Сквозь толщу глубокого сна настойчиво пробивались чьи-то голоса. Зарислава пошевелилась, и каждая часть тела потянула болью. Если вчера вставать было трудно, то ныне оказалось почти невозможным. Рогнеда и Селяна, вернулись в светлицу только под раннее утро, на радостях шушукались. Но было ясно, что челядинки с воодушевлением разговаривали о ночном гулянии. Теперь сплетен о княжеском венчании им хватит на целую седмицу. До слуха Зариславы докатывалось не всё, только обрывки – подруги, вспоминая о травнице, утихали, только смешки и слышны были, но вскоре снова забывались, и их голоса начинали гудеть, как назойливые овода.

Зарислава, скомкав одеяло в кулаках, зажмурилась – не хотела ничего слышать, а внутри против воли заплескалось раздражение, и ни что не могло утешить её, развеять мятежные думы, что всё настойчивее врезались гвоздями в сердце. К тому же в затылке стучало, словно деревянная колотушка. Паршиво и муторно было на душе. Втягивая в себя холодный чуть влажный воздух, Зарислава натянула одеяло на озябшие плечи. В светлице было прохладно и почему-то по-осеннему промозгло. Разлепив ресницы, она рассмотрела в залитом белёсым рассветом чертоге устроившихся за столом челядинок. Рогнеда, кутаясь в платок, склонялась к уху Селяны и что-то ей вещала. Обе даже не замечали, что травница давно проснулась. Стряпуха, выслушав Рогнеду, прикрыла рот ладонью, охнула:

– Да ну, с Пребраном?! – удивилась она, не заботясь о том, что Зарислава могла всё слышать. – Не может этого быть, не похоже это на неё.

– Говорят, у них там такая склока с Верной случилась. Радмила её и прогнала. За Зариславу стеной вступилась, – добавила Рогнеда.

Интересно, откуда знает это? Или Верна успела и здесь распустить злые толки, чтобы Зариславе жизнь мёдом не казалась?

– Видишь, как опекает её, как родственницу, доверилась.

– Ясное дело, она же с Нави Данияра вытянула, – согласилась Селяна. – Его, говорят, как и Горислава, ранили степняки. Помер бы, как и отец, от яда, если бы не Зарислава. Вот Радмила за неё и вступается, защищает.

– Не похоже на Зариславу, чтобы она с братцем её крутилась. Она птица высокого полёта, чтобы опускаться до такой низости, я сразу это поняла. А Верна козни выстроила, кривые слухи пустила из ревности беспамятной. И Бога у неё нет в душе, – разбушевалась кухарка. – Зарислава весь вечер просидела ни живая ни мёртвая и крошки в рот не взяла. Жалко. Нет, не верю, чтобы с Пребраном шашни крутила, а Верна пусть по себе не судит. Поделом ей, а то хорохорилась больно много! Возомнила о себе невесть что, княжну из себя строить соизволила, возгордилась больно. Вот и получила по заслугам.

Повисло молчание. Зарислава ощущала, как глаза отяжелели слезами, а ведь думала, что больше не осталось в ней ничего с минувшей ночи.

Рогнеда вздохнула:

– Какие красавцы, что Данияр, что Марибор, – мечтательно протянула она, подпирая пухлую щёку кулачком. – А как похожи они, как братья родные, почти не отличишь их. Всё же Зарислава в одном сглупила. Не пойму, как можно было отказаться стать его княжной? И защита, и богатство, и почёт.

– Сама же страдает, бедная. Как переглядывались они. Мне бы так… – выдохнула тяжело Рогнеда.

Зарислава ощутила, что больше не может слушать этот вздор. Не сдерживая раздражения, она села.

– И не надоело вам языками молоть? – зло откинула одеяло и, соскользнув с постели, отправилась к лотку. – Заладили одно и то же. И здесь покоя не дадут. Постыдились бы за спиной болтать.

Она плеснула из кувшина в лохань свежей воды, умылась. Колючая водица неприятно обожгла холодом кожу. Сдёрнув с крючка рушник, отёрлась.

– Так, мы… мы же по-хорошему, добра тебе желаем, – первая опомнилась Селяна, поднялась с лавки. – Нам-то всё видно, как мучаешься. Привыкли к тебе. Погляди, как осунулась, исхудала. Благиня и то приметила, как изменилась ты. Мы же не черствые, смотреть больно.

Зарислава бросила напряжённый взгляд на девок.

– Хватит. Не ваша это забота.

Рогнеда схватилась было, чтобы вступиться за подругу, а слов так и не нашла. Селяна только за руку схватила её – мол, не лезь.

