В Волдар отряд въехал на рассвете следующего дня.

Зарислава, вскинув голову, всматривалась, как прозрачные, почти невидимые глазу лучи света пронизывают чистый воздух, тонут во множестве башен, переходов и уголков твердыни. Длинные холодные тени тянулись по двору, терялись в других тенях, ещё более глубоких и студёных. Бревенчатые стены огромного терема с множеством ярусов возвышались перед травницей горой. Широки были его палаты, и в тоже время пустынным казался он со стороны – нет, стало быть, тут хозяйки, и тепла никакого не ощущается. И всё здесь грубое и массивное, гнетущее. Это не детинец в Доловске, что был для народа домом. И Зарислава поняла, что тут жизнь протекает по-иному…

Воздух дрожал от молчания: не слышны были ни пение птиц, что обычно в раннее время шумны и говорливы как никогда, ни лай собак, ни тревожные стуки молотов кузни, а ведь кузнецы встают чуть ли не до зари. Тишина. Видно, не только крепость скорбит по ушедшей душе Горислава, но и сама матушка-природа.

Только когда Зарислава соскочила с лошади, увидела седовласые головы. Старцы ступили на крыльцо, неспешно сошли по длинной лестнице во двор. Марибор и Пребран почтенно преклонили головы, вслед им и княгиня Ведогора с дочерью.

– Здравы будьте, гости добрые, – отозвался один из старцев, самый высокий, с палкой в руке.

Он и как-то выделялся среди других: плечи его покрывало полотно, сшитое из волчьих шкур, полы спадали до самой земли. Лоб стягивала широкая тесьма, на груди поблёскивали обереги. Ко всему, взгляд старца был глубоким и проникновенным. И скользил он неспешно от одного к другому, пытаясь прощупать души каждого воина, но вдруг остановился и замер на Зариславе. Воздух будто застыл и стал накаляться вокруг травницы, сдавило молчание, слышно стало только, как шуршат от ветерка стяги и плащи воинов.

– Прошу в палаты, – наконец, сказал он. – Ныне утром князю Данияру нездоровится, посему не обессудьте, что не сможет встретить гостей и свою невесту, – и взгляд его потеплел на Радмиле.

Всей свитой вошли в просторную горницу, где их и встретила челядь, намереваясь проводить гостей по палатам, отдохнуть с дороги. И верно, все утомлённые.

Зариславе и Верне отвели полупустой, но тёплый чертог с одним оконцем. Из утвари были лавки вдоль стен, по верху – полати да крючки, вбитые в брёвна, на коих висели рушники. В углу – бадьи и ковши для умывания.

Верна прошла вглубь, повернулась, обратилась впервые за долгое время их пути к Зариславе:

– Где будет твоё место?

Травница осмотрелась ещё раз. И приметила, что сундук, который стоял у окна, был высоким, почти до пояса, на нём удобно будет готовить снадобья. Зарислава кивнула в ту сторону.

– Вон на той лавке.

Верна прошла к другой постели, что у противоположной стены. Видимо, Радмила наказала челядинке, во всём считаться с травницей.

Чернавка тяжело плюхнулась на лавку и вытянула ноги, бросив рядом с собой мешок, закрыла глаза. Видать вымоталась. Оно и понятно, весь путь в напряжении пробыть да за Пребраном следить – это не кур ловить.

Зарислава прошла к лавке и первым же делом стала раскладывать вещи. Сняла туесок и, встав спиной к Верне, откупорила крышку. Огневицы пахнули смесью терпких запахов. Травы оставались зелены и свежи. Больше не беспокоясь, Зарислава закупорила крышку, опустила туесок на дно сундука. Если обычным травам нужны тень и воздух, то купальские огневицы остаются живыми и свежими, будто бы до сих пор растут на лугу. Они питают силу от травницы.

В то время, когда Зарислава сложила одежду, Верна уже переоделась в нарядное платье и теперь спешно переплетала косу. Закончив, она прошла к двери. Зариславе так и хотелось её остановить и сказать, что на Пребрана она не имеет видов, что он не интересует её, но подумала, что выставится глупой, вовремя одёрнула себя, позволив челядинке покинуть клетушку, не услужив ей ни взглядом, ни словом.

