажимал себе рот, видя, как уже целиком огонь поглотил жертвы. Он не в силах был подняться. Хотя должен был. Он слишком слаб и юн.

Слыша затихающие женские крики на краде, которые разрывали морозный воздух, Марибор трясся, его била дрожь. Плотно зажав уши ладонями, он отвернулся, прислонившись к дереву, наблюдал, как медленно падают редкие снежинки на кожу его рук, оставляя мокрые дрожащие капли… А внутри разрасталась огромная пропасть, будто раскрывалась пасть гигантского змея, того самого, из Навь-реки, которым в отрочестве пугал Творимир. А теперь Марибор падал в его холодную утробу, что угрожало его душе кануть в небытие, исчезнуть навеки, навсегда. Оцепеневший от страха Марибор отчаянно пытался ухватиться за жизнь, прозреть, вынырнуть из забвения, но пришло всеобъемлющее чувство боли. Его быстро сменило невыносимое, жуткое до глубины чувство утраты. Мука превращалась в боль телесную, и тогда Марибор закричал, но колючий ком встал в горле, не позволив проронить ни звука.

Вздрогнув, Марибор проснулся. Холодный пот выступил на лице, груди и ладонях, тело сковало онемение, а сердце бешено колотилось, намереваясь выпрыгнуть наружу. Не сразу понял, что находится у себя в опочивальне, и ему ничего не угрожает. В тусклом рассвете он покосился в сторону, различив в углу холодную сталь меча, будто только в нём было его спасение – успокоился, и закрыл глаза, пытаясь дышать как можно ровнее.

Он лежал один. Челядинка прекрасно знала, что Марибор не любит заставать поутру её рядом с собой, а потому, чтобы не гневить княжича, покинула его постель до зари. Запах её тела и человеческое тепло всё ещё витали в воздухе, давая Марибору осознать, что он находится в Яви. Успокоился совсем. Вдыхал редко и глубоко, чувствуя на коже прохладный воздух, что залетал в раскрытые ставни.

Там, в зимнем лесу, его не должно было быть… В тайне по княжескому указу наёмники схватили Ведицу и Творимира, скрутили и увезли далеко в чащобу и там сожгли. Марибор случайно узнал о том. И по следу нагнал душегубов, что вели пленённых в лес. Они судили их, не оговорив это с народом, старейшинами и жрецами, против воли Богов. И об этом никто не знал до сих пор. Потому о Мариборе народ придумывал разные истории – кто его настоящая мать и куда она делась. И он никогда не говорил о том, что знает и видел собственными глазами, ни с кем. Разве только ведала колдунья Чародуша, что и стала его покровительницей. Она нашла его в лесу полуживого и замёрзшего. Приветила у себя в избе и выходила. Благодаря её защите княжнам не удалось более навредить Марибору. Больше никому не удалось.

Марибор сел, спустив ноги на прохладный пол, потёр лицо, смахнув остатки проклятого сна. Быстро пришёл в себя. Он ещё должен успеть навестить старуху, а потому поторопился.

Собравшись, вышел во двор, где, оседлав лошадь, отправился прямиком через ворота в лес, сквозь стелящийся по берегу серебристый туман. Купало Светлый медленно возносился над лесом, и вода Тавры искрилась золотыми отблесками так же, как искрятся волосы Зариславы…

Углубившись во влажную, покрытую серебряной росой рощу, Марибор остановился у тихой излучины, поросшей изумрудной травой и камышом. Скинув одежду, с разбегу бросился в ледяную воду, разбрызгивая жидкое золото по сторонам. От холода поначалу перехватило дыхание, свело грудь и живот. Но когда он потерял песчаное дно, то окреп и поплыл к середине. Месяц кресень после Купалы выдался жарким, но ночи к утру были слишком холодны для омовений. Вдоволь наплававшись, Марибор вернулся на сушу. Облачился в сухую одежду, чувствуя, как силы приливают к горящему телу и мышцам. Голова прояснилась, забылся скверный сон, и он с лёгкостью продолжил путь, всё дальше ускользая от Волдара.