Но как бы ни было гадко на душе, ссориться перед отъездом не хотелось. Потому Зарислава не могла сердиться долго, поутренничала с ними, после и разговорилась. Слава Богам, челядинки нашли разумение, больше не упоминали о княжичах. Пожалели видно, но сочувствие их Зариславе не нужно, как, впрочем, и забота. Вскоре заглянул отрок с вестью от Радмилы собираться в дорогу. Зарислава сложила приготовленные вещи в походной мешок, взяв только свои платья: то немногое, что было у неё из добра. Подарки Радмилы не хотелось брать, чтобы они не напоминали о Мариборе и о том, что она вообще покидала когда-то Ялынь, потому оставила всё в сундуке. В сборах Зарислава не заметила, как утро сменилось полуднем, но небо только хмурило, затягиваясь серым рыхлым полотном, обещая излить всю печаль на землю. Именно так было и на душе. Зарислава вернётся на родину и не осмелится посмотреть в глаза матушки-Ветрии.

Солнечного дня не предвиделось, потому Зарислава облачилась тепло: на исподнюю рубаху серое шерстяное платье, накидку из кожи на плечи на случай, если будет гроза. Прихватив и пустой туесок, ступила к порогу, окинула светлицу понурым взглядом, взялась за ручку двери. Челядинки кинулись было за ней, но провожать Зарислава себя не позволила, наказав девкам оставаться в чертоге. Жаль, Благиню не застала, сегодня у большухи много забот. И без того было тяжело. Хотя помнилось ей, как едва переступила порог Доловска, рвалась домой, обратно в деревню. Теперь бы радоваться, да только не получалось, всё скребла тревога, и камнем тянуло сердце. Не думала, что оставлять город будет так трудно. Распрощавшись с девками, Зарислава скользнула за дверь и едва не бегом выпорхнула на крыльцо.

Во дворе уже ждали две дюжины кметей. Следы от пира всё ещё остались. Колыхались на столбах белоснежные рушники, венки из полевых цветов, стяги на воротах, щиты воинов всё ещё весели на стенах, напоминали о ночном гулянии.

Один за другим мужчины начали подниматься в сёдла, готовые тронуться в дальний путь. Часть из них направится в Волдар, другая же часть, малая толика – в Ялынь. Вдали, над зелёными лугами и серой излучиной реки, оседало белёсое марево. Оказалось, под утро и в самом деле грянул ливень, промочив землю и стены построек. Резко пахло сырой древесиной и подсыхающей травой, пробуждая и взбадривая. Зарислава ощутила себя на свежем воздухе гораздо лучше, несмотря на то, что свинцовые тучи давили. Из-под кровли терема вышел русоволосый, широкогрудый Бойко. Зарислава было поспешила к нему, но задеревенела, сердце скакнуло к самому горло, бешено заколотилось. Вслед за Бойко плечом к плечу вышли Марибор и Данияр. Зарислава дёрнулась, чтобы нырнуть обратно в сени, но вовремя остановилась, вцепившись в перекладину, сил лишь хватило на то, чтобы устоять на ногах.

Резкий порыв ветра, как злой пёс, сорвавшийся с цепи, пролетел по двору, поднимая пыль и траву, загромыхал пластами железа на кровлях, заскрипел стенами, всколыхнув гривы и хвосты коней, взбил тёмные волосы Марибора, откидывая их с виска. Зарислава разглядела чёткий изгиб бровей, тонкую переносицу, прямой нос, загорелые скулы, сильную шею. Она смотрела неотрывно, чтобы как можно лучше запомнить его, сожалея, что раньше не делала этого так часто, как хотелось, всё робела, а теперь и не наглядится. Марибор разговаривал о чём-то с племянником, и сейчас, казалось, и не было в нём никакой вражды, а только братская нерушимая дружба. Боги, если бы это было так!

Марибор, будто почуяв, что на него кто-то смотрит, поднял голову и поглядел ровно туда, где и притаилась Зарислава, пригвождённая к порогу. Жар плеснул к лицу, а сердце запрыгало ещё быстрее, что даже дурно стало. Княжич отвернулся скоро, будто не увидел для себя ничего значимого, сказал что-то Данияру и пошёл через толпу воинов к воеводам.

Зарислава растерянно опустила глаза, сжав зубы. Глубокая обида и досада нахлынули против воли. На бесчувственных ногах спустилась во двор, сжимая в подрагивающих пальцах кожаный ремешок пустого туеска. Стараясь ни на кого не глядеть, она прошла к Бойко, который тут же подвёл к ней каурую кобылицу. Погладив её по загривку, скормив кусок хлеба, что прихватила со стола, Зарислава ненароком встретилась взглядом с князем Данияром. Он тепло улыбнулся ей, и сердце облилось кровью, но губы Зариславы тоже дрогнули в улыбке. Так и не разжала их, чтобы сказать хотя бы напутствие быть осторожным.

«Разве это убережёт его?!»

Бессильная перед правдой, Зарислава отвела глаза. Если Богам угодно, то в эту ночь Радмила понесёт наследника. Однако это не утешало.

