В далёкие годы моей молодости я повстречал бывшего пленника фашистских лагерей, который попал в плен в первый день войны, пережил немыслимый ад в разных лагерях смерти все четыре страшных года. Он рассказывал, что все пленные с разных фронтов утверждали, что у нас кругом была измена, и в командирских рядах Красной армии тоже; возможно, это и послужило причиной её разгрома и их плена. Так и ушли безропотно в иной мир миллионы страдальцев фашистских лагерей (да и не только фашистских), не узнав фамилии настоящих изменников, по вине которых они приняли мученическую смерть. Подробно об этом можно прочитать в моих недавно вышедших книгах «Родимая сторонка», 2-е издание и «Исповедь о сыне» (документальная повесть), 3-е издание.
К чему я так подробно выше цитировал воспоминания наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова о принимаемых мерах сталинским руководством по отражению нападения Германии за несколько часов до начала войны? Да потому, что Сталин, наконец-то, поверил в агрессию гитлеровской Германии, и в принимаемых им мерах в эти предгрозовые часы проявился наивысший момент истины, кульминация череды роковых ошибок руководителя огромного государства, неожиданно оказавшегося жертвой агрессии вопреки всем его предвоенным планам в отношении Германии. Хорошо известно, что Жуков как начальник Генерального штаба РККА до июня побывал в кабинете Сталина 33 раза, да в июне, перед началом войны, 10 раз, и не случайно беседы с вождём длились по несколько часов за один заход. Зачастую в этих встречах принимал участие и нарком обороны Тимошенко. О чём у них шёл разговор при столь длительных и частых встречах, мы, к сожалению, никогда не узнаем, документов о тех своих встречах эта великая троица нам не оставила, а можем только предполагать, хотя любые предположения в таком серьёзном деле просто неуместны. В своей книге о войне, как говорили, самой правдивой, он об этих встречах ни слова не пишет. И напрасно. Тем не менее, нас интересует мнение Жукова и Тимошенко в эти драматические часы при принятии самого главного решения в преддверии нападения Германии.
Были ли у них со Сталиным разногласия по поводу принятого им решения, и если были, то почему они не написали официального письменного несогласия, а отделались устными замечаниями, как вспоминал впоследствии Жуков. Но доверять его послевоенным воспоминаниям надо с большой осторожностью. Более того, нужно обязательно просеивать через мелкое сито каждое выражение Жукова, чтобы выловить из его слов крупинку правды. Тем не менее, странно всё это и совершенно непонятно. Невольно создаётся впечатление, что никаких разногласий с вождём по принятому решению у наркома обороны Тимошенко и начальника Генерального штаба Жукова не было и не могло быть в принципе. Скорее всего, оба в привычном подобострастии от постоянного страха впасть вождю в немилость согласно кивнули, разом встали со стульев и ринулись выполнять преступную директиву.
Но как можно было её выполнить, если у начальника Генерального штаба не было своей связи с войсками, а шифровка с приказом, чтобы они вступили в бой с наступающим противником, в любом случае, опаздывала в войска. Причём в некоторые части и соединения она так и не поступила, и пришлось им вступать в бой на свой страх и риск, не ведая, о чём гласит приказ, как им действовать в случае нападения противника. Ведь до этого в войска не поступало никаких чётких указаний на этот счёт. Постоянно упоминалась во всех директивах, поступающих в войска, одна невразумительная фраза: «не поддаваться на провокации», а самое поразительное, приказ на ответные действия поступил в войска лишь в 6.30 утра 22 июня 1941 года, когда вражеские танки уже давили пехоту, поражали огнём заранее разведанные цели.
С учётом указанных обстоятельств, признаем, что вермахт совершил нападение практически на обезоруженную Красную армию, повязанную глупейшими запретами высшего руководства страны не отвечать огнём на провокации противника. Ещё раз повторю своё твёрдое убеждение, что письмо Гитлера произвело на Сталина усыпляющее воздействие, он ему поверил и надеялся до последнего момента, что возможна лишь провокация со стороны немецких генералов, а не война. Не зря же он постоянно повторял, как заклинание, просьбу Гитлера и в последующих директивах, и в первом приказе предостерегал войска: «не отвечать огнём на провокацию германских генералов». Прискорбно, но факт неоспоримый. Это подтверждает и высказывание В. М. Молотова в беседе с Ф. И. Чуевым от 8 марта 1974 года: «Жуков в своих воспоминаниях снимает с себя ответственность за начальный период войны, но это наивно. И не только снимает, он путается. 21 июня 1941 года составили директиву, что надо привести войска в боевую готовность. У него двусмысленность: то ли правильно он понял Сталина, то ли нет? Сталин поправил. И вот в одних округах сумели принять меры, а в Белорусском округе не сумели» [Чуев, 1991].
