Зарислава, въехав во двор первой, не стала дожидаться, когда кто-то соизволит помочь слезть с седла, достаточно было одного раза. Спрыгнув наземь, не оглядываясь, направилась к высокому крыльцу терема. Солнце обливало золотым светом верхушки бревенчатых веж хоромин. По двору сонно бродила челядь, готовясь к дневному труду. В воздухе витал запах дыма и железа – очаги кузней давно пробуждены. Кроме скрипа колодезных журавлей, Зарислава и не услышала более никаких звуков, да и посад, не спешил встречать Пресветлого Бога Купалу. Странно это показалось, но, тут же вспомнив, что люди здешние больше поклоняются ночи, нежели солнцу, более не удивлялась.

Зарислава, приподняв подол платья, ступила на порог деревянной лестницы, поднявшись глубже в тень, остановилась, наблюдая за воинами. Марибор переговаривал о чём-то с кметями возле конюшен. Внешне сын Славера выглядел безмятежно, слегка расставлены сильные ноги, твёрдые мышцы плеч, обтянутые тёмным под цвет травы кафтаном, играли при движениях. Его жесты, уверенные, плавные, и вместе с тем чёткие, лишь говорили о его умении держать себя, ловко и знающе владеть своим телом вопреки тому, что происходит у этого человека на душе, даже если там настоящая разрушительной силы буря.

Зариславе в полной мере пришлось это испытать, увидев губительный мрак в глазах княжича, дно которых было темнее самых глубоких озёр, она даже на мгновение усомнилась, в своём ли уме княжич. По плечам прокатилась холодная зябь, и травница невольно коснулась пальцами горячих губ. Внутри всё ещё клубилось волнение, пальцы подрагивали. В мыслях яркими вспышками проносились мгновения близости, заставляющие Зариславу вновь и вновь испытывать и холод, и жар. Не успела подняться в седло, как Марибор сильно дёрнул её назад. Только успела увидеть, как сверкнули его глаза холодными льдинами. Ещё миг, и Зарислава потеряла дыхание, чувствуя требовательные губы Марибора. Мир вокруг исчез, канул в зыбучие топи. Он целовал неудержимо, долго, так, что от нахлынувших чувств занемело под сердцем, заклокотала в ушах кровь, а ноги подогнулись, не в силах выдержать накатывающего желания – тело само отзывалась на прикосновения княжича.

Жар плеснул к лицу, она дёрнула подбородком, сбрасывая наваждение, прикусила с досадой губы, на которых всё ещё ощущалось жгучее касание настойчивых губ Марибора.

Неправильно это всё! Казалось, нужно проучить княжича, высказать, выплеснуть негодование да сей же миг уходить. Но, нет. Зарислава не сделала и шагу, так и приросла ногами к полу, откровенно оглядывая Марибора из своего укрытия, не способная отвести глаз, впервые не устыдившись и своих чувств. Желание опять оказаться в его крепких, пылких объятиях вспыхнуло с новой силой. А ведь княжичу ничего не стоило овладеть ей в лесу. Пребран, будь на месте Марибора, так бы и поступил. Но не он.

«Ты нужна мне целиком. Нужна сердцем и душой», – вспомнила Зарислава давешние слова Марибора.

Облизала искусанные губы. После того, что поведала ей колдунья Чародуша, бежать бы ей без оглядки подальше от проклятого! Вспомнив о Славере и Ведице, о тайном их союзе, помрачнела. Безысходность взяла за горло, душила. Зарислава чувствовала себя почему-то обманутой. Из слов колдуньи она поняла, что Марибор живёт местью и от неё не откажется, даже если сама земля разверзнется под ногами.

За время пути княжич уже более не разговаривал с ней, не приближался, хоть иногда и ловила его прохладный взгляд на себе.

Недоля соткала ему горькую судьбу. Отомстит, чтобы взойти на своё место по справедливости, иначе не обретёт он покоя. И как разрешить это, Зарислава не имела никакого представления. На что надеялась Чародуша, посвящая её в жизнь княжичей? Что она может сделать? Как отвести беду? Зарислава приходила в растерянность. Примирить чувства Марибора казалось невозможным. И всё должна решить чья-то смерть, если не будет принесена жертва. Хотя Чародуша заверила, что и княжича ожидает та же участь. Исход, как ни больно принимать, один – гибель рода. Если Марибор и остынет, то чувство долга перед самим собой разрушит его.

– Явилась, приблуда.

Зарислава даже вздрогнула, не столько от неожиданности, сколько от бесстыдства и наглости слов Верны.

– Опять пялишься на мужиков? Или будешь по-прежнему строить из себя скромницу? – прошипела девка.

Зарислава в растерянности так и остолбенела. Прошло всего лишь два дня с тех пор, как покинула стены Волдара. Верна изменилась. Тёмные волосы были небрежно заплетены в косу без всяких украшений, карие, яркие с багровым отливом глаза потускнели и остекленели, лицо сильно исхудало, заострились скулы, кожа посерела, губы обесцветились и под глазами залегли тени. Видать, измучилась по Пребрану. Лицо Верны исказилось.

– Он меня бросил, – губы челядинки задрожали, и казалось, что прямо тут и разрыдается, но в следующий миг, гордо вскинув острый подбородок, она спесиво поглядела на травницу. – Это всё из-за тебя. Ты в этом виновата. И чего пришла? Нагулялась? Задрала подол для Марибора?

