В Ростове наконец окончили строительство нового театра. Театр строили очень долго, публика с большим нетерпением ожидала его окончания; намеченные сроки давно прошли, а театр все доделывали и переделывали. Несколько специалистов, работающих над его проектированием и строительством, поплатились жизнью за эти неполадки, например, после окончания работ было найдено, что акустика в зрительном зале плохая и, чтобы исправить ее, потребовались сложные и дорогие переделки, были и другие ляпсусы. В городе ходили упорные слухи, что театр "несчастлив", так как на его облицовку использовали мраморные могильные плиты, ограбив для этого городское кладбище. Наружный вид театра в высшей степени странный: он похож на танк. Громадное здание, составленное из нескольких прямоугольников с пропорциями и видом танка. Фасад выше ступеней и входа, высокая, ничем не прерванная, облицованная мраморными плитами стена, а по обеим сторонам главного корпуса застекленные пристройки коридоров и лестничных клеток, напоминающие движущий механизм танка. Ростовчане не были довольны архитектурным оформлением своего театра. Внутри театр замечательно хорош. Председатель горсовета сказал при его открытии, что "советский театр — это не коммерческое предприятие, а культурное", и действительно, в нем не было "дешевых" мест, рассчитанных на то, чтобы поместить как можно больше публики, не очень-то считаясь с ее удобствами. Все места просторные, удобные и отовсюду хорошо видно. Прекрасное, двухсветное фойе партера с мраморными колоннами, курительная комната с глубокими кожаными креслами, зрительный зал с удобными креслами, занавесом, вышитым руками искусных рукодельниц, и красиво декорированными ложами создавали впечатление покоя и комфорта.

Из Москвы приехал (как потом стало известно, против собственного желания, по приказу профсоюза) хорошо известный режиссер Завадский с группой столичных актеров, в числе которых была заслуженная артистка республики Марецкая.

Вскоре в местной газете была опубликована программа на весь сезон, встреченная с чувством удовлетворения театралами. В программу были включены пьесы, много лет не ставившиеся в театре города: несколько чеховских, "На дне" Горького, Шекспир и небольшое количество набивших всем оскомину пьес о героях революции. Мы купили себе абонемент на весь сезон.

Театральный сезон открылся пьесой "Любовь Яровая", о героях революции, она была указана в программе. Поскольку главную роль исполняла Марецкая, мы пошли. В фойе театра висела афиша с программой на ближайшие недели и возле нее стояла толпа, по-видимому, взволнованных зрителей, мы подошли и увидели возмутительную вещь: эта программа не имела ничего общего с той, какую мы знали, когда покупали абонемент; три четверти ее состояло из пьес советских авторов, описывающих "пафос социалистического строительства" и "героизм революции". Все в публике выглядели возмущенными, но замечаниями обменивались шепотом, отойдя в сторону.

У меня есть приятель в тресте, молодой инженер, у которого много знакомых артистов. Увидев его вскоре после представления, я спросила:

— Вадим, что случилось с театральной программой? Обещали одно, а показывают совершенно другое.

— Возмутительно! Когда Завадского командировали сюда, а как вы, вероятно, знаете, он приехал только на один год, ему обещали в профсоюзе работников просвещения, что он будет свободен в выборе программы. Его-то программа и была опубликована: конечно, проверенная и утвержденная соответствующей организацией. Но когда она была опубликована в местной газете, на нее обратил внимание секретарь крайкома и нашел, что она недостаточно представляет современных, советских писателей, и Завадского заставили ее изменить. Завадский, как говорят, "рвал и метал", смотался в Москву, стараясь защитить свою программу, но ничего добиться не мог и ему пришлось свою программу заменить новой.

— Оставили ли ему хоть одну пьесу Чехова?

— Нет. Чехов — мягкотелый интеллигент, его показывают только в Москве, где публика более сознательная, в провинции он не подходящий.

— А "На дне" Горького оставили?