Вот свидетельство заместителя командующего Западным фронтом И. В. Болдина из его мемуаров «Страницы жизни», написанных в 1961 году: «В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного фронта Климовских доложил наркому Тимошенко С. К. о наступлении самой мощной группировки противника на части и соединения Западного фронта и о налёте немецкой авиации на города Белоруссии и её столицу Минск. Выслушав информацию, нарком приказал Павлову звонить Сталину. Ответ был тот же, что и в директиве № 1, “не поддаваться на провокации”. Снова звоню Тимошенко С. К., докладываю обстановку, реакция та же. Наконец, звоню в четвёртый раз. Докладываю о новых данных. Выслушав меня, Тимошенко говорит: “Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность Вас и прошу передать Павлову (он был в войсках), что товарищ Сталин не разрешает открывать огонь по немцам”. Как же так? – кричу в трубку, – ведь наши войска вынуждены отступать, горят города, гибнут люди! Я очень взволнован, мне трудно подобрать слова, которыми можно было бы передать всю трагедию, разыгравшуюся на нашей земле. Подтверждаю, что связь с Павловым была, но “нехороший” Сталин, дескать, запретил по немцам стрелять. Если понимать так, то “сыплется” версия отсутствия связи с Западным фронтом. Всё же, видимо, при издании жуковских мемуаров ретивые борзописцы решили убрать звонки наркома обороны Тимошенко, а отсутствие связи с ним сохранить. А иначе чем объяснить молчание командования Западного фронта. Хитрый Жуков знал, что делает. Ведь директива-2 за его, в том числе, подписью – это своего рода тот же саботаж, послуживший разгрому войск Западного фронта» [Болдин, 1961].
А неоднократное утверждение о временном отсутствии связи с Павловым в первые дни войны – это подленький довесок к его вине за разгром фронта, якобы, как главного виновника случившейся трагедии.
На этом фоне ореол непогрешимого Жукова невольно высвечивается ярче, но для потомков он навсегда останется подлым и бесчеловечным. Эта фальшивка была придумана в послевоенный период, когда мемуары И. В. Болдина ещё не были опубликованы и бригада литературных «негров» при их написании невольно выставила Павлова в самом неприглядном виде, а Жукова умным полководцем. Этим они как бы лишний раз подтверждают причину разгрома Западного фронта и неспособность Павлова управлять войсками в сложной боевой обстановке. Замечу, что перед войной в среде командиров РККА Павлова уважительно называли «русским Гудерианом» на полном серьёзе, а на деле получилась невольная насмешка. Ведь немецкий Гудериан буквально разгромил русского за несколько дней, так опрометчиво названного его фамилией.
Главные же виновники разгрома армии, неслыханного в мировой истории войн, остались безнаказанными. Да и кто их мог наказать в то жестокое время в стране Советов, при зверском режиме, который они установили для своих граждан? Никто. Поэтому и нашли козлов отпущения, расстреляли весь штаб, Западного фронта (Болдин избежал расстрела, поскольку оказался в окружении), а заодно прихватили и выдуманных виновников разгрома: начальника военторга, начальника сансклада и для убедительности начальника окружной военветлаборатории. Выявлял Мехлис ранее не добитых врагов в Красной Армии по привычному большевистско-уркаганскому принципу: «Бей своих, чтобы чужие боялись».
