Главный инженер вызвал меня к себе в кабинет и спросил:
— В. А., вы знаете нового техника на мельнице — Стрючкова?
— Знаю.
— Он предлагает некоторые технические преобразования на мельнице. Я не думаю, чтобы у нас была теперь возможность немедленно заняться переоборудованием мельницы, с макаронной фабрикой уже забот полон рот. Стрючков же такой настойчивый и упорный, заинтересовал директора и вот теперь мне звонят из треста, предлагают помочь ему проверить возможность таких преобразований. Займитесь вы, пожалуйста, этим при первой возможности и доложите мне.
Я пошла на мельницу и разыскала Стрючкова.
— Дело я хочу затеять большое, — сказал он, — только я не хочу обсуждать его здесь, на мельнице этому оппозиция, я лучше приду к вам в контору со всем материалом.
И правда, через несколько минут он пришел.
— Дело в следующем, — начал он немедленно, — я считаю, что наша мельница может давать не сто тонн муки, как теперь, а много больше, может быть, сто пятьдесят! Все оборудование мельницы, кроме рассевов, может принять эту нагрузку. Ну а наши рассева — это не машины, а качающиеся гробы! Такие рассева давно уже всюду повыбросили, а здесь они все еще держатся. Производительность у них небольшая, места они занимают много, старые они престарые да еще вдобавок раскачивают здание, так как у них очень тяжелые балансы. Я проверил производительность всего остального оборудования мельницы, — он похлопал ладонью по лежащей перед ним тетради, — и с цифрами в руках могу показать, что мы дадим много больше муки, если заменим рассева, они единственное узкое место.
— Заменим рассева, а там другие машины окажутся "гробами"?
— Нет, многие машины совсем недавно заменялись, особенно в очистительном отделении. Я все проверил, я говорил об этом с директором и с главным инженером. Директор согласен поднять об этом вопрос в тресте, но главный говорит, что наша паросиловая может не потянуть увеличенной нагрузки. Вот директор и велел ему проверить, насколько можно будет увеличить нагрузку на паровую машину? Как много времени займет эта проверка?
— Может быть, неделю, если не будут отрывать на другую работу, и если можно будет скоро достать некоторые приборы.
— Какие приборы?
— Нужно будет снять индикаторную диаграмму нашей паровой машины, а индикатора у нас нет. Потом, насколько я знаю, у нас недостаточно высокая градирня.
— Градирню легко будет поднять.
— Да, но нужно подсчитать, насколько поднять.
— В. А., сделайте это как можно скорей.
— Я вижу, вы "взяли быка за рога". Хотите остаться на мельнице постоянно?
— Скоро приходит из военного лагеря помощник, которого я заменяю, и я боюсь, что меня могут уволить, ведь я временный. Если я ничем себя не проявлю, меня попрут отсюда, это одно, а второе, мне и правда очень интересно заняться реконструкцией мельницы; с первого дня, как я сюда пришел, я увидел — нужна реконструкция. Каждый вечер после работы я занимаюсь дома, подсчитывая оборудование. Рассева все равно нужно заменять, они износились, а все остальное в порядке.
— А как вы проверяете, есть у вас книги?
— У меня есть "Мельничное дело" Кузьмина и там даются все расчеты, я даже разработал новую схему помола на увеличенную производительность, только вот вычертить не смог, у меня нет чертежной доски. Вы обратили внимание, что у нас на мельнице нигде не видно схемы помола? Почти все старые мирошники держат свою схему помола в секрете, даже от своих помощников. Поэтому, когда нужно, скажем временно, выключить какой-либо участок на производстве, обязательно вызывают мирошника днем и ночью, а он приходит и, как колдун, говорит, что делать, не объясняя, почему. Для успешной работы не должно быть секретов на производстве.
— А как относится мирошник к плану реконструкции?
— Он готов сожрать меня живьем, вместе с потрохами. Сорок лет заведует мельницей, все было тихо и спокойно, а теперь я собираюсь это все нарушить. Ему пора на покой… Я недавно попросил его показать мне схему помола, а он ответил: "Она у меня в голове". Брешет, конечно! Я за несколько дней взял да и снял ее сам, потом набросал на бумаге и показал ему, на, мол, полюбуйся, ничего в этом хитрого нет!
Проверка показала, что котел и машина могут принять дополнительную нагрузку, и трест дал распоряжение проводить реконструкцию. Тов. Серб был недоволен:
— Макаронная фабрика увеличивает производительность, мельница увеличивает, а где все это хранить? У нас и так затруднения со складами, все время "давай и давай побольше", а когда дадим побольше, некуда будет вывозить. Так уже бывало!
— Вы не особенно довольны, что взяли Стрючкова?
— Стрючков здесь ни при чем. В тресте давно говорили, что на мельницу нужен молодой и новый начальник. Старым мирошником недовольны.
Как всегда, когда дело касалось увеличения производительности, работа по реконструкции мельницы была объявлена ударной. Т.е. это означало, что с ней нужно будет спешить и работать по вечерам. У нас спросят: сколько нужно времени на работу, а потом трест или наркомат сократят срок, говоря "работайте ударно", проще говоря, таким, как я или Стрючков, у которых время не нормировано, нужно будет работать по вечерам. И я не удивилась, когда Стрючков предложил взять работу по проектированию сдельно.
— Давайте договариваться о сдельщине. Только не ошибиться, запросить за нее столько, чтобы заработать за это время по крайней мере вдвое больше, чем нормальная зарплата. Директор согласится, для него самое главное — сделать быстро.
