Готовясь к войне с Советским Союзом, германская разведка установила, что «преобладающее большинство нынешнего высшего командного состава Красной армии не обладают способностями и опытом руководства войсковыми объединениями. Они не смогут отойти от шаблона и будут мешать осуществлению смелых решений. Старшему и младшему командному составу (от командира корпуса до лейтенанта включительно), также, по имеющимся данным, свойственны очень крупные недостатки» [Военно-исторический журнал, 1989,
№ 5, c. 74]. И далее: «Внедрив большое число агентов в приграничные районы Украины и Молдавии, германское командование знало с большой точностью сосредоточение войск Красной армии, их перемещение в другие районы дислокации» [Карель, 2003а, с. 48–51]. Там же: «В середине апреля 1941 года штабы германских армий получили окончательный приказ о развёртывании сил по плану “Барбаросса”, им были даны конкретные указания на проведение наступательных операций. К 1 июня 1941 года сосредоточение и развёртывание войск вермахта было завершено. Ряд проведённых в мае-июне 1941 года инспекций убедил руководство Германии в готовности войск к ведению боевых операций». А теперь представим, какое значение имело для Гитлера сообщение ТАСС от 13 июня 1941 года? Да решительно никакого, кроме презрительной ухмылки фюрера в адрес самого нелепого поступка Сталина в эти судьбоносные дни для обеих стран.
Ну а каково же было состояние Красной армии, её боеготовность накануне нападения Германии на СССР? Народный комиссар обороны С. К. Тимошенко, оценивая подготовку сформированных в 1941 году армейских управлений, отмечал: «Научившись организовывать взаимодействие родов войск и управлять войсками в стабильном положении, штабы теряли управление в ходе операции и не умели его быстро восстанавливать. Часть высшего командного состава до сих пор остаётся на уровне опыта гражданской войны и пытается перенести его на современность, не учитывая изменений, происшедших в развитии Вооружённых сил Красной армии и армий сопредельных стран. Большие недостатки были выявлены и в оперативной подготовке штабов округа (командиров) от требований полевого устава. Проводившие проверку комиссии отмечали значительное отставание в их недостаточно умелой организации и взаимодействия родов войск в меняющихся условиях боевой обстановки. Штабы всех уровней неумело использовали средства связи, загружая их не нужными сообщениями, управление при помощи радиосредств не было освоено» [ЦАМО РФ, ф. 25880, оп. 1, д. 450, л. 53]. А вот что пишет маршал С. С. Бирюзов в своих мемуарах «Когда гремели пушки»: «Дух боёв за линию Маннергейма продолжал витать над нашей тактикой и боевой подготовкой войск, хотя немцы уже в 1940 году преподали всем такой урок, с которым нельзя было не считаться… Нам приходилось переучиваться уже под огнём врага, дорогой ценой, приобретая опыт и знания, без которых нельзя было победить гитлеровскую армию» [Бирюзов, 1961, с. 31–32]. И всё-таки с какой целью Сталин продолжал гнать свои войска на западную границу, не позволяя прибывающим на место дислокации частям и соединениям проводить оборонительные мероприятия перед очевидным нападением Германии в ближайшее время? Ведь ещё с марта 1941 года непрерывный поток информации о военных приготовлениях фашистской Германии резко возрос. Даже от правительств США и Англии в Москву поступили тревожные сведения, как и из других источников, заслуживающих доверия. Конечно, советскому руководству поступало и достаточно много запутанной информации и даже дезинформации, в которой необходимо было тщательно разбираться, и, надо признать, разбирались. Не зря же существуют разведорганы, чтобы разобраться в полученных сведениях и по другим источникам и каналам провести их проверку. В германском генеральном штабе тогда имелась группа, отстаивающая нападение на СССР без промедления. «До сего момента Гитлер пытается избежать войны на два фронта, но если он убедится, что не сможет совершить успешного вторжения в Англию, то он нападёт на СССР, так как в этом случае он будет иметь только один фронт. С другой стороны, если Гитлер убедится, что он не сумеет победить Англию до того, как Америка сможет оказать ей помощь, он попытается заключить мир с Англией на следующих условиях: восстановление Франции, Бельгии и Голландии и захват СССР. Другая причина, по которой советско-германская война должна начаться в этом году, заключается в том, что Красная армия всё время крепнет, тогда как мощь германской армии, если война с Англией затянется, будет ослаблена. Поэтому Гитлеру выгоднее попытаться сломить Красную армию до того, как будет закончена её реорганизация» [Иринархов, 2011].
