Яков Петрович давно рассказывал мне, что секретарь партячейки уже несколько раз предлагал ему записаться в партию. Ему же очень не хотелось связываться с партией; было неинтересно ходить на собрания, заниматься обсуждением политических вопросов, изучать историю партии и т.п., это все бесполезная трата времени. Он согласен был работать на производстве так хорошо и так много, как только у него хватало сил, тратить же время на партийную канитель ему не хотелось.

— Как же вы отказываетесь? — спросила я.

— Говорю, что не могу найти поручителей. Здесь я работаю сравнительно недавно и меня еще плохо знают. Я обещал, что когда поеду домой в станицу, то привезу поручительства людей, которые хорошо меня знают. А в станицу я пока ехать не собираюсь.

На днях, когда Я. П. сидел у меня в конторе, прося сделать срочно чертеж детали для мельницы, в контору заглянул секретарь партячейки Хубиев и сказал:

— Тов. Стрючков, зайди ко мне на минуту, я хочу сказать тебе пару слов.

— Сию минуту приду. Я лучше пойду и узнаю в чем дело, — сказал он мне, — а то потом ищи его по производству.

Через некоторое время он возвратился страшно расстроенным.

— Знаете, Валентина Алексеевна, беда! Они твердо решили затянуть меня в партию, и мне не отвертеться. Прихожу я сейчас к Хубиеву, а у него сидит мастер макаронной фабрики, которого я знаю очень мало. "Вот тебе, Стрючков, один поручитель, — сказал Хубиев, указывая на мастера, — а вторым буду я сам. Нам не нужно долго знать человека, чтобы видеть, что он свой! Партии нужны такие люди как ты". Мастер, его фамилия Симонов, подтвердил: "Я поручусь за тебя, только прежде я хочу поговорить с тобой, узнать твою биографию". Ну скажите, могу ли я теперь отказываться? Какие причины выставлять? Просто не согласиться — значит поставить под удар мое положение здесь, как раз теперь, когда не сегодня-завтра меня сделают мирошником, мне уже в тресте сказали: как кончу переоборудование, так и получу мельницу.

— Вы можете еще оттянуть, сказать, что хотите изучить устав и историю партии, подготовить себя.

— Я это говорил, но Хубиев просто рассмеялся: "Что ты, тов. Стрючков, недавно кончил техникум, а не знаешь, чего добивается партия? Один вечер посидишь над уставом и довольно". Я пойду, В. А., я расстроился и ни о чем думать не могу. И жена будет недовольна, теперь меня совсем дома не увидишь, буду по собраниям шляться каждый вечер.

У меня тоже неприятности по службе. Нам на фабрику прислали старый насос с маслобойного завода. Гл. инженер сказал мне: "Вы, В. А., отложите всю свою работу и займитесь установкой насоса".

Я сделала все, что считала нужным. Директор очень интересовался установкой насоса, он ожидал, что с новым, более мощным насосом пресс будет давать больше продукции. Несколько раз в день он подходил к месту установки и говорил монтажникам: ,Давай, ребята, работай поживее!" Наконец работа была закончена, насос проверили, но когда его подключили к прессу, он отказался работать на заданное давление. Мы бились с насосом две смены, пресс не работал, директор ругался.

Наконец Ник. Ник. сказал директору, что нужно заменить одну деталь.

— Сколько же на это времени понадобится?

— Два дня. Мы переведем пресс на старый насос.

— Как это так, — возмутился директор, — вы целую неделю возились с этим насосом, а теперь хотите еще два дня. Вы знаете, работа нового насоса запланирована на этот месяц? Кто будет отвечать за невыполнение плана? Сидит у вас целая куча инженеров, а когда нужно решить техническую задачу, так никто ничего не знает!

Директор не слушал никаких объяснений, выругался страшными словами и почти выгнал Н. Н. из кабинета, обещая послать на него жалобу в наркомат.

Главный инженер был страшно возмущен грубостью и расстроен. Мне тоже от него попало.

— В. А., я дал вам инструкцию осмотреть и обдумать все, что касается насоса. Вы не отнеслись к этому заданию с достаточным вниманием, вы теперь интересуетесь только прессами!

— Но ведь вы знаете, что насос раньше работал на масле.