Признаюсь, что я пытался найти фамилии этих жертв ярости Мехлиса и ознакомиться с предъявленным им обвинением, в протоколе закрытого судебного совещания Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР, по делу руководства штаба Западного фронта. Но в панике тех дней они, не имея никакого отношения к деятельности штаба фронта, были пристёгнуты к этому делу яростно-беспощадным Мехлисом. Но не нашёл я этих протоколов. Видимо, каратели не посчитали нужным вообще упоминать их фамилии в протоколе, из-за явной ошибки в выборе виновников, или политкорректности, хотя этим качеством сталинские опричники никогда не отличались. А может быть, их «злодеяния» в разгроме Западного фронта были выделены в отдельное производство и оформлены в другом протоколе, до сих пор недоступном для посторонних? Всё возможно, но их следственные дела нужно найти, изучить и реабилитировать этих людей, как требует закон, если на то есть основания.
Рассмотрим, как началась война. Однако есть проблема. Дело в том, что чем дальше уходит от нас начало войны, тем разноречивее и запутанней преподносятся нам её подробности, как в воспоминаниях её непосредственных свидетелей, так и в работах историков и публицистов, которые много лет успешно «окучивают» эту тему, порой самым экзотическим образом. Не буду мудрствовать, пересказывать многочисленные версии различных авторов, а приму за основу воспоминания её непосредственных свидетелей А. Микояна, В. Молотова и, возможно, Г. Жукова. Хотя, должен признаться, последнему полностью верить, к сожалению, не приходится, когда речь заходит о его непосредственном участии в каком-нибудь деле, кончившимся провалом. В таких случаях он показывает завидную изворотливость ума, представляет себя сторонним и невольным свидетелем неприятного события, человеком, очень внимательным и даже назидательно размышляющим о наступивших тяжких последствиях. Не раз убеждался, силён задним числом наш «единственный». Это приходится учитывать.
Итак, на рассвете 22 июня 1941 года в 3 часа 30 минут началась Великая Отечественная война. Немецкие самолёты бомбили наши города, рвались бомбы на военных аэродромах и танковых парках, превращая в лом боевую технику. Взлетали на воздух склады горючего и боеприпасов, сотнями тысяч гибли красноармейцы и мирное население (его число не установлено до сих пор и, по всей видимости, никогда не будет установлено). По всей советско-германской границе гитлеровские войска вторглись на нашу территорию. «Мудрый» Сталин по-прежнему колеблется. Окружающим его генералам и членам Политбюро с сомнением говорит: «А может быть, всё это провокация германской военщины?» [Чуев, 1991]. До последнего момента все собравшиеся безоговорочно верили Сталину. Ведь он во всех подробностях знал международную обстановку и отношения с Германией, а может, у него была какая-то договорённость с Гитлером? И они, всегда покорно ему послушные, ещё надеялись, что «вождю народов» известна какая-то тайна, о которой они, смертные, и не подозревают. А он, «мудрый», сейчас одним словом развеет все возникшие подозрения и сомнения в отношении начавшегося военного конфликта. Рассказывает В. Молотов Ф. Чуеву: «Собрались у Сталина в Кремле, по его вызову, около 2-х часов ночи 22 июня 1941 года. Сталин говорит: “Пусть Молотов вызовет Шуленбурга, у него прямая связь с Гитлером, и спросит, что происходит”. Но тут, между двумя и тремя часами ночи позвонили от Шуленбурга в мой секретариат, а из моего – Поскребышеву, что немецкий посол хочет видеть наркома иностранных дел Молотова. Шуленбурга я принимал не позднее трёх часов ночи. Германский посол вручил мне ноту одновременно с нападением. У них всё было согласовано, и, видимо, ему было дано указание, вручить ноту в такой-то час, когда начнётся нападение. Этого мы знать, конечно, не могли». Германский посол на вопрос Молотова отвечает: «Это война, германские войска перешли границу СССР по приказу фюрера». «Мы этого не заслужили», – только и выдохнул из себя железный нарком [Там же].