Воины оживились, когда вышла Радмила, а вместе с ней мать с отцом да седовласые старцы. Дав чадам благословение на счастливую жизнь и лёгкий путь, наказали родителей не забывать, добрым словом поминать, в гости не наведываться без первенца. Те только смущённо улыбались в ответ. Затрубил тревожно рог, и воины заторопились, охотнее прыгая в сёдла. Зарислава старалась не отставать. Забравшись на спину лошади, оглядела в последний раз княжеский двор. Остро кольнуло сожаление. Стражники широко распахнули крепостные ворота, и более уже не было времени осмысливать происходящее. Отряд во главе княжичей выдвинулся за стены, ступая на широкую тропу, сразу пустив лошадей в галоп. Гнали их слишком рьяно, только поспевай. Они неслись мимо ребристых изб, гостиных построек, ремесленных сооружений. Зарислава не успела опомниться, как вереница оказалась за околицей Доловска. Мелькали то тут, то там избы и хлева, дымящиеся капища, шумел в ушах поднявшийся не на шутку ветер, хлопали плащи воинов по крупам лошадей, кручами зрели иссиня-зеленоватые тучи. Всё дальше всадники удалялись от города.

Несколько раз Зарислава пыталась выискать взглядом княжичей, но они были где-то вначале отряда, в самых первых рядах. Конницу завершали молодые лучники во главе с Волдаровским тысячником Зарубой. Старший воевода Вятшеслав оставался подле княжичей. В середине женщины: Радмила с челядинками и Зарислава, где-то позади надёжным тылом – Бойко, которого княжна, по всему, приставила к травнице, как самого верного охранника. И Зариславе нравилось то, что воин был немногословен и сдержан, глаза не мозолил.

Через дюжину вёрст отряд свернул с дороги, ведущей от посада, устремляясь в сторону леса, до которого оставалось где-то полдня пути, а значит, к вечеру достигнут того места, где их стёжки разомкнуться.

От скорой разлуки дурнота пуще подкатывала к горлу. Скорбь терзала, не отпуская Зариславу ни на миг. Она отчаянно хотела помочь, но не знала, как, и времени для того осталось так мало. Ещё немного, и их пути разойдутся. Навсегда. Чем больше она думала об этом, тем труднее дышалось, и от того, что не было решения, смятение меткими стрелами врезалось в грудь. Примириться – иного пути нет.

Дорога, что изредка терялась в бурьяне, исчезла, и всадники, ещё недавно справно гнавшие лошадей по открытому лугу, замедлились. Взмыленные лошади фыркали, недовольно прижимая уши, навостряя их, переходя едва ли не на шаг. Теперь не так шибко двигались по густой траве, нежели по накатанной телегами дороге. Сладко потянуло ароматом клевера. Сизой тяжёлой массой двигались тучи на горизонте, первый гром докатился до слуха Зариславы. И хлынувший ветер принёс сырой запах дождя. Прошли ещё дюжину вёрст, и взгляд выхватил темнеющий лес, а пальцы, сжимающие повод, похолодели.

Намолчавшиеся за время пути воины стали переговариваться между собой: шутили и смеялись, не замечая надвигающееся ненастье. Впрочем, опасаться ливня не стоило, тучи ходили кругом, не спешили наступать на отважных всадников, изъявивших дерзновение отправиться в путь в столь не подходящее для того время.

Зарислава и не заметила, как выехали на тропу, тянувшуюся к молодому ельнику. Там путь расходился в противоположные стороны. Лес приближался безнадёжно быстро, а внутри плескалось глухое волнение. Пытаясь отвлечься, по пути разглядывала густые кущи жимолости, золотые купавки, молоденькие берёзы с белыми, как кость, стволами, кудрявый орешник. А когда оказались средь рыжих стройных сосен, разом стало темнее и тише, чем было на просторе. Зарислава, переведя дыхание, смахнула растрёпанные волосы, облепившие лицо, поправила накидку, огляделась, отчётливо слыша каждый удар собственного сердца. Здесь было так глухо, что даже кмети притихли. Тревога всколыхнулась новой волной. Зарислава посмотрела на хвойный полог, через который всё реже виднелись клочки неба. Казалось, что было даже слышно, как ударялись капли влаги о лицо, упавшие с махровых ветвей. В нос въедался запах грибов и прошлогодней листвы. Зарислава перевела взгляд на кметей, всматриваясь в их лица, на которых, к своему удивлению, прочла умело скрытую настороженность. Выдавали воинов взгляды, что шарили по густым теням еловых чащоб, напряжённо подёргивались желваки на их скулах. Вытянувшись, Зарислава отчаянно пыталась найти тёмную макушку Марибора.

"Нагнать и обмолвиться хотя бы словом напоследок", – мелькнуло в голове, но в следующий миг слух резанул чей-то гортанный всхрап. Она резко обернулась и увидела, как воин, двигавшийся в конце отряда, кувыркнулся с седла, пробитый насквозь стрелой.