— За пьесу "На дне" ему, говорят, здорово влетело. Ее даже в Москве давно не ставили, она не созвучна нашей эпохе. Как можно призывать уважать человека вообще, такими сильными словами, как у Горького?! А если человек кулак, или священник, или капиталист, или рабочий-прогульщик, тогда что??? Их тоже уважать? Нет, нет, эта пьеса совершенно неподходящая для советского зрителя! Вы знаете, многие удивились, увидя ее в программе, один друг еще в самом начале предлагал мне держать пари, что пьесу "вычистят" из программы. Жаль, что так случилось. Если бы Завадский был удовлетворен как артист, работая здесь, возможно, он остался бы в Ростове надолго, а теперь он смотает удочки и уедет при первой же возможности. В Москве немного свободнее жить.

— Так долго ждали театра и дождались, тот же Агитпроп.

— Подождите, будут приезжать на гастроли опера и балет.

— Может быть, и оперы будут ставить современных композиторов.

— Современных опер очень мало.

— Недавно я увидела афишу: идет новая оперетта "Сотый тигр". Сережа очень любит оперетту, и я сразу же купила билеты. Я решила, что пьеса не политическая; какая может быть политика среди тигров? И представьте себе: в оперетте речь шла о жизни пограничников. Один охотник на тигров, привлеченный патриотическим чувством к службе в пограничный отряд, убил своего сотого тигра, но это был не настоящий тигр, а перебежчик границы, враг. И охотник, убив его, испытывал большее удовлетворение, чем если бы он на самом деле убил тигра, о котором он мечтал в начале пьесы.

В городе заметно приближение новогоднего праздника, время елки. В магазинах появились елочные игрушки и украшения, игрушек много, но самые красивые и интересные, несмотря на дорогую цену, раскупались немедленно. Поэтому я почти каждый вечер после работы брала Наташу и мы ходили по магазинам, высматривая, что появилось новое и интересное. В этом году мы с ней купили большую выдутую из стекла и посеребренную звезду на вершину елки и целую семью ярких разноцветных птичек; ангелов теперь не делали, но зато можно купить фей в блестящих одеяниях и с крылышками. Однажды мы пришли в местный "Гастроном" и увидели, что продают традиционное елочное украшение и угощение — апельсины. Апельсины теперь редкость, они не растут у нас, а ввозить их из-за границы — значит тратить на это драгоценную валюту, так что мы обходимся уже много лет без них.

— Откуда такие замечательные апельсины?

— Из Испании. Помогаем испанским товарищам, и им сладко и нам, — сострил продавец.

"С паршивой овцы хоть шерсти клок", подумала я и купила целый ящик апельсин, пятьдесят штук!

С елкой одно неудобство. Я и Сережа хотели, чтобы елка была на Рождество, седьмого января, как мы праздновали в детстве, но теперь это было неудобно, новогодняя елка — официальный, правительственный праздник. В этот день зажигались великолепно убранные елки на городских площадях, в школах и устраивались детские праздники в учреждениях. Дети видя, что время елки наступило, не хотели ждать еще неделю домашней елки, и мы пошли на компромисс: украшали елку и зажигали ее в первый раз на Новый год, а седьмого января приглашали детей и устраивали "разбор елки", выставляли ее на середину комнаты, танцевали и пели вокруг нее традиционные танцы и песни, а потом снимали все украшения. Все съедобное: пряники, конфеты, фрукты — раздавались детям, а игрушки прятались до следующего года. Зажигая елку до Рождества, я чувствовала, как будто я обкрадываю настоящий праздник.

В небольшой квартире держать елку семь дней было неудобно. Она занимала много места и вскоре начинала осыпаться, но с этим приходилось мириться тем, кто хотел елку на Рождество, после Нового года елки уже не продавались. В этом году городской совет решил вмешаться и как-то остановить празднование Рождества с елкой. В газете были помещены объявления, предупреждающие жителей не держать елки в квартире после Нового года, так как будто бы сухая елка опасна в пожарном отношении. Многие беспокоились, что под предлогом пожарной опасности запретят держать дерево в квартире больше, чем один, два дня. Хотя бояться пожара было мало основания, почти у всех на елке были не свечи, а электрические лампочки.

*

Диму и его начальников судила "тройка", то есть три человека, назначенные ГПУ. Они разбирали "дела" и выносили приговоры без нормальной судебной цензуры, и их решения не подлежали обжалованию.