О, святители земли русской! Да что же строители коммунизма должны были заслужить у Гитлера? Лагерь смерти и петлю – это понятно. Но не эту же «заслугу» имел в виду Молотов? А какую? Гробовая тишина. Молчит бывший нарком Молотов и другие свидетели, ушедшие в иной мир вместе со своими тайнами. Позднее, в беседе с Ф. Чуевым В. М. Молотов оправдывался, что такой фразы он не говорил, услышав об объявлении войны от немецкого посла. Замечу, что никто из руководства страны в тот момент не встречался с Шуленбургом и разговора об объявлении войны не вёл. При этом Молотов ссылался на американского журналиста Вирта, якобы сочинившего и приписавшему ему эту фразу. Да зачем нужно было американскому журналисту сочинять небылицу о столь ответственном периоде мировой истории? Тем более он не присутствовал при их встрече. Скорее всего, он её услышал от посла Шуленбурга или его переводчика, когда при встрече с ними беседовал на эту тему. Да и психологически она более правдоподобно подходит в той ситуации, к моральному состоянию В. Молотова, в каком он тогда находился. Вернувшись в сталинский кабинет, Молотов сообщил: «Это война. Шок, который испытал при этом Сталин, лишил его дара речи, как и у других присутствующих» [Там же]. Не кажется ли вам, дорогой читатель, что возникшая ситуация в сталинском кабинете в этот драматический момент была убийственно похожа на последнюю мизансцену из бессмертной комедии H. В. Гоголя «Ревизор», когда городничий сообщил изумлённой публике: «К нам едет ревизор». Признаемся, что неожидаемый для Сталина «ревизор» был настолько жестоким и неподкупным, что проведённая им «ревизия» запомнится всему миру на века. Но особенно народам Советского Союза, когда под неустанным руководством вождя «всех времён и народов» они попали под его ревизию. И надо сказать, что от проведённой им ревизии советского строя он в конце концов рухнул, а у его граждан до сих пор слёзы не просыхают. «Наконец, после долгой и тягостной паузы, Сталин подписывает приказ об отпоре агрессору» [Чуев, 1991]. Но уже было безнадёжно поздно. Его кадровая армия, на которую он ещё вчера возлагал столько надежд, уже несколько часов бесславно гибнет под натиском противника, а большей частью, побросав стрелковое оружие и тяжёлое вооружение, разбегается по лесам и сдаётся в плен на всём протяжении границы от Балтики до Чёрного моря. И только теперь стало совершенно очевидным для его соратников, что Сталин роковым образом просчитался в заигрывании с Гитлером. Тот его легко обманул, как опытный шулер зазевавшегося простофилю. Переводчик Сталина и Молотова В. М. Бережков в своих воспоминаниях пишет: «Сталин с неделю не разговаривал со своими соратниками: стыдился, что позволил Гитлеру обвести себя вокруг пальца» [Бережков, 1993]. Сразу отметём «неделю не разговаривал», как субъективное мнение, придуманное эмоциональным автором, поскольку Сталин в эти дни в услугах переводчика не нуждался, и встреч с ним не было. Другое дело, что психологическое состояние Сталина он описал наиболее правдоподобно, но это взгляд человека, продолжительное время тесно вращавшегося в кругу высшего руководства страны, и в нём доля истины имеется.
Рядовой Н. Н. Никулин все четыре года войны воевавший на передовой, был четырежды раненым, из-за чего в госпиталях провёл девять месяцев, свидетельствует: …»Бедные, бедные русские мужики! Они оказались между жерновами исторической мельницы, между двумя геноцидами. С одной стороны их уничтожал Сталин, загоняя пулями в социализм, а теперь, в 1941-1945 г.г. Гитлер убивал мириады ни в чём не повинных людей. Так ковалась Победа, так уничтожалась русская нация, прежде всего душа её. Смогут ли жить потомки тех, кто остался? И вообще, что будет с Россией»? Думаю, боль старого израненного солдата, переживающего за судьбу своего Отечества, будет понятна каждому читателю.
Признаюсь, мне не хотелось, но я вынужден познакомить читателя с последним абзацем ноты Германии о причинах, указанных в ней, объявления войны Советскому Союзу. Довод веский. Тем более в советский период она никогда не публиковалась. Однако любопытна причина этого умолчания. На предъявленный немецкой стороной меморандум об объявлении войны Советскому Союзу последний так никогда почему-то не ответил и ни одного пункта не оспорил. Да почему же? Ответ очевиден: мгновенно рушится лживая версия сталинской пропаганды, что напали на страну Советов «вероломно и без объявления», и этим враньём, все послевоенные годы, пытались скрыть от народа истинные причины неудач в начальный период войны. Предлагаю ознакомиться с кратким содержанием текста меморандума, в котором указаны главные причины, якобы побудившие Гитлера начать войну против СССР. Но это был лишь повод, а истинные причины кроются глубже, и о них я писал раньше.