Скользнув взором по только что хлопнувшей за Верной двери, травница выглянула в окно. Из него видны были только кровли и голубое бескрайнее небо. Ещё так рано, не представлялось, чем ей ныне заняться до того, как понадобится она Радмиле. Одной бродить по терему не желалось, хотя кого опасаться? Тех почтенных волхвов, или же Данияра, что ныне за дверью? Пустынно кругом. А вот с Марибором искренне не хотелось сталкиваться…

Зарислава в дороге много размышляла о нём. Должно быть, тяжело жить среди своих, зная, что в тебе кровь рода знатного и простая. Вроде бы и княжич, и имеет своё слово, но для других он, что кость в горле, камень посередине двора, с которым и не знаешь, как поступить – то ли обойти, то ли выкорчевать. Или же молить. Но для последнего слишком велика честь. А потому, наверное, много приходилось ему выслушивать о себе всякого скверного, да быть поруганным народом. Марибор весь путь держался впереди с дружинниками и, слава матери Славунье, более не приходилось Зариславе сталкиваться с ним, как, впрочем, и с Пребраном. Единственный раз княжич подъезжал на своём буром скакуне к матери и только для того, чтобы справиться о её самочувствии, умудрившись подмигнуть Зариславе и улыбнуться Верне. От чего лицо последней, и без того бывшее бледным, стало совершенно бескровным и синеватым. После этого травница остро ощущала веющий от челядинки холодок в свою сторону.

Вдохнув прохладу, плывущую из окна, Зарислава присела на краешек сундука, устало стянула очелье с головы. Ночь выдалась долгой, а всё потому, что провели её в сёдлах. Чтобы успеть добраться к утру, на ночлег не останавливались. Только помыслила об этом, как навалилась дрёма. Положив головной убор на сундук, Зарислава соскочила на пол и, пройдя к лавке, прилегла на застеленную войлоком и шкурами постель, закрыла глаза и мгновенно провалилась в сон.

Из забытья её вытянули странные звуки. Зарислава с спросонья не сразу вспомнила, что находиться в Волдаре – могучей твердыни, и не сразу различила чьи-то всхлипы. Подле неё кто-то тихонько плакал. Травница оторвала голову от подушки и увидела сидевшую на лавке Верну. Волосы её тёмные облепили взмокшее от слёз лицо, губы дрожали. Заметив, что её соседка проснулась, челядинка затихла резко, отвернулась. Зарислава даже растерялась, увидев горделивую Верну в таком расстроенном виде. Травница поднялась и спросила:

– Тебя кто обидел?

Не надеясь, что Верна ответит ей правду, собрала мокрые от пота волосы, принялась плести косу. Выглянула в окно. Был уже полдень – самая духота.

Вопреки ожиданиям, челядинка повернулась и сказала:

– Княжна Радмила зовёт тебя к столу нынче вечером, на пир.

Зариславу будто холодной водой окатили, сон слетел окончательно. Она поднялась, прошла к бадье, смочив руки в потеплевшей за день воде, отёрла шею и лицо. Вспомнила давний разговор с Радмилой, случившийся на крепостной стене, тогда княжна пообещала назвать её сестрой. Неужели решила сдержать своё слово?

«Но я ещё ничего не сделала для такого почёта».

Очередной всхлип Верны вывел Зариславу из задумчивости.

– Ну, а ты ревёшь потому, что думаешь, будто я позарюсь на княжича Пребрана? – повернулась она к чернавке.

Та вмиг смолкла, резко повернулась к травнице, глядя на неё замутнённым взором. Зарислава приблизилась, присела рядом. Верна, отползла от травницы, будто от гадюки.

– Ошибаешься. Есть у меня любый, звать его – Дивий.

Взгляд Верны оттаял, она спешно вытерла ладонью щёку. И куда делись надменность и величие? Теперь перед Зариславой сидела обычная девка, рыдающая по своему молодцу. Она напомнила травнице Чарушу, такую же наивную и влюблённую.

