После захвата кротовой норы Моряк объявил:
— Учреждаю вполне свободный клуб для всей босоты, если бьют, свои иль чужие, приходи, скрывайся — не выдадим!
Если жрать хочешь и не втерпеж — накормим чем есть…
Если заработал лишнего, поймал рыбу или что — тащи, здесь и сготовим, здесь и съедим.
А вообще организуем шайку, в которой можно ходить на корабли, в настоящий морской клуб, а то в кино бесплатно.
Пацаны взбудоражились. Весть разнесли по всему берегу папиросник Луна, удивительный Пис и друг Моряка, лучший нырок — Черный.
Сперва туго, по одиночке приходили пацаны — заглядывали.
Сидит за столом Пис и что-то малюет, Черный стены скоблит, а папиросник Луна клеит что-то из пустых коробок и все Писа смущает.
— Вот маляр, — какой же это Троцкий, это дикий лев!
— Он и есть Лев, — отбривает Пис.
Поглядят ребята, поглядят: народ все свой, кто не знает Писа? И Черный тут — настоящие пацаны! И соблюдая достоинство, поздороваются и зайдут в нору.
— Как оно, верно, что болтают?
— Кто болтает? — угрожающе спрашивает Черный.
— То есть не болтают, а разговаривают, будто…
— Не будто, а так и есть и в воскресенье первое сборище — если твои ноги ходят— приходи, если твои глаза глядят — увидишь, а если даже башка варит — поймешь…
Озадаченные не на шутку пацаны уходили с твердым решением раскусить эту затею. Заглядывали и враги водоносы, держать стали себя тихо, видя Моряка среди крепких друзей, и первый сбор, или «сборище» был людный.
Моряк долго готовился к докладу, никого не спрашивал, сам до всего доходил, держал он свое дело в секрете. Он ходил один по берегу моря и шептал про себя разные приемы своей речи.
В назначенное время он встал и, не робея перед десятками глаз, сказал:
— Пацаны, я сам такой, долго я это мозговал и выходит, надо делать так — будет у нас крепкая шайка, каждому помога и застой, здесь — указал пальцем на стены кротовой норы — здесь наше «сборище». Я говорил — если бьют, беги сюда, не выдадим! И так далее, а впоследствии будем ходить на корабли и орудия своими руками щупать, как вот этот стол, и если будем держать твердую линию, то морякам будет смена!
— Ну, вот, кто хочет заходи, а нет — выходи и не копти хату. Какие у кого слова?
— У меня!..
— Говори, Пис…
— Я вот предполагаю всем, значит, отметиться, секрет, братцы, не у Щербы, а у меня, все его фигуры я писал, он только накалывал, и сработаю вам сам лучший вензель, так что всем желающим быть в шайке могу сделать вензель серп со звездой и будь готов… будет красовито, что надо!..
— Ладно, примем, дело говорит!..
Самое горячее было «сборище», затронуло каждого, и когда Моряк положил на стол белый лист и сказал— «кто с нами — пишись», на белом листе в разные стороны полезли десятки фамилий.
Совсем к вечеру пацаны разошлись, остался Пис, которому негде было ночевать.
— Слышь, — спохватился Пис, — а что же про пионеров-то не помянул?
— Чудак, напугаются ребята, если сказать прямо, а я с подхода, ты постой…
— Тебя же они и вздуют, с твоим подходом, — заключает Пис.
— Не боюсь, посмотрим…
— Я вот уж боюсь, только не ребят, а Щербу, ищет он меня и, сказывают, сердитый, понимает, что я хочу сам работать, секрет я весь знаю..
— Ничего, обойдется.
— Ну ладно, спим.
— Храпим…
Ребята заснули, и Ремесленная улица провалилась в черноту южной ночи, только над кротовой норой мигал фонарь, сделанный папиросником Луной из разноцветных папиросных коробок с надписью:
«Клуб морских ребят»