Правительство рейха вынуждено заявить: советское правительство вопреки своим обязательствам и в явном противоречии со своими торжественными заявлениями действовало против Германии, а именно:Берлин, 21 июня 1941 года.
1. Подрывная работа против Германии и Европы была не просто продолжена, а с началом войны еще и усилена.[Оглашению подлежит…, 1991]
2. Внешняя политика становилась всё более враждебной по отношению к Германии.
3. Все вооруженные силы на германской границе были сосредоточены и развернуты к нападению. Таким образом, в то самое время, когда немецкие войска стягивались на румынской и болгарской территории для отражения массированных английских десантов, высадившихся в Греции, советское правительство попыталось в явном сговоре с Англией нанести удар в спину Германии,
1) оказав открытую политическую и тайную военную поддержку Югославии;
2) попытавшись подтолкнуть Турцию путем предоставления ей гарантий к агрессивным действиям против Болгарии и Германии и к выдвижению турецких армий на очень невыгодные военные позиции во Фракии;
3) сосредоточив сильную группу своих войск на румынской границе в Бессарабии;
4) тем, что в начале апреля заместитель наркома иностранных дел Вышинский внезапно предпринял попытку в ходе переговоров с румынским посланником в Москве Гафенку начать политику быстрого сближения с Румынией, чтобы побудить эту страну порвать с Германией. Английская дипломатия предпринимала в Бухаресте усилия в том же направлении при посредстве американцев.
Таким образом, немецкие войска, вступившие в Румынию и Болгарию, по англо-русскому плану должны были быть атакованы с трех сторон: из Бессарабии, из Фракии и из Сербии – Греции. Только благодаря лояльности генерала Антонеску, реалистической позиции турецкого правительства и, прежде всего, быстрому немецкому наступлению и решающим победам немецкой армии, этот англо-русский план сорвался. По сведениям правительства Рейха, около 200 югославских самолетов, имея на борту советских и английских агентов, а также сербских путчистов во главе с г-ном Симичем, частично улетели в Россию, где эти офицеры сегодня служат в русской армии, частично в Египет. Одна эта подробность проливает особенно характерный свет на тесное сотрудничество Англии и России с Югославией.
Напрасно советское правительство пыталось разными способами замаскировать истинное намерение своей политики. Оно до последнего времени поддерживало экономические отношения с Германией и предприняло ряд отдельных акций, чтобы ввести мир в заблуждение и показать, что отношения с Германией нормальные, даже дружественные. Сюда относится, например, высылка несколько недель назад норвежского, бельгийского, греческого и югославского посланников. Молчание британской прессы о германо-русских отношениях по указанию британского посла в Москве Криппса и, наконец, недавнее опровержение ТАСС от 13 июня 1941 года, пытавшееся представить отношения между Германией и Советской Россией как совершенно корректные. Эти маскировочные маневры, которые находятся в столь явном противоречии с действительной политикой советского правительства, разумеется, не могли ввести в заблуждение правительство Рейха.
Антигерманская политика советского правительства сопровождалась в военной области все большим сосредоточением всех имеющихся русских вооруженных сил на протяженном фронте от Балтийского до Черного морей. Еще в то время, когда Германия была сильно занята на Западе, во французской кампании, а на Востоке оставалась лишь совсем небольшая часть немецких войск, русское верховное командование начало систематическую переброску больших войсковых контингентов на восточную границу Рейха, причем особенно массовые сосредоточения были отмечены на границах Восточной Пруссии и Генерал-губернаторства, а также в Буковине и Бессарабии против Румынии. Постоянно усиливались и русские гарнизоны на финской границе. К другим мерам в этой области относилась переброска все новых русских дивизий из Восточной Азии и с Кавказа в Европейскую Россию. После того, как советское правительство в свое время заявило, что, например, Прибалтика будет занята лишь небольшой армией, только в этой области после ее оккупации сосредотачивалась все более сильная группировка русских войск, которая сегодня оценивается в 22 дивизии. Русские войска все ближе продвигаются к германской границе, хотя с германской стороны не было принято никаких военных мер, которые могли бы оправдать подобные действия русских. Только такое поведение русских вынудило германский Вермахт принять контрмеры. Кроме того, отдельные соединения русской армии и ВВС выдвинуты на передовые позиции, а на аэродромах вдоль германской границы базируются сильные соединения ВВС. С начала апреля также увеличилось число нарушений границы Рейха и ее все чаще перелетают русские самолеты. То же самое, по сообщениям румынского правительства, происходит и в румынских пограничных областях, в Буковине, Молдавии и по Дунаю.
