Проработав шесть месяцев на Сельмаше, я увидела, что дальше не выдержу. Разыскивая виновников брака, мне часто нужно было оставаться на вторую смену или приходить очень рано, чтобы застать ночную смену еще на местах работы. Те рабочие, вину которых я устанавливала в производстве брака, приходили ко мне спорить и страшно ругались. Если брак поступал из других цехов, начальник этого цеха старался убедить меня, что брак можно пропустить без ущерба для готовой продукции. У нас, однако, были строгие нормы, было определенно указано, что можно пропускать, а что нельзя, и я отказывалась быть убежденной им. Тогда он злился и давал мне понять, что я не компетентна и не разбираюсь в деле. Почти каждый день я приходила домой в плохом настроении. Каждый месяц в цеху накапливалось брака на десятки тысяч рублей, и от того, что я выискивала виновных, брак не уменьшался.

За шесть месяцев работы я похудела на пять килограммов; я никогда не была толстой, а теперь превратилась в скелет! Кроме того, у меня совершенно не оставалось времени для Наташи; с ней занимался отец, и мне было обидно, что просыпаясь ночью, она звала не меня, а отца. Я решила уйти и поискать более спокойной работы, и недалеко от дома.

Я пошла к начальнику цеха и попросила об увольнении по той причине, что у меня маленький ребенок и я не могу работать так много часов.

— От вас самой зависит организовать работу так, чтобы укладываться в урочное время.

— Я не могу этого сделать и поэтому прошу меня уволить.

Чем больше он уговаривал меня оставаться, тем больше мне хотелось уйти из этих производственных Содома и Гоморры.

Начальник цеха сочувствовал мне и отпустил бы без долгих разговоров, но в Советском Союзе людей увольняют только тогда, когда они не нужны производству, и прошла еще пара недель, пока начальник цеха путем небольших перестановок уволил меня по сокращению штатов.

Прежде чем устраиваться на новую работу, мне нужно было как следует отдохнуть после Сельмаша. Через Сережин союз работников просвещения я купила путевку в дом отдыха в Хосте и поехала туда на месяц. По дороге я завезла Наташу в Кропоткин к маме, так как в Ростове в середине лета всегда бывает жарко и пыльно.

Дорога из Туапсе в Хосту была замечательна. Я никогда еще не видела моря и теперь, сразу же после выезда из города, оно представилось мне в своем лучшем виде. День был ясный, небо голубое, а море чистое и прозрачное, темно-синее вдали и необыкновенно яркое, лазурное у берегов. Прекрасная шоссейная дорога шла по крутому скалистому берегу, то по самому обрыву, то уходя от моря под шатер громадных каштановых деревьев. Дом отдыха находился в небольшом селении у самого устья речки Хосты. В этом месте горы немного расступались, давая возможность речке достичь моря, и в уютной долине расположилось окруженное виноградниками село.

Как только я вылезла из автобуса перед домом отдыха, я увидела на веранде мою бывшую школьную учительную математики, Екатерину Васильевну.

— Вот где пришлось встретиться, — обрадовалась она, узнав меня, — два дня живу здесь, и еще не видела ни одного знакомого лица. Пойдем к заведующему и попросим, чтобы он поселил тебя в одной комнате со мной. У нас есть свободная кровать.

Комендант охотно согласился, и мои вещи были перенесены в комнату Е. В. Кроме меня и учительницы, в комнате жили еще две женщины. Комната была большая и чистая, но, к своему ужасу, я заметила, что в углу, на потолке, как раз над моей кроватью, висела летучая мышь. Я испугалась и сказала, что буду бояться спать, но Е. В. меня успокоила, объяснив, что как только стемнеет, мышь улетит на охоту и не вернется до утра, а когда вернется, то возможно сядет в другом углу.

Меня удивила ласковая встреча учительницы. В школе она была самой строгой из учителей и мы все боялись ее как огня. Е. В. была известна и уважаема во всем городе. Дочь местного казака, она первая в России женщина, получившая университетский диплом. В то время, когда она окончила школу, женщин в число студентов университета не принимали, и она поступила вольнослушательницей. В университете она обратила на себя внимание своими исключительными способностями к математике. После окончания курса она стала добиваться права держать выпускной экзамен наравне со студентами, чтобы получить диплом. Это было нелегко, но благодаря своей настойчивости, она даже добилась аудиенции у министра просвещения, при поддержке профессора математики; она была допущена к выпускному экзамену и выдержала его с успехом. Приехав после окончания университета в родной город, она поступила учительницей математики в мужскую гимназию, где и учила до самой революции. После революции гимназия была превращена в школу второй ступени и многие учителя, в том числе и она, остались на своих местах.

