На лес опускался туман вместе с дымом от костров, что жгут нынче ялыньские, мягко окутывал стволы деревьев, плотным покрывалом стелился по густой траве. Сквозь плотный занавес виднелась оранжевая полоска закатного солнца. В кронах тренькала птица, и её щебет разносился по всей округе, отдавался эхом. Запах древесной смолы вместе с дымом обволакивал и прояснял мысли.
Зариславе не хотелось нарушать единение с живой силой, но нужно поспешить, впервые за долгое время. Склонившись, положила на краду жертвенный кулич. Всполохи огня мягко окутали подношение. Воздев руки к деревянному изваянию Богини Славуньи, Зарислава проговорила с придыханием:
– Благослови, Матушка Слава, на ночь грядущую. Даждь мне силы и волю, помоги собрать травы целебные на дело правое. Во славу и на жизнь рода русов.
Зарислава прислушалась. Внутри невольно разлилось предвкушение чего-то волнующего, предвещая скорые перемены. Оно и понятно, сегодня покинет деревню. Она отступила к воротам, покинула небольшое капище, расположенное прямо на задворках избы волхвы, там, где начинался лес.
Ещё вчера у избы томились от жары княжеские кмети. Вчера и покинула княжна Радмила Ялынь, оставив двоих воинов, что нынче ночевали у старосты Прозора. Этой ночью Зарислава покинет деревню, отправится с ними в путь до Доловского княжества. Никогда она не бывала в твердынях, да так далеко. Пришлые сказывали, что тын крепости может доходить в высоту молодой осины, терема и дворы обширные, и легко в них заблудиться даже белым днём, коли не знаешь дроги. Волнение охватывало Зариславу всё больше.
Оказавшись внутри избы, она обвела взглядом тонущую в желтоватом свете крупной лучины горницу. У входа печка невысокая, белёная мелом. Полати меж брусьями и глиняной стенкой очага завешены шкурами. Лавки вдоль стен, стол. Веретено волхвы в углу под полкой-божницей с малыми чурами. Зимними вечерами и сама Зарислава любила садиться за него да нить свивать. Сундук рядом, свежие травы, связанные пучками, висели на стене. Ветрии Болиславовны не оказалось в избе. Знать отправилась в деревню гадать.
Жили они с волхвой-матушкой скромно. Ветрия принимала за богатство только веданье, а всё остальное само богиней Славуньей давалось: и еда, и кров, и тепло. Волхва говорила, что самое главное для неё – земля-матушка: дыхание деревьев, трав и цветов.
Вспомнив, что скоро погаснет окоём, Зарислава заспешила. Выбрав из связки на поясе яблоневый гребень с редкими зубцами, она быстро сняла его с кожаного ремешка и принялась расчёсывать волосы, которые при свете светоча стали как мёд, тёмно-золотистые. Зарислава редко заплетала их в косы, волосы её длинные, всегда просты, до бёдер спадали. Многих женихов она зачаровала ими.
Бывает, иной раз пытаются сговориться с матушкой из соседних деревень, чтобы отдала девку под венец. Всем же хочется иметь в жёны не просто девицу пригожую, верную да хозяйственную, но и травницу-умелицу, коя может с духами наравне беседы вести. От того и задаток предлагали немалый за невесту. Всех гнала волхва от своего порога. А вскоре надоедало свататься оным, отступали, других, более покладистых душек находили.
Правда, один всё ещё бился за сердце Зариславы, упрямый Дивий, сын пахаря, что так и бередил душу девице.
Зарислава вобрала в себя воздух, пропитанный запахом Дивия – терпким, отдающим дубовой корой. Уже столько времени прошло, как покинул он избу, а аромат его по сей миг стоит.
«Безумец, умудрился в избу зайти», – хмыкнула Зарислава, но, случайно дёрнув волосы, скривилась.
Волхва метлой его спровадила восвояси. Так и ушёл обруганный и побитый. А Ветрия растревожилась да знай только ругать Зариславу, что приходится ей отваживать жениха. Дивий приглянулся матушке, этого она не скрывала и уж как ни уговаривала девицу подумать да приглядеться к жениху, а всё об стенку горох.
«Всё уже решено», – отвечала Зарислава.
Была бы у неё иная жизнь, пошла бы, не раздумывая, за Дивия.