До разбирательства "дела" "тройкой" Диму долго допрашивали в ГПУ, пытаясь добиться признания в заговоре с вредителями. Такого признания от Димы не добились, и это спасло ему жизнь. Тех, кто под влиянием пытки "признались" в заговоре, — расстреляли. Во время заседаний "тройки", а такие разбирательства даже не назывались "судом", он объяснял, что прежде чем отдать приказ по району о распашке пастбищ, он писал объяснения в с-х управление об опасности и даже ездил туда по этому поводу сам, пытаясь добиться уменьшения задания поднятия новых земель. На это один из членов "тройки" ответил, что, как советский гражданин, зная, что это было "вредительство", он должен был послать жалобу в крайком партии или в ГПУ или даже в ЦК в Москву, чуть ли не самому Сталину!

Почему беспартийный специалист должен был жаловаться на своего тоже беспартийного начальника в ЦК партии? Тем более, если он знал, что приказ об увеличении посевных площадей был отдан по той же партийной линии.

"Тройка" приговорила всех участников "заговора" к расстрелу, потом некоторым, в том числе и Диме, расстрел заменили десятилетним заключением в концлагере.

Отец рассказывал, что когда к нему на свидание вывели Диму, он его не сразу узнал. Вместо молодого, полного здоровья тридцатипятилетнего мужчины, к нему на свидание привели сгорбленного, совершенно седого старика.

Когда Диму арестовали, его жена все свое время и силы посвятила бесполезным хлопотам, пытаясь облегчить его участь. Передавала ему посылки провизии и одежды и даже побывала на приеме у следователя ГПУ, разбиравшего его дело. Она хотела передать следователю некоторые письма и материалы, собранные ею с большим трудом и, по ее мнению, доказывающие невиновность ее мужа, как, например, копию его письма в управление, предупреждающего об опасности распашки пастбищ, но следователь сказал, что все необходимые документы по этому делу у него уже имеются, и не принял материала от нее.

Как потом стало ясно, цель всего расследования была найти козла отпущения за ошибочную партийную директиву. Обвиняемых все время пытались заставить или принять вину на себя или оговорить товарищей.

Арест Сережиного брата отразился и на мне. Однажды секретарша, во время работы, пришла и сказала, что меня требует начальник спецотдела. Он был единственным сотрудником спецчасти, но назывался начальником, я думаю, потому, что у него были сексоты на фабрике. Я еще никогда не бывала у начальника спецчасти и очень испугалась, что или у него есть донос на меня, или он будет спрашивать меня о ком-либо из сотрудников. Ни для кого не было секретом, что спецчасть — это отделение ГПУ. Спецчасть есть на каждом заводе и в каждом учреждении. Она проверяет благонадежность сотрудников, большею частью через сексотов среди сотрудников предприятия, к нему же поступают сведения о политической благонадежности с места прежней работы и даже от домкома, если у того было что донести. Заставлять ждать себя начальника спецчасти не стоит, поэтому я, выпив стакан холодной воды для успокоения, немедленно пошла к нему.

Его комната находилась в самом конце коридора нашего управления, с дверью специально изолированной, чтобы не пропускала звуков. Войдя в комнату, я с большим любопытством осмотрелась. Большую часть комнаты занимал громадный сейф — вероятно, с делами сотрудников. В углу стоял широкий письменный стол, за которым, спиной к стене, сидел сам уполномоченный. Достать рукой, если бы кому вздумалось его ударить, было невозможно. Над его головой на стене висел портрет Сталина. На столе перед ним лежала открытая папка с бумагами, и среди них я увидела анкету, которую я заполняла, когда поступала на работу на комбинат.

Указав мне рукой на стул перед столом, он сказал:

— Садитесь, товарищ инженер.

— Вы зачем меня звали?

— До нас дошли сведения, что один из ваших родственников осужден по 58-й статье, а вы не указали об этом в анкете, когда поступали сюда.

— Мне самой пока ничего не известно об аресте моего родственника. Вы о ком говорите?

— Брат вашего мужа осужден на десять лет за вредительство.

— А, вы вон о ком! Ну, я не считаю родных своего мужа своими родственниками.

