Быть или не быть нашему лагерю - мы решали всем отрядом. И решили очень быстро - за то, чтобы быть, поднялись все руки, а Франтик поднял две.

Сложней оказался вопрос: как быть с родителями, согласятся ли они с нашей затеей.

И как быть с начальством, разрешат ли нам такой самодеятельный лагерь.

С начальством поручили говорить вожатому и председателю совета отряда. А партприкрепленного Михаила Мартыновича просили воздействовать на родителей.

- Ну, должны же они понимать, что у нас свобода, а в свободной стране нельзя угнетать своих детей. Верно, дядя Миша?

- Хотим мы жить в шалашах, ну и пусть, если нам так хорошо, им-то что, жалко?

- Мы им не надоедаем, пусть и они нас не трогают!

- А то, ишь, оттого, что мы маленькие, а они большие, им над нами власть?

Дядя Миша слушал, слушал и вдруг говорит:

- А вам их не жалко?

Ребята, разжигавшие в себе бунт против родительской власти, после этих слов как-то сразу осеклись.

- Они теперь ждут не дождутся, как вы в воскресенье домой явитесь. Сердца небось разболелись. Как-то там наша Раечка, да как Ванечка. Не голодно ли им, не холодно ли?.. Не случилось бы чего! Эх, вы еще не были родителями, друзья, вы не знаете, что такое тревога за детей.

- Так ведь нам же тут хорошо и неопасно, чего же тревожиться?

- Ну ведь они-то этого не знают, не видят… Да и соскучились. Кто любит, тому разлука - скука. Неужели вы этого не знаете?

Ведь соскучились тоже, признайтесь, у многих сердечки ноют: как там папа, как мама, как бабушка?

Задумались мои пионеры: как быть с родителями?

Общими усилиями выход был найден. Решили написать всем ласковые письма. Объяснить, что есть возможность отдохнуть за городом подольше. И главное - пригласить в гости в следующее воскресенье.

И началось великое писание.

Писали, переписывали, советовались друг с другом, читали, зачеркивали и снова писали.

- Ты своей маме побольше про природу, про красоту, она это любит, я знаю. Она же безвыходно в квартире,- говорила Рая-тоненькая Рае-толстой.

- А моей маме главное про хорошее питание. «Всегда свежее молоко, парное…» Вот это сразу сагитирует!

- А моим главное, что я толстею.

- Моим - про свежий воздух, не то, что в Москве или на швейной фабрике… И что я не простужаюсь, ну ни разу не кашлянула…

- Моему отцу про закалку. Купаюсь и загораю, купаюсь и загораю!

Писали все по-разному, но в каждом письме, без всякого уговора, само собой, обязательно была строка-другая про нашего приемыша.

О том, что мы всем отрядом взялись воспитывать беспризорного малыша, у которого ничего нет, даже сколько ему лет неизвестно. И нехудо бы прислать ему что-нибудь из старой одежды и обуви, из которой выросли авторы писем.

Собрав ворох писем, мы решили доставить их курьерами. Для этого выделили Ваню Шарикова, Костю Котова и Риту Кондратьеву, бывшую Матрену. Рита должна была обойти родителей девочек, а Ваня и Костя - родителей мальчиков. Вручить письма. Ответить на вопросы: как они там, не нужно ли что. И хотя нам все нужно, чтобы не пугать - просить только, если можно, чаю да сахару. Чтобы родители думали, будто остальное у нас все есть.

Толстый Шариков в очках при его немногословности и солидности производит неотразимо хорошее впечатление, а Рита умеет обращаться со взрослыми, как с большими детьми.

Дядя Миша согласился остаться еще на денек, и я поехал с ребятами, чтобы помочь им в трудных случаях, договориться в райбюро пионеров. Кроме того, у меня были некоторые соображения насчет крупы и хлеба.

Соображения эти были простые - использовать мою студенческую стипендию, отложенную для поездки домой на каникулы (этим летом уже не попаду все равно), закупить пшена и гречи.

Стипендия моя хранилась, как в сберкассе, у самого старшего студента общежития - Алеши Кожевникова: все три червонца - деньги по тому времени немалые. На червонец мы, студенты, ухитрялись месяц жить. Обед в нашей вузовской столовой стоил тридцать копеек, оставалось на утренний и вечерний чай еще рубль.

Кипяток мы брали на Курском вокзале бесплатно. Чай-сахар потребляли экономно. А что касается хлеба, тут мы устроились весьма ловко.

Напротив общежития помещалась большая частная булочная. Владел ею какой-то нэпман. Мы свели знакомство с молодыми продавцами. Они тянулись к нам душой. Брали читать книжки. Двоих мы готовили к поступлению на рабфак. Славные были ребята! Они-то нам и помогли решить хлебную проблему.