Зариславу будто в холодный омут окунули. Она не помнила, в какой миг оказалась лицом к лицу с Верной, пригвоздив её взглядом, прошептала:

– Думай, о чём говоришь. Я упреждала, что княжич не любит тебя, рано или поздно бросил бы, попадись ему другая, посговорчивей девица, да краше. Опостылела ты ему, вот и всё, – сколь бы не силилась оставаться спокойной, Зарислава ощущала, как грудь распирает от возмущения и глубокой обиды.

Верна брезгливо оглядела травницу и поскрежетала зубами.

– Берегись. Вот Марибор узнает, что ты хвостом вертишь, по нраву ли станешь тогда?

Зариславу словно по лицу хлестнули, задохнулась, напряглась, как если бы в грозу под открытым небом стояла, и молния вот-вот пронзит её. Верна же вперилась в травницу с враждой.

– Знать сильно тебе обидно, что не на тебя заглядываются, а тут сразу двое молодцев да не по твою душу? – ответила уже не так добро Зарислава.

Раньше, когда наблюдала ссоры ялынских девок из-за женихов, веселила такая причуда – бабьи склоки всегда дуростью казались девичьей. Но теперь и не до смеха – оскорбления, пущенные из уст Верны, противно царапали сердце, оставляя горький осадок.

Верна выпрямилась, свысока поглядела на травницу.

– И правду говоришь, было бы из-за кого, а то же нищенка безродная, – выпустила ядовитые слова Верна.

– Всё лучше, чем подстилкой быть, о которую и не совестно ноги вытереть, – не поскупилась Зарислава с ответом.

– Ну ты и…

– Верна!

Голос, сотрясший воздух, заставил мгновенно разойтись устремлённые друг в друга враждебные взгляды. Радмила строго оглядела челядинку. Та потупила взор, отступила от Зариславы на шаг, побледнев до зелени. Как бы ни кичилась девка, а служит хозяевам и знает наперёд: разгневает – получит кнута на спину в лучшем случае, в худшем же – прогонят вон. Такова горемычная участь, которую самовольно девка выбрала.

– Я всё слышала. Ты что себе позволяешь? А?

Верна молчала, будто в рот воды набрала. Зариславе стало тесно внутри, уж очень не желалось слушать, как отчитывает челядинку княжна. Стало даже немного жаль поруганную и растоптанную Верну. Уж как берегла свою любовь, а всё зря.

– Как только вернёмся в Доловск, я разберусь с тобой, а сейчас ступай ко мне в опочивальню. Вещи в дорогу собирай, – стальным голосом отчеканила Радмила.

Верна кротко кивнула, упёрлась взглядом в пол и тут же посмотрела исподлобья на Зариславу. В глазах челядинки смешались бурей и укор, и ненависть, и обида. Теперь враги лютые.

– Ну, чего стоишь, ступай! – прикрикнула княжна.

Вздрогнув, Верна юркнула в проём двери, а вскоре и топот стих. Радмила, проводив её хмурым взглядом, проговорила задумчиво, успокаиваясь:

– Как вернёмся в Доловск, распрощаюсь с ней.

– Она просто в горячке наговорила… – вступилась было Зарислава.

– Не защищай её, – отрезала Радмила. – В этом, конечно, братец виноват. И себя ты в том не вини. Верна у меня уже больше года, довольно. До неё, знаешь, сколько сменила слуг? А всё из-за этого паскудника Пребрана. Хорошо, что Благиня выручает.

Зарислава опустила глаза, вспомнив, как Пребран добрался и до неё, поймал. Она поёжилась.

Вдохнув глубоко, Радмила широко улыбнулась, глаза её прояснились, будто вспомнила о чём-то более важном, нежели разговоры о слугах.

– Заставила ты меня переживать. Как же так вышло? Покинула меня, не сказав и слова. Благо, Марибор вызвался искать. Я уж думала, не украл ли тебя кто, мою спасительницу.

– Прости, что задержала. И Княгине Ведогоре принесу извинения.

– Не нужно, право. Главное, что с тобой всё хорошо, – всколыхнулась княжна.

Радмила выглядела ещё краше и счастливей. Серые глаза под соболиными бровями так и искрились, здоровый румянец на щеках делал лицо почти детским. Но если внимательней приглядеться, княжна приосанилась, и во всех движениях выказывала плавность и гибкость, напоминала свою мать, Ведогору. Быстро же меняет девушку женская понёва накануне венчания. Боги благоволят Радмиле, она вернётся сюда и станет полноправной хозяйкой Волдара.

– А вот и пропажа явилась! – Пребран появился в дверях неожиданно.

Зарислава не успела опомниться, как в два шага он оказался рядом. Глаза его хитро сузились и застыли на травнице. Видимо, так легко он не отстанет.

От настырных серых глаз Зарислава готова была сквозь землю провалиться, меньше всего хотелось встречаться с Доловским княжичем. Особенно после разногласия с Верной. И как не совестно! Но конечно, об этом она не могла сказать, равно как и сбежать сей миг.

– Не докучай. Зарислава с дороги, устала, – одёрнула брата Радмила, настораживаясь.

Пребран только улыбнулся как-то нехорошо. Зарислава отвела взгляд, и тут же за спиной послышались шаги с лестницы. Статная и мужественная фигура на миг заслонила утренний свет. Ступив за порог, Марибор с головы до ног оглядел травницу, а затем Доловского княжича.