Изба Чародуши стояла в еловых зарослях под замшелыми разлапистыми ветвями старых сосен. С виду строение маленькое, чтобы вместить в себя семью, и явно рассчитанное на одного хозяина, с покосившимся порогом, небольшим оконцем, затянутым бычьим пузырём. На крыше проросли лесные грибы. Границу избы охраняли такие же старые растрескавшиеся и иссохшие на солнце Чуры у ворот, на частоколах воздеты на длинные шесты побелевшие черепа коз и волов, предвещая путнику, что место здесь гиблое, живому человеку опасно соваться сюда.

Чародуша – одна из колдуний, оставшихся жить вблизи Волдара. О ней народ слыхивал, да побаивался идти за помощью, потому как считали, что водится старуха с тёмными духами, нежитью болотной, сама перекидывается в зверей разных. Да и попасть к ней не так просто обычному человеку, тропки к ней заговорённые, зверем лесным оберегаемые, кого попало, не пропустят. Марибор не знал, сколько веков старухе, сколько поколений Волдара повидала она в своей жизни, и Чародуша никогда не рассказывала о том. Иногда она надолго уходила в лес, пропадала, целую осень, а то и зиму скитаясь в дремучей глуши. Но и об этом он не выспрашивал её.

Ныне старуха находилась в своём чертоге, потому как дверь была распахнута.

Марибор, оставив лошадь у частокола, прошёл по заросшей тропке к порогу. Из тёмного дверного проёма веяло холодом и сырой плесенью, но Марибор знал, что это был обман, морок, чтобы отпугнуть непрошенных гостей. Заглянув внутрь, он оказался вовсе не в тёмном чулане с запахом гнилой листвы, а в просторной светлой горнице. В окошко бился солнечный свет, заливая помещение теплом. И это было настоящее колдовство, потому как снаружи изба углублена во мрак древесных крон. И Марибор никак не мог уразуметь, как выходило такое у Чародуши, будто она тянула солнце в свою избу. На печке томились каши, пахло крупой и маслом, в углу под полкой-божницей веретено и кудели овечьей и козьей шерсти.

Послышались шаги из пристроенной хозяйской клети. На порог вышла седовласая женщина в набелённом переднике с полным лукошком зерна в руках. Увидела гостя, и зелёно-серые глаза её потеплели, а морщинистые губы растянулись в едва приметной улыбке.

– Пришёл, – протянула она напевным голосом. – Проходи. Я ждала тебя.

Марибор прошёл вглубь, но присаживаться на скамью не стал.

Чародуша поставила лукошко на стол, окинула Марибора любопытным взглядом.

– Редко ныне ты забредаешь ко мне. Али что случилось?

Марибор различил в её речи издёвку.

– Зачем спрашиваешь, если сама уже всё знаешь? – нахмурился он.

– Верно, – Чародуша села на скамью, придвинула к себе чашу с водой, взяла горсть зерна, бросила в воду, поболтала. – Знамо мне уже всё. Хотелось потолковать с тобой по-людски. Давно речи со смертными не вела, всё с духами да с Богами.

Марибор отвёл глаза и всё же присел за стол.

– Ведомо уже, что замысел твой не удался, – поспешила упредить Чародуша. – Вагнару ты отпустил, и в том поторопился. Не жалко девку? Отдал на растерзание стервятникам.

– Заслужила, – буркнул он. Верно не об этом приехал говорить с колдуньей.

– Крепкие травы её, что собирала она с мёртвой земли, завели княжича в Навьи чертоги. Для тебя всё же она старалась. Только теперь зла на тебя. А обида женская, она многое может сотворить. Глядишь, и станет ведьмой. Вредить начнёт, со злом сговариваться. Родам людским наговоры насылать.