Таким образом, советско-германская война стала неизбежной в 1941 году независимо от плана Сталина о внезапном нападении на Германию. Это ещё одно подтверждение того, что грядущая война начнётся без учёта каких-либо намерений Сталина. В сообщении 3-го секретаря посольства СССР в Румынии от 13 марта 1941 года говорилось о том, что в беседе с румынским врачом немецкий офицер СС заявил: «…о марше на Англию нет и речи. Фюрер теперь не думает об этом. С Англией мы будем продолжать бороться авиацией и подводными лодками. Но мы имеем 10 млн парней, которые хотят драться и которые подыхают от скуки. Они жаждут иметь серьёзного противника.
Наша военная машина не может быть без дела. Более 100 дивизий сосредоточено на восточной границе. Теперь план переменился. Мы идём на Украину и на Балтийский край. Мы забираем под своё влияние всю Европу. Большевикам не будет места и за Уралом, фюрер теперь решил ударить и освободить Европу от сегодняшних и завтрашних врагов. Мы не можем допустить в Европе новых порядков, не очистив Европу от врагов этого порядка. Наш поход в Россию будет военной прогулкой. Губернаторы по колонизации уже назначены в Одессу, Киев и другие города. Уже всё зафиксировано. Между нами и русскими не может быть никакой дружбы» [Иринархов, 2012]. И эти красноречивые документы, говорящие о многом, были немедленно положены на стол советскому руководству.
«По поступавшим донесениям из-за границы, никакого сомнения в грядущей победе у германского командования не было. По мнению германского генштаба, Красная армия сможет оказывать сопротивление только в течение первых 8 дней, а затем будет разгромлена» [Иринархов, 2011]. Там же: «Обобщая, можно сказать, что война против СССР вообще не представляет проблемы с военной точки зрения. В два-три месяца немецкие войска будут стоять на Урале».
Читая сейчас весь бред надменных немецких стратегов, приходишь в недоумение и задаёшься вопросом: да за кого же они нас тогда принимали перед нападением? Неужели на полном серьёзе верили в нашу расовую неполноценность, что мы, славяне, недочеловеки? Даже не верится, что такое могло случиться в XX столетии, в одной из самых развитых и культурных стран Центральной Европы. И нам пришлось с ними биться не на жизнь, а насмерть, защищая родную землю от их нашествия, отстаивая своё право на жизнь и человеческое достоинство. Наверное, для советского руководства речь Гитлера от 30 марта 1941 года в имперской канцелярии перед высшими офицерами всех родов войск осталась неизвестной, в противном случае реакция и ответные меры наверняка были бы другими. Дневник Гальдера зафиксировал следующие положения этой речи: «Наши задачи в отношении России: её вооружённые силы разгромить, государство ликвидировать… Борьба двух мировоззрений. Уничтожающая оценка большевизма: это всё равно, что антиобщественное преступление. Коммунизм – чудовищная опасность для будущего. Нам не следует придерживаться тут законов солдатского товарищества. Коммунист не был товарищем и не будет. Речь идёт о борьбе на уничтожение. Нужно бороться с ядом разложения. Это не вопрос военных судов. Войсковые начальники должны знать, о чём тут идёт речь. Они обязаны руководить этой борьбой. Комиссары и люди, представляющие ГПУ, – это преступники, так с ними и следует обращаться. Эта война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке жестокость – это благо для будущего. От командиров требуется жертва – отбросить все сомнения» [Фест, 2006, с. 419].
