«В мае – июне 1941 года в Генеральном штабе побывали многие (если не все) командующие и начальники штабов перебрасываемых на запад войсковых соединений, получив какие-то до сих пор неизвестные указания. Довольно частыми “гостями” в кабинете Сталина были руководители Наркомата обороны Тимошенко и Жуков» [Захаров, 1989, с. 260]. А теперь вернёмся в самый знаменательный день, 21 июня 1941 года, и виртуально побываем в кремлёвском кабинете Сталина. Там в узком кругу его соратников решался самый главный вопрос – о принятии неотложных мер ввиду германского нападения, а значит и о судьбе всей страны в начинающейся войне с самым сильным и грозным противником. Рассмотрим этот рабочий день Сталина во всех подробностях, каковым он остался в документах и воспоминаниях свидетелей того дня.
Удалось ли немцам сохранить втайне от советского правительства новую дату начала войны? Нет, руководство страны и Красной армии прекрасно знало о готовящемся на 22 июня 1941 года нападении фашистской Германии и о высказываниях Тимошенко и Жукова о принятии мер по отражению нападения немцев. Но нужно ли было Сталину и руководству Красной армии принимать упреждающие меры к противнику, готовому совершить нападение? И, как это не прозвучит странно, Сталин, советское правительство и высшее руководство Красной армии, будто намеренно ожидали 22 июня 1941 года на вторжение войск вермахта на свою территорию, чтобы в глазах мирового сообщества выглядеть не агрессором, а страной, подвергшейся нападению. И первым такую версию выдвинул адмирал флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов. Очень даже спорная версия, на первый взгляд, вроде бы лишённая здравого смысла. Возможно, весь его планируемый замысел по нападению на Германию и строился на внезапности нанесения мощного удара, к тому же Англия и США постоянно его подталкивали и поддерживали в этом, а он сомневался в их искренности и, как затаившийся охотник, всё выжидал лучшего момента для нападения на Германию и дождался. «Прибыв после начала боевых действий в Кремль за получением указаний, Н. Г. Кузнецов удивился царившей в нём безмятежности. В Кремле было так же спокойно, как в обычный выходной день. Видимо, происходит какое-нибудь совещание и где-нибудь в другом месте. Но что совещаться, когда война налицо, и если её не ожидали, то следовало хоть теперь со всей энергией организовать отражение врага. Что происходило в этот момент на самом деле, я рассказывать не берусь, но как нарком ВМФ по-прежнему никуда не вызывался и никаких указаний не получал» [Морской сборник, 2004, № 7, с. 50].
Здесь речь идёт уже о начавшейся войне, а мы вернёмся в вечернюю пору 21 июня 1941 года, когда Сталиным были приняты роковые решения, сгубившие кадровую Красную армию. Итак, руководство СССР и армии в июне 1941 года уже было почему-то уверено в том, что вооружённые силы страны смогут отразить «неожиданный» удар войск вермахта и перейти в победоносное наступление. Но с началом войны всё пошло не так, как задумывалось руководством страны, и прежде всего Сталиным. Да почему же так неудачно получилось, если к неожиданному нападению на Германию готовились два года, как утверждает В. Суворов? К тому же ведь точно знали день и час нападения вермахта на Красную армию, не готовую к оборонительным боям. Ведь другого выбора у Сталина в тот момент не было, как нанести упреждающий удар по изготовившемуся к нападению противнику, чтобы всю тяжесть сражения перенести на чужую территорию, сохранив миллионы жизней советских граждан.
Ещё раз свидетельствует нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов, вызванный к наркому обороны около 23 часов 21 июня 1941 года и получивший от него предупреждение о возможном нападении Германии: «Когда я возвращался в наркомат, меня не покидали тяжёлые мысли: когда наркому обороны стало известно о возможном нападении гитлеровцев? В котором часу он получил приказ о приведении войск в полную боевую готовность? Почему не само правительство, а нарком обороны отдал мне приказ о приведении флота в боевую готовность, причём полуофициально и с большим опозданием? Было ясно одно: с тех пор как нарком обороны узнал о возможном нападении Гитлера, прошло уже несколько часов. Это подтверждали исписанные листки блокнота, когда я прибыл к Тимошенко, Жуков под его диктовку писал радиограммы в войска, увиденные мною на столе. Уже позднее я узнал, что руководители наркомата обороны – нарком и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И. В. Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, всё это произошло примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю. Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И. В. Тюленева – в то время он командовал Московским военным округом, – что 21 июня около двух часов дня ему позвонил И. В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО. Это ещё раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И. В. Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это подтверждает и то, что в этот вечер к И. В. Сталину были вызваны московские руководители А. С. Щербаков и В. П. Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. “Возможно нападение немцев”, – предупредил он» [Кузнецов, 2003, с. 328–329].