«Вот же горе-судьба, Боги подослали молодца…» – вновь посетовала девица.
Из-за него до сих пор жили сомнения в душе. Хоть и выбор свой сделала, да как виделась с Дивием, так сама не своя становилась, а сердце тяжелело, как та самая гривна, что переливалась серебром на груди княжны Радмилы.
«Сегодня же порву с ним, пусть не ждёт и не надеется на любовь ответную. Тогда отправлюсь к Радмиле с чистым сердцем, с лёгкой душой».
Вернув гребень на ремешок, Зарислава подошла к сундуку, откинула крышку и вытянула купальскую сорочку зелено-серого цвета, похожую на высушенную солнцем крапиву. Скинула платье из рогожи, надела мягкую рубаху. Подпоясываться в эту ночь не следовало, осталась так же босой, чтобы впитывать в себя целебную силу трав. Зарислава только туесок приготовила для трав и нож с острым лезвием. Нож, а то и булат нынче каждый держал при себе. Пусть места и спокойные – степняки не добирались, но всё одно боязно бродить в одиночку. А вот стебли резать лезвием нельзя, иначе травы силу свою потеряют. Рвать Зарислава будет только руками.
Собравшись, травница подошла к низкой полке, где стояли чуры, осенила себя перуницей, прикоснувшись вместе соединёнными указательным и средним пальцами ко лбу, плечам и груди, зашептала тихонько:
– Благослови, Славунья, на деяния справные во славу рода земного и небесного, во благо всего сущего, пусть твоя длань ныне укрывает меня. Прародительница народа нашего, уповаю на помощь твою и защиту от злых чар и духов. Пусть глаза мои видят путь верный, сердце слышит голос Прави, что ведёт к чистым истокам твоим. Помоги сделать выбор… – Зарислава запнулась, сознавая, что молит не о том, о чём нужно, однако Дивий волновал её, из головы не уходил. Продолжила: – Желаю всей душой обряд справить и от сердца благодарствую за дар, что вложила ты в душу мою… Это дороже мне всего на свете. И теперь испытываешь меня, укрепляешь дух мой и волю… – Зарислава перевела дыхание, замолкла, к себе прислушиваясь. И тут же поняла – вот он, ответ, в последних словах её кроется. Снова продолжила говорить: – Коли княжича я поставлю на ноги, смерть смогу запутать и прогнать, значит быть мне жрицей, а коли не смогу… пойду за Дивия.
Она ещё раз осенила себя перуницей и прошептала:
– Пусть всё решится. И будет так…
Из окна неожиданно шорох поднялся, а потом донёсся многоголосый шёпот. Зарислава вздрогнула, попятилась было назад, страхом охваченная, но тут же успокоилась. Внутрь избы скользнул белый туман, сполз быстро по стене на пол, будто прозрачная кисея, опутал ноги Зариславы холодом и тут же рассеялся. Замолкли и голоса. Вместо них до слуха стал докатываться гул озёрных лягушек, стрекотание сверчков, всё стало как и прежде. Зарислава принюхалась – горницу наполнял сладкий запах цветущего малинника, росшего у стены избы, где вчера днём томились волдаровские кмети.
«Значит, дух Славуньи забрал обещание», – поняла Зарислава.
Травница заторопилась, подхватила туесок и, задув лучину, вышла за порог, под сень еловых деревьев. Постояла, привыкнув к темноте, вбирая в себя свежий воздух, пропитанный целебным запахом хвойной смолы.
Изба волхвы стояла на возвышенности, и Зариславе вся деревня была видна как на ладони. В срубах горели огни, поднимался от печных труб дым, заволакивая вечернее небо смогом. Облака нависали над горизонтом низко, затмевали багряно-золотистым полотном дали, и только ослепительный Ярило тонул в сизой мгле. Нынче он отдаст свои последние силы и погибнет, а вместо него народится новое солнце – Купало летний.
«Вот и приблизился последний день зелёной седмицы».
Над деревней поднимался весёлый шум, и до слуха Зариславы начало докатываться девичье пение. А в тумане вдоль берега над зеркальной гладью реки вспыхивало всё больше костров. Знать обряд женитьбы Ярилы с землёй-матушкой произошёл. Вот покатилось по мосточку в реку просмолённое, пылающее огнём колесо, сорвалось в воду, потухло. Теперь так же покатится солнышко к холодной зиме. А впереди время перемен.
