Зарислава медленно поднималась по глиняному кряжу к храму. Была уже глубокая ночь, когда она вернулась с луга, но детинец не спал: горели факелы, костры, бегали с поручениями отроки из одной клети в другую, сновала стража, которой как никогда было нынче много. Казалось, все дружинники собрались на княжьем дворе, слышались и приглушённые разговоры, и невнятные тихие голоса. Много теперь толков будет в Волдаре. Ведь где это видано, чтобы степняки на князей нападали да в полон уводили!

По разговорам Зарислава поняла, что воины не припоминали такого на своём веку. А тут ещё и Вятшеслав погиб в бою…

Пройдя ворота, травница оказалась на дворе избы Наволода. Зашагала, неспешно вспоминая миг, когда именно здесь, на этом самом дворе Марибор признался, что она предназначена ему Богами. Тогда ей и в голову не пришло подумать над его словами, грубо отвергла, словно не имела никакой девичей чувствительности… Зарислава скривилась от презрения к самой себя – насколько чёрствой была с ним, уверившаяся в своей правоте, что княжич не достоин её взгляда и внимания. Возомнила о себе невесть что. Знать бы тогда, что ждало их, стократ бы подумала, не сжигала бы тонкие хрупкие нити их кроткой тяги кдруг другу. Но если бы она согласилась тогда, кто знает, к чему привело бы это.

Зарислава, миновав двор, поднялась на порог. Держа в одной руке травы, другой, свободной, коснулась гладкой деревянной ручки створки, затаилась, сжимая её в дрожащих пальцах. Кровь застучала в висках, остро захотелось пить.

Собираясь с духом, Зарислава огляделась. Сизый дым поднимался вглубь неба и растворялся в холодном бездонном мраке, пронизанном призрачным светом луны. Наконец, усмирив волнение и взяв себя в руки, она потянула дверь на себя, вошла в душно натопленные сени – казалось, всё тепло от печи уходило именно сюда, и тяжёлый влажный воздух, пропитанный запахом свежей горькой полыни, сально облепил тело травницы, надавил на грудь, не позволяя вдохнуть толком. Попривыкнув, различила и другой запах, более тонкий, по всему, сочившийся из горницы. Зарислава угадала аромат терпко-горького настоя рябины.

Ярко-оранжевый свет бился через приоткрытую дверь, но её вдруг закрыла тень. Наволод раскрыл скрипучую створку шире, призывая Зариславу поторопиться. Видно не сомневался, что она справится с задачей. Травница не успела толком разглядеть старика, поспешила войти и не ожидала сразу увидеть Марибора, лежащего в глубине горницы на лавке. Окутанный тягучим тёмно-красным светом от пылающей жаром печи и свеч, княжич был обнажён до пояса. Кожа его блестела от проступившего пота. Лицо было отвернуто, а сильная грудь мерно вздымалась, и можно было подумать, что Марибор крепко спит, но руки, лежавшие на лавке вдоль тела, напряжённо сжаты были в кулаки так, что проступали синие жилы. Однако Марибор не шелохнулся на посторонний звук, не поднял головы, не пошевелился.

Прислушавшись, Зарислава силилась уловить его дыхание, самой же дышать стало совершенно нечем, и уж не знала, от чего: от того, что слишком натоплена изба, или же от взыгравшего волнения. Сбросив дрожь и оцепенение, она глянула в проём двери клети, но там было темно.

– Радмила настояла на том, чтобы князь оставался в тереме, – шепнул волхв и, налив чугун воды, поставил на печь. – Проходи, не стой.

Опомнившись, Зарислава отняла от груди травы, которые так и сжимала в руках, стоя на пороге. Она прошла вглубь и присела на лавку у печи, сложив охапку на коленях и наболюдая, как Наволод молча укладывает настойки и порошки в мешок – по-видимому, собирается в княжьи чертоги.

Вода забурлила быстро. Зарислава, оборвав листья с травы, бросила в чугун, их сразу прихватил вар, листья и соцветия пожелтели, и свежий аромат луговых трав поплыл по горнице, затопляя её всю. Дав им покипеть малость, она сняла отвар с огня, поставила на стол. Выждав, когда пар спадёт, Наволод разлил целебное питьё в две плошки. Повесив сумку на плечо и повернувшись к травнице, сказал:

– Я скоро вернусь. Марибор принял сон-травы, что я приготовил для него, чтобы притупить боль. Но он уже просыпается… Ты знаешь, что делать, справишься без меня, – с этими словами старец подхватил плошку и направился к двери, оставляя травницу в глубоком недоумении.