– Правда? – спросила надрывно Верна.

– Правда, – ответила коротко Зарислава.

И горько стало, ведь эта юная девица и не думает о том, что всё одно – недолго будут вместе они. Тот тоже хорош – морочит девке голову попусту. Поиграет да бросит.

– А что же, князю Данияру лучше стало? – спросила Зарислава, отвлекая челядинку от своего горя.

Верна кивнула.

– Лучше, – отозвалась она, стирая с лица мокрые дорожки. – Он уже с Радмилой виделся, подарок ей подарил. Извинения просил…

"Вот как…" – отвернулась Зарислава, не зная, радоваться тому или нет.

– Прости меня, коли что, – вдруг заговорила Верна, коснувшись запястья травницы, сжала. – Я думала, что ты… Ну, когда встретила тебя на крыльце… А потом как смотрел на тебя Пребран, подумала, что вы уже встречались…

Зарислава сжала губы и улыбнулась.

– Разве только когда до порога меня проводил, к Благине.

Верна тоже улыбнулась.

Вечер настал быстро, настолько же быстро Зарислава переоделась, на этот раз в самое нарядное своё платье, украшенное вышивкой у ворота и подола. Вот и пригодилось оно. Уж не знала, что затеяла Радмила, но Зариславе пришлось не по нраву решение позвать её за общий праздничный стол. А от того, что рядом будет находиться княгиня Ведогора, так и вовсе немело под сердцем. Что говорить о Мариборе, теперь она точно прикуёт своим нездешним видом его внимание, что совсем не на руку травнице, нисколько не забывавшей о том, о чём упреждала её матушка-волхва и сама Радмила.

Сжав Чура в руках, Зарислава освятила себя молнией. Положила оберег под подушку, и вместе с Верной они вышли из клети на полутёмную лестничную площадку. Спустились вниз, постепенно погружаясь в свет и гул, что доносились из открытых дверей горницы. Но свернули в другую клеть, ведущую к покоям Радмилы. По мере того, как приближались, ноги Зариславы немели, а сердце то сжималось в груди, то бешено прыгало. Никогда травнице не доводилось бывать на княжеских пирах. Непременно отказалась бы от приглашения Радмилы, но не могла отвергнуть её почтения. Как-никак Зарислава хоть и всего лишь гостья из дальних земель, но не дикарка из глухой деревни. Этим она себя и успокоила.

Остановились у двери. С новой силой взыграло беспокойство.

– Чего ты? – осмотрела её Верна. – Пойдём, Радмила уже заждалась поди, – сказала, взявшись за ручку двери.

– Постой, – остановила её травница. – Скажи, а как зовут того волхва, что приветствовал Ведогору?

– Наволод. Его Горислав жаловал более всех, да и сам волхв помогал ему во многих делах и держал князя у самого своего сердца. Другой – Ведозар, он старейшина.

Зарислава выпустила её, и та толкнула тяжёлую дверь, вместе они ступили за порог.

Радмила подскочила с лавки, лицо её не то чтобы сияло, а играло как заря поутру. Серые глаза лучились радостью. Опомнившись, Зарислава повернулась к княгине, что сидела за столом, пронизывая вошедших девиц вязким взглядом. Травница поприветствовала её, склонив голову. Та не сразу, но ответила тем же.

– Считаю, что ты мне послана Богами на удачу, Зарислава, – окликнула её Радмила, расправляя цветастый опашень. – Сговорились свадьбу сыграть на следующей седмице, здесь, в Волдаре.

Сдержано улыбнувшись, Зарислава ответила:

– Рада за тебя, княжна.

– Это ещё не всё. Есть у меня весть одна для тебя.

Зарислава закаменела. Чувствуя, как потяжелели все мышцы её тела, она мельком глянула на Верну, которая мгновенно помрачнела. Травница не осмелилась посмотреть на Ведогору, представляя, что прочтёт на её лице.

– Да, княжна, слушаю тебя, – разговор становился воистину неловким.

