В Ростове есть "Дом ученых", довольно хороший клуб для научных работников города. В клубе есть библиотека, небольшой зал для концертов, лекций и всякого рода собраний, хорошая спортивная площадка с теннисным кортом и комната с оборудованием для гимнастики, бокса, фехтования. Сережа часто ходит играть в теннис, и я, хотя спорта не люблю, но чтобы не отставать от него, стала учиться играть. Игра казалась мне совсем не интересной, ни смотреть, ни играть. Упражнения отбивания от стенки отскакивающего мяча мне скоро надоели. Только один раз, когда к нам в Ростов приехал французский чемпион Коше, наблюдала я игру в теннис с интересом. Он приехал прямо из Франции, и я пошла смотреть не игру, а на француза, но оказалось, и на его игру стоило посмотреть. Все его движения были так хорошо согласованы с прыжками мяча на корте, что иногда казалось —не ракетка движется к летящему мячу, а мяч притягивается к ракетке, как к магниту!

Вскоре я оставила упражнения с теннисным мячом и присоединилась к кружку изучающих танцы: фокстрот, танго и т.п., которые в последнее время были разрешены. Этот кружок был очень популярен среди младших научных сотрудников и детей профессоров. Танцуем под пианино, но, к сожалению, наша пианистка знает мало подходящих мотивов, каждый раз она начинает с фокстрота "У самовара я и моя Маша…" и кончает "Румбой". К мотиву "румбы" неизвестно кем были сочтены очень неприличные стихи. Все эти стихи знают и бывает очень неприятно, когда кавалер, танцуя, напевает себе под нос эту гнусь!

Мы как-то спросили тапершу:

— Почему вы все время играете одно и то же? Нам надоело танцевать под "Машу".

— А что я могу сделать? У меня совсем нет нот, разве не замечаете: я все играю на слух. Достаньте ноты, и я буду играть каждый раз новое.

— Где же их достать?

— Можно переписать, если они есть у кого-нибудь из ваших знакомых.

Через пару уроков один из студентов принес пианистке от руки страницу нот.

— Один мой товарищ, ученик консерватории, — объяснил он, — записал для меня этот мотив, слушая его по радио из Будапешта. Если он записал не совсем правильно, вы уж сами подгоните, чтобы было гладко.

Она "подогнала". Потом еще кто-то принес написанные от руки ноты, и вскоре она выбросила "Румбу" из своего репертуара.

На этих танцах я познакомилась, а потом и подружилась с женой доцента университета Екатериной Ивановной. Она, по-видимому, моего возраста, и у нее тоже маленькая дочка Соня, на год старше Наташи. Екатерина Ивановна хорошенькая, очень похожа на куклу. Она учится на последнем курсе педагогического института и по окончании собирается работать в школе второй ступени. Сережа встречался с ее мужем Антоном Павловичем в университете и находит его симпатичным, так что мы начали ходить друг к другу. К сожалению, они жили очень далеко, на другом конце города, и мы не могли встречаться так часто, как нам хотелось бы.

Екатерина Ивановна и Антон Павлович очень нежная пара, и мне иногда бывало смешно смотреть, как они ухаживали друг за другом. Как-то мама прислала нам из станицы большую индейку, и мы пригласили их на обед, помочь нам расправиться с птицей. За обедом они, не дожидаясь приглашения от меня или Сережи, все время угощали друг друга:

— Катя, возьми еще кусочек, ведь ты любишь кушать птичку.

— Ты сам, Антоша, кушай, мы давно не ели такой замечательной индейки!

Я с трудом удерживалась от смеха.

Несмотря на такую их удивительную сентиментальность, у нас нашлось с ними очень много общего. Антон так же, как и Сережа, увлекается научной работой и у них общие интересы, а я и Катя всегда охотно говорили о проказах наших дочерей, а рассказать, особенно мне о Наташе, всегда было что.

После того как было покончено с индейкой и мы допивали бутылку вина, я начала свою любимую тему:

— Знаете, что вчера сделала Наташа?

— Что-нибудь забавное?

— Забавным нельзя назвать, но интересно. Когда я возвратилась с работы, Давыдовна была страшно возбуждена и немедленно стала жаловаться:

— В. А., мне все трудней и трудней смотреть за Наташей, прямо нельзя теперь с нее спускать глаза! Мы гуляли во дворе и я оставила ее на минуту одной, пошла посмотреть в комнату на суп и, когда возвратилась, увидела, что Наташа держит у себя на груди под шубкой что-то. И вы знаете, что? Дохлую крысу!!

— Почему же она нянчила дохлую крысу?

— Расспросите ее сами.

Я позвала Наташу и спросила:

— Ты почему играла с дохлой крысой? Что у тебя, мало игрушек?

— Мама, она не была дохлая. Она была замерзшая, и я хотела отогреть ее и возвратить к жизни своим дыханием.

— Боже мой! Откуда ты это выдумала?

— Я и не выдумала, мама, ведь отогрела же Дюймовочка своим дыханием замерзшую ласточку, я тоже хотела отогреть мышку, это была мышка, а не крыса!