— Как не считаете? — удивился он.

— Очень просто. Некоторые женщины выходят замуж по четыре, пять раз. Сегодня один муж, а через месяц другой… Этак очень много родни наберется, за которых нужно отвечать.

Он весело расхохотался.

— Ну и ну! Если вы так смотрите на брак, то, конечно, мужнин брат вам не родня!

— Я думаю, так многие смотрят.

— Конечно, можно посмотреть на это дело и так, — согласился он и отпустил меня.

Вечером я рассказала об этом случае Сереже.

— Сукин сын, заставил меня отказаться от Дмитрия. Отказалась от него, как Петр от Спасителя. Но что делать? Не хотелось, чтобы он сделал отметку в моем личном деле, что я ненадежная.

— Очень хорошо, что ты нашлась и так повернула дело.

— "Стреляного воробья на мякине не проведешь!" Все же это очень противно. Но я думала: Диме не будет легче, если меня начнут притеснять?

— Конечно, нет. Ты что, собираешься ехать к своим в эту пятницу? — переменил разговор Сережа.

— Да, я поеду повидать Шуру и Васю. Ты сможешь купить мне билет завтра?

— Смогу.

Сестра Шура с дочкой Ниночкой и ее муж Вася приехали к маме в свой очередной годовой отпуск. К нам в Кропоткин приезжало довольно много народа из ближайших промышленных районов: Донбасса, Баку и т.п. весной и летом. Городок расположен в живописной местности на правом, высоком берегу Кубани, в предгорной части Кавказа. Речные берега, тотчас же за городом, покрыты лесом, а к северу простирается степь. Весна у нас ранняя, сеют иногда уже в феврале, лето мягкое с частыми дождями, осень долгая и сухая, еще в октябре цветут астры, но зима отвратительна: очень много дождей, снег, когда он выпадает, лежит недолго, вскоре превращается в грязь и слякоть. Только в январе и в самом начале февраля бывают настоящие морозы и снег.

Кропоткин, кроме хорошего климата и красивого расположения, имеет еще в сравнении с настоящими курортными городами много преимуществ, особенно для тех, кто хочет отдыхать с детьми: это не настоящий город, а большая разросшаяся станица. Большое ж-д депо и несколько предприятий местной промышленности подняли число населения до тридцати пяти тысяч, но в городе, за исключением нескольких "казенных" зданий, нет ни одного двухэтажного жилого дома. Почти все дома стоят в садах и занимаются одной семьей; поэтому приезжим летом легко можно снять одну-две комнаты для жилья (младшие члены семьи хозяев в таком случае уходили спать в сараи или летние кухни), а сады давали в изобилии фрукты все лето.

Только в таких степных городах, где местные рабочие и служащие живут в собственных домах с садами, можно найти фрукты в изобилии: если участок при доме не был особенно большим, то власти пока не обращали на их сады и огороды внимания. В окружающих станицах сады вырубили под огороды или они одичали без ухода, когда их обобществили. На ограниченном приусадебном участке колхозник сажает овощи для себя и для своих животных. Я недавно ездила в соседнюю станицу, и у меня сердце сжалось от боли, когда я увидела, как прекрасные кубанские сады и виноградники превратились в дикие заросли. Мне вспомнилось, как оплакивали чеховские герои свои вишневые сады, которые наступающий капиталист собирался рубить. Они ошиблись, сады уничтожил победивший социализм, уничтожив их как "зародыш частной собственности". И живут теперь бывшие казаки, и вместе с ними пролетариат, без вишневого чая и узвара зимой и без вареников с фруктами летом.

Кропоткин расположен при большой узловой станции и сюда можно приехать почти отовсюду прямым поездом, без пересадок; каждый год сюда приезжает все больше и больше народа на отдых, минуя настоящие курорты.

Узнав, что Шура и Вася живут у наших, я попросила у главного инженера разрешения проработать сверхурочно одно воскресенье, а вместо него не работать в одну из суббот. Таким образом я могла поехать к родным на два дня. Он разрешил. Поехала я ночным поездом и, купив билет первого класса, хорошо выспалась за дорогу.