Охватил, было, страх, и шагнула вперёд, дабы кинуться за Наволодом, да одёрнула себя.

«Дурная!» – укорила она себя в малодушии.

Дверь глухо затворилась. Зарислава повернулась к столу, мельком оглядываясь на Марибора. Тот оставался неподвижным, но травница одеревенела, заметив на правом боку княжича страшную рану. Позабыв обо всём, она медленно приблизилась, рассматривая увечье. Глубокие потемневшие рубцы, похожие на кору дерева, опоясывали бок. Откуда такая рана? Словно огромный рассвирепевший медведь напал и содрал когтями кожу. И страшные образы завладели умом, вызывая в ней первобытный страх и тревогу. Неужели степняки мучили? О последнем думать Зарислава отказалась, онемев в конец. Безвольно присела рядом на скамью, непреодолимо желая коснуться Марибора, испытывая и боль, и сострадание. Взяла влажный рушник, легонько убрав тёмные мокрые волосы с лица княжича, коснулась его лба полотном. Скулу и затылок его озаряла свеча, часть побелевшего лица была в глубокой тени. Бережно отирая чело, шею, грудь княжича, Зарислава вслушивалась в его дыхание, будто вся жизнь её сосредоточилась именно в нём – в его вдохе и выдохе таких спокойных и глубоких – живых. Зарислава испытала всеобъемлющую защищённость и вместе с тем благоговение. Никогда бы она не подумала, что для неё не станет ничего дороже его дыхания, и в ответ этому внутри пробудилось что-то огромное, великое, необъятное… И от этого чувства ей сделалось немыслимо хорошо, свободно и легко. Будто нет непреодолимых трудностей, нет боли и страданий, а только оно – незнающее границ и меры чувство наполненности. Его было так много, что Зарислава не могла сдержаться, и любовь щедро текла из неё, как из полноводной реки, обволакивая всё сущее, проникая и впитываясь вглубь, как земля впитывает дождевую каплю, насыщаясь.

Княжич в ответ на её прикосновение нахмурился лишь, и тени на лице стали ещё гуще, но глаз по-прежнему не открывал. Теперь его холодности и след простыл. Зарислава вспомнила Марибора юным: приподнятые в нечаянном удивлении брови, расправленные уголки рта – всё выказывало беззащитность и открытость, выглядел он не так, как обычно – властно, неукротимо, необоримо, замкнуто.

Протянув руку, Зарислава коснулась его лица, щетина колола ладонь. Не успела она найти в себе решимости, чтобы попытаться наполнить княжича силой из открывшегося источника, Марибор вздрогнул и, сухо сглотнув, пошевелился. Зарислава тут же отняла руку, отстранилась. Он же повернул голову и разлепил веки. Из-под покрова тёмных, тяжёлых от влаги ресниц Марибор посмотрел на Зариславу мутно. Так же призрачно колыхались отблески красноватых огней. Взгляд его глубоких синих глаз был далёким и туманным. Ни один мускул на его лице не дрогнул, и внутри Зариславы заворочалось, как ёж в осенней листве, сомнение. Вдруг не захочет её вспоминать?! Вдруг прогонит?! Он закрыл глаза.

От разочарования скрутило всё внутри, а на языке проступила горечь. Зарислава отвела потемневший взгляд, уж было поднялась, собравшись уходить, как горячая ладонь Марибора легла на её пальцы. Она же, вздрогнув, не отстранилась, не смогла, ощущая, как от его прикосновения стены разом ухнули в пропасть, а пол и потолок поплыли, только и держись.

– Как ты здесь оказалась? – голос его был хриплым, но глубоким, будто произносимым из груди, и окрас его колебался от холодности до тревоги. – Хитрец Наволод, опоил меня чем-то… чтоб его… – вяло возмутился Марибор, ласково погладив запястье Зариславы.