— Это была крыса, старая облезшая крыса! — сказала Давыдовна. Кто-то убил крысу и выбросил ее во двор. На морозе она окоченела, а ты подобрала ее отогревать!

— Ну и ну! — сказал Антон Павлович. — Ведь она могла подхватить что-либо очень плохое от дохлой крысы, крысы часто дохнут от чумы.

— Конечно, но что же сделаешь?

Екатерина Ивановна взволновалась:

— Как легко можно подсказать ребенку опасную идею! Недавно я слышала, мама рассказывала Соне сказку о злой мачехе, знаете, в которой мачеха довела Машу до того, что та пошла и бросилась в колодец, чтобы утопиться с горя, но вместо того, чтобы утонуть, Маша на дне колодца нашла волшебное царство.

— Я знаю эту сказку.

— А у нас во дворе есть колодец с очень низким срубом! Ведь и Соне может прийти в голову идея броситься в колодец, чтобы попасть в волшебное царство. Завтра же попрошу папу сделать на колодце крышку с запором.

— А до этого предупреди маму, чтобы она не спускала глаз с Сони, — сказал Антон, — рассказываешь сказки и забываешь, что детишки-то все принимают за чистую монету!

Я знала, что у Давыдовны есть два сына, один студент, а другой еще мальчик, но где они живут и почему мать не живет с ними, она не говорила.

Однажды она меня спросила:

— В. А., разрешите мне пригласить сюда моего сына, когда вас не будет дома.

— Пожалуйста, а что он, приехал повидать вас?

— Он приехал на несколько дней и остановился у знакомых.

Пришедши однажды домой со службы, я застала ее сына еще у нас. Маленький, невзрачный на вид молодой человек лет девятнадцати. Вид у него очень самоуверенный. Давыдовна с гордостью представила его мне.

— Надолго приехали? — спросила я у него.

— Нет, завтра уезжаю обратно.

— А далеко вам ехать? Где вы учитесь?

— Ехать довольно далеко. Я учусь в строительном техникуме, в следующем году кончаю.

Он не назвал города, где учится.

— Что же, вы тогда возьмете к себе мать?

— Тогда будет видно.

— Вы привезли с собой братишку?

— Нет.

— Жаль, что не привезли, мать скучает, ей хочется его повидать.

— Повидает, еще больше скучать будет. Так лучше, если она его не видит.

— А с кем же он там остался?

— В приюте.

— В приюте?!

— Да, он живет в приюте, в том самом городе, где я учусь, я его часто навещаю, а когда кончу и получу работу, я возьму его жить к себе.

— Бедный мальчик! Почему же вы его взяли от матери, если вы сами не можете смотреть за ним?

— Мать не сможет воспитать его правильно.

— Как это правильно?

— В коммунистическом духе.

Мне молодой человек сделался неприятным, и я ушла в другую комнату. Через несколько минут они ушли.

Когда Давыдовна возвратилась с заплаканными глазами, я ее спросила:

— Как же это вы отдали ему ребенка? Сколько Александру лет?

— Семь. Я не отдавала Александра, он его у меня украл. Приехал на каникулы после смерти отца, а когда уезжал, забрал брата. Он раньше учился здесь, в Ростове. Через некоторое время я поехала их навестить, а мне в техникуме сказали, что он уже не учится у них, в уехал в другой город. Потом я получила от него письмо, он написал, что перевелся в Сибирь и Александр с ним. А теперь вот приехал один… — она заплакала.

— Почему это он считает, что вы не можете воспитать сына правильно?

— Он говорит, я малограмотная и политически неразвитая.

— Знаете, Давыдовна, он у вас какой-то странный. За политическим образованием следит школа; да и у малограмотных матерей бывают очень образованные дети, я могу вам привести сотни примеров тому. Я бы посоветовала вам потребовать Александра через суд.

— Нет, я не хочу поднимать скандала, а потом, может быть, и правда, лучше братьям жить вместе. Ведь Михаил (старший сын) очень умный, у него хорошая голова на плечах и он добрый, вот видите, приехал повидать меня, говорит, соскучился.

Мне сын Д. не показался ни умным, ни добрым, а приехал он, скорей всего, чтобы повидаться с товарищами, с которыми учился раньше, или со знакомой девицей.

Вечером Сережа пришел домой и говорит:

— Валя, ты знаешь, что Ойстрах и Оборин дают концерты в Ростове?

— Знаю, мне хотелось бы пойти послушать.

— Я купил билеты на субботу. Мы пойдем вместе с Еленой Сергеевной, она просила меня купить билеты ей и ее мужу.