Дело в том, что в каждой булочной к вечеру скапливались всевозможные хлебные обрезки. Продавцы сбрасывали их в корзины и потом сдавали на корм скоту по самой низкой цене.

Мы договорились, что будем забирать одну корзину себе. И ребята старались, конечно, наполнить ее чем получше. Бывало, явимся после закрытия булочной, подхватим корзинищу за две ручки - и через улицу, в общежитие.

Откроем, а в ней чего-чего только нет. И обрезки ситного с изюмом, куски кулича, сдобы, минского, рижского - на все вкусы. Пируй, студенты! А в глубине, под кусками, глядишь, и целые булочки, калачи, баранки. Это подбросили нам ребята тайком от хозяина.

Зашел в общежитие. Пусто, все разъехались по домам. Только Кожевниковы остались, безногий Морозов, да трудолюбивый Сурен Золян так и не уехал в свою Армению. Решил заниматься русским языком.

Никого дома нет. Сурен сидит в библиотеке, Морозов изучает музеи, Кожевников где-то у беспризорников - пишет про них очерки для газет. Одна Наташа с Юркой на руках. Эге, да они побогатели, Кожевниковы. На балконе сушатся пеленки. А ведь когда Юрка появился на свет, у них такой роскоши не было. Завертывали мы парня в старые газеты. Намнем их, бывало, чтобы помягче было, завернем мальчугана и нянчим по очереди. И тепло парню, и нам удобно. Намокнет газета - выбросим, в новую завернем. Не надо ни со стиркой, ни с сушкой возиться.

- Шибко грамотный вырастет! - смеялись студенты, любуясь Юркой.

- Избалуете вы его. Привьете аристократические замашки. Ни один принц так часто костюмов не меняет,- шутила Наташа.

Наташу отыскал я в одной из комнат по песне. Как всегда, она что-то напевала и работала. Теперь чинила солдатскую рубашку Сурена. Юрка спал на одной из свободных студенческих кроватей.

Рассказал про наше житье. Про все проблемы. Пригласил побывать в гостях, нарисовав на стене комнаты весь маршрут.

Забежал в булочную. На счастье, наши друзья Федя и Егор были на месте. В белых шапочках, в халатах, как молодые доктора, только не в клинике, а за прилавком.

Хозяин, у которого летом дела шли хуже, находился тут же и поглядывал на меня искоса. Но мы успели перекинуться словом. Ребята пообещали притащить вечером большущую корзину хлебных обрезков в наше общежитие.

После этого я отправился в райбюро пионеров доложить о наших планах остаться еще на недельку в походе и попытаться увлечь Павлика идеей самодеятельного пионерского лагеря, где пионеры все делают сами, даже добывают пищу.

Выслушав мое горячее объяснение, Павлик загорелся:

- Поддерживаю! Поддерживаю! - вскрикивал он, повертывая на голове кепку.- Пойдем с этой инициативой в районо. Пусть знают наших!

Слушая мое сообщение, работники районо все ждали, когда же я чего-нибудь попрошу. У них все-таки скребли кошки на душе. Средства, предназначенные на организацию трех лагерей, отдали одному… Это ведь не очень хорошо. Могут спросить: сколько лагерей намечали организовать? Три. А сколько открыли? Один! И теперь, опомнившись после гипноза Вольновой, деятели районо отнеслись к моему плану организации еще одного лагеря доброжелательно.

- Так что же вам от нас нужно? - спросил, наконец, заведующий районо.

- Да ничего.

- Так совсем ничего?

- Нужно, чтобы вы не мешали! - выпалил я, по молодости лет не сообразив, что для деятелей учреждений, наделенных правами запрещать или разрешать, нет слов оскорбительней и хуже. Я и не знал, каких врагов нажил и какими последствиями и каким лихом мне это обернулось.

- Так что ты хочешь, старик, чтобы мы тебе отдали пару палаток? - прищурился мой друг Павлик.

- Нет.

- Походную кухню, которую мы достали для показательного, действуя по твоим следам, у самого Буденного?

- Обойдемся.

- Так что же?

- Да, право же, ничего. Не мешайте ребятам пожить, как им хочется, и все!

При этих неосторожных словах Павлик так и вскинулся :

- Что это за анархизм такой - жить, как вам хочется? Вы что, кто вы такие? Нет, вы будете жить так, как это нужно!

- Кому нужно?

- Пионерорганизации, вот кому. Согласно принятым установкам. Где у вас план работы? Какой распорядок дня? Как же мы будем вами руководить, если мы не знаем, что вы там собираетесь делать? Мы должны знать все заранее, чтобы вовремя подсказать, остановить, поправить.