Вся наша семья любит и уважает зятя Васю. Одно время я даже была немного влюблена в него. Шура встретила его, когда поехала учиться в Свердловск. Его отец до революции был управляющим группой металлургических заводов на Урале, и у него, как часто бывает у людей, выросших в интеллигентной семье, не знавшей нужды, был ровный характер, хорошие манеры и всегда хорошее настроение (во всяком случае он не показывал, когда у него бывало плохое настроение), и поэтому в его компании всегда бывало легко и приятно.

Он талантливый инженер. Кончив Уральское горное училище первым, он немедленно получил хорошую работу и работал с большим увлечением. Кроме того, он охотно применял свои технические знания дома: починял электрические приборы, примус, а один раз, когда Шура пожаловалась ему, что портниха в Донбассе не может сделать ей платья, которое бы хорошо сидело, он тщательно измерил ее и вычертил ей выкройку, точно соответствующую ее фигуре, эта выкройка применялась с большим успехом портнихой Шуры долгое время. Самым большим увлечением Васи было радио, он сам сделал себе приемник, только своим приемником он пользовался мало, большею частью приемник бывал в процессе усовершенствования, т.е. разобранным на части.

Приехав в Кропоткин, я прежде всего взяла с Васи слово не разбирать приемник во время моего визита.

До моего приезда Наташа несколько недель жила у бабушки и дедушки. Как мама всегда делала с нами в детстве, Наташу на лето остригли. Ребенку с длинными волосами летом жарко, да и летом, когда дети пачкаются больше всего, стриженую головку легко мыть. Кроме того, считалось, что если ребенка часто стричь, то у взрослого будут хорошие густые волосы. Девочек обыкновенно стригли каждое лето до тех пор, пока они не пойдут в школу, мальчиков дольше. Я помню, как сопротивлялись стрижке мои братья, особенно в возрасте 10—13-ти лет, когда им страшно хотелось, чтобы у них, как у настоящих казаков, был чуб! Мама обыкновенно шла на компромисс: вся голова остригалась машинкой, а впереди оставлялись волосы немного длиннее, и мальчики усердно зачесывали себе волосы впереди, делая из них чуб.

Я давно не видела Наташу стриженой, и она показалась мне очень смешной: с голой головкой ее глаза и уши казались очень большими.

— Боже мой, какая ты смешная!

Я взяла ее на руки, но никак не могла успокоиться, все смеялась. Наташа встревожилась.

— Мама, а ты будешь меня по-прежнему любить такую, стриженую?!

— Конечно, буду!

— И чего смеяться? — сказала мама с досадой, — будто никогда не видела стриженой головки? Мне кажется, Наташа гораздо красивее стриженая.

В первый вечер моего приезда Вася поймал приемником танцевальную музыку из Будапешта и, сдвинув к стенам мебель в большой комнате, мы танцевали, я с братом Алешей, а Шура с Васей. Потанцевав немного, Алексей сказал:

— Наши дамы не умеют хорошо танцевать, давайте, Вася, покажем им настоящее танго, "класс".

— Давайте.

Алеша, высокий и широкоплечий, был кавалером, а Вася, немного ниже его ростом и довольно щуплый, дамой. Алексей и Вася — хорошие спортсмены, движения их точны и красивы. Танцуя, они все фигуры танго преувеличили до карикатуры, и мы, смотря на них, хохотали до слез: Вася изображал томную, упоенную музыкой и танцами даму. Полузакрыв глаза, широко растянув рот в улыбку, он танцевал, сильно покачивая бедрами. Иногда, вдруг, томно изгибаясь назад, он делал то, что у спортсменов называется "мост" касался запрокинутыми руками пола, Алексей, изображая агрессивного и страстного партнера, рывками прижимал даму к себе, иногда пытался ее поцеловать, дама при этом брыкалась.

Мне очень не хотелось на другой день уезжать домой, но прогул служебного дня приводит под суд.

По приезде меня ждала неприятность на службе. Общественная работа, которую я так ненавидела и избегала в институте, нашла меня и на производстве. В этот день меня вызвали в ФЗК, там я увидела председателя тов. Светлова, одного из сменных мастеров на мельнице, и секретаря партячейки тов. Хубиева. Хубиев — единственный общественник, освобожденный от производственной работы.