Зариславу окатило ледяной волной страха, в голове помутилось. Взгляд испуганно выискивал в сумерках невидимого врага.

– В лес!! – гаркнул с конца вереницы Заруба.

Кмети, мгновение пребывавшие в оцепенении, резко дёрнули лошадей вперёд.

Кто-то ударил плетью зазевавшую каурую Зариславы, и та рванулась, едва не сбросив с седла всадницу, ошалело пустилась вслед за остальными.

Всё зря. Слишком поздно. Напряжённо стучала кровь в висках. Глухой вскрик, и ещё один молодой кметь повалился на холку, в спине его торчал оперённый конец стрелы. Животное так и несло мёртвого всадника вперёд, обезумев от затаившейся опасности. Страх пронизал едкой отравой, парализовав всё тело. Руки и ноги Зариславы сделались тряпичными.

Не успел отряд скользнуть под полог леса, как с подветренной стороны, вместо ожидаемого дождя, посыпался град стрел. Зарислава только успела охнуть и уклониться от смертоностной тёмной тучи, как её кто-то прижал к себе, на ходу заслоняя круглым щитом. Пара стрел врезалась в окованное дерево, щит от напора ударил больно в плечо. Когда всё стихло, заслонка исчезла, но только до нового потока.

Лихорадочно вглядываясь в заросли помутившимся взором, Зарислава всё пыталась найти невидимых противников.

– Это степняки! – раздалось где-то впереди, разрезая воцарившуюся тишину.

Услышав голос Марибора, Зарислава помертвела, сглатывая застрявшее в горле комом отчаяние.

Воцарилась зыбкая тишина. В следующий миг кмети сгрудились вокруг женщин. Поблизости держался Бойко. Он-то и укрыл Зариславу от метких стрел. Раненые животные всхрапывали на земле, иные, не сильно повреждённые, вскакивали на ноги, разбегались в стороны.

Оставшиеся без лошадей воины напряжённо держали стрелы на луках, вглядываясь в черноту. Бессильные перед невидимой угрозой, они озирались на каждый шорох, гадая, с какого края ждать недруга. Но было ясно, что те нарочно держались на расстоянии, заставая добычу врасплох, тянули силы.

– Первыми не наступать! – грянул впереди голос Вятшеслава, отдавая приказ. – Они только этого и ждут, чтобы перебить нас поочерёдно, как щенят. Всем держаться вместе.

Зарислава съёжилась. От слов его по коже прокатился холод.

– Заруба и… Бойко! – вдруг крикнул Марибор тысячнику и как бы отдельно кметю Радмилы. – В случае наступления берите женщин и назад в Доловск во весь опор.

– Знамо дело, – буркнул обиженно Бойко.

– Не осмелятся напасть, – вмешался Данияр, и в ответ отовсюду послышалось роптание. Дружинники с ним согласились – не верили, что груда сумасбродных душегубов отважится напасть на княжеский отряд.

– Спугнуть решили, – высказался кто-то из воинов.

– Нет. Какой резон? Им нужно что-то…

– Ограбить? – предположил молодой лучник.

Воины, видно, теряя уверенность и терпение, начали предполагать каждый своё.

– Показать, что они тут хозяева, – завершил кто-то спор.

Но ни один из них не разгадал. Зарислава холодела от ответа, который приходил на ум. В этот миг Марибор развернулся и поймал её взгляд. Дыхание перехватилось. Глаза княжича были черны, как скважины рудников, не знавшие никогда света, холодны, как заснеженное поле, и невозможно было угадать, что таила их глубина: угрозу ли, отчаяние? Как же Зарислава пожелала последнего. Он долго смотрел на травницу, ожидал и изучал, быть может, думая, что Зарислава сейчас раскроет тайну, которую доверила ей Чародуша. травница плотно и упрямо сжала губы.

«Нет, он не может так поступить со всеми, немыслимо». Зарислава глянула на Радмилу, белое лицо её выказывало ужас, и травница усомнилась, течёт ли в её венах кровь. Княжна превратилась в ледышку: ставшие бесцветными губы плотно сжаты, в глазах отчужденность и неверие. Она-то ожидала добрую семейную жизнь, безгорестную да безбедную, а теперь за короткий миг прощается с той долей, какую не успела обрести. Злой рок. Если и останется в живых, то ранней вдовой.

Зарислава сглотнула. И ей не верилось, что оказалась в ловушке, так и не доехав до родного стана – будет повязана тут, на перепутье. Теперь только биться не на жизнь, а насмерть. Однако время тянулось неумолимо долго, заставляя напрягаться каждый мускул до предела.

– Никогда не было такого, чтобы степняки поганые да вокруг Доловска шастали, – сокрушался воевода.

– Ну, где же вы? Выходите, паршивые вымески! Проклятые гады! – посыпались ругательства кметей.

Зарислава только насторожилась – не хорошо это всё.