И, видя мое смущение, смилостивился:

- Пойдем, я тебе покажу, какие планы представила Вольнова. Это же роскошь! С диаграммами, с выкладками, вот, брат, работает, не подкопаешься!

С наслаждением человека, любующегося истинным произведением искусства, Павлик расстелил передо мной планы идеальной лагерной жизни показательного отряда, изображенные Вольновой графически, с применением акварельных красок.

Она предусмотрела все. Лагерь был нарисован, как картинка. Расположение палаток. В центре командирская. Показано расстояние до реки, до леса, до пунктов снабжения.

Распорядок дня по часам. Столько-то на игры, столько-то на купание, столько-то на обед, столько-то на политзанятия. Клеточки под рубрикой купание были голубые, обеды и ужины - коричневые, прогулки и экскурсии - зеленые, политзанятия - красные, часы труда - черные, мертвый час - желтый.

Вся жизнь пионеров, расписанная по часам, играла всеми цветами, как веселый калейдоскоп.

Перед этим удивительным творчеством Вольновой я стоял несколько обалдевший, как деревенский простак перед барским великолепием.

Увидев, как я потрясен, Павлик довольно расхохотался.

- Вот, брат, учись. Я у нее учусь, а вашему брату, среднему вожатому…

- Нет, нам такого не достичь… Ну, ведь она же вообще совершенство.

- София,- многозначительно сказал Павлик,- означает мудрость.

- Когда же она вывозит свой отряд?

- Как только все подготовит, организует, чтобы все как следует.

- Что-то долго она. Мои ребята уже купаются, а ее показательные все еще городскую пыль глотают…

- Купаются? - насторожился Павлик. - А вопрос непотопляемости у тебя как? У Вольновой все это продумано, предусмотрено и в плане на этом месте ноль целых! Ну, так вот, давай твой план. Чего стесняешься? Написал коряво? Понимаю, после такого тебе со своим и показаться неловко. Ну уж ладно, развертывай.

- Сейчас разверну… В основе нашего плана лежит: первое - физическая закалка, оздоровление ребят путем пребывания на свежем воздухе, второе - политическая зарядка путем изучения политграмоты на местной действительности и бесед у костра, третье - трудовая закалка путем работы в совхозе и…

- Постой, постой, что это ты заладил?

- Так это я развертываю план, только устно.

Павлик вначале рассердился:

- Да как же я его зафиксирую, подошью к делу?

Потом расхохотался до слез.

- Ну ладно, давай уж помогу, раз не способен. Садись, говори все, что надо, напишем.

Сели мы рядком за стол и начали составлять. Я рассказывал, что мы задумали, а он писал. Но работа осложнялась. Иные пункты нашего плана заставляли его вскакивать и бросать перо.

- Совещание садолазов? Это еще что такое вы задумали, учить пионеров, как лучше в сады лазить?!

- Нет, как раз о том, что лучше и интересней в сады не лазить. По предложению директора совхоза решили собраться с местными мальчишками, отчаянными садолазами, и обсудить этот вопрос.

- Так, ну ладно. А это вот что значит: одно звено - дежурство в лагере, второе - трудфронт, а третье - ведет «разведку жизни». Я не ослышался, ты так сказал? Как это понять?

- Я сказал, что это относится к политико-воспитательной работе. Мы таким способом знакомим ребят с политикой партии в деревне. Разведаем, как выглядит в натуре живой кулак. Как живет батрак. Что такое артель. Что такое совхоз. И так далее. А чтоб было увлекательней, называем все это разведкой жизни.

Павлику это понравилось.

- Вот этого у Вольновой нет,- сказал он,- зато у нее есть такие мероприятия, что закачаешься: встреча с иностранными делегациями, встреча с редакцией «Пионера», военизированная игра!

Составив план работы нашего отряда, Павлик подобрел и пообещал посетить наш лагерь и помочь, если что нужно.

Дело оставалось за небольшим - получить с Кожевникова три червонца и вернуться в лагерь со всем, что удалось собрать ребятам у родителей, прихватив корзинку хлебных обрезков из булочной.

По одному виду Кожевникова - такой он был небритый и грустный - я понял, что денег у него нет.

- Но скоро будут.. Моя книжка о беспризорниках вот-вот появится. Печатается в типографии. И как только появится, мы разбогатеем… А пока что надо бы у кого-нибудь взять взаймы. Маленькая, но семья…

Мой рассказ о самодеятельном пионерском лагере он выслушал с интересом и поддержал. Ведь это же замечательно - таким способом можно вывезти на природу тысячи городских ребятишек, детей бедноты. Сколько их слоняется по пыльным улицам!

Предоставленные самим себе, они попадают под влияние беспризорников, воришек, настоящих уголовников…

Алеша принял к сердцу мое трудное положение, и мы вместе стали думать, где бы достать хоть немного средств. Совсем без денег все же невозможно.