— Тов. Б., — сказал Светлов, — партком и ФЗК имеют для вас небольшую нагрузочку, выделили вас в помощь горсовету в проведении избирательной кампании. Вы должны будете провести несколько занятий на избирательном участке, разъяснить конституцию трудящемуся люду, а также подагитировать за нашего кандидата тов. Евдокимова.

— Тов. Светлов, мне это будет очень трудно; я работаю целый день, а дома у меня маленький ребенок, с которым я должна заниматься. Найдите для этой работы кого-нибудь из бессемейных, а я не могу!

— Не отказывайтесь, товарищ, — сказал Хубиев; Хубиев татарин и говорит по-русски с довольно большим акцентом, — мы обсудили всех, кого можно послать, и нашли, что вам мы можем спокойно доверить это ответственное дело. Вы будете работать не одна, мы также посылаем на участок зав. лабораторией и одного сменного мастера макаронной фабрики. Видите ли, мы должны послать на эту работу образованных людей, понимающих конституцию, которые смогут ответить на все вопросы избирателей. Имейте в виду, избиратели, особенно женщины, задают много каверзных вопросов и на них нужно дать правильные ответы.

— Послушайте, тов. Хубиев, конституция написана тов. Сталиным для простых, советских людей. В ней все ясно и определенно. Ее нужно только прочитать и все! Если хотите заставить избирателей прочесть ее, пошлите туда любого грамотного комсомольца и он им прочтет.

— Совсем не так, как вы думаете! — засмеялся Хубиев, — вы говорите, в конституции все ясно, а я проводил занятия по ее изучению у нас на фабрике, среди наших партийцев, так очень многие не понимают и требуют разъяснений.

— Может быть, вы и правы, но все равно, я очень занята. Вы понимаете, для своей работы я должна читать техническую литературу дома, особенно теперь, когда мы проводим реконструкцию на фабрике, я не могу брать теперь добавочную нагрузку.

— Вам нужно будет провести только три занятия, два по изучению конституции и на одном поагитировать за нашего кандидата, тов. Евдокимова. Вы, конечно, читали о нем в "Молоте", и у нас еще есть специальная брошюрка о нем. А ребенка вы можете принести с собой на занятия, на избирательном участке, где будут проводиться занятия, есть специальная комната для детей.

Я сдалась. Продолжать отказываться — значит пойти на конфликт с партячейкой и ФЗК, а это небезопасно. Но мне было противно: несмотря на всю шумиху, поднятую вокруг конституции, она нарушается с самого начала бесстыдным образом. Мне только на днях рассказывала Давыдовна, которая через прислугу знает точно обо всем, что у нас творится в доме, как недавно ночью пришли арестовать инженера агенты ГПУ. Он потребовал, чтобы ему показали решение прокурора на обыск и арест.

— По новой конституции вы не имеете права делать обыска и ареста без санкции прокурора, — сказал он.

— Конституция написана не для такой сволочи, как ты! — ответил ему энкаведист, угрожая револьвером.

О таких случаях знают все, а я должна буду с серьезным видом объяснять людям, как мы свободны и как нас охраняют законы новой конституции.

На избирательном участке люди оказались не такими активными, как предсказывал Хубиев. Как всегда в подобных случаях, большинство из них пришли не по собственной воле, их привел участковый уполномоченный, который ходил по дворам, уговаривая каждого отдельно. Во время беседы они сидели и, очевидно, думали о другом.

По окончании беседы о тов. Евдокимове я спросила: есть ли вопросы? Все молчали…

— Товарищи, — сказала я шаблонную для такого случая фразу, — вы должны очень серьезно отнестись к своей обязанности избирателей, вы избираете своего собственного представителя в верховный, законодательный совет нашей страны, ведь от того, кого вы изберете, будет зависеть политика нашего правительства. Он будет полностью облечен нашим доверием и никакая сила, кроме воли избирателей, не сможет удалить его из состава правительства. Что будет если мы изберем тов. Евдокимова, а потом найдем, что он не достоин нашего доверия? Стыд! Поэтому мы должны серьезно обсудить и обдумать его кандидатуру, прежде чем голосовать.