— Мало ли что я знаю, вы должны были проверить и предупредить о всех осложнениях.

И он прав, я не думаю, чтобы он согласился на замену клапанных седел без проверки в производственных условиях, но во всяком случае он, зная, что замена возможна, предупредил бы об этом директора и избежал бы неприятности. Я страшно расстроилась. Придя домой вечером, на два часа позже нормального окончания работы, я увидела очень мирную картину: в столовой на кушетке сидели Сережа и Наташа, с увлечением что-то рисуя.

— Мама, посмотри, какую красивую лошадь нарисовал мне папа, — подбежала она ко мне, показывая рисунок, — серая и вся в яблоках!

— Отстань, — сказала я ей грубо, — мне не до картинок.

Потом, заметя, что стол стоит накрытый для обеда и они ожидали меня, я сказала с раздражением:

— Почему до сих пор не пообедали? Я могла бы еще несколько часов не прийти, а вы все бы ждали?

Сережа, видя, что я расстроена, не ответил, Давыдовна шмыгнула в кухню, но Наташа не могла перенести такой несправедливости.

— Ты чего ругаешься? — спросила она вдруг. — Вот подожди, я выучусь колдовать, так я превращу тебя в крысу! И мы с папой выгоним тебя в подполье, тогда будешь знать, как ругаться ни за что!!

Сережа приподнялся с кушетки, вероятно, боясь, что я могу ее ударить. Но мне было не до того, я как громом была поражена ее выходкой, она никогда до этого не говорила мне дерзостей. На лице ее был написан гнев и испуг, она сама испугалась того, что сказала. Я ушла в другую комнату.

Переодеваясь в другой комнате, я слышала, как отец делал ей выговор:

— Как же ты посмела сказать маме такую грубость?

— А чего она пришла злая?

— Она не злая, она целый день работала и устала. А теперь ты еще расстроила ее, иди проси у нее прощение.

— Мама, ты меня прости, — подошла ко мне Наташа, — я не хотела выгнать тебя в подполье надолго, только на одну минуту, а потом мы бы позвали тебя назад к нам.

— Я надеюсь, ты больше никогда не подумаешь сделать такую ужасную вещь твоей маме, даже на одну минуту.

— Никогда, — сказала она и, вздохнув с облегчением, убежала к отцу.

Я думала, что Сережа потом сделает мне выговор за неприятную сцену. Но он ни одним словом не заикнулся, подозревая вполне правильно, что я уже достаточно была наказана.

Работа над прессами подвигалась быстро. Когда чертежи были окончены, собрали техническое совещание с присутствием Печкина. Проект утвердили с очень небольшими изменениями. Когда совещание окончилось, Печкин сказал:

— Теперь, Николай Николаевич, заказывайте отливки как можно скорее, завтра же вызывайте модельщика. Я уже договорился с "Красным Литейцем", они согласны принять заказ на отливку десяти прессов.

— Да что вы!? Как можно заказывать сразу десять? Попробуем сделать один, и если он будет работать хорошо, тогда закажем сколько нужно.

— Незачем пробовать. В настоящее время "Красный Литеец" берется за эту работу, но никто не может поручиться, что они будут в состоянии сделать это в другое время. Вы же знаете, что этот заказ для них внеплановый и потребовалось специальное разрешение обкома. "Куй железо пока горячо!" Заказывайте сразу десять. Если Юсупов берется сделать их в наших мастерских, — он улыбнулся в сторону Юсупова, — значит будет сделано, он лучше нас с вами знает возможности своих мастерских.

Печкин никогда не скупился на комплименты, когда хотел кого заставить сделать трудную работу.

Нина позвонила мне по телефону.

— Валя, приходи в субботу ко мне на ужин с Сережей. Я хочу отпраздновать два события: во-первых, я вышла замуж и хочу познакомить вас с мужем, а во-вторых, я получила квартиру в новом доме.

— Поздравляю. Оба события очень приятные. За кого же ты вышла замуж?

— Да тут за одного, он работает у нас в управлении счетоводом. Придешь, увидишь.

Я обещала и записала ее новый адрес.

Мне было очень приятно узнать, что Нина опять вышла замуж. Прошло два года с тех пор, как трагически погиб ее первый муж. После его смерти она жила очень замкнуто со своей дочкой Аллой.