Дико звучат сегодня утверждения некоторых наших «экзотических» историков, что Гитлер не планировал разрушения политической системы СССР и порабощения Советского Союза. Опомнитесь, господа! Здесь уместно задать вопрос, опасался ли Гитлер нападения СССР на Германию в 1941 году? Эту версию отвергают генералы вермахта. Так генерал К. Типпельскирх вспоминал: «То, что Советский Союз в скором будущем будет стремиться к вооружённому конфликту с Германией, представлялось в высшей степени невероятным по политическим и военным соображениям; однако вполне обоснованным могло быть опасение, что впоследствии при более благоприятных условиях Советский Союз может стать весьма неудобным и даже опасным соседом. Пока же у Советского Союза не было причин отказываться от политики, которая до сих пор позволяла ему добиваться почти без применения силы замечательных успехов» [Типпельскирх, 1999, с. 239–240]. Какое завидное спокойствие и уверенность немецкого генералитета в миролюбивой политике их восточного соседа! Это подтверждает и высказывание генерала Б. Мюллера: «За всё время подготовки к войне против СССР вопрос о превентивном нападении со стороны СССР ни разу серьёзно не рассматривался. Необходимые на этот случай оборонительные мероприятия не проводились – ни в пограничных районах, ни в глубине расположения германских войск не было создано никаких укреплённых рубежей… Стратегические резервы противника находятся в глубине русской территории. Это обстоятельство особенно убедительно подтверждало чисто оборонительные намерения русских» [Мюллер-Гиллебранд, 2002, с. 279, 281]. Какое приятное заблуждение немецких генералов для советского руководства, но оно им не воспользовалось в нужный момент.
Свидетельствует маршал артиллерии Н. Н. Воронов: «Война надвигалась с каждым часом, об этом сигнализировали донесения с границы, а в Наркомате обороны СССР обращали мало внимания на угрожающие симптомы. Никаких совещаний о возможной войне с Германией в наркомате не проводилось. Была самоуспокоенность и благодушие» [Воронов, 1963, с. 170]. То же самое пишет в своих мемуарах «Солдатский долг» маршал К. К. Рокоссовский: «Нередки были случаи пролётов немецких самолётов. Стрелять по ним категорически запрещалось. Так, в районе Ровно произвёл вынужденную посадку немецкий самолёт, задержанный нашими солдатами. В самолёте оказались четыре немецких офицера в кожаных пальто (без воинских знаков). Самолёт был оборудован новейшей фотоаппаратурой, уничтожить которую немцам не удалось (не успели). На плёнках были засняты мосты и железнодорожные узлы на киевском направлении. Обо всём этом было сообщено в Москву. Каким же было наше удивление, когда мы узнали, что распоряжением, полученным из Наркомата обороны, самолёт с экипажем приказано было немедленно отпустить в сопровождении (до границы) двух наших истребителей. Вот так реагировал центр на явно враждебные действия немцев» [Рокоссовский, 2002, с. 29–53].
Поражает нас сегодня невероятная самоуспокоенность сталинского руководства, будто впавшего в гипнотическую спячку в самый канун войны. Далее Рокоссовский продолжает: «Довольно внимательно изучая характер действий немецких войск в операциях в Польше и во Франции, я не мог разобраться, каков план действий наших войск в данной обстановке на случай нападения немцев. Судя по сосредоточению авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального значения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку прыжка вперёд, а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, этому не соответствовали. Нанесённый врагом неожиданный удар огромными силами и его стремительное продвижение в глубь территории на некоторое время ошеломили наши неподготовленные к этому войска. Они подверглись шоку. Чтобы вывести их из этого состояния потребовалось длительное время. Растерянности ещё способствовали причины военного и политического характера, относившиеся ко времени, отдалённому от начала войны. Из тех наблюдений, которые я вынес за период службы в КОВО и которые подтвердились в первые дни войны, уже тогда пришёл к выводу, что ничего не было сделано местным командованием в пределах его прав и возможностей, чтобы достойно встретить врага. Но о чём думали в Наркомате обороны, кто составлял подобные директивы, вкладывая их в оперативные пакеты и сохраняя за семью замками? Ведь их распоряжения были явно нереальными. Зная об этом, они всё же их отдавали, преследуя, уверен, цель оправдать себя в будущем, ссылаясь на то, что приказ для “решительных” действий войскам ими был отдан. Их не беспокоило, что такой приказ – посылка мехкорпусов в бой, означал их истребление. Погибали в неравном бою хорошие танкистские кадры, самоотверженно исполняя в боях роль пехоты» [Там же].
