Яков Петрович пришел в контору, очевидно, хотел что-то мне сказать, но, увидев Коваля, передумал, немного замялся и сказал:

— В. А., у нас небольшая поломка, не сможете ли вы зайти и снять с поломанной детали эскиз? Мне кажется, эта деталь требует усиления, придите посмотреть на месте.

— Надеюсь, ничего серьезного не случилось, — сказал К., — ничего такого, что снизит выработку продукции?

— Ничего серьезного, мы даже не остановили мельницу.

— Я пойду с вами немедленно, Я. П.

Когда мы пришли к нему в контору, он сказал:

— Я наврал насчет поломки, мне просто хотелось поговорить с вами наедине.

— Я догадалась.

— У меня прямо несчастье, Валентина Алексеевна, в течение одного месяца второго рабочего арестовали и отдают под суд. Может быть, вы, как член ФЗК, заступитесь, как-нибудь поможете его вызволить. Арестовали лучшего вальцовщика, его очень трудно заменить.

— За что? Когда? Я ничего не слышала. Опоздал на работу?

— Нет, на работу он всегда приходит аккуратно. Его арестовали ночью, после второй смены. На проходной будке у него нашли в кармане спецовки несколько гвоздей, точно таких, какими забивают макаронные ящики. Арестовали за присвоение социалистической собственности.

— Дело плохо, ФЗК ничем помочь не сможет. Такие дела идут прямо в суд, и по новому закону ему, вероятно, дадут год тюрьмы. За семь, восемь гвоздей придется ему сидеть год. Такие-то дела!

— Он говорит, что гвозди он принес из дома, починял что-то дома, положил гвозди в карман и забыл.

— На суде разберутся, действительно у него есть дома такие гвозди и где он их достал.

— Какой там суд?! Будут они разбираться? У них времени нет для этого, так много мелкого воровства. Попался, значит иди, потей для советской власти бесплатно. Да я и сам не верю, что он принес гвозди из дома, скорее всего задумал что починить дома или сделать курятник для своей хозяйки, гвоздей в магазине не купишь, вот он и захватил несколько штук, думал, не заметят.

— И как люди могут решаться? Разве не знают, чем это грозит?

Вы же знаете, как живут рабочие. У него небольшой домик за городом. Дверь оторвалась или ступенька, в доме всегда нужны гвозди, а их не купишь. А на проходной теперь особенно строго обыскивают после случая с Осиповым. Меня пытались обыскать, но я им такого загнул, что чертям тошно стало.

— А Осипов старался пронести муку тоже в кармане?

— Нет. Он вынул часть ваты из стеганки и вместо ваты насыпал муку.

— И много у него нашли муки?

— Пустяк, около фунта.

— За фунт муки пошел на год в тюрьму!

— Не за фунт; я думаю, он не раз проносил таким образом. Ну не стервец, до чего додумался, — сказал Я. П. с восхищением, — в штаны насыпал муки!… В. А., а что если я напишу в ФЗК заявление, укажу, какой хороший он рабочий, стахановец и прочее, может быть, его не передадут в суд, замнут дело?

— ФЗК здесь ни при чем. Дело в суд передает директор, а он не захочет покрывать провинившегося, за это его самого накажут еще строже. Теперь за это взялись особенно строго. Я вам расскажу, какой у меня недавно был случай, только вы дальше не передавайте.

— Вы же знаете, я ничего не передаю, в сексоты записываться не собираюсь, — обиделся Я. П.

— Не обязательно сексот, случайно не проговоритесь. Вы, вероятно, знаете, что ФЗК выдвигает рабочих в качестве народных заседателей для участия в городском суде. Недавно выдвинули работницу с макаронной фабрики. На днях пришла ко мне эта выдвиженка и просит освободить ее от обязанности присутствовать в суде. Выставила целый ряд причин, почему она не может ходить в суд: у нее маленькие дети, у нее нет подходящей одежды, а приходить на заседания плохо одетой это неуважение к суду. Я ей объяснила, что все эти причины неуважительные: на суд она ходит в рабочее время, фабрика ей за ее время платит и она должна смотреть на это как на свою работу, так что КРК помочь ей никак не сможет. Я догадывалась, почему она не хочет ходить в суд, но мне интересно было проверить, поэтому я спросила:

— Что же вы отказываетесь? Вы, как работница, можете много помочь судье, объяснить смягчающие вину обстоятельства, помочь ему оправдать невиновного.