Зарислава пронаблюдала, как от кромки берега медленно отошли венки с огоньками, брошенные девицами. Нынче они встретят своих суженых. И она должна была пустить свой венок в эту ночь, и тогда уж наверняка стала бы невестой Дивия.
Притворив за собой скрипучую калитку, травница пошла по тёплой стёжке, спускаясь с возвышенности. От земли парило, но воздух был прохладен и свеж, обдувал разгорячённое лицо. Зарислава вдруг вспомнила о княжиче и о его недуге.
«Интересно, для чего нужно Вагнаре изводить Данияра Гориславовича?»
Может быть, княжич просто разлюбил невесту свою Радмилу, вот и отверг? А Радмила сделала виноватой Вагнару, мол, она его опаивает. Но если это всё же ворожба, то травы нужно сильные собрать. Зарислава нахмурилась. Что бы это ни было, жаль поруганную невесту. И со стороны княжича не по совести поступать так с ней.
«Назвался, будь честен – держи данное слово».
За раздумьями Зарислава не заметила, как спустилась к высокому частоколу избы старейшины Прозора. Не сразу увидела притаившихся под берёзой голубков.
Девица, завидев приближающуюся Зариславу, уткнулась в грудь рослого юноши, но травница сразу угадала в ней Чарушу, дочку Прозора. Уж и не было тайной, что наведывается к порогу старейшины Истома, сын мельника.
«Чего теперь прячется Чаруша, коли обнимается с возлюбленным прямо у дома?» – улыбнулась про себя травница.
Сжимая пустой туесок, она поспешила поскорее минуть их. Если бы увидел Прозор, плетью бы огрел и Истому, и дочь. Без сговора родичей нельзя прятаться по углам тёмным да миловаться. Таков обычай, кой строго соблюдается.
«Как любит Чаруша суженого своего Истому, что не страшен гнев отцов».
Что и говорить, Истома молодец видный, к тому же сын мельника. Разговоры о нём ходили сумасбродные: и что у него невеста болотница, и что с водяным в дружбе. Одних девиц это отпугивало, других, напротив, притягивало. Но Чаруша была красивой девкой: коса толстая, глаза зелены, точно мох на деревьях. И других Истоме невест не нужно, выбрал он её.
Выйдя за деревню, Зарислава пошла по тропке, что вилась меж берёз и спускалась прямо к реке. Тут-то травница и оказалась в окружении празднующих. Не остановилась и взгляда своего ни на ком не задержала, хотя и успела осмотреться лучше.
Здесь, в низине, темнело быстро, а костры горели ярче: летели в небо снопы искр, кружили девицы хороводы у воды, смеялись и веселились ялыньские. Нынче Зариславе не до игр. О девичьих забавах настало время забыть, коли скоро жрицей станет. Впрочем, её всегда волновали иные деяния, и больше любила одна проводить время…
Зарислава вышла к берегу. У самой кромки высились деревянные чуры. Под ними собралось много красавиц, которые уже спускались с обрыва, с визгом прыгали в рубахах в воду, плыли к середине. Юноши же ловили их, пытались утащить как можно дальше да сорвать с губ поцелуи, от чего стал слышен весёлый смех и всплески воды повсюду. В такой кутерьме никто не обращал внимания на травницу, никто не окликнул. И хорошо…
Зарислава поймала себя на том, что выискивает взглядом среди них Дивия. Но нет, не было его.
«Может, нашёл себе суженую?»
Холодом кольнула ревность, но Зарислава быстро одёрнула себя. Пускай любуется, так он её скорее забудет, а ей легче обряд пройти.
Припустившись бегом, травница ринулась от реки вверх по дорожке на холм. Позади остался шум, который становился всё глуше. Всё дальше она уходила от кострищ, устремляясь к бескрайним луговым просторам, туда, где она бывала всё своё время в летние месяцы.
Зарислава вбежала в зелёное море трав, коих на лугу было неведомо много. В эту Купальскую ночь цветение буйное, ярое. Остановившись, она перевела дыхание и продолжила свой путь, но уже ступая медленно, не торопясь, собираясь с мыслями и духом. Травы щекотали и гладили голые лодыжки. Цветы так и просились сорвать их, сами клонились к Зариславе, тянулись к рукам. Голова травницы закружилась от запахов и силы огромной, мощной, сбивающей с ног. Ласково провела ладонями по верхушкам гладкого ковыля, привечая травки, соединяясь с их потоками жизни.