Верховное командование Вермахта с начала этого года неоднократно обращало внимание внешнеполитического руководства Рейха на эту растущую угрозу Германии со стороны русской армии и подчеркивало, что за такими действиями могут скрываться только агрессивные намерения. Эти сообщения верховного командования Вермахта со всеми содержащимися в них подробностями предаются теперь гласности.
Если еще и существовали самые ничтожные сомнения в агрессивных целях сосредоточения русских войск, то они окончательно исчезли после тех донесений, которые получило верховное командование Вермахта в последние дни. После проведения в России всеобщей мобилизации, против Германии сосредоточено сегодня не менее 160 дивизий (фактически 303. – Примеч. авт. ). Результаты наблюдений последних дней показывают, что группировка русских войск, особенно моторизованных и танковых соединений, произведена таким образом, что русское верховное командование может в любой момент перейти к агрессивным действиям на разных участках германской границы. Сообщения об активизации деятельности разведки и патрулей, а также ежедневные сообщения об инцидентах на границе и столкновениях аванпостов обеих армий дополняют картину напряженной до предела военной ситуации, при которой в любой момент может произойти взрыв. Поступающие сегодня из Англии сообщения о переговорах английского посла Криппса, о еще более тесном сотрудничестве между политическим и военным руководством Англии и Советской России, а также призыв ранее всегда занимавшего антисоветскую позицию лорда Бивербрука поддержать Россию всеми имеющимися силами в ее грядущей борьбе, и призыв к Соединенным Штатам сделать то же самое, однозначно доказывают, какую судьбу готовят немецкому народу.
Поэтому, подводя итог, правительство Рейха должно сделать следующее заявление:
Вопреки всем взятым на себя обязательствам и в явном противоречии со своими торжественными декларациями, советское правительство повернуло против Германии. Оно
1) не только продолжило, но со времени начала войны даже усилило попытки своей подрывной деятельности, направленной против Германии и Европы; оно
2) во всё большей мере придавало своей внешней политике враждебный Германии характер и оно
3) сосредоточило на германской границе все свои вооруженные силы, готовые к броску.
Тем самым советское правительство предало и нарушило договоры и соглашения с Германией. Ненависть большевистской Москвы к национал-социализму оказалась сильнее политического разума. Большевизм – смертельный враг национал-социализма. Большевистская Москва намеревается нанести удар в спину национал-социалистической Германии, которая ведет борьбу за свое существование. Германия не намерена смотреть на эту серьёзную угрозу своим восточным границам и ничего не делать. Поэтому Фюрер отдал германскому Вермахту приказ отразить эту угрозу всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Немецкий народ понимает, что в грядущей борьбе он не только защищает свою Родину, но что он призван спасти весь культурный мир от смертельной опасности большевизма и открыть путь к истинному социальному подъему в Европе.
Конечно, в предъявленной Германией ноте большинство обвинений советской стороне в нарушении условий заключённого договора, возможно, справедливы, за редким исключением. При рассмотрении этого вопроса постараюсь быть, по возможности, объективным. Ведь при наличии доброй воли и желании найти компромиссное решение о возникших разногласиях Гитлер мог достичь и за столом переговоров и не доводить дело до военного столкновения. Да в том-то и дело, что доброй воли и желания искать компромиссные решения у невольных союзников изначально не было. Каждый из них при заключении мирного договора исходил из того, что он обманул своего оппонента, и ключ к войне с новым союзником находится у него в руках. По этой причине оба в тот момент были довольны заключённым пактом, что добились на переговорах желаемого результата, и устремились к реализации своих планов. Гитлер успел первым, но это не спасло его от сокрушительного поражения.