— Какая там от меня помощь? Больше всего судят за мелкое воровство с производства или за опоздание на службу. Если я скажу одно слово в защиту, судья на это скажет десять в обвинение, упирая, главным образом, на то, что наше рабочее государство должно защищать себя от прогульщиков и воров, ну, а ведь воры-то и прогульщики и есть сами рабочие. Я не могу там больше сидеть, — она вдруг заплакала, выговаривая сквозь слезы, — не могу! Вы знаете, какой вчера был случай? — продолжала она, немного успокоившись, — работницу с пряничной фабрики судили за воровство. На проходной у нее в кармане нашли два пряника и за это ее отдали под суд. Она рассказала на суде, что у нее четверо маленьких детей, обыкновенно они ходят в школу и недолго бывают без матери, но на этот раз одной девочке нездоровилось, и она не пошла в школу и целый день была дома одна. Мать хотела ее как-то порадовать. Купить пряник в магазине работающей женщине невозможно, когда они появляются, их немедленно расхватывают те, у кого есть свободное время ходить по магазинам, вот она и рискнула взять два пряника с фабрики. Я сама мать, понимаю. Я пыталась вступиться за нее, Я сказала: "Тов. судья, вы имейте в виду, что она пошла на работу, оставив больного ребенка дома одного, ведь это показывает, что она старается для нашего государства. Давайте простим ей эту одну маленькую ошибку". А судья мне ответил: "Она работает не для государства, а для себя: сов. власть предоставила для ее детей школу и детский сад, и если ее ребенок был действительно болен, она должна была вызвать доктора, взять у него справку и остаться дома. Она украла для баловства и должна за это ответить". И осудили ее на год тюрьмы. Чувствую я в сердце своем, тов. Богдан, что это несправедливо. Такое маленькое преступление и такое большое наказание! Посадить мать четырех детей на год в тюрьму за два пряника! Но я не смогла объяснить судье свои чувства. Вы лучше освободите меня.

— Но не все же случаи такие, есть и другие, когда вы можете помочь?

— Я еще ни разу ничего не сумела. Может, кто другой на моем месте будет полезнее. На днях осудили рабочего на шесть месяцев принудительных работ за троекратное опоздание на работу, а у него уже жена сидит за то же самое. Он потому и опоздал, что без нее не мог вовремя управиться с детьми.

— А с кем же теперь дети?

— Я узнавала; их соседи разобрали по одному.

— Слушайте, товарищ, это не от меня зависит освободить вас. Я берусь помогать только тогда, когда есть конфликт между рабочим и директором: если, например, вас обсчитают или неправильно переведут на другую работу, или не дадут отпуска. В суд же вас назначил ФЗК, я даже об этом не знала и я не могу изменить. Я понимаю, что у вас дети и вам удобнее работать на фабрике, а не в суде, где заседания бывают долгими. Я вот что вам посоветую: найдите на фабрике работницу, которая сама согласилась бы пойти вместо вас, не молодую девчонку, а посолидней, и у кого нет детей. Когда вы найдете такую, я поговорю с председателем ФЗК. Думаю, он согласится вас заменить.

— Да, — сказал Яков Петрович, — такие-то дела. Так вы думаете, ФЗК ничего не возьмется сделать для вальцовщика?

— Почему вы говорите "не возьмется"? У ФЗК просто нет права вмешиваться в уголовные дела. Ищите своему вальцовщику заместителя на год.

— Эх, была бы другая власть, объявили бы мы забастовку за такой закон.

— Шшшш… иногда и стены имеют уши!