Не успела она опомниться, воздух вновь содрогнулся в злом шелесте, новый поток стрел грянул на отряд, вынудив замолкнуть. Снова Зарислава оказалась под укрытием Бойко, но на этот раз целились не в дружинников, а в лошадей. Отовсюду послышалось истошное ржание, и мужская крепкая брань воинов резанула слух. В следующее мгновение Зарислва вскрикнула, когда её каурая резко ухнула вниз. Потеряв на время опору, девица ударилась о землю, приложившись к тверди плечом, дыхание тут же вылетело, в затылке зазвенело. Корчась от боли, некоторое время не могла сделать вдоха. Когда же обрела способность дышать, скованная страхом, поползла за спину мёртвого животного. Прячась, в ужасе наблюдала, как взбесившиеся лошади едва не растаптывали копытами сброшенных всадников.

И тут среди стволов сосен из густого мрака один за другим начали показываться тени, коих тут же с остервенением сбивали княжеские стрелы, пущенные кметями, но степняков прибывало всё больше, они бросались на загнанных в ловушку воинов.

Грянул рёв кметей, пустившихся в битву с ненавистным противником. Воздух сотрясали разъярённые крики. Во мраке темнеющего неба засверкали серебром мечи, стрелы, ножи, копья – всё перемешалось, даже воздух сгустился, наливаясь яростью, кровью, запахом железа и светом искр. Зарислава в темноте едва различала, где княжеские воины, а где степняки. Бойко, которому был отдан приказ спасать женщин, куда-то исчез. Из вида потерялась и Радмила. Отовсюду лишь слышались вскрики, лязг железа, храпы, рычания, лошади дёргались бежать прочь: одним удавалось, другим нет – их настигали стрелы. Степняки никому не давали ускользнуть. К тому же время от времени накатывал раскат грома, резала глаза яркая вспышка молнии. Зарислава видела, как кмети падали на землю со вскрытыми горлами. В холодном оцепенении она наблюдала жестокую расправу, пытаясь среди возникшего безумия отыскать взглядом княжичей. Но тут послышался пронзительный визг. Радмила! Оставшиеся без защиты челядинки пустились в лес, но их тут же настигали степняки, хватали и скручивали, а тех, кто вёл себя слишком буйно, убивали на месте, не церемонились.

Врагов было слишком много, больше, чем княжеских кметий. Зарислава прижалась к земле всем телом, силясь сравняться с твердью, чтобы исчезнуть, стать незаметной, не слышать звуков боли, лязгов мечей. Кто-то отдавал приказы, но Зарислава уже ничего не различала, не способная мыслить холодно и здраво, она поползла к чащобе, пытаясь укрыться. Наткнувшись на что-то мягкое, повернула голову и вскрикнула – давно угасший, стеклянный взгляд Бойко был обращён в небо, рот приоткрылся, и по щеке текла струйка крови. Чьи-то сильные руки обхватили её за плечи, вздёрнули на ноги и потеснили к дереву. Воздух словно потяжелел, загустился, заполняя пространство чужим присутствием, давил. Зарислава боялась смотреть, яростно отталкивала напавшего, отбивалась, но её лишь крепче сжали, заставляя утихнуть. Только тогда она ощутила горячую грудь и знакомый запах гвоздики. Он и привёл её в чувство.

– Уходи в лес, – сердце ухнуло, когда Зарислава услышала хриплый голос Марибора, выдававший, что с княжичем было не всё в порядке.

Чёрная пелена страха будто развеялась, и перед ней предстали тёмные, подёрнутые пеленой глаза Марибора. Ошарашенная его появлением, девица оглядела его, и взгляд тут же застыл на руке княжича, которую он прижал к своей шее: через пальцы сочилась кровь, заливая руку до локтя. Но не успела Зарислава опомниться, как Марибор склонился, прижался к её губам, оставляя тёплый сухой след, отрезвил.

– Беги и обещай, что спасёшься, – прошептал он ослабевшим голосом, отстранился немного, сорвал что-то с руки и воздел на запястье Зариславы горячую и тяжёлую вещь. Она посмотрела вниз и тут же вернула взгляд на Марибора, сжимая свободной рукой обручье. Её собственное, то самое, которое она бросила в огонь, отдавая Богине.

– Не разбрасывайся ценными дарами. Я бы тебя всё равно нашёл. Не думай, что так бы легко отпустил, – улыбнулся он, вынудив Зариславу замереть. – Считай, что украл тебя у твоей Богини, – кивнул он на украшение. – Пусть теперь она со мной разбирается и отвоёвывает уже у меня, если не в Яви, то там… – сказав это, не позволил Зариславе и рта раскрыть, спросил: – Скажи, ты бы стала моей женой, если бы я позвал тебя снова?

Зарислава оцепенела и, не раздумывая, кивнула.