Марибор хмуро поглядел на Чародушу, вспоминая тот миг, когда видел Вагнару последний раз.

– Живая осталась, вот пусть и радуется.

Чародуша только головой седой потрясла. Не стала спорить, знала, что бессмысленно это.

– Знать за советом пришёл? Скажу одно только – задумка твоя плоха, принесёт тебе стенания одни. Насильно мил не будешь, – сказала Чародуша, пронизав Марибора твёрдым взглядом.

Значит, поняла старуха, с чем пришёл он.

– И что же мне делать? – процедил Марибор сквозь зубы, пересиливая себя: тесно сделалось от того, что старуха видит все его помыслы, порывы и желания. Так и не привык за много лет к этому.

– Отпустить и ждать, – спокойно ответила она.

Марибор сверкнул колючим взглядом.

– Нет.

Колдунья, выдержав взгляд Марибора, разлепила губы.

– Хорошо, – вымолвила, опуская взгляд на воду. – Вот и появилась краса, дева с золотыми волосами, – посмеялась одними глазами, но тут же нахмурила рыжеватые с проседью брови.

– Не нужно было тебе якшаться со степняками, знаться с врагами, горе ты получишь от них. Боги не простят такого. И следы степняков духу земли нашей отвратны. Гнать бы их надо отсель подальше.

Марибор и сам это прекрасно знал. Но пока сделать того не мог. Оскаба ему ещё нужен.

– Ты всё ещё жаждешь смерти княжича? – вдруг спросила она.

– Он уже не княжич, а князь Волдара. И Зарислава его вытягивает из Нави.

– Поэтому ты решил привезти её сюда, – заявила старуха, отрывая от глади воды взор, и прямо посмотрела на Марибора.

– С тобой она будет под защитой.

– А ты довершишь то, в чём поклялся.

– Да…

– Вода показывает, что девка твоя ялыньская дала обещание перед Богиней Славуньей, ежели не поставит князя на ноги, пойдёт за Дивия.

От слов Чародуши в ушах Марибора зазвенело. Казалось, не сразу, он расслышал её.

– Дивий – сын пахаря из Ялыни, он суженый её, – разъяснила старуха, не выпуская из-под своего пристального взгляда Марибора.

– Тогда сделай так, чтобы она была моей, – привстал Марибор, упираясь кулаками в стол, что тот со стоном скрипнул.

– И зачем тебе мёртвая любовь? Что она даст тебе, для твоей души? Да и тебе бы пора научиться любить.

Марибор опустился обратно на лавку, чувствуя себя загнанным зверем.

– Она же говорила мне, что не хочет замуж…

– И что у Богов на неё есть свои замыслы, – подхватила старуха.

Марибору разговор нравился всё меньше. Лучше бы не спрашивал, не вызнавал совета, а делал, как и задумал. А теперь что же получается, и суженый у неё есть, и Богам она нужна?

– А что за назначение? – сузил он глаза, чувствуя, как гнев с новой силой содрогнулся внутри.

– Стать жрицей Матери-Сва. Потому как силой она обладает немалой, что дана ей от Ярилы Светлого и Велеса. А коли девственность свою потеряет, то сила её уйдёт. Вот и хранит свою чистоту, бережёт. Потому и отказала тебе.

Марибор сжал до хруста кулаки.

"Стать жрицей…"

– Ты же говорила, что она предназначена мне Богами, – вскинул он взгляд на колдунью.

– Верно, говорила, но для начала тебе нужно простить тех, кто причинил тебе боль. Забыть своё горе. Об этом я тебе сказывала много раз.

– Нет. Я обещал и исполню то.

– Будешь мстить дальше… – разочарованно промолвила колдунья, утверждая, глядя на воду.

Марибор поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Чародуша вздохнула, ссыпав всё оставшееся зерно в воду, промолвила:

– Только знай, силой ты ничего не добьёшься. Загубишь себя.