В этот миг Зарислава пожалела, что позволила Пребрану стоять так близко к ней. Глаза Марибора заполнились мраком. Травница никогда и не знала, что можно вот так сразить человека, не пошевелив и пальцем. Воздух будто потяжелел и давил на уши и плечи. Краем глаза она видела, как напряжённо дёрнулся кадык Пребрана. Не вымолвив и слова, Волдаровский княжич направился вглубь терема.

Побелевшая Радмила искоса глянула на брата. Тот хоть и пытался остаться невозмутимым, дерзкая улыбка всё же стёрлась с его лица, а в глазах застыло слепое чувство страха.

– Мне нужно идти, – растерянно проронила Зарислава и поспешила прочь, в свою клеть.

Остановить её никто не попытался, и травница благополучно добралась до своего нового жилища. Опустевшая без хозяйки клетушка казалась необжитой и заброшенной, холодной и чужой. Бросившись к постели, Зарислава выудила оберег, стиснув в ладонях, прижала к груди. Сразу стало немного легче и тише, тревога начало спадать.

– Дедко, когда же это закончится? Станет ли всё как прежде?

Деревянные глаза старца смотрели незыблемо укоризненно. И пойми тут, о чём хочет сказать заступник? То ли ругает, что натворила дел постыдных, то ли наказывает потерпеть малость. Зарислава так и не поняла.

Весь оставшийся день она ходила как в воду опущенная. К вечеру челядь натопила бани, справила еду. Зарислава смогла, наконец, вымыть волосы, всё ещё пахнущие лесом, до красноты натёрлась щёлоком. Надышавшись паром, облачилась в чистое платье: вещи Радмила приказала слугам выстирать, пока отсутствовала травница. Зарислава вернулась в клеть. За этот короткий день она больше не сталкивалась с Марибором. Зато Пребран будто следил за ней, по пятам ходил, улыбался, но приблизиться так и не осмелился – видать лихо пронял взгляд Марибора. Однако примириться не смог с поражением, набалован был родительской заботой, всё с рук сходило, всё получать привык. Не знает, дурень, что с огнём играет.

Готовясь к отдыху, по обычаю Зарислава вышла из клети, чтобы набрать на ночь воды свежей, но случайно услышала разговор холопок.

– Окрутила княжичей, то с одним, то с другим тешится. Так и Князя Данияра у невесты новоявленной уведёт, чтоб её Лихо покарал! – говорила та самая пышногрудая девица.

Зарислава припомнила её имя, Верна проболталась как-то, что Доляной её звать. А другую собеседницу – Щедрой. Их Зарислава хорошо запомнила и в лицо, благо немногочисленна женская прислуга тут.

– И куда княжна смотрит? Да и Княгиня Ведогора за дочь не волнуется, как будто эта околдовала их. Отогнали бы прочь ведьму. Недаром старейшины косо на неё смотрят.

– А что взять-то с неё, глядеть не на что! Тощая, как щепка, разве что из ценности – коса белёсая, да глаза только одни вытаращит и строит из себя невинную особу, тьфу! – возмутилась долговязая Щедра.

– Погубить только хочет княжичей, свести. Ладно бы сила равна была, а то ж княжич Марибор прихлопнет Пребрана, как комара, и бровью не поведёт.

– Не станет Марибор из-за неё руки марать. Нужна она больно ему, – фыркнула Доляна.

– Да он же смотрит на неё, как зверь, была бы воля, так бы и съел.

– Потому, что хвостом больно вёртко крутит, а как попользует он её, так и бросит. Переспит разок, вся спесь и сойдёт. Не любит он её, коли запала бы в душу, меня бы в постель свою не укладывал.

– Вот беспутная девка! – всколыхнулась Щедра. – Хоть бы постыдилась о таком говорить!

– Ладно тебе, говорю, что есть. Как и Вагнару, поимеет и выкинет.

Продолжение перебранки Зарислава не стала слушать. Злые сплетни. Всё же Верна исполнила своё обещание. Не поскупилась, полила грязью. А может, и не причём тут челядинка. Как же не быть кривотолкам, коли девица одна, без присмотра да без мужа.

Зарислава не помнила, как выбежала из терема на задворки, проскочила лестничный пролёт, оказалась на узкой длинной смотровой площадке, благо не было никого из кметей. Напряжённо вцепилась в брусья: пальцы так и закостенели, побелев. На небо было невыносимо глядеть, окрашенный в цвет крови закат предвещал ветер. От его вида только пуще разлилось в душе мятежное предчувствие.

В голове так и крутились слова Доляны.

«… говорю, что есть. Как и Вагнару, поимеет и выкинет».

Что же выходит, Вагнара не только Данияра окрутила, но и с Марибором… Зарислава стиснула руки в кулаки, вновь и вновь думая об этом, но потом внезапно вспомнила историю, которую Радмила поведала ей ещё накануне отъезда в Волдар. Вагнара покинула Сарьярь и каким-то образом оказалась в плену у степняков. Её вызволили, и в то же время князь Горислав был сражён стрелой.

Похолодев, Зарислава сощурилась, глядя на пышущий ярким светом небосвод. Марибор был с Вагнарой в заговоре. Тяжёлым камнем встал в горле ком. Горько. Выходит, она разрушала все замыслы не только Марибора, но и сарьярьской княженки. А что, если Марибор лишь желал отослать её подальше? Зарислава дёрнула головой, раскидав по спине тяжёлые, ещё влажные волосы. Если бы желал, для этого имелось много путей, которыми Марибор так и не воспользовался.