— Не правда ли, Хоста красива! — спросила она меня, когда мы пошли прогуляться.

— Так красива, что прямо дух захватывает!

— Я ведь каждый год приезжаю сюда отдыхать, и каждый раз поражаюсь красотой окрестностей. Особенно замечательна дорога из Туапсе.

Во время обеда меня ожидал еще один сюрприз: на десерт подали большущие персики, я никогда до этого не видела таких.

Отдыхающие в доме отдыха флиртовали вовсю! Флирт, кажется, был здесь главным развлечением. Вечерами, до сигнального звонка "на покой", в главном здании оставались только старики; все остальные разбредались парочками по саду или ближайшему лесу. У меня же совершенно не было возможности завести даже маленькую интрижку, Е. В. была точно пришита ко мне и не оставляла меня одной ни на минуту.

Стояли прекрасные лунные ночи, и в один из первых вечеров мы с ней решили пойти побродить по берегу моря. Только что мы стали спускаться к воде, как вдруг кто-то закричал: "стой!" Мы, конечно, остановились. Подошел человек в форме пограничника.

— Вы что тут делаете, товарищи?

— Хотим полюбоваться морем при луне.

— А вы кто такие?

— Отдыхающие из дома Рабпроса.

— Разве вас не предупреждали, что на берег моря нельзя выходить после темноты?

— Нет, не предупреждали. А почему нельзя?

— Не притворяйтесь наивными. Не понимаете, что ли, что море пограничная зона? Пойдемте, я отведу вас обратно в дом отдыха.

Он пошел с нами к коменданту и сделал ему выговор, но главным образом он хотел установить, действительно ли мы из дома отдыха?

Вскоре мы с Е. В. сделали еще одну ошибку. Мы решили каждый день принимать солнечные ванны вместо "мертвого часа", т.е. послеобеденного отдыха. Придя на берег, мы пошли в другую сторону от обыкновенного пляжа, желая найти такое место, где бы нас никто не видел. Нашли защищенную со всех сторон бухточку, разделись и легли. Немного погодя подошли двое мужчин и сели в стороне, потом пришла целая группа мужчин. Мы поспешили одеться и, негодуя на "нахалов", ушли. Потом мы узнали, что мы попали на мужской пляж, где мужчины принимают солнечные ванны, и что самое интересное, об этом написано на доске при приближении к пляжу, чего мы не заметили.

Е. В. рассказывала мне, какая противная я была ученица, как раздражало учителей то, что я не поднимала в классе руки, когда знала ответ на вопрос учителя и, что самое неприятное, моему примеру стали следовать другие.

— Помню случай, — сказала Е. В., — когда к нам в школу приехал инспектор. Он пришел в класс во время урока и мне, конечно, хотелось показать мою работу с лучшей стороны. Я как раз объясняла трудное место, и когда объяснила, спросила: кто может повторить? Ни одна рука не поднялась, я уже знала, что ожидать, вызвала к доске тебя и ты объяснила урок правильно. Я так разозлилась, что, как видишь, до сих пор помню. Ведь у инспектора могло создаться впечатление, что ученики меня не понимают.

— Мне кажется наоборот, это было хорошо для вас: инспектор мог подумать, что все ученики знают, только не поднимают руки.

— Ничего подобного, это нарушение дисциплины. Учитель должен знать, насколько хорошо его поняли. По каким соображениям ты скрывала свои знания?

— Соображения у меня были веские: я решила, что если я не буду показывать, когда я знаю, то тем самым я не буду Указывать, когда я не знаю. Я была тогда страшно тщеславна.

— Но ведь учителям были известны твои повадки, тебя все равно спрашивали и тогда выходило наружу, если ты не знала.

— Не всегда же спрашивали меня, чаще спрашивали других, а потом, я все-таки часто знала ответы.

У Е. В. есть сестра — зубной врач, практиковавшая в нашем городе. Пару лет назад ГПУ арестовало многих людей, которые подозревались в том, что у них было золото. В первую очередь были арестованы зубные врачи, так как они хранили золото для работы. В Кропоткине в то время ходили слухи, что сестра Е. В. во время допроса побила агента ГПУ, но, конечно, никто толком ничего не знал. Я спросила об этом Е. В. Она рассмеялась:

— Сестра рассказала об этом случае только своим родным и хотя мы никому об этом не рассказывали, боясь, что ей могут быть неприятности, весь город как-то об этом узнал! Она действительно пыталась побить гепеушника.

— Как это?