Елену Сергеевну, сотрудницу на кафедре Сережи, я не особенно люблю. Она дочь и внучка профессора и сотрудники немного ее баловали. Мне она казалась капризной. Они с мужем и сыном одних лет с Наташей жили недалеко от нас. и Е. С. показывала не один раз, что хотела бы подружиться более тесно с нами: она часто приглашала Наташу играть со своим сыном, заходила к нам "запросто" одна или с мужем по вечерам и приглашала нас к себе. Я отлично видела, что она может быть интересным и приятным другом, а ее сын, воспитанный и умный мальчик, хорошей компанией для Наташи, но у нее был недостаток, который я не могла переносить: она страшная кокетка и, что самое неприятное, она особенно усердно кокетничала с Сережей. У нее красивый и очень приятный муж, живут они, по-видимому, между собой хорошо, и мне было совершенно непонятно, почему она так упорно добивается внимания других мужчин.

Сереже они нравились. Он уверял меня, что особое внимание к нему Е.С. — плод моего воображения, но я была уверена, что у нее есть какие-то свои намерения. Мне бывало неприятно, когда иногда, придя домой со службы поздно, усталой и не в лучшем своем виде, я находила ее у нас дома — веселую, кокетливую, нарядную, почти всегда в сильно декольтированном платье. Она всегда носила сильно открытые платья и зимой и летом, несмотря на то, что кожа на плечах и шее у нее была нехорошей.

Она рыжеватая блондинка, довольно хорошо упитанная и покрытая множеством веснушек. Я бы на ее месте такие плечи и шею закрывала, а не выставляла напоказ! Вот и теперь, придя на концерт, мы увидели, что Е. С. надела светло-зеленое шелковое платье с декольте чуть ли не до пояса.

Игру Оборина и Ойстраха все мы часто слышали по радио, но увидели их впервые. Внешность Ойстраха меня разочаровала. Совсем еще молодой человек, ему, кажется, лет двадцать семь, он уже обладатель довольно заметного брюшка. Оборин, красивый и стройный, в хорошо сидевшем на нем фраке, похож на картинку из модного журнала. Ойстрах тоже был во фраке, но белый жилет подчеркивал его живот.

Концерт закончили Крейцеров ой сонатой. В исполнении первоклассных мастеров и скрипки Страдивариуса впечатление от сонаты было необыкновенно сильным.

Елена Сергеевна пригласила нас после концерта к себе на ужин. С помощью прислуги она быстро приготовила и поставила на стол хороший, аппетитно выглядевший ужин: балык, холодного цыпленка, икру, сыр и вино. После прогулки — мы возвращались после концерта пешком — у нас оказался волчий аппетит.

Квартира Е. С., состоявшая из трех комнат, большая, но страшно загроможденная мебелью, безделушками, картинками. Я как-то спросила ее: откуда у нее так много старинных вещей? И она рассказала, что в их семье, со стороны матери, три поколения имели только по одному ребенку. Она не сказала, но я видела, что эти три поколения были довольно богатыми.

Сначала мы заговорили о Крейцеровой сонате. С тех пор как Толстой написал свою, спорную, повесть, поколения русских обсуждают его выводы, сравнивая их со своими впечатлениями. У меня музыка очень редко вызывает определенные чувства. Слушаешь оркестр и в голове появляются какие-то образы, отрывки воспоминаний, приятные или страшные, а часто душа как бы играет вместе с оркестром, подчиненная чужой воле. Особенно сильно впечатление от музыки, когда видишь дирижера; я тогда жду звука, который появится за движением его руки или палочки, и как радостно, когда звук отвечает ожиданиям.

Елена Сергеевна, которая сама хорошо играла, говорила:

— Я согласна с выводом Толстого. Если партнер хороший, всегда кажется, что он разделяет именно такое же, как и твое, переживание, и это вызывает близость.

Потом разговор перешел на музыку вообще — танцевальную, военную, — а я вспомнив, что в другой комнате висит батальная картина, которую я заметила раньше, но не успела рассмотреть, пошла ее посмотреть.

Рассматривая на стене висевшие букетом миниатюры, я отвлеклась от участия в разговоре и в выпивке, но потом, заметив, как весело они смеются, присоединилась к ним.

Тема разговора меня удивила. Е. С. рассказывала, что она не любит на своем теле одежды, она говорила, что надевает всегда только минимум, чтобы укрыться от холода зимой, а летом только столько, чтобы было прилично. А спит она всегда без одежды, совсем голая! Сережа и ее муж весело смеялись, отпуская всякого рода рискованные замечания. Вино и недавно прослушанная музыка обострили чувства и развязали им языки. Я думаю, что если бы не мое присутствие, она определенно продемонстрировала бы им свою приверженность к наготе. Мужчины сильно подбивали ее на это.

Вспомнив, как мне рассказывали, что вскоре после революции во многих больших городах на людных улицах ходили группами голые мужчины и женщины с плакатами "долой стыд", я спросила ее, присоединилась ли она бы к ним, если бы они появились теперь?

— Нет, они ходили с агитационными целями, а я не люблю агитации, считая ее насилием над чужой волей.

— Да и опасное это было дело, — заметил ее муж, — их очень часто забрасывали гнилыми помидорами и яйцами. Я видел одну такую группу, так им не дали пройти и пары кварталов, прогнали, бросая в них всякий сор и нечисть.

— А что, были они красивые?

— Конечно, красивые, кто же покажется иначе нагишом?