«Мать Славунья, что же делать?»

Огненное полотно неба всё больше опаляло малиново-холодными всполохами стены города, обливая сердце Зариславы щемящей болью. Оторваться от горизонта было невыносимо, так же как невозможно свернуть с пути, по которому Зарислава уже давно ступает. И ответом ей была тишина.

***

Доловск встречал вернувшихся княжон всем скопом. Вышел к жениху и невесте князь Вячеслав, принимая гостей со всеми почестями: с хлебом и солью, сетуя на то, как же долго пробыли в соседних землях, на что Радмила улыбалась, поглядывая озорно на Князя Данияра.

На Зариславу же накатила острая тоска. Впрочем, она рада была, что вернулась в Доловск, ей нравилось здесь, и дико тянуло на родину, ведь деревня Ялынь стала намного ближе. Среди толпы заприметила и Благиню, а с ней и Селяну с Рогнедой. К ним-то Зарислава и поспешила, понимая, как соскучилась по добродушной старшухе. Теперь Радмиле станет не до травницы, ей предстоит долгая подготовка к венчанию, в которой тайные обряды, посиделки, долгий вечер с плакальщицами, матушками-сказительницами. Жениху же следует в ночь принести требы на капище, поклониться пращурам и роду невесты, ближе познакомиться с новыми родственниками.

Девки, обступив Зариславу, засыпали вопросами, перетягивая каждая на себя, что голова закружилась – с дороги валилась с ног от усталости.

– Да оставьте вы бедную девицу! Ещё весь вечер впереди, наговоритесь, – вступилась дородная Благиня.

Зарислава, встрепенувшись, невольно оглянулась на всадников. Среди кметей взгляд жадно вырвал темноволосую голову Марибора. С того времени, как они были вместе у Чародуши, княжич так и не заговаривал с ней, не искал встреч, казалось, избегал, а когда и приходилось сталкиваться, даже не глядел в её сторону. Поначалу Зарислава смирилась с тем, но потом досада и злость всё больше завладевали её сердцем. Никак не могла взять в толк, что у него на уме. Марибор, признавшись в своей тяге к ней, теперь жестоко отталкивал. И Зарислава только гадала, чем заслужила такое отчуждение и равнодушие.

«Радовалась бы. Получила, чего хотела».

Стиснув до боли кулаки, Зарислава отвернулась.

– Что же ты, милая, исхудала-то так? Пойдём, детка, я тебя покормлю, – ласково пригласила женщина.

Девки увели её прочь со двора в женскую половину терема. Весь вечер не отходили, мучили допросами. У Зариславы уж и язык заболел рассказывать о Волдаре. Вроде ничего особого и не случилось с ней, и вещать, казалось, и не о чем, а нет! Нашлась с воспоминаниями: поведала и про святилище Чернобога и Марёны, и про охоту в грозу, и про страшных птиц беркутов, опуская при этом самое важное, о Наволоде слово сказала, и ещё много чего вспомнила Зарислава в этот долгий вечер. Говорила, но думала совершенно о другом…

День венчания настал слишком скоро. Казалось, только глаза сомкнула, а уже пора подниматься. Не успела Зарислава разлепить ресницы, как девки накинулись на неё, теребя за плечи, дёргая прядки волос, лишь бы та поспешила подняться, будто не Радмила выходит замуж, а Зарислава, которая, чего лихо, проспит венчание.

– Просыпайся уже! Без тебя уйдём, так и знай! – затеребила плечо травницы стряпуха Селяна. – Ныне терем – полная чаша. Столько гостей, – лепетала она взволнованно.

Зарислава повернулась на бок. Всё же дальний путь, проведённый в седле, сказывался, отдохнуть она не успела, как, впрочем, и выспаться. Ко всему тело ныло, колени ломило от боли. Как же трудно, наверное, приходится Радмиле? Наверняка и глаз не сомкнула. Хотя сама же настояла на скором венчании, не желая обождать немного. Но её можно понять – столько терпела.

Тяжело оторвав голову от подушки, Зарислава упёрлась взглядом в пустую лавку, принадлежащую Верне. Теперь она была полностью голой: ни одеяла даже грубого из рогоза, ни тюфяка. Верна так и не явилась ночевать на своё место, и одним Богам известно, пребывала ли она всю бессонную ночь с княжной или уже на полпути к родным краям? Зарислава села, опустив ноги на пол.

– Поторопись, – окликнула Рогнеда. – Я тебе и воды натаскала уже, – пыхтела она над травницей с ковшом в руках.

Сами они были уже наряженные, будто на торжок собрались. Венчание праздником великим считалось и для людей подневольных, а те только и рады погулять на пирах во славу. А уж на княжеских пиршествах редко удавалось побывать им в жизни. Зарислава лениво потянулась за рубахой, откидывая за спину спутанные за ночь волосы. Вот она бы осталась в клети. Зарислава поняла, что не желает выходить отсюда. Тишины и покоя требует душа. Общее людское празднество в тягость стало. Так же медленно она облачилась, умылась, отёрлась рушником.

Девки, наблюдая за ней, только и дивились.

– Ты чего такая хмурая? Не захворала ли? – подступила старшая Селяна, ласково обхватывая Зариславу за плечи.