А теперь возвращаюсь к более подробному рассмотрению состояния боеготовности РККА перед гитлеровской агрессией, как ответа на главный вопрос: была ли Красная армия в 1941 году способна всей мощью совершить нападение на Германию и развить оперативный успех на всю глубину, предусмотренную планом Большой войны? Считаю необходимым рассмотреть замысел и планы сталинского руководства по подготовке к войне, разработанные Генштабом, приблизительно в пяти вариантах. И отдельно, как составную часть общего замысла, – с учётом всех возможных ситуаций, возникающих на границе. Так рекомендует рассматривать этот вопрос военный историк Ричард Раак. Он пишет, что здесь две исторические концепции: одна, устанавливающая политический замысел Кремля, другая – его военную реализацию, и должны рассматриваться в отдельности, тем более что существование самого плана доказано [Военно-исторический журнал, 1995, № 38].
Его выводы по этому вопросу, считаю разумными и полностью с ними согласен. «Можно предположить, что эти планы привлекательно выглядели на штабных картах, но они полностью игнорировали реальное состояние боеготовности РККА накануне войны. Более того, они не были увязаны с качественным состоянием личного состава Красной армии. И, что не менее важно, его моральной составляющей. Поэтому они и должны рассматриваться каждый в отдельности. Другими словами, готовый план войны – вот он, на столе у Сталина, а истинная боеготовность РККА в 1941 году – в непроглядном тумане. Образно говоря, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним – ходить». Не зря так восхищался этим планом В. Суворов, характеризуя его в самых восторженных выражениях, как «стратегический замысел ослепительной красоты», но ни словом не обмолвился о состоянии боеготовности РККА, способной в 1941 году с такой же «ослепительной красотой» этот план исполнить. И далее утверждает: «В случае нападения СССР на Германию перед СССР открывались бы ослепительные внешнеполитические перспективы» [Суворов, 1993, с. 51]. Виктор Богданович! Имейте же чувство меры! Да нельзя историку фантазировать о не состоявшихся событиях, тем более в сослагательном наклонении. Исходя из вышеописанного, нетрудно предположить, что в случае спланированного нападения СССР на Германию, как это представляет В. Суворов, войска Красной армии смогли бы, на мой взгляд, продвинуться в сторону противника лишь на максимальное расстояние выстрела гаубицы – это 40–46 км. Ну а дальше, как писал поэт, «смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой». Началось бы невиданное побоище с непредсказуемым исходом для обеих сторон. Другого развития событий представить невозможно.
Ещё раз обратим свой взор на публикации зарубежных авторов о боеготовности Красной армии накануне войны. К примеру, Алан Кларк в своей книге «Вторая мировая война» пишет: «Летом 1941 года Красная армия представляла загадку для западных разведывательных служб, в том числе и Германии. Её оснащение, по всем данным, было впечатляющим (действительно, у неё было столько же самолётов и больше танков, чем во всём остальном мире), но насколько способны его применять советские командиры? Её резервы живой силы казались неисчерпаемыми, но одна солдатская масса не имеет ценности при отсутствии надлежащего руководства, а коммунистические приспособленцы, отобранные по признаку политической надёжности, будут также беспомощны на поле боя, как дворцовые фавориты в окружении царя. Даже прирождённая храбрость и стойкость русского солдата, проявленные в ряде европейских войн, по мнению некоторых специалистов, были подорваны идеологической обработкой. “Простой русский человек”, как утверждали, “будет только рад сложить оружие, чтобы избавиться от угроз и власти комиссаров”» [Кларк, 2004, с. 34].
Сдаётся мне, возможно, правильно утверждали, поскольку первый стратегический эшелон Красной армии, будучи наиболее профессионально подготовленным, почему-то отказался в своём большинстве воевать, побросал оружие и вместе с комиссарами и чекистами разбежался, а большей частью сдался в плен. Однако следует углубиться в этот вопрос и добавить, что поражения 1941 года связаны, прежде всего, с природой сталинского режима, силой навязанного народу порабощённой России. Чуть ниже постараюсь это доказать на конкретных примерах очевидной небоеготовности и причинах низкого морального состояния войск РККА накануне войны и неспособности командиров всех уровней управлять вверенными им частями и соединениями в ходе боевых действий. Причём, независимо от их характера, как при наступлении, так и отступлении, тем более в окружении, которое на учениях вообще не отрабатывали и даже не мыслили ни о каком либо окружении во время войны.