Больше Марибор ничего не сказал, с силой толкнул Зариславу в гущу зарослей, следом раздался скрежет стали.

Отойдя от потрясения, она только и смогла наблюдать его спину и занесённый над степняком клинок. Мгновение – и прокатился по лесу звон стали, противники разошлись. Марибор скользящим шагом отступил, снова занёс меч над низкорослым, но юрким степняком, рубанул по шее, враг взвыл, когда забулькала кровь в его горле, и осел наземь.

Марибор развернулся, вскидывая меч, быть может, уже не так рьяно, как вначале, но достаточно ловко, ударил наискось. Напавший степняк, отражая удар, оступился вдруг, повалился на траву, и в следующий миг был пригвождён мечом к земле. Марибор, казалось, не ранен был вовсе, легко расправлялся с душегубами, но Зарислава знала, что это обман, последний рывок стремительно расточающегося духа. Такое увечье не позволит жить долго. Да и степняков слишком много. Отбившись от одного противника, тут же встречал другого, чернобрового и лохматого, за ним спешил ещё один, княжича теснили к лесу. А неподалёку из последних сил отбивался раненный стрелой Вятшеслав. Зарислава пыталась выискать Зарубу. В сердце таилась надежда, что ему всё же удалось увести княжну – его она не нашла. Только сейчас травница осознала, что степняков было огромное количество, теперь уже половина княжеских кметий полегла в траве, и недруги были повсюду. Марибор, державшийся за шею, отбивался теперь в полсилы, удар противника пришёлся в колено, и княжич, потеряв опору, рухнул. Зарислава закусив губы, было, дёрнулась к Марибору и застыла. Как же так! Слишком короток миг, теперь он упущен и ничего не вернуть. Помертвевшая, она наблюдала, как тут же на жертву набросились остальные. Что было с Марибором дальше, Зарислава не видела, отвела глаза.

Таящуюся в хвойных кущах травницу приметили быстро. Стервятники бросились, чтобы скорее схватить добычу, пока не убежала в лес. Зарислава вынуждено попятилась обратно, глядя то на Марибора, которого степняки били яро, безустанно, то на близившуюся опасность. Разрывалась на части. Подавляя боль и сожаление, развернувшись, опрометью кинулась в чащобу, прорываясь сквозь лесные гущи, всей кожей чуя погоню.

В глазах вспыхивали багряные всполохи. Острая боль рвала лёгкие, ступни жгло, и бежать больше не было мочи, но Зарислава не останавливалась, несясь через сумрак леса, не замечая, как ветви распарывают кожу, рвут платье. Столько пролитой руды Зарислава никогда не видела в своей жизни. Металлический вкус оставался на языке, а нос щекотал едкий запах, густой и давящий, вызывая приступ тошноты. Зарислава не оборачивалась, пролетали мимо сосны, казалось, что стоит ей оглянуться, как мигом будет настигнута душегубами. Они не выпускали стрелы, хотя и нож мог нагнать её куда быстрее. Она нужна им живой. А что последует потом, Зарислава старалась не думать. Дикий страх гнал её прочь, вынуждая забывать о боли, усталости. Страх дурил голову, оглушал и слепил. Девица едва ли различала дорогу перед собой, лишь влажный частокол деревьев. Бежала, путаясь в траве и подоле потяжелевшего от влаги шерстяного платья. Дыхание начало обрываться до сиплой хрипоты, и чудилось, что всё – дальше никак, но продолжала из последних сил переставлять ноги. Споткнувшись о выступающие корни, Зарислава рухнула в густые кущи папоротника.

Грудь разрывало, горло саднило, руки и ноги проняла дрожь. Больно было сделать вдох, будто вместо лёгких вложили камни. Зарислава судорожно втягивала обжигающий горло воздух, сжалась, дыша часто и быстро, как издыхающая, загнанная до смерти кобылица. Сердце выскакивало, казалось, и вовсе остановится, не выдержит напора, разорвётся. Где-то в голове билась мысль, что нужно вставать. Вонзив пальцы в землю, Зарислава приказала себе подняться, но сил хватило лишь на то, чтобы встать на четвереньки. Она застонала от безысходности. От усилий в глазах всплеснуло огненное зарево, голова загудела, она зажмурилась, выжидая, когда прекратится безумная круговерть. Только потом Зарислава ощутила, как пальцы на правой руке заливает что-то горячее и липкое. Плечо тут же вспыхнуло острой резью, напоминая о себе. Зарислава покосилась на него. Промокшая от крови ткань платья облепила плечо. Всё же зацепили стрелой, а она и не почувствовала сразу. Дурнота подкатила к горлу. Стиснув зубы, травница зажала ноющую рану ладонью, терпя выстреливающую резь. Нужно бы перевязать, остановить кровь. Но это потом.

«Они не спасутся», – пронеслось в глубине воспоминанием, и чернота заволокла душу. Вот и кончилось счастье Радмилы.