– Верна не приходила? – справилась травница о челядинке, пропуская вопрос.

– Не было ни вечером, ни ночью. И не будет. Радмила прогнала её, – моргнула девка печально.

Внутри так всё и ухнуло. Скверно стало, ощутимо колола вина. Если бы не пререкалась с челядинкой, разводя ссору прямо на пороге, может, всё и обошлось бы, и Верна жила бы себе тихо, радуюсь малому. Плотно сжимая губы, Зарислава расчесала и заплела косу, думая о том, куда теперь подалась Верна.

– Тебя никак подменили? – удивлённо спросила Рогнеда. – Косы-то не плела раньше.

Зарислава только плечами пожала, а сама вспомнила предупреждение Верны. Наученная теперь не расплёскивать свою женскую силу напрасно. А то ж вон один так и прицепился, как банный лист. Зарислава в мыслях помолилась, чтобы Боги уберегли её нынче от Пребрана. Подпоясалась и вместе с холопками спустилась на хозяйский двор.

Солнце так и ослепило, пахнуло с улицы сухостью и духотой – день обещал быть жарким. Всюду горели костры, бегала прислуга, суетясь и подготавливаясь к долгому дню. Селяне тут же нашлась работа. Оставшись с Рогнедой, Зарислава прошла ворота и оказалась на другом обширном княжеском дворе, на котором уже по всему периметру были расставлены массивные дубовые столы, развешаны повсюду венки и ленты, расстелены шкуры на лавках, завешены стены щитами дружинников. На алтаре родовых величественных Чуров возложены были требы, поднимались языки пламени на краде, и дым окутывал древних Богов – Сварога и мать Славу. И в Ялыни случались свадьбы, но такого размаха Зарислава ещё никогда не видела. Главные ворота были ныне открыты, и люди один за другим тянулись на капище к алтарю, в руках держа дары для Богов и молодым. Въезжали и всадники, гости из соседних княжеств, многие из них были родственниками Князя Вячеслава.

– Это ты травница?

Перед Зариславой возникла девушка невеликого росточка, с огненной косой и алым очельем, стягивающим её лоб. Карие с золотистой искрой глаза глядели в упор.

– Она, а тебе на что? – ответила за травницу Рогнеда.

– Идём за мной, княжна Радмила тебя кличет, к себе требует, – отчеканила девка, не удостоив Рогнеду взглядом, и, развернувшись, пошла прочь, к высокому крыльцу княжьего терема.

Зарислава, пожав плечами, оставила рукодельницу и поспешила за рыжеволосой челядинкой, а у самой сердце сжималось от нехорошего предчувствия. С чего она понадобилась так срочно княжне? Случилось ли что плохое? И огневицы все истратила. Добыть их можно, но придётся за город идти, искать места сильные, луга с травой густой, сочной, на это время нужно, а мест окрест Доловска Зарислава не знает. Трудно найти поляны, где дорожек хоженых не водится. После Купаловой ночи тяжело сыскать огневицы, а чем ближе осень, тем невозможней. Зарислава не успела сбросить с плеч страх, как они миновали длинную лестницу и, пройдя залитый светом переход, оказались в башне. Девка распахнула дверь, и Зарислава вступила в просторную светлицу, в которой однажды уже побывала.

Спиной к двери на лавке сидела девица во всём белом, но не одна, перед ней лавки у стен полнились женщинами самых разных возрастов, среди них и молоденькие девочки.

У Зариславы даже дух перехватило, насколько красива была нынче княжна Радмила. Устыдившись, что не позаботилась о собственном наряде, Зарислава сконфузилась.

Радмила поднялась со своего места, звякнули на кончиках длинных кос обережные подвески, брякнули и колты на висках. Радмила подала знак нянькам и старухам, которые так и вперились в юную травницу. Те, повинуясь княжне, всей гурьбой вышли из светлицы. Стихли шуршание и кряхтение, и в воцарившейся тишине Зарислава наконец подняла глаза, свободно оглядывая невесту в длинном платье, усыпанном жемчугом и расшитом белыми нитями. На голове серебряный венец с подвесками, две тугие косы тоже украшены жемчугом, спадают до самых колен, голова же прикрыта белым, как снег в морозном кружеве, платом.

– Доброго здравия тебе, княжна, – робко проговорила Зарислава, едва ли не попятившись назад. Как никогда она чувствовала себя чужой, словно и не зналась до этого с Радмилой.

– И тебе желаю того же, – улыбнулась та. – Скоро уже всё случится. Как я и хотела, – с придыханием сказала она. – А всё благодаря только тебе.

Помолчав немного, Радмила решилась.

– Я позвала тебя для того, чтобы наградить. Как обещала.

Зарислава спиной чувствовала пристальный взгляд огневолосой челядинки, которая, судя по всему, заменяла сейчас Верну.

– Ступай, Мира, – велела хозяйка, вспомнив о холопке.

Дверь за спиной Зариславы захлопнулась почти сразу.

– Не нужно мне ничего, – покачала головой травница, ещё пуще смущаясь.

– А я тебя и не спрашиваю, и отказать мне не можешь, иначе не исполню своего долга перед тобой, – ответила Радмила словами матушки-Ветрии.

Шурша платьями, княжна приблизилась, долго посмотрела в глаза Зариславы, а затем взяла её руку и сказала:

– Подарок мой будет невелик, но очень ценен для тебя, – Радмила ловко развернула ладонь Зариславы и нацепила на запястье обручье.