В субботу мы пошли к ней. Квартиру ей дали довольно хорошую в новом доме, недалеко от завода, где она работает; две комнаты, кухня и удобства.

Муж ее мне не понравился. Он очень молод, на вид не больше двадцати лет. Нина выглядит старше своих двадцати семи, и мне было как-то неловко смотреть на них; мне казалось, она соблазнила ребенка. Он грек, замечательно красивый: стройный, правильные черты лица, большие выразительные карие глаза, нежная белая кожа на лице и руках. Довольно хрупкого сложения, он выглядит не мужчиной, а мальчиком и это-то мне и не понравилось. После Нина сказала мне, что ему двадцать три года.

Ужин прошел довольно скучно и мы рано ушли домой.

После этой встречи я не видела Нины много недель, и вот, однажды вечером, она неожиданно пришла ко мне.

— Вот приятная неожиданность, Нина! Каким это ветром тебя занесло?

— Не ветром, а ураганом. Отошли девочек гулять с Давыдовной, я расскажу тебе в чем дело.

Когда нянька и девочки ушли, Нина рассказала:

— Я поссорилась с Жоржем и стараюсь не оставаться с ним дома. Если бы не Алла, я совсем бы не приходила домой со службы, из-за нее прихожу, беру ее и хожу по знакомым.

— Давно ты с ним поссорилась?

— Неделю. Я, собственно, не поссорилась, а узнала некоторые его похождения и он сделался мне противным. Он, Валя, развратник, дрянь!

— Да не может быть! На вид он такой наивный!

— Вот его вид и подвел меня. Я долго не соглашалась выходить за него замуж. Он мне казался недостаточно солидным, но он пристал ко мне, как банный лист к… Уговаривал, плакал, грозил самоубийством.

— Как это ты с самого начала связалась с ним? Он такой молодой.

— Я не собиралась связываться! Он красивый и, скажу тебе откровенно, знает, как обходиться с женщинами, несмотря на свою молодость. Я им немного увлеклась, а потом "чем дальше в лес, тем больше дров". Он убедил меня, что он будет хороший друг мне и отец для Аллы. Алла и вправду его любит. Сначала все шло хорошо, а потом я узнала эту грязную историю.

— Какую историю?

— Я уже тебе рассказывала, что он из хорошей интеллигентной семьи, у родителей только двое детей: он и маленькая девочка девяти лет, как мне сказали, это сестра. А теперь я узнала, что эта девочка ему не сестра, а дочь! Он, негодяй, когда ему было тринадцать лет, соблазнил соседскую девочку такого же возраста, они развратничали и у девочки родился ребенок. После этого девочку увезли родители куда-то далеко, а ребенка усыновили родители Жоржа.

— Ну и ну! Что же он тебе сам все это рассказал?

— Нет, мне рассказали другие, а он подтвердил. Но это еще не все, он еще раз попал в такую же кашу, во всяком случае еще один подобный случай вышел наружу, и, возможно, еще десять других неизвестны. Я ничего не подозревала.

— Зачем же ему понадобилось на тебе жениться?

— Я думаю, он и вправду влюбился, и еще его определенно толкали на это родители. Мне не хотелось встречаться с родителями до замужества, так его мать пришла ко мне сама. Я думала, она пришла возражать против брака, а она наоборот, пришла уговаривать меня.

— Понятно: развратный никчемный мальчишка, нашел наконец женщину с хорошим положением. Они рады были его пристроить.

— Ну конечно, надеялись, что я буду держать его в руках и он остепенится. Ты знаешь, он и на службе нигде долго не держался; отец его пристроит, а он поработает немного и бросит.

— Но теперь ведь он долго работает на одном месте?

— С тех пор как познакомился со мной, держится на одном месте.

— Что же ты теперь собираешься делать?

— Сказала, чтобы он убирался вон, а он не уходит. Приходится мне уходить из дома.

Мне это показалось странным: квартира была Нины, и если она не хочет, чтобы Жорж жил с ней, она легко может от него избавиться. Очевидно, она этого не хотела. Мне сделалось ее жаль.

— Нина, может, он и вправду остепенится? Ведь многие меняются после женитьбы.

Я чувствовала, что она хочет от меня поддержки в своем желании не прогонять Жоржа, но я ничего не могла придумать в его защиту.