Она, наконец, нашла в себе силы оторвать ладонь от лавки, и пальцы их тут же переплелись, слилось и тепло, как сливаются русла реки, заставив Зариславу вдыхать через раз. Не в силах проронить ни слова, растеряв все мысли разом, она только слышала, как гулко бьёт воспламенившаяся руда в виски, чувствуя, как поднимается тёплая обессиливающая волна от низа живота к голове, вынуждая её дурнеть, как от крепкого мёда. И Зарислава более не сопротивлялась этому потоку, сделалась мягкой и податливой, как нагретый воск. Вдохи её стали ещё реже, когда Марибор открыл глаза и посмотрел уже осмысленно и проницательно. Взгляд его в тусклом бордовом свете ровно заполыхал, утягивая вглубь, вынуждая всю её трепетать от сладости и томления. Как же давно она ждала этого, не подозревая, как истосковавшееся сердце жаждет коснуться другого сердца, слиться дыханиями, телами, потоками силы.

– Что ты молчишь? – сказал он, погладив её руку пальцем, от чего приятно защекотало внутри. – Или всё же старик меня извёл, и я умер и попал в Ирий? А в это с трудом, знаешь ли, верится. За мои проступки мне сулит вечное горение в Пекле.

Зарислава опустила ресницы, губы непроизвольно растянулись в горькой улыбке – в его словах было мало весёлого и праздного.

– Я приготовила трав, – промолвила лишь она, не стала спрашивать, за что степняки так издевались над ним. И про Вагнару тоже. Всё обошлось, и слава Богам.

Марибор неподвижно смотрел из-под прикрытых век, борясь с накатывающей дремотой, но уже ясно и осмысленно, а ещё изучающе и вдумчиво, будто насквозь видел её – совсем как Наволод. А потом в его взгляде что-то изменилось, мелькнула злая догадка и на долю короткого мига – растерянность, губы его плотно сжались, твёрдо дёрнулись желваки на скулах, но подозрение с примесью ревности и огорчения тут же исчезло. Появилось спокойствие, но пальцы его больше не гладили нежно её руку, закостенели, выказывая внутреннее колебание.

Зариславе сделалось не по себе, а в сердце начал закрадываться жгучий стыд, схлынули все чувства, будто она вынырнула из неги тёплой реки на мёрзлый берег. Невольно отвела глаза и поторопилась высвободить руку, приложив немалое усилие.

"Зачем терзать себя, коли ждёт её другая дорога…" – от этого понимания сделалось больно.

Пока она ходила за отваром, Марибор подтянулся на подушке, принимая сидячее положение. Зарислава, оставаясь немой, протянула ему снадобье. Видно, пересилив себя, Марибор принял остывшее снадобье. Не отрывая от неё напряжённого взгляда, выпил до последней капли. Теперь и не оставалось сомнений, что княжич всё понял, но заговаривать о том не спешил. Да и, по-видимому, не собирался. Уже завтра он поднимется с постели, ведь рана его больше не потревожит. Зарислава же под его пытливым взглядом старалась всем своим видом держаться достойно, расправив плечи, подняв подбородок. Осталось только дождаться Наволода и с достоинством, с чувством выполненного долга уйти. Однако же сердце словно раскалёнными кузничными щипцами сжали.

– Я принесу Богам жертву за то, что они убереги тебя от гибели, – вдруг произнёс Марибор, прерывая тишину.

Вопреки всем ожиданиям, он взял её руку, сжал обручье и поднял немного вверх, прижался сухими губами к запястью. Кровь горячей рудой ударила девице в голову, и всё закружилось – никто никогда не касался её так откровенно, нежно. Такой простой жест заставил Зариславу разомлеть в одночасье. Марибор с шумом вобрал в себя воздух, вдыхая запах её кожи. Дрожь пробежалась между лопаток к шее, Зарислава раскрыла губы, чувствуя тянущую истому внутри себя, старалась держаться так же холодно и неприступно, но, видно, плохо у неё получалось. Марибор подтянул её ближе к себе, покрывая ладонь поцелуями, сказал приглушённо:

– Это я виновен во всём… Если меня не осудят на казнь, ты пойдёшь со мной?

Зарислава, чувствуя его ласковые губы на своей коже, плохо соображала, о чём он говорит, но услышав слово «казнь», похолодела, беспомощно хлопнув ресницами, сбрасывая тягучее наваждение. Она ведь и забыла о том, что могло ждать Марибора, но с горечью припомнила, что и сама потеряла свою честь.

– Я… – начала, было, Зарислава, опомнившись, чувствуя, как загораются стыдливо её щёки, а внутри разверзается пропасть.

Марибор отстранился немного, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Ты же обещала мне себя, помнишь? – спросил он, прожигая её потемневшим взглядом, от которого, вопреки всему, сковало дыхание.