Здесь ещё тлел закат, и над лесом растянулась малиново-оранжевая полоска неба, Зарислава выхватывала взглядом опалённые багряным светом кучерявые кустарники жимолости и лещины. Чем глубже девица уходила в сердцевину луга, тем выше рос бурьян, разнотравье доставало теперь до самой груди. Разная росла здесь трава: зверобой, медуница, полынь, подмаренник, горицвет – все Зарислава и перечислить не мыслила. И как только закат погас, взору её открылся волнующий душу вид: в тумане все соцветия замерцали тысячами и тысячами огоньков, будто перед ней распростёрлось небо, только из разноцветных звёзд: белых, жёлтых, лиловых. Зарислава знала – чем ярче сияние, тем сильнее трава эта считается. Волхва их огневицами нарекла.
Сделав ещё один шаг, Зарислава остановилась, огляделась, вслушалась в окутывающую тишину, чувствуя прохладу воздуха на лице, а в ногах наоборот – пышущее тепло. Даже не верилось, что там, на берегу, было шумно, тут же царило благодатное молчание. Зарислава прикрыла глаза, сделала глубокий вдох, ощутив, как через ступни от земли поднялась по ногам к низу живота тугая волна силы. Мурашки побежали по рукам и плечам к самой макушке, травница едва удержала себя, чтобы не пуститься в пляс. Хотелось закружиться и засмеяться, но силу эту нужно было сберечь для другого деяния. Она открыла глаза, оглядывая сияющие водопады покачивающихся на ветру былинок.
«Боги, как же красиво нынче нарядилась матушка-земля, как щедра она и приветлива, и ничего ей не нужно взамен».
Так бы и опустилась Зарислава, и целовала землю. Она легла на мягкую перину трав, прикрыв ресницы, позволяя вливаться потокам невиданной силы в тело, сердце, наполняющим душу нектаром, напитывающим соками, жизненной могучей волей. Подумала о том, что если излечит княжича, вернётся – где станет жить? Так же с волхвой в деревне? Или, быть может, в лес уйдёт, подальше к духам. Людей-то они боятся, а в чаще ей самой спокойней будет – там она как дома. А люди, коли нужна будет её помощь, будут приходить сами. Зарислава сжала губы. Нет, Ветрию-матушку одну она не оставит.
Много ещё о чём думала она, лёжа на траве, но покоя в сердце не нашла. Всё же что-то было не так, что-то бередило душу, волновало. Вспомнила о холодном тумане и шёпоте. Правильно ли она истолковала ответ Богини? Нужно бы у матушки спросить. А ещё Зариславу тревожило то, что Радмила не очень обрадовалась тому, что Зарислава поедет вместо волхвы. Пускай она на это дала согласие, но глаза княжны не обманывали, не по душе пришлось решение такое. А ведь с ней предстоит разговор вести, жить какое-то время поблизости.
Травница вздохнула. Всё это не очень ей нравилось. И успокаивала себя тем, что потом станет свободной. Но это если исцелит княжича…
Зарислава лежала до тех пор, пока небо окончательно не поглотила темень, а народившийся месяц и звёзды не стали ярче. Тогда она поднялась, огладив волосы и платье, неспешно пошла по своим зелёным угодьям. Здесь она хозяйка. Теперь медлить нельзя, и нужно сорвать травы, пока роса садится. Травница быстро принялась рвать стебли и соцветия в туесок. Пальцы её жгли огневицы, но Зарислава терпела, ловко складывая их на дно. И, когда набился полный короб, поклонилась в землю.
– Благодарю, матушка, за богатство, за силу. Ты уж прости, что потревожила, для благого деяния нужна мне сила твоя…
Постояв немного, Зарислава поспешила обратно. Снова пришлось идти через берег, который полнился народом – гулянье продлится до самой зари.
В низине у реки купалец уже прогорал, и через него парами прыгали молодые. Рядом выстроились другие пары: собираются для ручейка. Отовсюду лились чудные звуки свирели, от которых внутри Зариславы рождалась благодать. Впрочем, она не стала задерживаться, побежала, минуя избу Прозора. Возле берёзы Чаруши с Истомой уже не было, и Зарислава спокойно прошла мимо частокола, поднялась на взгорок.