Кожу мгновенно обожгло холодом металлического, довольно тяжёлого украшения, богато осыпанного зернью из золота и серебра, оплетённого вязью с головами устрашающих лесных животных.

Зарислава в изумление вскинула на княжну глаза, та лишь крепче сжала руку, заранее зная, что травница станет отказываться от подарка.

– Это обручье отдашь, если выберешь по сердцу для себя жениха.

– Нет, – вырвала с отчаянием руку, сама не понимая, что так растревожилась, от чего заколотилось сердце.

Радмила оказалась сильнее, перехватила руку, заглянула в глаза Зариславе.

– Знаю я… Но, если не захочешь обручиться, принеси в дар Славунье. Это достойное подношение Богине.

Зарислава долго смотрела на Радмилу, утопая в сери её глаз. Обручье девица вручает приглянувшемуся юноше, тем самым отдавая себя ему, и забирает у молодца его украшение в знак верности – так и происходит сближение, а потом и венчание. И уж Зарислава прекрасно понимала, о ком говорила Радмила.

– Хорошо, – примирилась, наконец, посмотрев на ценный подарок.

– Ты не только жизнь Данияра спасла, но и мою, – улыбка тронула губы княжны. – А ныне гуляй и радуйся со мной. После я снаряжу тебя всем необходимым и дам верных людей, они сопроводят тебя до озёр. Домой. Но я, если помнишь, всегда рада тебе, двери мои для тебя открыты. И… – Радмила чуть склонилась. – Подумай ещё раз, хорошенько. Породниться с тобой для меня ценность великая.

За дверью послышались шаги. На пороге появилась Княгиня Ведогора, увидела травницу, и брови её приподнялись.

– Радмила, долго ты тут будешь сидеть? Пора выходить, – укоризненно сказала она. – Нас ждут.

От сказанного Радмилой Зарислава даже позабыла поприветствовать Ведогору. Княжна подхватила травницу под руку, и они обе вышли к нянькам, потом во двор. Солнце палило во всю мощь, что Зарислава, щурясь, не сразу разглядела собравшихся гостей. Иных довелось уже видеть, тот же воевода, молодые кмети, среди них и Бойко, который сопровождал её в Доловск, рядом же стоял и Пребран. Зарислава старалась не смотреть на него, избегая бессовестно ощупывающего взгляда. Но сей же миг о нём забыла, завидев среди воинов Марибора. Травницу мгновенно объяла тишина, исчезли все звуки до единого, и только загромыхала в ушах кровь. Во взгляде, в котором никогда не было места теплу, Зарислава разглядела мягкость.

Поторопилась отвести глаза, в следующий миг воздух сотрясся множеством возгласов, приветственным кличем. Народ встречал невесту. А дальше всё происходило как в тумане. Зарислава разлучилась с княжной и наблюдала со стороны за обрядами, за волхвами, что принялись долго и праздно прославлять Богов и роды жениха и невесты. Жрецы вознесли подношения, дорогие подарки. Повесили на деревянные изваяния вышитые рушники, венки, драгоценные монисты, ожерелья, обручья. Запястье отяжелял подарок Радмилы, теперь колол мягким теплом.

Данияр выглядел великолепно, впрочем, как и в день знакомства с ним. Марибор же держался рядом, бледный, но невыносимо красивый. Из всех родственников он был самым близким, а после него – воевода Вятшеслав и Заруба. Сейчас и не скажешь, что Марибор люто ненавидит наследника Горислава. Теперь Ведогора и Вячеслав с чистым сердцем отпустят дочку вить своё гнёздышко.

Обряд закончился, когда день перевалил за середину. Гости потянулись на широкий двор, рассаживаясь за столы, переговаривались, наполняя воздух сплошным гудением. Приглашённые на княжеский пир смеялись, шутили, ели, плеская в кубках брагу над расставленными лотками, полными фазанов, уток, щук. Гомон поднялся такой, что Зарислава не слышала собственной речи. К тому же играли кудесы на жалейках и гуслях. Визжали бабы, решившие завести игрища прямо у костра. Такая кутерьма застала врасплох травницу, и та, как могла, пыталась держаться. Но обмануть себя не получалось, Зарислава мрачнела, подавляя накатывающее отчаяние. Наверное, взгляд у неё был пустым и отчуждённым, потому как никто не пытался заговорить с ней, даже Рогнеда, что сидела по левую руку. Происходящее вокруг не волновало, не трогало сердце радостью. Впрочем, день не задался с самого утра.

Зарислава просидела истуканом, не вставая, пребывая в молчании едва ли не всё пиршество. А ближе к вечеру невеста к всеобщему задору пропала. И поднявшейся князь Данияр, зорко оглядев двор, вышел из-за стола, отправился на поиски своей наречённой. Его тут же спровадили откровенными прибаутками и громкими напутственными речами, от которых Зарислава краснела до корней волос. И взгляд ненароком наскакивал на ледяные озёра. Тогда, задыхаясь, она робко отводила взор от Марибора.

Когда народ поутих, поёрзав на лавке, как будто сидела на кусте крапивы, травница задумалась, куда себя деть. Марибор был так близко, но, похоже, она интересовала его не больше, чем бревно в частоколе, и от этого делалось невыносимо больно. Ко всему вспоминались язвительные слова Доляны.