Наконец-то, Сталин и руководство армии теперь прекрасно знали о том, что произойдёт утром следующего дня, но никакой тревоги это у них не вызвало. Они были уверены, что их армия в июне 1941 года сможет отразить «неожиданный» удар вермахта и перейти в победоносное наступление, а затем в народно-освободительную войну на европейском континенте. Надо особо отметить, что основания для такой уверенности у Сталина, возможно, были. Красная армия в тот момент не уступала вермахту как по количеству живой силы, так и по вооружению, особенно в качественном отношении, а по некоторым системам имела значительное превосходство. Но он допустил одну, самую главную ошибку, которую, как тиран, не мог не допустить. Он был тупо уверен в способности своей армии отразить любое нападение на страну Советов, и не сомневался в патриотизме и моральной стойкости командиров и солдат, способных проявить мужество и отвагу при отражении гитлеровской агрессии, чтобы перенести боевые действия на территорию противника. Ему в те часы раздумий и в дурном сне не могло присниться, что воины его армии, только что, очищенной им от врагов народа, при первых же залпах начавшейся войны вместе с политруками, чекистами и командирами побросают оружие, дезертируют и разбегутся по лесам и деревням, а большая часть послушно поднимет руки вверх и будет сдаваться в плен полками, дивизиями и корпусами. Невозможно представить, но около четырёх миллионов бойцов и командиров легендарной и непобедимой Красной армии уныло побредут по пыльным дорогам знойного июня 1941 года из закрытого лагеря социализма в закрытые гитлеровские лагеря смерти. Но лагерь – он и есть лагерь, всегда окружённый колючей проволокой – не важно, в каком государстве.
Иногда задаю себе довольно наивный вопрос и не могу на него ответить. Неужели Сталин, прагматичный руководитель, опытнейший политический интриган и безжалостный человек, мог искренне верить во всенародную к нему искреннюю любовь и преданность созданной им политической системе? Неужели он был настолько уверен, что порабощённый и истерзанный им народ свято верит в неуловимые и непроглядные идеалы марксизма-ленинизма после всего, что он сотворил с этим народом в годы коллективизации, индустриализации и чудовищных чисток? Если верил – глупец. Если не верил, то циник и деспот. Однако больше склоняюсь к последнему предположению. Как бы мы сегодня ни обсуждали результаты последнего предвоенного совещания в сталинском кабинете за одиннадцать часов до начала войны, но согласитесь, нам непременно хотелось бы услышать свидетельство наркома обороны Тимошенко и начальника Генерального штаба РККА Жукова о принятых ими неотложных мерах в создавшейся ситуации. Они же прекрасно знали по результатам многочисленных проверок работниками Наркомата обороны о недостаточной боеготовности РККА. Ведь во всех актах отмечалась её недопустимо низкая боеготовность и полная неспособность проводить наступательные операции, когда сразу же теряется управление войсками, как только они трогаются с места. Да можно ли было замалчивать Тимошенко и Жукову в эти драматические часы в сталинском кабинете, что Красная армия сегодня не способна отразить агрессию Вермахта и нужно, не медля ни минуты, наносить упреждающий удар, тем самым парировать неожиданное нападение противника. Это было единственно правильное решение в той ситуации, но было принято другое, самое худшее: вначале отразить нападение противника, а затем перейти в решительное наступление. В результате этой роковой ошибки Красная армия оказалась в очень сложном положении в ближайшие часы, а в последующие дни июня – июля была разгромлена. Здесь невольно встаёт главный вопрос, правильный ответ на который поможет понять причину происшедшей трагедии. Да был ли план у «мудрого» Сталина о внезапном нападении на Германию? Если был, то лучшего повода для внезапного удара по изготовившемуся противнику не выбрать.
Так почему Сталин не использовал повод в самый выгодный момент нанести внезапный удар по противнику всей мощью Красной армии? Ведь у него было преимущество в том, что он уже точно знал дату нападения Германии на СССР, а Гитлер о его упреждающем ударе даже не подозревал бы. Так почему же такой выгодной ситуацией он не воспользовался? Можно согласиться, что для сокрушительного удара Красная армия в это время не была полностью готовой, но и, будучи не готовой к нанесению внезапного удара, агрессивный натиск вермахта был бы наверняка сильно ослаблен, а возможно, и полностью парирован, и начало войны сложилось бы удачней для РККА.