Всё так, но ведь в конце мая, меньше чем за месяц до начала войны, на расширенном заседании Политбюро в июне 1941 года Сталин высказался совершенно определённо: «Обстановка обостряется с каждым днём. Очень похоже, что мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны фашистской Германии. От таких авантюристов, как гитлеровская клика, всё можно ожидать». Не могу отделаться от ощущения, что в этих словах Сталина слышится скрытая неуверенность в отношении предстоящей войны с Германией. То он верит в её агрессивные намерения и убеждает в этом других, то не верит до последнего момента, когда война уже началась, а он считает начавшуюся войну на всей советско-германской границе за возможную провокацию немецких генералов, как предупреждал его в своём письме Гитлер. Загадка. Но ещё в феврале 1941 года в беседе с Мерецковым он заметил, «что пребывать вне войны до 1943 года мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 года мы останемся вне войны». Здесь вот что любопытно: ведь Мерецков – бывший начальник Генерального штаба, и Сталин ему доверял, а о запланированном якобы нападении СССР на Германию летом 1941 года ни словом не обмолвился. Ведь ни слова даже о подготовке к большой войне с Германией не сказал. Странно. При этом следует сказать, что резкое изменение позиции Сталина по вопросу о возможных сроках начала войны произошло после 6 апреля 1941 года в результате нападения немцев на Югославию. После чего позиция Сталина по этому вопросу постоянно смещалась к возникновению войны с Германией в 1941 году, но в сроках её начала он просчитался, потому и совершил ряд непоправимых ошибок для её неудачного начала.
О последнем месяце перед войной и принимаемых Сталиным решениях хочется поразмышлять подробнее на следующих страницах этой книги. В июне 1941 года по всем признакам неумолимо приближалась роковая дата начала Великой Отечественной войны. И тем удивительнее, какие значительные события происходили в этом месяце. Судите сами: 13 июня в средствах массовой информации СССР выходит уже известное нам сообщение ТАСС. А ещё 14 мая Гитлер пишет успокаивающее письмо Сталину о своём якобы миролюбии к СССР и просит его не обращать серьёзного внимания на возможные приграничные провокации со стороны его военных. Надо признать, тон его письма довольно убедительный, миролюбивый и дружеский. Хорошо известно, что Гитлер был превосходным оратором и обладал огромной силой убеждения в своих речах, как на собеседников, так и на массовую аудиторию. Лучше всего об этом сказал в своих мемуарах «Воспоминания солдата» родоначальник танковых войск Германии Гейнц Гудериан, незадолго до окончания войны он был начальником Генерального штаба вермахта: «Гитлер – в высшей степени умный человек, он обладал исключительной памятью, особенно на исторические даты. ‹…› Гитлер обладал необыкновенным ораторским талантом; он умел убеждать не только народные массы, но и образованных людей. В своих речах он исключительно умело подделывался под образ мышления своих слушателей. Перед промышленниками он говорил иначе, чем перед солдатами, перед национал-социалистами по-другому, чем перед скептиками, перед гауляйтерами иначе, чем перед мелкими чиновниками. Самым выдающимся его качеством была его огромная сила воли, которая притягивала к нему людей. Эта сила воли проявлялась столь внушительно, что действовала на некоторых людей почти гипнотически. Я сам лично часто переживал такие минуты» [Гудериан, 1999, с. 596–597]. Приглашаю, уважаемый читатель, прочитать ещё раз письмо Гитлера Сталину накануне войны и убедиться, что Г. Гудериан прав в своём мнении о способностях Гитлера почти гипнотически внушать собеседнику свою мысль, да и как о выдающейся личности того времени.