Завиднелся в окошке огонёк. Знать Ветрия уже тоже управилась, пришла. Сердце травницы застучало часто, а от чего – и сама не ведала. Быть может, от того, что вскоре покинет родное становище и отправится в неведомые места? За тревогой Зарислава не заметила высокую тень возле калитки. Поздно схватилась за нож, но куда там, и сообразить толком не успела, как вдруг тень двинулась вперёд, и девичий стан обхватили сильные горячие руки. Сердце так и прыгнуло к горлу. Хотела уж было закричать, но услышала знакомый глубокий голос над ухом.
– Попалась, люба моя.
– Дивий, – выдохнула Зарислава, чувствуя, как ноги отнялись от испуга. – Зачем пугаешь так? – сказала чуть с раздражением, выпуска из ладони рукоять ножа.
Дивий поцеловал её в висок, обдавая жаром дыхания, Зарислава сжалась только сильнее от того, что ласки его были слишком приятны. Норовила поскорее высвободиться, поняла, что не выйдет. Молодец двадцати зим был силён, а руки, что держали плуг, твёрже камня.
– Пусти же, матушка увидит.
– Всё, что пожелаешь, моя драгоценная.
Как только разомкнул он кольцо рук, Зарислава отошла от него на два шага.
В свете тусклого света, что исходил из оконца, она различила каштановые кудри, что спадали ему на лоб, переливались бурыми оттенками. Глаза тёмные, бездонные, смотрят неподвижно, затягивают в чёрную глубину. Дивий, как и все юноши нынче, облачён был в нарядную домотканую рубаху, подвязанную нитяным поясом, в портах и босой.
Юноша был трудолюбив, так же почитал землю, предков, приносил дары на капище Матери Сва. Вместе с отцом они пахали землю, сеяли хлеб для всей деревни. Нрав у него был спокойный, а ещё Дивий был очень терпелив, чем и подкупал. Любая на деревне желала стать его невестой… И девицы тихо завидовали Зариславе.
– И чего ты приходишь сюда? Мало тебе досталось от волхвы?
Улыбка сошла с лица молодца, глаза потускнели.
– Это не я пришёл, а душа моя. Все тропки ведут меня к тебе, Зарислава. Вижу тебя везде… и, когда закрываю глаза, ты встаёшь передо мной…
«Никак одурел совсем от любви своей?»
Зариславу пробрала дрожь. Когда Дивий говорил так, это её немыслимо сковывало, и в тоже время хотелось слышать слова из его уст ещё и ещё – так они грели, волновали, кружили голову. А может ночь Купалова влияет так?
Травница прикусила губу. Сейчас самое время сказать ему, что отправляется в Доловск, но это значит, дать надежду…
– А не боишься, что заведу тебя на тропы Навьи? Так же и ум потерять можно.
– Я, люба моя, уже ничего не боюсь.
Зарислава улыбнулась и отвела взгляд. Задумчиво погладила ромашку, росшую у калитки.
«И что с ним делать?»
– Правду ли ты говоришь, что любишь меня? – спросила она, а сама так и не решилась взглянуть на Дивия.
– Видно нарочно ты спрашиваешь, Зарислава, чтобы ранить глубже? – ответил серьёзно сын пахаря.
Она быстро глянула на жениха. Глаза его тёмные обожгли досадой глубокой – верно и правда обиделся.
– Дивий, – облизала сухие губы Зарислава, – ты же знаешь, что травнице не положено за мужа идти, – сказала она, придавая своему голосу строгости.
А сама от волнения сильного стала крошить ромашку пальцами. Юноша поначалу молчал, а потом ступил вперёд.
– Что мне нужно сделать, чтобы ты изменила своё решение? Проси, чего хочешь – всё исполню. Хочешь соболей, золота белого или, быть может, терем сродни княжескому? Я поставлю, только пожелай…
– Ничего мне не нужно, – замотала головой травница, робея. – Ты хороший, очень, но тропка у меня иная… пойми же.
– Говоришь ты складно, но веришь ли своим словам?
Зарислава опустила ресницы. Поймал он её, как лисицу в сети.
– Люблю только землю-матушку и Славунью. Эта любовь духом живёт во мне, от земной отличается.