Кто их привёл? Неужели… Но нет, Марибор отбивался наравне с другими, смертельно ранен. Марибор свержен… Отчаяние скользнуло по спине холодной змеёй. Что теперь с Радмилой, Данияром? Перед глазами возникло белое, как мел, лицо Бойко. Зарислава едва не завыла в голос. Судорожно дыша, она зажала рот выпачканной землёй ладонью, чтобы не закричать. А ведь нужно было прислушаться к себе, ведь чуяла неладное, почему не настояла, не поделилась переживаниями с Радмилой? Ведь княжна бы послушала её, уговорила Данияра оправиться в путь в другой день. Зарислава была слишком занята собой, своими чаяниями, но настоящая опасность поджидала впереди, и её нужно было страшиться.

Теперь Зариславе её терзания о своём выборе казались детской чепухой. Как можно стать жрицей, не имея сил бороться с настоящей бедой? Глупая! Правильно говорила Ветрия – незрелая, непутёвая глупышка. И что Марибор в ней заметил особого?! Зарислава, сжав шелуху и хвою в кулаки, с остервенением ударила землю. Теперь уже поздно жалеть о чём-либо.

Хруст ветвей она услышала не сразу, поздно спохватилась. Уже давно Зарислава не одна в лесу. Оцепенев, затаила и без того скудное дыхание. Раздался ещё шуршащий звук, потом треск. Сквозь гудение в голове Зарислава всё отчётливее слышала приближающиеся шаги, таиться было уже неразумно, она вскочила на ноги.

Двое степняков надвигались медленно, опасаясь спугнуть добычу. Зарислава с омерзением глядела то на одного, то на другого. Прежде она никогда не видела чужаков из степей. Сейчас же, в темноте, мало что могла рассмотреть, разве только крепкие фигуры, не такие высокие, как Волдаровские и Доловские кмети, приземистее, неказистее, но широкоплечие, с крепкими ногами. Узкие лица, затемнённые щетиной, были смуглы, лоснились от проступающего пота, только белки глаз и видно, да хищные оскалы желтоватых зубов. Недаром ползли толки, что они походили на зверей: коли попадал к ним кто в плен, мучили до смерти, что и белый свет становился ненавистен, и лучше умереть, нежели стать добычей врагов.

Похолодевшая Зарислава едва не распрощалась с духом, ожидая нападения, но они не спешили заламывать, наверняка прежде пустят по кругу. Девица сглотнула липкую слюну, посмотрела исподлобья зло, как загнанный зверёк, но проку от того было мало. Супротив двоих умелых воинов она – малое чадо, попавшее в сети. На выручку уже никто не придёт, а её, измучив до смерти, заберут с собой терзать дальше. Зарислава пятилась, а степняки продолжали двигаться осторожно. Отступать помешало что-то твёрдое и шершавое – она упёрлась в дерево.

– Сочная, молодая. Не зря бегали. Оскабе понравишься.

– Дубина, она ему не нужна, у него же есть Вагнара. А эта пташка нам достанется.

В следующее мгновение степняк, что подкрадывался с левой стороны, кинулся первым, рванул Зариславу на себя, собирая платье в кулаки, рывком содрал с плеч, будто кожу, оголяя спину и грудь. Сразу проняло холодом. Второй не заставил себя долго ждать, уже был рядом и две пары рук, принялись щипать и терзать Зариславу, сдавливая и сминая до боли. Их жёсткие губы скользили по телу, рождая только невыносимое отвращение и ненависть. Они касались, а Зариславе чудилось, будто к ней прикладывают раскалённое железо, тогда она сжималась и кричала, отбиваясь бешено и яро, кусалась и пиналась, за что получала шлепки и унизительные оплеухи. Их это только забавляло и дразнило похоть. Когда Зарислава это поняла, то затихла, тогда терпению голодных хищников пришёл конец. Один заломил руки травницы за спину. Другой же степняк, намотав на руку длинную косу, дёрнул так, что белые искры посыпались перед глазами. Теперь Зарислава только видела чёрные, паутиной спутанные кроны деревьев. Другой рукой степняк сжал горло, перекрывая дыхание. Лицо быстро вспыхнуло жаром от нехватки воздуха. Не имея возможности шелохнуться, травница прошипела:

– Прокляну.

Затаившиеся было душегубы помолчали некоторое время, и тот, кто держал спереди, засмеялся сипло.

– Давай, а мы послушаем, как ты будешь верещать, – степняк сильнее сдавил тонкую шею крупными пальцами, словно утёнка, и Зарислава закашлялась.

– Поторопись, Липоксай, а то скоро нагрянут остальные, – велел он собрату.