— Ее арестовали вместе с другими, держали несколько дней в ГПУ, и по ночам допрашивали, требовали сказать, где она спрятала золото? Золота у нее в то время было мало и она о нем сказала на первом же допросе, но ей не верили. Через несколько дней их, человек двадцать, привели в очень маленькую комнату в здании ГПУ, заперли и напустили в комнату горячего пару. Сделалось так жарко и душно, что прямо нечем было дышать. Держали их так довольно долго, им показалось, целую вечность, а потом стали водить на допрос. Когда мою сестру привели на допрос после такой бани, она, не помня себя, бросилась на следователя с кулаками. Он, очевидно, никак этого не ожидал. Все приходили обессиленными, а моя сестра спортсменка, ее нелегко обессилить. Следователь, пришедши в себя от изумления, быстро справился с ней, но тотчас же отпустил ее домой. С тех пор ее больше не трогали.

— Можно было бы ожидать, что ее накажут, а ее отпустили.

— Скорее всего, следователь увидел, что она сделалась невменяема, и поверил, что у нее нет спрятанного золота. Ее предупредили об этом не рассказывать, но, как видишь, люди все равно узнали: я думаю, сам следователь рассказал о таком необыкновенном случае — женщина бросилась на него с кулаками.

— Она у вас прямо герой!

— Все мы, казаки, герои от рождения, моя сестра не больше других, — сказала Е. В. с гордостью.

Е. В., как и многие казаки, гордилась своим происхождением, и гордиться было чем. В "казаки", т.е. на незаселенные окраины России, убегали в старинные времена люди предприимчивые, с твердой волей, которые не могли мириться с существующими порядками, считая их несправедливыми, с крепостным правом. Крепостные, оскорбленные помещиком, убегали на вольный Дон, предварительно жестоко отомстив барину. Также в течение веком приходили на окраины и вливались в казачью "вольницу" люди, не поладившие с законом, или просто искатели приключений. Казачье сословие всегда было беспокойным и неусидчивым. Как греческие Аргонавты, они устремлялись вдаль на поиски неведомых земель и чудес, тем самым расширяя Русское государство. Донскими казаками под водительством Ермака была открыта и присоединена к России Сибирь во времена Иоанна Грозного. Казаками были отвоеваны предгорья Северного Кавказа. Но не к чести казаков нужно сказать, что из среды их также выходили атаманы разбойников, такие, как Стенька Разин.

Русское правительство скоро увидело выгоды иметь на своих далеких окраинах казаков, и не только не преследовало отщепенцев, но даже узаконило все их привилегии. Казаки — военное сословие. Веками защищая свои пограничные жилища и семьи от нападений, они выработали в себе замечательные качества воинов. Земля, на которой селились казаки, делалась их собственностью, и они делили ее между собой поровну на каждого мужчину, без исключения, а земли у них было порядочно! Владения войска донского и кубанского по площади были больше всей Англии.

Самое замечательное в жизни казаков было их полное самоуправление; все должностные лица, вплоть до войскового атамана, были выборными. Называя себя, казак всегда прибавлял — вольный.

— Знаете, Екатерина Васильевна, отец Сережи тоже казак, из запорожцев. Он рассказывал мне, что предки гетмана Зиновия Михайловича Богдана — Хмельницкого и его были членами одной семьи; их общая родина село Сосница на Черниговщине, и как он говорил, в этом селе "бросишь палку в собаку, а попадешь в Богдана!" Поэтому со временем, чтобы отличить их друг от друга, стали добавлять клички к фамилии; например: Богдан — Косой или как отца гетмана прозвали Богдан — Хмель, вероятно часто бывал хмельной. Позже Михаил Богдан — Хмель ополячил свою кличку, переделав ее в Хмельницкий.

Василий Семенович тоже гордился своим казачеством, и в паспорте у него было указано: казак. Когда его утвердили в звании профессора Саратовского сельскохозяйственного института, он, по должности, получил генеральский чин "Статского Советника". Этот чин давал ему право на потомственное дворянство. В области Нижней Волги, где Василий Семенович постоянно жил, было очень мало дворян, и Предводитель Дворянства, как рассказывала мне мать Сережи, несколько раз приезжал уговаривать его принять дворянство (нужно было заполнить какие-то бумаги), а В. С. отказывался, говоря, что его вполне устраивает быть казаком!

Взаимоотношения между казачьей вольницей и матерью-Россией можно охарактеризовать как очень удачный симбиоз. В своей массе казаки были патриоты и монархисты. О том, сколько усилий пришлось затратить советской власти, чтобы сделать казачьи земли советскими, замечательно верно описаны в книге М. Шолохова "Тихий Дон". Сопротивление казаков коллективизации еще ожидает своего историка.