«… говорю, что есть. Как и Вагнару, поимеет и выкинет».

Противоречивые мысли разрывали на части. Травница не сразу заметила, что после того, как молодые покинули стол, гости значительно приободрились. Добрый пир, оказалось, только вступал в силу. Веселее грянули кудесы, терзая шибче струны гуслей. Пуще заплескалась в чарах крепкая медовуха, громче стали слышны выкрики чьей-то начавшийся брани, а там и песни, затянутые гостями с разных концов столов. Какая же свадьба без крепкого спора? Тут же бородатые мужи, закатывая рукава, оголяя кулаки весом с пудовый молот, скопились в середине двора, устраивая поочерёдно борьбу с огромным, размером с тура медведем. Зачинали поединки на ристалище отроки. Девицы занимали себя иными забавами – под темнеющим небосклоном собирали хороводы, визжали, коли попадали в объятия раскрепостившихся молодцев, и уже вместе прыгали через костры.

Вглядываясь в счастливые, ничем не обременённые лица, Зарислава решила покинуть общий праздник. Но стоило ей подняться со своего места, на руку легла чья-то горячая, тяжелая ладонь. Вскинув взгляд, Зарислава столкнулась с серыми насмешливыми глазами Пребрана. Так и оборвалось всё внутри.

– Куда спешишь?

Зарислава только руку выдернула. Покосилась в сторону Князя Вячеслава, которого окружали воеводы и старцы. Он распивал братину с мужами, о чём-то толковал, казалось, не обращал внимания на празднество вокруг. В сторону Марибора травница не осмелилась взглянуть, ощущая, как в груди разливается холод. Но не удержалась. К удивлению, а затем и разочарованию, княжича на месте не обнаружила. Ушёл. Зарислава вспыхнула, обида сжала горло, обожгла ядом.

– Ты грустная и одна, – напомнил о себе Пребран.

Повеселевшие серые с золотистыми прожилками глаза княжича при свете костров искрились ошалело и буйно, на губах играла лёгкая улыбка. Сковала неловкость, напомнив, что эти самые губы целовали её, и Зарислава всё бы отдала, лишь бы не вспоминать этого, забыть, как никогда и не было. Братец Радмилы в бурой рубахе, расшитой зелёной нитью у горла, привлекал всё женское внимание. Светлые волосы только оттеняли его высеченное будто из бронзы лицо. Расслабленный и одурманенный мёдом, он совсем походил на отрока, изволившего пуститься с головой в сумасбродную затею. Вот и сейчас казалось, что умыслил хитрость. Только теперь Зарислава не попадётся на его уловку, да и на душе было скверно, не до забав. К тому же скребла вина, что Верна за стенами детинца, страдает. Где она теперь? Пребран даже и не справился о ней. Забыл быстро, будто и не знался с челядинкой никогда.

– Оставь меня, – сказала Зарислава, как ножом полоснула.

Взгляд Пребрана потемнел, искры мгновенно погасли, он плотно сжал губы, преобразился до неузнаваемости. Повеяло угрозой, совсем как тогда, бешено заплясало неукротимое безумие в его глазах, но на этот раз не испугало, а только пуще разъярило нахлынувшую досаду. Зарислава холодно выдержала его давящий взгляд.

– Ну и езжай в свою деревню, – огрызнулся он и зашагал через площадку, с остервенением расталкивая людей.

Вдруг неожиданно остановился и сгрёб в охапку рыжеволосую Миру, грубо и настырно прижался к её губам, но челядинка не взбунтовалась, напротив, приластилась, захихикала.

Зарислава дальше уже не смотрела, отвернулась, подавляя накатившее отвращение. И какой злой дух ворвался в него?

– Женю его этой же осенью, на равноденствие! – князь Вячеслав громыхнул гневно кубком по столу, что золотое питьё расплескалось, омочив его руки и перстни на пальцах. Сказал он так громко, что его слова были слышны многим, иные даже оглянулись.

Воевода погладил бороду, ухмыльнулся только. Бойко отщипнул мякоть рыбицы, кинул в рот.

– Совесть совсем потерял, охальник, – продолжал яриться князь, скрежеща зубами, потом отвёл орлиный взор от затылка сына.

– На ком женишь? – поинтересовался Бойко, пережёвывая снедь.

– Есть у меня на примете невеста одна из Лути. Как раз породниться мне нужно с князем земли той.

– Так ж дочку он сватал многим, никто не берёт, говорят, неказистая, да ум с горошину. Ты не горячись, подумай, – отозвался один из старейшин.

– Пребрану её ум не нужен, коли с холопками водится, счёт потеряв, беспутник! Одурел совсем. Я его проучу, – шелестел голос Вячеслава. – Срамит только. Вот и пущай получает суженую. Терпению учится и смирению. Надоел.

Больше не в силах вынести давление, Зарислава быстрым шагом пошла со двора, мимо столов, вырвалась из шумной толпы, побежала по деревянному настилу к воротам, покинув детинец. А когда очнулась, поняла, что забрела на капище, выстроенное под открытым небом среди дружинных и хозяйских изб. Здесь было сумрачно и тесно, но вместе с тем ощущалась защита покровителей. Стоило бы уйти, ведь сюда мог забрести кто угодно, а попадаться на глаза в таком рассеянном виде не хотелось. Но Зарислава от чего-то не сделала и шагу назад. Ребристые стены построек отвечали безмолвием, внушали защиту. Сюда уже никто не явится.