Тот и в самом деле поспешил, задрал низ платья, расслабил верёвку на своих штанах, погладив себя меж ног, обхватил бёдра Зариславы, подтянул к себе, торопясь пристроиться позади. От запаха резкого и горького, чуждого ей мужского пота Зариславу едва не вывернуло наизнанку. Бессильно дёрнувшись, зажмурилась, почувствовав горячие слёзы на щеках, на какой-то миг она отрешилась, в мыслях призывая свою покровительницу. Ощутив прикосновение к коже влажного и твёрдого мужского естества, всхлипнула. Сквозь туман в голове послышался шум, похожий на шипение. Зариславе понадобилось время, чтобы понять, что оно принадлежало не степняку, который пытался завладеть ей грубой силой. Застыла, прислушиваясь. Хватка степняка тоже ослабла, он вытянул шею, слушая нарастающий звук, не похожий ни на один шум, какими полнился лес.

– Что это? – спросил Липоксай, отстраняясь.

– Ты тоже слышал? – спросил другой.

Высвободив горло Зариславы, схватился за рукоять меча и вдруг вытянулся, будто его воздели на кол. Вскинув голову, он издал гортанный рёв, и вороновые волосы его вмиг посерели.

Не в силах сообразить ничего, Зарислава лишь видела, как белки глаз душегуба налились кровью, из носа и рта засочилась руда, потекла вниз, на шею. Степняк выпустил косу Зариславы и рухнул ничком уже мёртвым.

– Эй, Бруй? – толкнул Липоксай друга и тут же отпрянул. Запамятовав запахнуть штанину, хватился за гнутый клинок.

– Тварь, – процедил он, ненавистно сверкая угольными глазами, воздел лезвие над головой Зариславы.

Она уклонилась, готовясь к скорой кончине, как вновь объяло злое шипение. Когда Зарислава отрыла глаза, то похолодела. Побелевший степняк рухнул на землю без дыхания.

Белёсый льдистый туман заклубился, ринулся в лес, растворяясь в густых тенях. Зарислава не знала, сколько прошло времени, пока она глядела на сражённых невиданной силой убивцев. Вздрогнула, сбрасывая оцепенение, огляделась, сознавая, что сидит на влажной земле раздетая. На груди темнели кровоподтёки и синяки, глубокие царапины, на плечо вовсе страшно глянуть: из рваного рубца всё ещё сочилась кровь. Она с отвращением поглядела на мёртвых насильников – стоило убраться, покуда не пришли другие.

От платья остались только лоскуты, но иного у Зариславы и не было, всё осталось там, на поле брани. Прикрывшись тряпьём, накинув плащ, который один остался целым, Зарислава поднялась и пошла прочь сквозь чёрный лес, стирая с лица кровь и слёзы.

Она не понимала, в какую сторону шла, но главное теперь – не останавливаться. Лес объяла ночная тишина, тянуло запахом топей, и туман уже собирался в низинах – его было видно хорошо там, где деревья редели. Небо непроглядно и по-прежнему затянуто тучами, не видно ни месяца, ни звёзд. Зарислава всё ещё слышала стоны боли павших кметей, чувствовала прикосновения грязных грубых рук степняков, её било ознобом и охватывало дикое омерзение. Всё пыталась понять – ночь только наступала, или же близился рассвет. Мысли утопали в вязком болоте сознания. Утомлённое тело изнывало, плохо подчинялось, взывало остановиться и передохнуть. Потрясение не отпускало Зариславу, вынуждая время от времени забывать об усталости. Она проваливалась в пустоту.

Травница часто оглядывалась, убеждаясь, что за ней никто не следует. Пройдя две дюжины вёрст, снова услышала шорохи, закаменела, вглядываясь в неподвижную буйную листву деревьев и кустарников. Шелест пронёсся прямо возле уха, меткая стрела вырвалась из чащи быстрее, чем Зарислава поняла, что за ней погоня. Другая стрела чиркнула по бедру, мгновенно ногу обожгло ядом, занемела. Девица содрогнулась и, развернувшись, бегом бросилась прочь. Видимо, соплеменники нашли убитых братьев и пустились по следу, наверное, для того, чтобы отомстить.

Зарислава бежала, с трудом разбирая дорогу. Уставшая, измотанная и раненая, она лишилась всяких чувств, только одно было в голове – оказаться как можно скорее в безопасности. Дорог здесь не было совсем, даже тропок животных – сплошные заросли, в которых Зарислава путалась, спотыкаясь, и вновь устремлялась прочь.

Стрелы перестали настигать её, но призрачной казалась удача, что смогла скоро и легко оторваться от преследователей. Зарислава не останавливалась. Казалось, что всё, бежать больше не может: осколками застряло в груди дыхание, того и гляди, замертво упадёт на землю, но она неслась, не чувствуя ног. Не различив в темноте крутого склона, зацепившись ногой о колдобину, травница рухнула в пропасть. Всё закружилось. Она кубарем катилась вниз, сбивая и счёсывая бока, ударяясь бедром о камни. Последней вспышкой сознания стало то, что это конец. Распласталась она в низине оврага уже без чувств.