На Дивия будто туча нашла, взгляд его потемнел, и глаза стали что дно озёрное, мутные.
– Скажи мне, люба, а зачем приезжала княжна в наши земли?
– За снадобьями.
Дивий скользнул взглядом к берестяному туеску.
– Значит, для неё ходила травы рвать?
Зарислава кивнула, не стала утаивать, всё равно узнает рано или поздно.
Дивий хмыкнул, опустил взгляд в землю, задумался. Но будто нутром чуял, что замалчивает о чём-то возлюбленная его. Что же будет с ним, когда узнает о том, что ушла она?
«Забудет», – отрезала про себя травница.
– Не верю я тебе, – поднял он на неё хмурый взгляд. – Обманываешь, верёвки вьёшь из меня, как тебе пожелается, совсем не жалеешь, Зарислава.
Травница молчала. Чего пытает её? Чего добивается?
– Ну да Боги с ней, с княжной этой, – выдохнул он. – Сегодня такая ночь! Река песни поёт, костры бурлят, а кровь играет. Зарислава, – позвал Дивий и сделал шаг навстречу.
Девица растерянно огляделась, где-то за бурьяном внизу плясали огни от костров, небо всё гуще чернело, приближая самый разгар ночи.
Она опомнилась только тогда, когда Дивий оказался совсем рядом.
– Я стану жрицей и… свою силу… должна отдавать Богам и земле.
Вблизи Дивий был очень хорош, так бы и глядела на него, любуясь, но она отвела глаза, потому что жених смотрел на неё сейчас так, как смотрел Истома на Чарушу.
– Я всё думаю о тебе… – повторил он как заклинание. – Ты очень красива. Когда смотрю на зарю, вижу тебя в ней, волосы твои что лучи солнца, золотистые, – он погладил по волне прядей. – А глаза напоминают озёра наши… Стан твой тонок и гибок, как ива. А голос… слаще сурьи.
Зарислава глянула на него и вздрогнула, Дивий склонился так близко, что травницу окатило жаром, исходящим от его тела, будто от костра.
– Неужели я тебе ничуточки не нравлюсь? – глаза Дивия затянулись туманом, и в них горело только желание.
Юноша был полностью её, целиком, без остатка… Только пожелай, всё исполнит.
– Всего лишь один раз… – промолвил он, склоняясь всё ближе.
В животе Зариславы сжалось что-то тугое и твёрдое, потянуло, а потом мгновенно растаяло, разливаясь по ногам и рукам дрожью. И это ощущение её удивило: познать бы его больше. Это было похоже на то, как будто идёшь по незнакомой тропинке, желая узнать, что там за поворотом. Волхва никогда не заговаривала с Зариславой, как совершается любовь между мужем и женой. Лишь по случайности она однажды застала в овине двоих голубков, которые, не заметив появления Зариславы, с пылом отдавались друг другу. Перед глазами сей же миг возник образ девицы, а в ушах отдались её стоны, вспомнилось напряжённое лицо молодца, который стискивал в руках девицу, что глину. И Зарислава подумала бы, что извивалась она от боли, которую он ей причинял, но это было не так…
Разволновавшись, она прикрыла ресницы и почувствовала на своих губах тёплые губы Дивия. Он касался осторожно, будто боялся спугнуть возлюбленную, и та передумает и отпрянет, если он будет слишком настаивать. И Зарислава взмолилась, чтобы он так и сделал, тогда она сможет ускользнуть. Но Дивий целовал её не торопясь и нежно… Язык его коснулся её языка, Зарислава задрожала, отвечая на поцелуй неумело. Но тут ощутила, как руки Дивия, доселе сжимавшие её плечи, скользнули вниз по спине к бёдрам. Зариславу будто ледяной водой окатило. Дивий почувствовав её напряжение, отстранился.
– Прости, – дышал неровно и глубоко.
И Зарислава тут же залилась жаром. Оправившись, отступила к частоколу. На миг представила, что откажется от дара и станет его женой. А если любовь пройдёт, что тогда? Станет сожалеть о том, что променяла свой дар, поддавшись слабоволию? А душу потом не вылечить. Нет, пропадёт она… Любит ли она Дивия? Если бы любила, не мучилась бы сомнениями.