– Запала ты в душу воину одному. Уж так ты ему понравилась за время пути…

Пол так и ушёл из-под ног. Краем глаза она держала во внимании побелевшую Верну.

– Ты Марибору Славеровичу приглянулась сильно.

Зарислава так и открыла рот, хотелось возразить, да язык будто отнялся. Челядинка, стоявшая поодаль, казалось, упадёт без чувств от облегчения, что этот воин не оказался её Пребраном.

– Нет, тебе, верно, показалось, княжна, – мотнула головой Зарислава.

– Как это, показалось? – возмутилась Радмила. – Про тебя всё вызнать пытался, всё спрашивал откуда ты и кто. Сказал, что такую девицу, как ты, взял бы в жёны. По-моему, для тебя достойный жених. Видишь, как боги сплели дорожки наши? Говорила же я, что ты сестрой мне назовёшься, вот и случилось всё так, теперь породнимся. Я даже рада такому исходу, – лепетала Радмила, и слова её казались нелепостью, ведь упреждала опасаться его, а теперь что говорит?

– Я травница, – оборвала её Зарислава.

– И что с того? – резко отозвалась Радмила и тут же смягчилась. – Это же хорошо. Невеста, да ещё и ведающая, – она приблизилась и сказала тихо: – Он сватается к тебе, понимаешь? Ты ему очень приглянулась, невестой видит тебя, не девкой распутной, – глаза Радмилы оживлённо заблестели, и она покосилась на Верну, та в свою очередь понурила голову.

Зариславе хотелось закричать, достучаться до княжны, рассказать, что она станет жрицей, напомнить, что тут она только для того, чтобы исцелить князя Данияра. Но вовремя опомнилась, не для чужих ушей откровенность эта, особенно не для княгини Ведогоры, которая стояла рядом и слушала всё. Да и выспрашивал Марибор только, ведь не значит – посватался, а разговоры можно разные вести. Вот Радмила на радостях и придумала себе всякого. Зарислава успокоилась.

– А ты что же думаешь, просто так я позвала тебя за стол со всеми пировать? Это он пожелал, Марибор. Хочет лучше тебя узнать. А ты коли не глупая, идём со мной, покажешься. Гляди, какую вещь подарил мне Данияр, – Радмила вздёрнула руку, обнажая запястье, открывая взгляду Зариславы широкое бронзовое обручье самой тонкой чеканки. – И тебе такие подарки Марибор будет дарить, коли ответишь ему.

Одно у неё такое было обручье, Ветрии-матушке его показывала, да видно новое подарил.

– Ну, довольно болтать, – вмешалась княгиня. – Пусть сама думает головой.

Ведогора прошла к двери, поманив за собой Радмилу, а та в свою очередь – Зариславу.

– Идём, и ничего не бойся, – утешила она.

Они вошли в душную, пропитанную терпкими мужскими запахами горницу. Сердце Зариславы так и заколотилось, в ушах зазвенело, и она не слышала гудящего шума, разливающегося от голосов мужчин. Травница только и старалась не думать ни о том, что сказала Радмила, решив забыть этот неприятный разговор, ни о Мариборе, который уже сидел за длинным столом в окружении побратимов, толковал о чём-то.

Стоило появиться женщинам, гул стих, оседая на пол и стол, и все как один повернули головы в сторону дверей, приветствуя вошедших. Пройдя к другому концу стола, княгиня и Радмила расселись на отведённые им места. Травницу окатило знакомой холодной волной, она явственно почувствовала пристальный взгляд Марибора на себе, но даже не глянула в его сторону – побоялась, что увидит холод или же желание в его глазах, и потому, ровно не замечая воина, опустилась на шкуры по левую сторону от княжны.

Пряча подрагивающие руки под столом, Зарислава в пол-уха слушала переговоры мужчин, что позволило девице облегчённо выдохнуть и перевести дух. Света факелов, что горели в держателях на стенах, было достаточно много, чтобы отчётливо разглядеть лица. Теперь мужчины, увлечённые беседой о походах, не замечали тихую травницу, что примостилась подле Радмилы, наверное, подумали, что она одна из помощниц княжны.