Конечно, она помнит, разве забудешь…

Мысли лихорадочно заметались: Марибор не знает, что с ней случилось по пути в Волдар, и язык не поворачивался о том рассказать. Особенно – кто… Зарислава прикусила губы. К тому же Наволод настоял, что лучше ей стать жрицей, чтобы не вредить.

Марибор утешительно погладил её плечи, сжал лопатки и, коснувшись губами виска, выдохнул на ухо:

– Я всё понял сразу… Ты пахнешь по-другому… Не так, как раньше…

Ощущая его опаляющее дыхание, Зарислава задрожала, а руки и ноги сделались как тряпичные.

– И я хочу… чтобы ты… пахла только мной… – сказав это, Марибор надолго завладел её губами, прильнув в сладостном и тягучем, как мёд, поцелуе, от чего по коже пробежала дрожь, а внутри разлилось теплом возбуждение. Зарислава задохнулась, полностью подчиняясь воле Марибора. Он, целуя её, сбивчиво дышал ей в губы, давая лишь малые передышки, и прерывисто говорил.

– …моя… ты стала моей душой… и проникла в кровь. Если ты не захочешь идти со мной, то заберу силой. Зарислава… – выдохнул Марибор. – Ты разбудила во мне такую страсть, что, видя тебя, едва дышу… До недавнего времени был уверен, что со мной никогда не случится чего-то подобного, я никому не верил. Теперь же внятно чувствую жизнь, когда нахожусь рядом с тобой. Ты, златовласая дева из чужих земель, наделённая даром, оживила меня и теперь исцелила моё сердце. Воистину, до сих пор не верю, что Боги надо мной смилостивились…

Зарислава слышала Марибора через толщу тумана, чувствуя вкус его губ, горький и душистый от трав. Твёрдые, немного грубые от заживших ран уста чувственно и проникновенно пробовали её, завладевали и сражали. Вопреки всему Зариславе не хотелось, чтобы Марибор останавливался. Он целовал неторопливо, слегка придерживая её затылок, будто малое чадо, будто боялся напугать её чем-то. Целовал её не так настойчиво и пылко, как у избы Чародуши. Тогда Княжич едва смог остановиться. Теперь он был другим, отчаянно терпеливым и нежным. Зарислава не узнавала его, и причина была не в том, что княжич едва ли отошёл от сон-травы и измучен был ранами – внутренне в нём что-то изменилось. Она ощущала эти перемены всем естеством.

Прожитые горести остались далеко позади, сейчас существовали лишь сбившиеся сплетённые дыхания, гул сердец, бесконечная нежность. Наверное, так давшие клятвы пред Богами мужчина и женщина творят любовь и лад. Наверное. Зарислава о том мало что знала, да и не любопытствовала сильно, не считая нужным и полезным для себя… Жаль, что не выспрашивала Ветрию о том, как это бывает. Зарислава ведь до сих пор не знает, была ли в жизни волхвы когда-нибудь любовь, так глубоко проникающая в сердце. Теперь в неведении своём всё ещё на перепутье, всё ещё выбирает тропу. И когда же решится? Но, видно, таковую долю спряла для неё пряха судеб, и Зарислава не злилась, теперь внутри её бился золотистый свет, способный принять все невзгоды.

Марибор оторвался от её губ и, горячо поцеловав в висок, спросил:

– Ты мне ответишь? Пойдёшь со мной? – рука его поднялась на плечо. Марибор, погладив шею, заглянул ей в глаза.

Зарислава застыла в немом удивлении. Столько света в глазах человека она не видела никогда: такие синие, невыносимо яркие, как в безоблачный день – небо, чистые, не запятнанные ни гневом, ни сомнением, ни тревогами, и в глубине их, как солнце, сияет душа.

Марибор ждал от неё ответа, он снова взял её руку, покрутив на запястье обручье.

– Я жду, когда ты мне позволишь назвать тебя своей невестой, – тихо сказал он. – Верь мне. Я никогда не причиню тебе вреда.

Она верила и отдала бы обручье прямо сейчас, и последовала бы за ним, если бы… Боги, и что же делать теперь? Как сказать о том, что поведал ей Наволод? Да и Ветрию упредила в видении своём, что не вернётся, будто заранее предвидела. Морок то был или же явь, но Зарислава чувствовала, что матушка слышала и видела её. Вот бы с Чародушей переговорить, она дала бы совет. Впрочем, если колдунья не примет её к себе, то травница уйдёт в лес, в самую глубь, и станет служить своей Богине там, где никто никогда её не найдёт, как и мечталось когда-то, а там, глядишь, и забудется всё…

Марибор, будто ощутив её смятение, погладил впадину на шее, и мысли Зариславы вмиг сбились.