Письмо Гитлера Сталину от 14 мая 1941 г.:
«Я пишу это письмо в момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно достичь долговременного мира в Европе – не только для нас, но и для будущих поколений, без окончательного крушения Англии и разрушения её как государства. Как вы хорошо знаете, я уже давно принял решение осуществить ряд военных мер с целью достичь этой цели. Чем ближе час решающей битвы, тем значительнее число стоящих передо мной проблем. Для массы германского народа ни одна война не является популярной, а особенно война против Англии, потому что германский народ считает англичан братским народом, а войну между нами – трагическим событием. Не скрою от Вас, что я думал подобным же образом и несколько раз предлагал Англии условия мира. Однако оскорбительные ответы на мои предложения и расширяющаяся экспансия англичан в области военных операций – с явным желанием втянуть весь мир в войну, убедили меня в том, что нет пути выхода из этой ситуации, кроме вторжения на Британские острова. Английская разведка самым хитрым образом начала использовать концепцию “братоубийственной войны” для своих целей, используя ее в своей пропаганде – и не без успеха. Оппозиция моему решению стала расти во многих элементах германского общества, включая представителей высокопоставленных кругов. Вы наверняка знаете, что один из моих заместителей, герр Гесс, в припадке безумия вылетел в Лондон, чтобы пробудить в англичанах чувство единства. По моей информации, подобные настроения разделяют несколько генералов моей армии, особенно те, у которых в Англии имеются родственники. Эти обстоятельства требуют особых мер. Чтобы организовать войска вдали от английских глаз и в связи с недавними операциями на Балканах, значительное число моих войск, около 80 дивизий, расположены у границ Советского Союза. Возможно, это порождает слухи о возможности военного конфликта между нами.Ожидаю встречи в июле. Искренне Ваш,
Хочу заверить Вас – и даю слово чести, что это неправда…Адольф Гитлер».
В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений. Ввиду значительной концентрации войск, эти эпизоды могут достичь значительных размеров, делая трудным определение, кто начал первым.[Российская Газета, 2008, 20 июня]
Я хочу быть с Вами абсолютно честным. Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы. Речь идет о времени более месяца. Начиная, примерно, с 15–20 июня я планирую начать массовый перевод войск от Ваших границ на Запад. В соответствии с этим я убедительно прошу Вас, насколько возможно, не поддаваться провокациям, которые могут стать делом рук тех из моих генералов, которые забыли о своем долге. И, само собой, не придавать им особого значения. Стало почти невозможно избежать провокации моих генералов. Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы…
Признаюсь, с первого взгляда письмо фюрера производит на неискушённого читателя положительное впечатление, как о порядочном человеке, искренне желающем мира и согласия с товарищем Сталиным. Не верить содержанию этого письм нужны были веские основания, которых у Сталина к тому времени было более чем достаточно. Далёк от мысли, что письмо фюрера произвело на него гипнотическое воздействие и послужило причиной тем его роковым ошибкам, которые он допустил накануне, перед самым началом войны. Известно, что Сталин тоже обладал огромной силой воли, здравомыслием и был человеком осторожным, недоверчивым, но в нужный момент решительным и беспощадным.
И всё-таки, как мне кажется, некоторые выражения из письма фюрера произвели на Сталина магическое воздействие, и он эти выражения постоянно употреблял в своих выступлениях перед руководством Наркомата обороны в самый канун войны и в первых приказах Красной армии после вторжения гитлеровцев на советскую территорию. Вспомним напоминание Гитлера Сталину в письме: «…убедительно прошу Вас, насколько это возможно, не поддаваться на провокации моих генералов. Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации». А что мудрый Сталин говорил и приказывал своим генералам в последующие дни перед нападением и в первые дни войны? «Командование военных округов и флотов неоднократно пыталось заручиться поддержкой некоторых проводимых мероприятий по повышению боевой готовности своих войск и кораблей, но непременно получало указание из Москвы: “Не поддавайтесь на провокации!” Да и разве мог быть другой ответ, когда всё политическое и высшее военное руководство страны, почему-то, не ожидало нападения Германии. Все запреты шли сверху, от наркома обороны и Генерального штаба РККА, поэтому и катился этот вал до войск со словами: “Запрещаем до особых указаний!” Все передаваемые из Центра распоряжения совершенно лишали командный состав округов, армий корпусов и дивизий инициативы, ставили их порой в затруднительное положение. Находясь на переднем рубеже обороны страны, они прекрасно видели и понимали, для чего осуществляются военные приготовления противостоящих войск противника. А от вышестоящих штабов поступали иной раз совершенно непонятные приказания, противоречащие боевой готовности и здравому смыслу» ЦАМО РФ, ф. 251, оп. 1554, д. 4, л. 431, цит. по: Иринархов, 2012. Генерал армии И. В. Тюленев в самый последний момент вторжения вермахта разговаривал в Кремле с Жуковым. Вот его слова: «Доложил Сталину, но он по-прежнему не верит, считает это провокацией немецких генералов» [Иринархов, 2012, с. 201].