Я не любила сверхурочную работу, мне интереснее было проводить вечера дома, чем зарабатывать лишние деньги, но в этом году Сережа уезжает на три месяца для обследования пастбищ военно-конных заводов, а Наташу, как всегда, мы отправим на лето к бабушке, так что я согласилась.
*
Нянька Давыдовна очень любит всякого рода собрания и митинги. И, по договору, я обязана отпускать ее каждый раз. Ее собрания бывали по вечерам и о них ей сообщал дворник, который принадлежал к одному с ней профсоюзу.
Сегодня она пришла с собрания возбужденной и немедленно стала рассказывать мне, о чем они там говорили. Я не особенно поощряла рассказов о собраниях, мне и свои собрания порядочно надоели, но следующие ее слова заставили меня прислушаться.
— Сегодня у нас было особенно важное собрание. Вы знаете, — продолжала она, — как много врагов народа было обнаружено в последнее время, так вот на сегодняшнем собрании нам объяснили, как мы, домработницы, можем помочь советской власти бороться с врагами.
— Я не думаю, чтобы вы могли помочь, — сказала я, стараясь подбодрить ее рассказывать дальше, — это только ГПУ может делать.
— Нет, вы не правы, нам сказали, что живя в семье, мы многое можем видеть и слышать, недоступное другим: как хозяева относятся к сов. власти? О чем говорят, когда приходят гости? Если к кому приходит много народа и часто, то стоит прислушиваться, о чем они говорят.
— Ну вот, к нам часто приходят друзья играть в карты, что же в этом подозрительного?
— Это, конечно, самое обыкновенное дело. Да вы ведь и дверей не закрываете, когда у вас гости, и я всегда слышу, о чем вы говорите. А другие ведь всегда закрывают двери, чтобы домработница не слышала, о чем они говорят с гостями, и если они это делают, то тогда-то нам и советовали прислушиваться к разговорам. Если говорят что-либо подозрительное и упоминают фамилии, то нам советовали записывать фамилии на бумажку, чтобы не забыть.
— Но, Давыдовна, люди могут говорить о своих очень интимных делах или просто сплетничать и не хотеть, чтобы об этом слышали посторонние. Редко кто будет держать домашнюю работницу, если заметят, что она подслушивает. Это очень неприятно!
— Ну не подслушивать всегда, а только, когда говорят о политике. Не подслушивать, а прислушиваться, — поправилась она.
У меня прямо похолодело сердце. Так откровенно заставлять прислугу шпионить. Если она будет ко всему прислушиваться и относиться подозрительно, она может самый невинный разговор превратить в заговор!
— И вы знаете, — продолжала Давыдовна в возбуждении, — нам приводили примеры, когда домработница оказывала услугу сов. власти. Вы, верно, слышали, что в нашем доме недавно арестовали мужа и жену Семеновых, так это их домработница, Настя, помогла раскрыть, что они враги. У них квартира больше, чем у нас, и она заметила, что когда к ним приходят определенные люди, они всегда закрывали двери и говорили в кабинете. Однажды, прислушиваясь, она услышала, что в разговоре они упоминают Троцкого. Каждый знает, что Троцкий враг, это возбудило ее подозрение и она стала специально прислушиваться. А раз хозяйка бросила в печку пачку писем и ушла, а Настя, не будь дура, выхватила их да и отнесла в профсоюз! Прочитав эти письма, нашли, что они, ее хозяева, были троцкисты, их и арестовали.
— Ну и что же, Настя получила за это вознаграждение?
— Да разве вы не знаете?! Их арестовали, а квартиру со всем добром отдали Насте.
— И теперь она живет одна в большой квартире?
— Нет, она обменяла квартиру на маленькую, а вещи, конечно, забрала с собой. А вы слышали, что сталось с детьми Семеновых?
— Нет, не слышала.
— Детей жалко. Их забрали в приют на другой день после ареста. Потом вскоре приехала их бабушка, хотела забрать детей к себе, и не могла их найти! Искала несколько дней, Настя разрешила ей жить эти дни у себя в квартире, а дети как в воду канули! Она искала по всем приютам и детским домам и не нашла. Люди думают: их или отослали в другой город или отдали в приют под чужой фамилией, ведь дети-то совсем маленькие и еще не знают своей фамилии.
— Скажите, Давыдовна, вот мы тоже часто сжигаем старые письма. У нас, как вы знаете, много родных и знакомых, мы получаем много писем и держать их всех ни к чему. Так что же, вы теперь тоже будете выхватывать их из печки и читать?
— Что вы говорите, Валентина Алексеевна?! Ведь я знаю, что вы и Сергей Васильевич — преданные сов. власти люди. И старые письма часто вы не сама сжигаете, а даете их мне на растопку печки. У вас ведь ничего не хранится под замком. Если бы я захотела, я могла бы прочитать все бумаги в ящиках у Сергея Васильевича, только я, конечно, их не читаю.
Когда я вечером рассказала об этом Сереже, он даже не очень удивился.
— Что же ты ожидала, что таких людей, как Давыдовна, не будут привлекать в сексоты? Это ведь не называется теперь некрасивым словом: шпик, это "пролетарская бдительность". Я думаю, она даже гордится, что государство ожидает помощи от нее.
— Она пожилая женщина и должна знать, что это такое.
— Многие знают, а она была женой милиционера, и ей это не кажется необыкновенным. Удивительно, что их не предупредили не рассказывать хозяевам.
— Может, и предупредили, но она считает нас "своими в доску".