Тишина спеленала воздух, и только изредка доносились приглушённые возгласы и смех с княжьего двора, да трещали горевшие ветки на краде – кто-то и здесь недавно подносил требы. Зарислава ахнула, когда различила в сполохах костра женский лик Богини Сва, хранящей здесь мир и покой. Средь дымных занавесей меркнущего заката просачивался тонкой желтоватой полоской нарождающийся месяц.

Зарислава ощутила успокоение, из груди свободно вырвалось задержанное дыхание. Она неспешно приблизилась к краде, ступая по вытоптанной тропе. Из-за неподвижности воздуха серебряный дым поднимался столбом и только над покровами изб рассеивался едва ощутимым ветром. Переливались огненными всполохами угли, дышали теплом, бросая в воздух искры, которые тут же гасли и опускались серой крошкой на землю. Зарислава подняла голову, вглядываясь в образ, в прорези глаз с точками в середине, незыблемо смотрящие вдаль, вынуждающие прирасти к земле.

– Что же теперь будет? – прошептала она.

Сей же миг сделалось гадко и отвратно, что-то рушилось безвозвратно и жестоко. А Радмила… Неужели счастье княжны недолгое? И сказать бы об угрозе, предупредить, но Зарислава не могла.

– Почему? – спросила она и вскинула голову.

Лик Богини растворился, и перед глазами предстал Марибор, такой, каким она запомнила его в холодном лесу в своём видении – беззащитный и напуганный. Тогда ему некому было помочь. Он беспомощно взирал на то, как гибнет его мать, как извивается в огне, как срывается на крик её голос, слышал проклятия Творимира. Зарислава задрожала. Она накрыла ладонью рот, будто собиралась кричать, но как наяву ощутила на губах горячее касание, а потом вкус губ Марибора… Из глубин в ответ поднялось опаляющее волнение. Травница упрямо дёрнула подбородком, повелевая себе не вспоминать, задушив и боль.

Завтра Зарислава покинет Доловск и уже никогда не узнает, решится ли он исполнить месть. Со временем она забудет эту долгую поездку, перевернувшую всю её жизнь. Постепенно уйдут и воспоминания, заживёт, как и прежде, спокойно и мирно, зная только, что где-то оставила часть себя.

Зарислава плотно сжала губы. Запах дыма горчил на языке, въедался в глаза, вынуждая щуриться. Сбивчивые мысли замельтешили, как гарь над костром, серые, назойливые, они зачерняли душу, не давая мыслить ясно. Сердце будто свинцом налилось. Пришло горькое осознание – она не помогла Радмиле. Нет. Не исполнила долга перед Славуньей. Не смогла запутать смерть, прогнать. Смерть лишь сильнее засела в сердце, будто наконечник стрелы, оставшийся в плоти, который Зарислава пыталась вытянуть так неумело и глупо. Её испытание оказалось слишком сложным, и она его не прошла.

Зарислава опустилась на колени.

– Матушка Славунья, – вырвалось имя Богини из уст вместе с обрывистым дыханием. – Не за себя прошу, за других. Пусть не исполнила замысел твой, кой ты послала мне, чтобы испытать силу мою. Но прошу тебя, помоги… Марибору. Не губи души его. Пусть глаза его видят путь верный, сердце слышит голос Прави, что ведёт к чистым истокам твоим. Помоги ему выйти из тьмы боли и страха, – Зарислава замолкла, и в воцарившейся тишине всё так же неподвижно глядела Богиня с ровной прорезью губ. Только звёзды стали ярче проклевываться, и огненно-малиновый месяц дрожал в плотном слое дыма. Донеслось до ушей весёлое пение из детинца. Гулянье продолжалось. Зарислава опустила взгляд на руки, сложенные на коленях, и застыла. Осторожно коснулась и окрутила на запястье обручье Радмилы. В ярком свете огня по узорам перетекала тягучая золотая река. Больше не мешкая, Зарислава сняла тяжёлое украшение с руки.

Трогая кончиками пальцев гладкое тёплое обручье, девица ещё некоторое время задумчиво разглядывала его. Искренне признавалась себе в том, насколько слабой оказалась в этой жизни. А она-то была уверена, что может многое, но оказалось, что нет. Предала себя, не стать ей жрицей, как и чей-то невестой. И никому больше не будет принадлежать.

– Пусть дар этот и зарок откупом будет, – сказав это, Зарислава одним резким движением бросила обручье в огонь, наблюдая, как языки пламени окутали украшение. Мягко гладило золото кровавое пламя, нагревая.

Неожиданный хруст сучьев вынудил Зариславу обернуться и мгновенно подняться на ноги. Звук послышался со стороны ворот, но в опустившихся сумерках уже и невозможно было ничего разглядеть. Только хищно колышущиеся тени от столбов ворот. Может, заблудший пёс бредёт на запах съестного, ищет? Постояв какое-то время, вглядываясь в темноту, Зарислава поспешила покинуть капище. Пошла окольными путями к хозяйскому двору в стан Благини. Ныне пир для неё окончен.

Оказавшись в пустой полутёмной светлице, Зарислава легла на лавку и закрыла глаза. Только потом она ощутила на щеках горячие дорожки, а плечи стали вздрагивать. Но лучше сейчас проститься с ним и отпустить, завтра будет труднее.