Согласитесь, дорогой читатель, что слова Гитлера, изложенные им в письме Сталину, крепко запали последнему в душу, и он до последнего момента считал, что это провокация непослушных немецких генералов. Да кто бы из них посмел ослушаться фюрера, как и сталинские генералы своего вождя, и самостоятельно решиться на военную провокацию? Да не было таких генералов у двух диктаторов, готовых намертво вцепиться друг другу в глотку. Тем более странно, что Сталин всё-таки поверил в миролюбие фюрера, так убедительно продемонстрированное им в письме. Ведь он до последнего момента сомневался, что Гитлер решится на открытое столкновение с Красной армией. Даже при вторжении вермахта на советскую территорию Сталин запретил ведение артиллерийского огня по наступающему уже противнику и обстрел его самолётов, атакующих советские войска. И это глупейшее приказание немедленно передаётся в части и соединения, ведущие бои, и на некоторых участках пограничной обороны вдруг смолкают орудия, перестают стрелять по бомбящим самолётам зенитки. Слишком дорого пришлось заплатить воинам Красной армии и всему советскому народу за эти запреты «мудрого» вождя дать врагу достойный отпор.
Здесь вот что любопытно. Известно, что Сталин был недоверчивым и осторожным человеком, и обмануть его было не так просто. Он, скорее всего, и Гитлера считал здравомыслящим человеком, не способным на авантюру – воевать с Советским Союзом в 1941 году, не победив непокорную Англию. Вот что пишет Иоахим Фест в своей книге «Гитлер, триумф и падение в бездну»: «Сказанные при прощании с Риббентропом слова Сталин соблюдал не без педантизма. Вопреки всем фактам и обоснованным предупреждениям, он без малого двумя годами позже, в июне 1941 года, до последнего момента не хотел верить в нападение Гитлера на Советский Союз. Поразительное легковерие недоверчивого лукавого советского властителя обусловлено не в последнюю очередь тем восхищением, с которым он относился к человеку, поднявшемуся из низов в разряд фигур исторического значения. В Гитлере он уважал единственного равного себе деятеля своего времени, и, как известно, на это чувство Гитлер отвечал взаимностью. Вся “смертельная вражда” никогда не могла ослабить взаимное чувство признания величия друг друга, поверх идеологических барьеров они чувствовали себя по-своему связанными тем рангом, который присвоила им история» [Фест, 2006, с. 332].
На заключительном этапе войны Гитлер ещё раз открыл для себя, насколько же ближе ему Сталин, этот, как часто он говорил, «гениальный мужик», к которому следует относиться «с безусловным уважением» [Там же]. Особенно убедительно доказывается вера Сталина гитлеровскому письму всеми последующими запретами на открытие огня по вторгшемуся противнику, которые Сталин посылал в войска в предвоенные дни и в первый день войны. Душа содрогается при чтении этих документов.
Однако вернёмся назад, в последние предвоенные дни, чтобы из достоверных источников узнать о принимаемых советским руководством решениях, от которых зависела судьба Отечества. Некоторые историки и советские полководцы утверждают, что Сталин боялся Гитлера и всячески старался войну оттянуть, чтобы успеть до начала войны устранить недостатки в боеготовности Красной армии, а их было сверх всякой меры. Но давайте посмотрим, с чего бы это товарищу Сталину бояться неожиданного нападения Германии? Он к тому времени обладал всей полнотой информации о силах германской армии и возможностях её промышленного потенциала. Главное же – он имел перед собой достоверные цифры. Он знал, что Красная армия превосходит вермахт, как по количеству, так и по качеству боевой техники, а в мобилизационном отношении даже неприлично сравнивать. Он, возможно, планировал напасть в самый подходящий момент всей мощью вооружённых сил, но не успел, и кадровая Красная армия была разгромлена противником за восемь дней в приграничных сражениях. В чём причина столь сокрушительного поражения, какого не знала мировая история? Свидетельствует адмирал Н. Г. Кузнецов: «И. В. Сталин представлял боевую готовность наших вооружённых сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно зная количество новейших самолётов, дислоцированных на приграничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надёжный отпор врагу. И был просто ошеломлён известием, что наши самолёты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах» [Кузнецов, 2003].