Зарислава оправила верёвку туеска на плече и шагнула в сторону калитки, но остановилась, обернулась. Теперь лицо Дивия оказалось в тени деревьев, и Зарислава не видела его. Тем лучше…
– Ступай, Дивий, не выйду я более…
Зарислава отвернулась, толкнула дверку и, больше не оборачиваясь, уверенной поступью направилась к порогу. Дивий не пытался её окликнуть – знал упорство возлюбленной. Зарислава понадеялась, что к тому времени, как она вернётся, сын пахаря найдёт себе суженую. А вернётся она к осеннему равноденствию, если Боги поспособствуют и позволят травнице поставить на ноги княжича раньше срока.
«Дай-то Боги!» – обратила она душой к небу.
Почувствовала, как губы горят, всё ещё помня прикосновение тёплых губ Дивия.
«И как могла позволить ему целовать себя?» – грёзы прошли, и теперь Зарислава корила себя за своё слабоволие.
Сама не своя, она вбежала в горницу, пряча глаза от матушки.
– Быстро же ты справилась, – отозвалась волхва, хлопоча над чугунками у печи.
По избе разносился вкусный запах снеди. Ветрия повернулась, встретив Зариславу встревоженным взглядом.
– А чего это ты такая распалённая? – перекинув рушник через плечо, волхва подошла к Зариславе ближе, оглядела внимательно. – Никак поймал тебя кто? Или венок надел? Через костёр с кем прыгала? За руки держались?
Зарислава сняла туесок и всё избегала взгляда матушкиного. Всегда Ветрия предупреждала, коли с молодцем каким через костёр прыгнуть за руки соединившись, то сам огонь союз освещает, и связь эту Боги видят. Потом уже не отговориться. Это Зарислава уяснила себе хорошо. Пусть и уговаривала матушка приглядеться к Дивию, но целоваться до сговора родственников, и через костёр с ним прыгать – на то согласия не давала.
Зарислава собрала волосы и откинула их за плечи, с виной поглядела на Ветрию. Та стояла подле неё, уперев руки в бока, ждала ответа.
Губы так не вовремя укололо, вынуждая заново ощутить касание губ Дивия, и показалось, что в этот самый миг Ветрия видит, что творится в голове её. Краска мгновенно проступила на лице Зариславы. И от стыда не знала куда себя и деть. Хорошо, что света от лучины не хватало, и матушка не смогла толком разглядеть нерадивую дочь. Вот же, ничего не скроешь от неё, всё зрит насквозь.
– Ну что ты, матушка. Нет, венок никто не надевал. И через костёр ни с кем не прыгала, – Зарислава выдохнула и призналась. – Дивий, опять ждал у калитки…
Ветрия только всплеснула руками, закатив глаза, но ничего не сказала, не стала допытывать да вызнавать. И Зарислава за то была благодарна ей.
Встряхнув волосами, она откупорила крышку туеска. Пустую горницу, тут же озарило свечение огневиц, затлели они будто угли в очаге, заиграли переливы по стенам и бревенчатому потолку.
– Вот же самоцветы дивные, – восхитилась Зрислава.
Ветрия склонилась над травами, глаза волхвы сразу оживились огнём. Матушка одобрительно покачала головой.
– Сильная нынче земля… Ну что ж, теперь спокойна я, с лёгким сердцем отпускаю. Не сомневаюсь, поможешь ты Радмиле вернуть жениха, – улыбнулась Ветрия, погладив Зариславу по плечу. – Теперь пора в путь-дорожку собираться, кмети княжны у перелеска тебя ждут, спрятались подальше от глаз людей, чтоб не пугать.
– Если бы Дивий их видел, точно бы не отпустил меня, – сорвалось с губ Зариславы.
Ветрия долгим взглядом поглядела на дочь.
– Ты так не хочешь замуж? Видно и правда, не дождусь от тебя внуков. Помру и не увижу.
Зарислава содрогнулась, но промолчала, прикрыла крышку и прошла к сундуку. Разговор на том был окончен. Пока доставала платья, одни простые, другие понаряднее, с вышивкой – всё же на людях будет, и пояса с очельями выбирала разные, Ветрия завернула свежевыпеченный хлеб в рушник, насыпала в мешочек соли, сложила в суму. Выставила на стол горшок с кашей ячменной, разлила в плошки ароматного ягодного отвара.