Вобрав в грудь воздуха, она произнесла:

– Марибор, мне…

Она не договорила, в сенях послышался шум, и они оба поглядели в сторону порога.

– Наволод… – сказал разочарованно Марибор, с неохотой высвобождая Зариславу.

Не успела травница подняться с лавки, как вошёл волхв. Старик бегло оглядел их, снял котомку с плеча, догадливо прищурился, от чего Зариславе и неловко сделалось.

– Как, княже, чувствуешь себя? – спросил старец, присаживаясь на лавку, положив широкие ладони на колени.

Марибор снисходительно глянул на Зариславу, ответил:

– Если бы не твои травы, то было бы лучше.

Наволод только усмехнулся.

– Дочка, ты можешь идти отдыхать, сегодня у тебя был трудный день, так что ступай, набирайся сил.

Зарислава потупила взгляд, опустила голову и прошла к лавке, забрав оставшиеся травы – без неё они пропадут и перестанут быть целебными, к тому же огневицы ещё понадобятся.

Она молча прошла к порогу и позволила себе ещё раз взглянуть на Марибора. Он смотрел из глубины горницы, и на лице его не было ничего, кроме каменной твёрдости и потемневшего от скорой разлуки взгляда. Однако не мог её задерживать, он будет ждать её ответа – это Зарислава и прочла в его глазах. Она поспешила выйти из избы.

Ночной воздух обрушился на травницу спасительным свежим потоком, привёл в чувство. Она не помнила, как добралась до теремных хоромин, медленно переступая ногами. Возвращаться в клеть не хотелось, там, должно быть, спит Мира, а Зариславе желалось побыть в одиночестве, посмотреть на звёзды, на яркий, до блеска чистый шар луны, да подышать свежим ободряющим воздухом и ни о чём не думать. Постояв немного на крыльце, вслушиваясь в тишину – только изредка шарканье стражников во дворе и на стенах сбивало её – Зарислава наконец осознала, что веки становятся тяжелыми, как и всё тело – усталость дала о себе знать. Пройдя по переходам, освещённым лишь лунным светом, что пробивался через маленькие прорези оконцев под потолком, Зарислава поднялась наверх и едва не вскрикнула от неожиданности, чуть не выронив травы. Прямо на полу под дверью кто-то сидел. Сложены на коленях руки, пальцы напряжённо сцеплены в замок, голова опущена. Зарислава не видела его лица, но сердце бешено запрыгало в груди от узнавания. Чего ему тут надо? Неужели Миру поджидает? В прошлый раз, на венчании, он, помнится, успел ощупать девку. Но весь вид Пребрана говорил об ином…

Княжич вяло поднял голову, встряхнув ей, отбрасывая упавшие на глаза светлые пряди. Лицо его, находящееся в густом мраке, Зарислава не разглядела, но чувствовала, как тот, не мигая, смотрит на травницу пристально и жадно. Она было попятилась, чтобы броситься по лестнице, отчаянно посмотрела на запертую дверь. Так бы она и поступила, но Пребран не кинулся к ней – сидел на своём месте, с шумом выдыхая. И Зарислава сей миг успокоилась. А потом княжич заговорил.

– Пришла. А я жду тебя уже давно, – голос его звучал сильно, будто отталкивался от самого дна груди, но, задушенный тяжёлым дыханием, слегка подрагивал у гортани.

Говорил он так же вяло и заторможенно, как и двигался, и тогда Зарислава поняла, что княжич вусмерть пьяный.

Оправившись от потрясения, травница, осмелев, шагнула к двери, хотела поскорее скрыться и запереться. Стоило ей достигнуть порога, как Пребран резко поднялся на ноги, что Зарислава опешила от такой внезапной прыткости, странной для человека, который и лыка не вяжет, отшатнулась. Ноги её вмиг стали тяжёлыми, будто свинцом налились, и страх холодной глыбой упал вниз живота, растекаясь ядовитой рудой по пояснице. Пребран сделал шаг к ней, но Зарислава немедля извернулась, вцепившись в ручку створки, дёрнула на себя, скользнула внутрь клети, удивляясь, что та каким-то чудом оказалась не заперта. Но так легко избавиться от княжича ей не удалось. Пребран, не растерявшись, успел втиснуться в проём, дверь его сильно пришибла, но он не почувствовал того вовсе. Однако, не на шутку разозлившись на непредвиденно возникшую преграду, Пребран толкнул её с силой. Дверь шарахнулась о стену с треском. Спавшая Мира мгновенно подскочила с лавки и спросонья, не разобрав толком ничего, пронзительно завизжала, прижимаясь к стене, натягивая до подбородка одеяло.