– Вон, видишь по правую сторону от Марибора воина? Это воевода Вятшеслав, – шепнула Радмила.

Зарислава подняла глаза на широкогрудого зрелого мужа, который занимал собой сразу два места. Цепкий взгляд и мужественные черты воина обещали для окружающих защиту, а для врага, наверняка, лютую опасность.

– На его счету сотни походов в степь, совершённых при жизни Горислава. А ещё дальние плаванья на север. Вятшеслав заключил мирную с правителем тех земель, от чего и заслужил благосклонность этого народа, ныне они в дружбе. А рядом с Марибором…

Зарислава, избегая взгляда княжича, перевела взор на указанного Радмилой воина.

– Заруба – тысяцкий князя Горислава.

Заруба по слаженности не отличался от Вятшеслава. Так же силён и внушителен, русые кудри спадают на лоб и скулы, а руки, что два пудовых молота, напряжённо сжаты в кулаки. Зарислава не сразу приметила возле брови глубокий шрам, который только придавал жёсткости воину.

– Они из самых верных мужей князя Горислава. Были. Ныне, пока Данияр не может ходить в походы, дружинники выполняют приказы брата Горислава Марибора.

Раздался возглас. Мужчины захохотали и снова стихли. Об остальных воинах Радмила не успела поведать, да видно и не нужно было, о главных мужах княжества Зарислава узнала.

"Но где же князь Данияр и волхв Наволод, старейшина Ведозар?"

Только подумала она об этом, как створка двери отворилась, и в горницу ступили седовласые старцы. Радмила заметно напряглась, расправила плечи, вытянула шею. Княгиня Ведогора не изменилась в лице, так же была холодна к окружению, заботило её лишь одно – судьба дочери.

Князь Данияр возвышался над стариками едва ли не на полголовы. Несмотря на недуг, выглядел он весьма бодро. Тело Данияра был стройным и гибким, как у молодого волка, и ещё больше давало ощущение неудержимой силы. Как и говорила Радмила, Данияр оказался весьма схож с Марибором. Такие же тёмные волосы спадали на лоб, скулы и сильную шею, только имели не холодный отлив, как у Марибора, а напротив – золотистый, тёплый. Тёмные брови, глаза сложного цвета, издали не разобрать, казались то серыми, как сталь, то зелёными, как листы мяты.

Трёхаршинный воин, облачённый в тёмно-зелёный, под цвет глаз, кафтан, обвёл чарующим взглядом гостей, коснулся ладонью широкой груди, преклонил в приветствии тёмную в кудрях голову.

Кровь так и прихлынула к лицу Зариславы. Она заставила себя оторвать от князя взгляд, но снова и снова возвращала его, осознавая, что Данияр всё больше завладевает её вниманием и мыслями. В конце концов, травница сдалась и уж более не отводила взора от волдаровского правителя, рассматривала его во все глаза.

"Не удивительно, что такого красавца не поделили Радмила и Вагнара".

Врала Радмила, что по холодному расчёту хотела она замуж за него – просто влюблена была в князя.

Вместе с волхвами Данияр расслабленной и волевой походкой прошёл к столу, вынуждая Зариславу залюбоваться тем, как плавно он двигается, в то же время, ступая твёрдо и уверенно. Столь изящно он опустился в кресло, которое когда-то принадлежало князю Гориславу.

Старцы опустились по обе стороны от него.

Взгляд Данияра почти ни на ком не задерживался и уходил вглубь, туда, где и пребывали сейчас все его мысли. Вестимо о смерти отца думал он.

Зарислава почувствовала, как неприятно сжалось горло. Она сглотнула и внезапно поперхнулась. Попыталась сдавить кашель и острый порыв прочистить саднящее горло, но закашлялась в кулак, привлекая внимания Марибора и остальных воинов. Травница тут же отвела взор, казалось, раскраснелась, как малина, но кашель продолжал душить её, что на глаза выступили слёзы. Отчаянно подумала, сколь нелепо она выглядит в этот самый миг.