- Идея! - воскликнул он.-

Есть способ легко и просто заработать большие деньги. Для этого твоим мальчишкам и девчонкам надо стать на лето офенями!

Офеня! Я вспомнил, какую радость доставлял нам в детстве приход мальчишки - разносчика дешевых книжек и лубочных картинок с волшебным коробом за спиной. И его улыбающееся лицо, и его загадочное и ласковое не то прозвище, не то имя запомнилось на всю жизнь.

- Если раньше офени-коробейники делали доброе дело, распространяя по деревням сытинские народные издания, почему бы твоим пионерам не перенять эту благую миссию? Я вам помогу и книжки с картинками достать. Я знаю одного издателя - Мириманова, ему позарез нужны агенты-продавцы: он затоварился. За полцены отдает. Продадите книжку за гривенник - пятачок ему, пятачок себе.

Коммерция показалась мне выгодной.

- А книжки у него вполне приемлемые. Он рассказы Ушинского издает. Много познавательных. «Как рубашка в поле выросла», «Как пчела мужика кормила», «Чудеса из глины» - это о горшечном производстве… Ну, там отберем.

Сказано - сделано. И вот мы у Мириманова.

В мрачном полуподвале, где помещались редакция и склад изданий, нас встретил худой, как кощей бессмертный, старик. Сам редактор, сам издатель, сам продавец своих книжек.

Кожевникова он знал. А меня долго и подозрительно прощупывал своими колючими глазами. Боялся обмана. По-видимому, старика надували не раз.

- Пионеры,- бормотал он невнятно,- это хорошо… Это организация с будущим… Такие распространители детских книг для моего дела - находка… Но как же без залога?

Все дело заключалось в том, чтобы уговорить его доверить нам товар на слово.

Кожевников убеждал его, что риск стоящий. Я уверял, что пионеры - не обманщики. Нам неинтересно зажулить пробную партию книг, ведь мы рассчитываем на большую торговлю.

Не без скрипа, но старик согласился. Под мою расписку, конечно, и под ручательство Кожевникова. Мы выдали издателю нечто вроде векселя и набрали у него кипу самых разноцветных книжек. Рублей на полсотни, если не больше.

Вечером пришли в общежитие Федя и Егор. Притащили полную корзинищу хлебных обрезков. Принесли гитару. Мы вдосталь попели песен и помечтали, как они приедут к нам в Коломенское в ближайшее воскресенье.

Я был счастлив, все удавалось мне, как по волшебству, и будущее представлялось в самых радужных красках…

Я казался себе неким добрым чародеем, который может вывести городскую детвору из пыльных улиц и переулков на лоно природы.

Увидев кучу книжек, взятых у Мириманова, Рита пришла в восторг:

- Ух, здорово! И он может дать сколько угодно? Ну, теперь мы живем! Что такое книжки, уж я-то знаю точно. Когда мы с мамой мешочничали, мы все променяли, больше уж нечего, только что на себе осталось. И мама вспомнила про буржуйские книжки. После революции, когда буржуи поубегали, нас, рабочих, в ихние особняки поселили. Нам с мамой досталась красивая комната: кругом окна, стекла, а в простенках книжки. Все не по-нашему писаны, но с картинками. Вот мы с мамой набрали самых красивых, разрисованных, подходящих для детей. Наверное, все сказки: там и синяя борода, и красавицы, и чудовища, даже неграмотному смотреть интересно. И все в золоченых переплетах. Нагрузили полные салазки и повезли. И, знаете, как здорово получилось. Все книжки пошли. Что ни книжка-то яйцо, что ни книжка - то яйцо. Сто штук повезли - сотню яичек привезли. И недалеко ездили, по деревням вокруг Москвы, в дальние у нас силенок не было… Вот!

Удачны были и походы ребят по квартирам родителей.

В лагерь мы возвращались перегруженные добычей. Наши трофеи едва уместились на задней площадке трамвая. Здоровенная корзина, полная хлебных обрезков, и три за-спинных мешка с чаем, сахаром, конфетами и печеньем - результат обхода пап и мам. Да еще чемодан со слесарными и паяльными инструментами, захваченный Шариковым из дома, да пачки книжек Мириманова.

Все обошлось как нельзя лучше. Письма произвели на родителей нужное впечатление, письмоносцы тоже.

Все папы и мамы заявили о своем желании побывать у нас в воскресенье. Правда, при одной мысли о предстоящем нашествии званых гостей меня бросало в жар.

Взвалив на спину мешки с подарками, мы с Ритой зашагали в лагерь, а Шарикова оставили дожидаться подмоги. Корзинищу с хлебными дарами и пачки книжек можно было дотащить лишь артелью, что и проделало звено «Спартак».