– Пошла вон отсюда, – шикнул княжич девке так, что холопка, резко перестав истошно визжать, мигом спрыгнула с постели и, как была в исподней рубахе, в ней и выскочила на лестницу, только мелькнула рыжая коса в дверях. Вот трусиха! Впрочем, её можно было понять.

В клети дотлевала лучина, этого света было достаточно, чтобы отчётливо разглядеть Пребрана. Хоть и был пьян, выглядел он свирепо и ошалело: страшными молниями сверкали его глаза, губы были плотно сжаты, как и кулаки. Рассудительности от него ждать не стоило, и Зарислава, было, кинулась вслед за Мирой, но куда там, Пребран рванул её назад так, что она, попятившись, едва не свалилась с ног. Он успел задержать её, поймав за запястье, прижал к себе.

В глазах её потемнело от удара о его грудь, а горло сдавила невидимая петля страха. Она пыталась отстраниться, но Пребран, не зная меры в своей удали, только сильнее прижал её к себе, сдавливая, и Зарислава почувствовала его упругое, горячее тело, а в нос ударил запах крепкого приторного мёда и кислой браги.

– Стой, или я за себя не отвечаю, – не в шутку предупредил он окрепшим в силе голосом. – Где ты была столько времени? У князя я тебя не нашёл. Где? А? Отвечай.

Зариславу ошеломила его дикая перемена, возникшая не пойми с чего – в нём кипела необузданная, ядовитая ревность.

– Поди вон отсюда и не смей трогать меня, – попыталась защититься Зарислава, чувствуя, как от страха внутри всё сжимается, как дрожат колени, а пол уплывает из-под ног.

Пребран задеревенел, и Зарислава некоторое время наблюдала неподвижное пламя гнева в глубине его серых, как зола, глаз. Видно, совершенно не ждал такого ответа и в дурмане силу свою не чувствовал – крепче стиснул рёбра, причиняя боль. Зарислава скривилась. Княжич будто разум потерял, не соображал ничего. А потом он расхохотался дико, неудержимо. Юношеские черты его лица исказились, проснулось в нём что-то первобытное и звериное, отчего внутри травницы всё оборвалось. Пытаясь найти хоть какую-нибудь причину его ненормального поведения, Зарислава попробовала высвободиться. Как же так? Ведь Наволод сделал всё, чтобы Пребран больше её не вспоминал, чтобы думать забыл о случившемся! А теперь ему ничего не стоит совершить ещё раз то, что он сделал два дня назад. От этих мыслей Зарислава потеряла дыхание, перестав безнадёжно бороться. Хохот Пребрана затих, и, высвободив её руку, он взялся за обручье.

– Ты должна стать моей. Отдай мне это, – твёрдо потребовал он.

Но, похоже, не собирался ждать добровольного согласия, к ужасу травницы, потянул обручье с запястья. Зарислава, собрав остатки сил, дёрнулась, пихнув Пребрана в грудь. Ей удалось высвободиться, но успела только с размаху ударить его по лицу, что ладонь мгновенно вспыхнула жгучим непереносимым огнём. Зарислава шикнула от боли, отдёргивая руку. Однако это не остановило Пребрана, в следующий миг он уже был рядом и необузданно целовал её в шею, плечи, невпопад в щёки, губы, веки. Внутри Зариславы забурлило вулканом презрение, всю её охватило лютое негодование. Она-то думала, что Пребран всё понял, осознал свою ошибку, но, видимо, нет. Как безумец, сжимал её, гладил бесстыдно и нахально, где ему вздумается, и, верно, был уже наготове снова взять её прямо тут, в клети. Зарислава вознамерилась закричать точно так же, как визжала ещё недавно Мира, но за дверью послышался шум, а потом девичий знакомый голос. Зарислава, охваченная гневом, не разобрала сразу, кому он принадлежал, только немного позже, когда руки исчезли с её тела, и она, наконец, смогла вдохнуть толком, отчётливо услышала голос Радмилы.