Но тут подоспели слуги, спасая столь глупое её положение. Суета закрутилась вокруг, заставляя позабыть о казусе. Одно за другим челядь выносила в горницу яства: запечённых гусей в яблоках, жареных лещей и щуку, копчёное мясо, ендовы с сурьей и мёдом, крынки с квасом, нарезанные овощи. Воздух наполнился разными запахами от пряных до кисло-солёных. Пришли и кудесы, рассевшись поодаль на лавке, заиграли на струнах гуслей, полилась чудная музыка.

Обхватив покрытую холодной испариной чару с питьём, поставленную перед ней челядью, Зарислава успокоилась. Поднеся чару к губам, отпила сладко-кислую сурью. Когда отпивала, робко глядела поверх чары на собравшихся. Пребран о чём-то заговорил с Данияром, и взгляд князя ожил было, а лицо перестало быть каменным, и теперь красивые губы его трогала едва заметная улыбка, но, как только Пребран умолк, взор Данияра вновь увяз в чёрной топи отчуждённости. От этого Зариславе сделалось не по себе.

«Крепко же Вагнара пустила в нём ядовитые корни колдовства, так бесчестно завладев им».

Разговор неожиданно повернул в другое русло, о самом главном – предстоящем венчании. Радмила тут же потупила взгляд, опустила смущённо ресницы. Право, Зарислава ещё не знала её такой. Хотя теперь, когда она воочию увидела Данияра, поняла княжну. Он же бросал на свою невесту короткие, отрешённые и равнодушные взгляды, не нёсшие в себе и толики тепла.

Музыка полилась громче, а голоса стали выше и грубее, наполняя горницу весёлым шумом и смехом, воины всё сильнее раскрепощалась от выпитых братин, а разговор о свадьбе становился всё откровеннее – стёрлись грани отчуждения. И только Наволод и старейшины оставались спокойными к всеобщему праздному пиру. Неспешно трапезничали, изредка обводя сосредоточенными взорами гостей, и часто Зарислава ловила на себе исследующий взгляд волхва.

Так всё и продолжалось, пока внезапно за спиной Данияра не возник рыжеусый отрок, лицо его чем-то взволнованно было, он протиснулся к князю, склонился и что-то шепнул ему на ухо. Глаза Данияра не то, что оживились, а заискрились. Он повернул голову в сторону двери в то время, когда на порог ступила девичья фигура. Шум в мужской стороне стола разом стих.

Зарислава вся вытянулась, холодный лёд скользнул меж лопаток к пояснице. На пороге стояла не кто иная как Вагнара, дочка Сарьярьского князя. И только Пребран, сидевший спиной к двери, воспрянул с лавки, ровно не замечая присутствия Вагнары, громыхнул:

– Выпьем братину за союз двух твердынь, что вскоре объединятся!

Грохнулся медный усыпанный драгоценными камнями кубок об пол, разлилось у ног девицы питьё, обдав подол её платья брызгами, которые тот же миг расползлись тёмными пятнами.

Вагнара сжала губы, пронизывающе сверкнули её глаза, что розгой хлестнули. Она резко развернулась, от чего взметнулись нижние юбки, а русая коса тяжело откинулась за плечо, и побежала обратно за дверь.

Сколько прошло времени с того мига, как Вагнара покинула горницу, Зарислава не смогла осознать, но казалось, целая вечность. И не сразу поняла, что погружена в гудящую тишину, и что гусли давно смолкли, как и исчезла вся челядь, наблюдая из углов за происходящим.

Данияр обернулся на притихших гостей, бросив на Радмилу такой яростный взгляд, что даже Зарислава онемела. Настолько он оказался разительным, насколько грохот грома в летний день. Князь воспрянул с кресла и, не сказав ни слова, вышел из-за стола, покинул горницу, оставляя гостей в глубоком недоумении.

– Данияр! – окликнул его запоздало Марибор.

Дверь горницы грянула с такой силой, что дрогнули стены и пол.

Зарислава поставила чару на стол, поглядела на Радмилу, та сидела неподвижно, и только мелко подрагивающие пальцы на руках сжались в кулаки.