— Но ведь других кандидатов нет! — сказала одна женщина. — Из кого же нам выбирать?

— Вы можете зачеркнуть его в бюллетене, и тогда его не выберут. Тов. Е. выдвинуло общее собрание рабочих Сельмаша, другие заводы и организации поддержали его. Вы могли бы пойти на собрание и выставить своего кандидата и, если бы его поддержали многие другие, то и его внесли бы в список. Нужно, чтобы кандидата, прежде чем его внесут в список кандидатов, поддержало большинство, скажем, большого завода или многолюдного собрания. Нельзя, чтобы в список каждый включал своего собственного кандидата, в таком случае никто не получит большинства.

— И вышло, что все заводы, фабрики и учреждения города не могли найти еще хотя бы одного кандидата, а как бы сговорившись, выдвинули только одного?

— Это показывает, насколько единодушен у нас блок коммунистов и беспартийных!

Многие засмеялись этому моему заявлению, как веселой шутке. Каждый отлично знал технику выборов: краевая партийная организация находит кандидата и приказывает всем производственным комячейкам выдвигать его. Если бы кто другой выдвинул своего кандидата, он ни за что не прошел бы.

Во-первых, организованный партийный коллектив и их подручные активисты, самая громкая часть собрания, выступят против него, стараясь очернить кандидата, да и сам кандидат ни за что не согласился бы на выдвижение, так как советская власть открыто и жестоко преследует всякую оппозицию своим решениям, то и кандидата, еще до выборов, упекли бы в лагерь. Всем это хорошо известно, почти у каждого гражданина есть какой-нибудь родственник в ссылке.

Относительно выборов у меня был очень интересный разговор с уполномоченным от нашей клетки. Наша лестничная клетка обслуживает тридцать квартир на пяти этажах, и одна из домохозяек, активная молодая комсомолка, жена инженера-строителя, была выбрана уполномоченной. Официальная роль уполномоченного — это представлять интересы жильцов перед горсоветом, хозяином нашего дома. Через него же горсовет и милиция доводят до сведения жильцов всякого рода решения, касающиеся пользования квартирами. Но есть еще неофициальная роль уполномоченного, он является "оком" власти, донося в милицию о всех непорядках и следя за поведением жильцов. Должность бесплатная и занимают ее обыкновенно неработающие женщины-активистки.

Так вот, принося мне квитанцию в подтверждение моего очередного "добровольного" взноса в поддержку какой-то кампании, она задержалась у нас и завела разговор о выборах.

— Скорей бы кончились эти выборы, столько с ними труда и волнений, — сказала она.

— Я представляю, как трудно заставить избирателей ходить на собрания, а потом ведь вам же самой придется их всех вытаскивать в день выборов на голосование.

— Конечно, мне. Мы соревнуемся, какая клетка первой кончит голосование, и каждая обязуется вывести сто процентов избирателей. Вы, пожалуйста, не подводите, выходите голосовать пораньше, лучше до завтрака.

— Мы, конечно, постараемся, но, знаете, у меня ребенок…

— Вывести избирателей — это еще не все, у меня болит голова от одного вопроса: хорошо ли проголосуют избиратели? К нашему участку принадлежит еще двенадцать частных домов. Я уверена, наши жильцы хорошо проголосуют за тов. Евдокимова, у нас здесь живут люди сознательные, но вот за частников трудно поручиться. Представьте, что случится, если многие проголосуют против? Начнутся всякие расследования, перетрясут всех на участке, постараются дознаться, кто голосовал против? В чужую душу не влезешь, пострадают и виновные и не виновные.

Когда она ушла, Сережа, который был в соседней комнате и слышал разговор, сказал:

— Видишь, пришла и предупредила о последствиях, если проголосуем не так, как хотят.

— Ты думаешь, она нарочно предупредила? Я думаю, она по глупости болтает, что придет в голову.

— Она не глупая и такой опасной вещи не скажет, если бы даже и хотела. Всего вероятнее, ей кто-то в избирательной комиссии намекнул о последствиях и она всех предупреждает, чтобы не вышло скандала.