– Ты рехнулся! – крикнула та.

Туман в голове рассеялся, и Зарислава увидела в дверях челядинку. Девка, зажимая ладонями рот, стояла испуганная и побледневшая, взирала на княгиню. Видно, это она позвала помощь.

– Пребран, ты ополоумел совсем! – гневно выдыхала Радмила, толкая Пребрана к двери, но её силы явно не соперничали с силами княжича – он сам нехотя отступал.

– Уходи отсюда немедля! – сорвалась на крик сестрица.

Пребран, очнувшись, посмотрел исподлобья на Зариславу всё тем же туманным непрошибаемым взором, затаилась в нём, как опасный зверь, лютая ревность и, наверное, ненависть. Последнего никак не ожидала, да и за что? Это она должна испытывать к нему неприязнь!

– Я сказала, прочь, ты меня слышишь?! Или вышвырну тебя из Волдара прямо сейчас же! – одёрнула его Радмила.

Последние слова её подействовали на брата, и, опомнившись, княжич сжал кулаки, уже твёрдо зашагал к двери, быстро покинул клеть. Мира шарахнулась от него в сторону, юркнула внутрь клети. Зарислава, переведя дыхание, преисполнилась к той благодарности за то, что Мира, не будь глупой, позвала именно хозяйку, а не подняла на уши всю крепость. Вот позору было бы!

Грудь Радмилы вздымалась, и когда она повернулась к Зариславе, твёрдый взгляд её бессильно померк, а в глазах с запозданием вспыхнул немой страх и отчуждение – изрядно же он её напугал.

– А я-то видела, что с ним не всё в порядке… Весь вечер не отрывался от питья. Думала, уж не порча ли на нём. Как подменили. Не узнать. И что на него нашло, не знаю, – выговаривалась Радмила, будто сама с собой, но вскоре очнулась, приблизилась и, взяв руки Зариславы, заглянула в глаза. – Я сегодня же с рассветом отправлю его назад в Доловск. Нечего ему тут больше околачиваться. Больше не побеспокоит тебя, обещаю, – Радмила тревожно оглядела травницу. – Он не причинил тебе вреда? Нет?

Зарислава, отведя глаза, лишь смогла покачать головой. Единственное, что болело – это рука, горела огнём – никак осушила ударом. Но это мало её тревожило сейчас. Радмила ждала ответа. О том, что случилось меж ними в деревне Уставе, травница не скажет никогда и, кроме Наволода, больше никому. Но Радмила слишком открыто смотрела на неё с глубоким участием и сочувствием, как на ребёнка – того и гляди прижмёт к груди, и разрыдается Зарислава. От этого размышления всё покоробилось – тогда уж не сможет умолчать, польётся обида, как из рога, а в отчаянии можно и лишнего наговорить. Ни к чему. Лучше в холоде признаться.

– Ты ничего не утаиваешь? Лучше скажи мне правду. Я всё равно выведаю, – в свою очередь настояла княгиня, окончательно пробив толстый лёд нарочитого равнодушия.

Мира, что стояла чуть поодаль, слушая разговор чужой, потупилась. Пронаблюдав за взглядом Зариславы, не поворачиваясь к девке, Радмила велела:

– Мира, оставь нас.

Челядинка торопливо преклонила голову, поспешила скрыться за порогом, благоразумно прикрыв за собой дверь. Как только они остались наедине, Радмила предложила:

– Давай присядем.

Опустившись на лавку, Зарислава, успокоившись немного, только теперь заметила сонные, слегка припухшие глаза Радмилы. Видно, дремала, но теперь сон надолго улетучился, и княгиня готова была слушать травницу хоть всю оставшуюся ночь. Зарислава осознала, что попалась – отступать теперь некуда. Рассказывать о проступках родного брата было скверно, но как бы душа её ни кривилась, а Зарислава чуяла, что так будет честно с её стороны по отношению к себе и Радмиле, которая стала не только правительницей Волдара и женой Данияра, но и подругой, готовой помочь, подставить плечо, коли то необходимо. Зарислава только горько усмехнулась про себя – не успела Радмила приехать в Волдар, а уже столько трудностей на пути. Княгиня изменилась, стала серьёзной, вдумчивой, терпеливой, чего раньше с ней не случалось.