На эту загадку безответственного сталинского поведения за одиннадцать часов до начала войны я вычислил из бесед писателя Чуев с Молотовым. Оказывается, Сталин не решался нанести по противнику упреждающий удар лишь потому, что остерегался мирового общественного мнения, что его в этом случае сочтут агрессором. Диво дивное! Да когда это товарищ Сталин считался с мировым общественным мнением? Дело в другом. Он не исключал в этом случае возможного объединения своих новоявленных союзников США и Англии с Германией в один противостоящий ему блок, на победу с которыми рассчитывать ему не было оснований. Поэтому и приняли решение отразить нападение немцев и перейти в наступление. В подтверждение этому сошлёмся на недавно опубликованные мемуары С. М. Будённого «Пройдённый путь», где и выясняются все подробности о последнем предвоенном совещании в сталинском кабинете. Маршал Будённый вспоминает, что «21 июня 1941 года Сталин сообщил нам, что немцы, не объявляя войны, могут напасть на нас завтра, т. е. 22 июня, а поэтому, что мы должны и можем предпринять до рассвета? Тимошенко и Жуков заявили, что если немцы нападут, то мы их разобьём на границе, а затем и на их территории. Сталин подумал и сказал, что это несерьёзно» Добрюха, 2011; также с учетом информации из документального фильма «Маршал Буденный. Конец легенды» (2004 г.) А что, по мнению Сталина, могло быть серьёзным, С. М. Будённый почему-
то умалчивает.
Только теперь стало известно, что самый худший вариант в создавшейся ситуации был принят Сталиным по заверению Тимошенко и Жукова, что завтра нападение Германии Красная армия уверенно отразит. Похоже, Сталин им поверил, и два «звезданутых» полководца, взяв под козырёк и щёлкнув каблуками, 22 июня 1941 года пытались самым дурацким образом принятое решение воплотить в жизнь. Это горькая правда с кровавым привкусом, поскольку в своих замороченных мемуарах Жуков о таких моментах, как правило, не вспоминает, где его вина в разгроме Красной армии неоспоримо усматривается. В связи с этим невозможно понять историка Марка Солонина, который в своей книге «23 июня: “день М”» совершенно безосновательно утверждает, что нападение на Германию Сталин готовился совершить 23 июня 1941 года. Допустим! Но, помилуйте! Почему же он не совершил нападение упреждающим ударом, утром 22 июня, за несколько часов до германского нападения, в самый выгодный для него момент, если был готов к нападению через сутки? Да где же здесь просматривается сталинская логика и прагматизм? Нет этого и в помине.
Почти, то же самое утверждает и В. Суворов, что Сталин готовил нападение на Германию 6 июля, и ссылается при этом на свидетельство генерала армии С. П. Иванова, генштабиста, сказавшего после войны, что Гитлер нас упредил всего на две недели. Без всякого сомнения, можно согласиться, что подобные утверждения названных историков и других – это чудовищное нагромождение фантастического бреда, попытка из ложных и неуместных предположений сотворить возможное. Даже при всех изворотах учёной мысли не представляется сегодня возможным привести в пользу этой версии ни одного факта, свидетельствующего о боеготовности Красной армии летом 1941 года осуществить крупную наступательную операцию. И на этом спор по вышеуказанному вопросу можно, наконец, прекратить ввиду его полной бессмысленности.
Но тут возникает ещё один, очень щепетильный вопрос: а могли ли Тимошенко с Жуковым высказать Сталину в то вечернее заседание высшего руководства страны свои сомнения о низкой боеготовности Красной армии и свою неуверенность в её неспособности отразить агрессию вермахта? Ведь речь шла о судьбе страны и миллионах жизней советских граждан. Увы! Не могли. Струсили. Привычно парализующий волю, страх перед вождём постоянно леденил их души, сковывал инициативу высказать своё личное мнение, не совпадавшее с мнением вождя.
Только постоянный страх подчинённых перед дутым величием упоённого неограниченной властью вождя сейчас неумолимо мстил ему и его подчинённым самым жестоким образом, и долго ещё будет мстить допущенными ошибками, которым никогда не будет оправдания. Нет, не зря Троцкий в своё время называл весь сталинский «генералитет» «царством наглых посредственностей». Все неисчислимые промахи, ошибки проистекали именно от воинствующего невежества сталинского генералитета и лично его, как единственного стратега в замордованной им стране. Именно фальшивая мудрость вождя и надуманная придворными лизоблюдами его гениальность, высокомерие и надменность слетели с него в тот вечер, как осенние листья с дерева, и впору было советскому народу во всю глотку завопить: «А вождь-то голый!» Но запуганный и угнетённый народ в созданном им барачно-социалистическом государстве от охватившего страха надолго замолчал. Он боялся и отвык говорить правду, и уже ничего в этом уродливом государстве не было настоящим, кроме страха смерти, вселенского вранья и дебильного бахвальства партийных чиновников, что и доказали первые дни войны и последующие, а потом и послевоенные годы. Его величество страх, и только страх, а не вздорные догмы марксизма-ленинизма, был главным рычагом сталинского управления страной во все годы его кровавого владычества.