Зарислава тем временем, свернув выбранную одежду в мешок заплечный, всё думала о предстоящем пути. Духи помогут в дороге, опасность всякую отведут, лес травницу не пугал, а вот что её может поджидать за стенами крепости, девица боялась думать. Быть может, там опаснее, нежели в самой глухой чащобе?
Собрав необходимые в пути вещи, Зарислава переоделась в шерстяное платье, подвязав пояс козьей шкурой. К утру будет прохладно, а ехать придётся без остановки всю ночь. Волосы она по обыкновению не заплела в косу, но очелье с витиеватыми обережными подвесками формы солнца с лучами подвязала. Потом прошла к столу, присела на лавку, взяв в руку деревянную ложку, запустила её в кашу, щедро сдобренную маслом.
Ветрия, наблюдавшая за ней со стороны, вдруг призналась, беспокойно оглядев девицу:
– Боязно мне тебя одну отправлять.
Зарислава, прожевав кашу, легонько коснулась сухой руки Ветрии.
– Не волнуйся, матушка, всё будет со мной хорошо. Право, я же многое от тебя переняла, обижать себя не позволю, не пропаду. Буду осторожной.
Волхва притихла, но к еде не притрагивалась, всё смотрела на Зариславу, и тревога гуляла в её ясных глазах.
– Ты у меня настоящая умница, Боги мне послали сокровище, – волхва замолкла, нахмурилась. – Не хотела тебе говорить, да нужно.
Зарислава опустила ложку в кашу, насторожилась, внимательно оглядела матушку. Никогда она раньше не слышала от старухи такого признания.
– Я вечерком-то, после того, как уехала княжна, резы разбросила.
– И что же показали они?
– Силу тёмную показали, судьба Вагнары связана с колдуном, не простым, а что есть не человеком, начало его звериное.
Зарислва долго посмотрела на волхву, обдумывая сказанное.
– Ты уж будь с девкой этой осторожнее, на глаза не попадайся, пускай Радмила всё и решает, а ты не влезай, в стороне будь, тихо дела свои совершай, и пусть о том, что ты травница, что помогаешь княжне, никто не знает.
– Не оборотень ли? – спросила Зарислава, а у самой холодок побежал по спине.
Слыхивала она, что жил в лесах народ племени древнего, умели они в животных разных перекидываться, кто волком, кто медведем.
– Не знаю, дочка. Не могу ответ точный дать. Защита на том человеке. Так что гляди внимательней. Коли колдун почует силу, попытается отнять её.
Зарислава опустила взгляд и зачерпнула каши, впрочем, есть ей уже и перехотелось.
Волхва поднялась со своего места, пошарила по верхней полке, сняла короб деревянный, открыла, извлекла небольшую резную деревянную фигурку, вложила в руки дочери, заглянула в глаза, проговорила вкрадчиво:
– Пусть оберегает тебя от чёрного глаза и беды. Носи его всюду.
На ладонях Зариславы лежал деревянный потёртый временем Бог Чур. Тот самый, который передавался из рода в род по женской стороне. Травница сжала его, к груди поднесла.
– Всё сделаю, как говоришь.
– А я буду молить Богиню беречь тебя.
Зарислава, дабы не тянуть время – всё меньше нравилось ей согласие помочь княжне, поднялась, подхватила вещи. Вместе с волхвой вышли на порог. Здесь травница повернулась к матушке.
– Не провожай меня дальше, – попросила она.
Ветрия обхватила её лицо тонкими пальцами, поцеловала в лоб, осенила перуницей.
– Ступай, Боги в помощь тебе.
Зарислава кивнула, долго вглядываясь в лазоревые глаза матушки. Никогда она не расставалась с ней так надолго. Отступила, развернулась и зашагала к калитке, но, оказавшись за частоколом, ощутила, как дрожь пробрала её. Как хотела она стать жрицей, а теперь, когда предстоит ей дальний путь в одиночестве, так и засаднило в груди. Тоска нашла, девице захотелось вернуться в избу, лечь на лежанку и накрыться одеялом да слушать, как тихо поёт матушка у веретена под лучиной. А с первым петухом проснуться и заняться делами обыденными.
Покинув порог, Зарислава пошла вниз к чёрной гряде леса. Всё, что происходило с ней, сном казалось.
"Теперь поскорей бы вернуться…"