Набрав в грудь воздуха, Зарислава рассказала. Начиная с того момента, когда Пребран порвал с Верной и стал преследовать её. Радмила с каждым произнесённым травницей словом хмурилась и мрачнела, касаясь ладонью горла в немом смятении.

– Как ужасно всё вышло, – заключила она, когда Зарислава стихла. – Выходит, ты мне помогла, а сама пожертвовала самым дорогим… – Радмила умолкла, надолго задумавшись.

И Зариславе было в тягость её молчание, и где-то в глубине заточило сомнение – ждала, что осудит, обвинит травницу в том, что сама вертела хвостом. Подумала, что Радмила заступится за брата, но ничего подобного та не выказывала – сидела в свете лучины, что деревянное изваяние Богини Макоши: глаза распахнуты и блестят, пальцы белые, сцеплены в замок. Зариславе даже почудилось, что Радмила и впрямь обратилась в статую. Но вдохнув глубоко, княгиня вздрогнула.

– А ведь я же видела, как он глядит на тебя, но не думала, что настолько одуреет от ревности… – проронила она упавшим голосом.

Зарислава виновато отвела взгляд, размышляя о том, что Пребран был зачарован ей и поддался на неведомый её дар или проклятие. Уж не знала, что и думать.

– Дааа, – протянула Радмила на прерывистом выдохе. Сжав угрюмо губы, она посмотрела в пол.

– Только пусть это останется между нами, – попросила Зарислава, опомнившись сама.

– Но тогда он останется безнаказанным, – так же безлико отозвалась княгиня. – Хотя я немедля сообщу батюшке, пусть наказывает его сам – женит. А ты? Что ты желаешь в знак искупления? – спросила Радмила, обращаясь к Зариславе с затаённой тревогой, но тут же покоробилась, поняв, что глупость сболтнула, отвела взор.

– У меня есть одна просьба… – начала Зарислава, перебарывая себя.

Радмила встрепенулась, повернулась к травнице в отчаянной готовности выслушать всё, что та скажет. Конечно, ей страшно стало за брата, и Зарислава это хорошо понимала.

– Я знаю, что Марибора будут судить… и…

Радмила разом потухла, понурившись, ушла и гордая осанка. И Зарислава сразу осознала, что княгиня знает всё о степняках и об измене княжича, и, верно, сама переживает за это сильно.

– Я до последнего не верила, что Марибор изменник. И мне жаль его, очень, но таковы коны. Марибор едва не подверг нас всех страшной судьбе… И столько людей верных погибло…

Зарислава раскрыла было рот, чтобы вступиться, но Радмила была права – он виноват. Но чтобы дело дошло до казни – не укладывалось в голове. И тут её пробрал такой дикий холод, что душа покрылась толстым льдом. Осознала в полной мере всю нелепость, которая может случиться уже завтра. Что, если Марибора и правда лишат жизни? Эта мысль показалась дикой, настолько ошеломляющей и обессиливающей, что разом лишила и воли, и надежды.

– Я догадываюсь, о чём ты хочешь меня просить, и можешь не продолжать. Обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, – Радмила вдруг поднялась. – Мне… нужно о многом подумать… – сказала она тревожно. – Отдыхай, а утром приходи ко мне, буду тебя ждать.

Зарислава проводила её долгим взглядом, так и смотрела на дверь, пока на пороге не возникла Мира.

Челядинка, осторожно поглядывая на травницу, юркнула к своей лавке, подобрав ноги под одеяло, закрыла глаза. Верна бы на её месте затеяла ссору, но Мира была другой и не пытала лишними разговорами, знала своё место.

– Спасибо, – сказала Зарислава.

Мира ничего не ответила, отвернулась к стенке.

Зарислава, посидев немного, поднялась, собрала выроненные травы, оставила их на сундуке, задув лучину, разделась, оставшись в исподней рубахе, легла на постель, невольно прижимая ушибленную ладонь к груди. Внутри она была совершенно опустошена, как высохший колодец, на дне которого одна лишь трясина зыбких надежд. Закрыв глаза, стараясь не думать о неприятной встрече с Пребраном, постыдном разговоре с Радмилой и особенно о грядущем дне, который может принести горе, Зарислава вдруг вспомнила о короткой близости с Марибором, и быстро, но ощутимо глубоко пролилось внутри тёплое успокоение. Уставшее тело и сознание от такой тягучей блажи мгновенно опрокинулись на другую сторону яви, где ждал её иной мир, глухой и тревожный.