В книге «Восточный фронт» П. Карель пишет: «Не зря говорят, утопающий хватается за соломинку. Не считаясь и не обращая внимания на свою классовую ненависть к империалистам, Сталин 13 сентября 1941 года просил Черчилля, наиболее яростного ненавистника большевизма, высадить 25–30 дивизий в Архангельске или переправить их через Иран в южные районы СССР» [Карель, 2003а, с. 138–150]. Это ли не вынужденное признание Сталиным врождённой слабости большевистской системы, силой навязанной народу и не способной без посторонней помощи защитить свою страну от агрессора. Враг наступал, а крупных резервов, чтобы его остановить в Подмосковье, под рукой пока не было. Красная армия была разбита в приграничных сражениях, а большей частью сдалась в плен. Нужда заставила обратиться с такой просьбой к Черчиллю. Конечно, он деликатно отказал Сталину, но материальную помощь ему уже оказывал и обещал оказывать дальше, очевидно, имея в виду, чтобы противники хорошенько разодрались, как и мечтал перед войной вождь в отношении будущих союзников. Официальный летописец советской власти А. М. Самсонов так описывает ситуацию в своей книге «Великая битва под Москвой»: «В городе распространялось тревожное настроение. Эвакуация промышленных предприятий, министерств, ведомств и учреждений шла с нарастающим темпом. В то время бывали отдельные случаи проявления гражданами пораженческих настроений. Находились люди, сеявшие панику, бросавшие работу и спешившие покинуть город. Попадались предатели, которые пользовались ситуацией, чтобы похищать социалистическую собственность и подрывать мощь Советского государства» [Самсонов, 1958]. Узнав об этом, кремлёвский владыка ударил по столу железным кулаком. Удар был ощутимым. 20 октября 1941 года Сталин ввёл в Москве чрезвычайное положение. Столицу объявили районом ведения боевых действий. Теперь жизнь города регулировал фронтовой закон. Сталинский порядок был привычно наведён страхом смерти.

Но это в Москве, а на фронте? К началу второй половины октября первый рубеж обороны Москвы был прорван на широком фронте наступления от Калуги до Калинина, и Москва, казалось, обречена. Но, к немалому огорчению немцев, наступающие войска вермахта были остановлены непролазной грязью в 80 километрах от Москвы. Вот характерный эпизод из того времени. Немцы не только отражали атаки частей Красной армии, но и успешно контратаковали, и в один из этих дней уничтожили крупную воинскую часть, взяв пленными значительное количество солдат и офицеров из регулярных частей и народного ополчения. «Среди них было немало украинцев, и некоторые из них кричали: “Война капут!”. Позднее они выдавали немцам комиссаров и командиров, которые при сдаче в плен сорвали знаки различия с формы» [Карель, 2003а, с. 132].

В эти критические дни сентября – октября 1941 года для сдерживания натиска противника на Московском направлении Сталин выскребал все ресурсы, людские и материальные, всё, что было возможно, лишь бы остановить противника. В отчаянии он бросал в лихие смертельные атаки дивизии кавалеристов на пулемёты и под танки противника, курсантов военных училищ, стоявших насмерть, и полки ополченцев, но тщетно. Охватившее Сталина отчаяние в эти тревожные дни больше всего характеризуется предложением Рузвельту, о котором вспоминает Гопкинс, представитель президента: «Сталин приветствовал бы появление американских войск на одном из фронтов России, и, мало того, они действовали бы под неограниченным командованием США» [Там же, с. 150]. Исаак Дойчер, биограф Сталина, справедливо указывает: «Это одно из наиболее откровенных высказываний Сталина, зафиксированное хроникёрами во время Второй мировой войны. И верно, оно как никакое другое показывает, сколь отчаянной представлялась Сталину ситуация, в которой он находился» [Там же]. Конечно, и Рузвельт отказал Сталину в этой просьбе, но материальную помощь по ленд-лизу начал оказывать огромную помощь во всём, что нужно было на войне А в самый критический момент битвы под Москвой прибыли из Сибири и Дальнего Востока укомплектованные по штату военного времени сибирские дивизии. Они и остановили наступление немцев, а затем перешли в решительное наступление. Далее П. Карель пишет: «Появление сибирских дивизий под Москвой имело огромное значение, как бы не оспаривал этот факт маршал Жуков, не желавший делить славу спасителя столицы с сибирскими резервами» [Там же, с. 150–151]. Если верить офицеру Генштаба Красной армии Кириллу Калинову, Жуков заявлял: «Помощь сибирских войск имела для нас чрезвычайно большое значение. Но на долю сибиряков приходится не более 5 % использованных в сражении сил. Смешно даже говорить о том, что их вмешательство было решающим» [Там же].

Генерал Дж. Ф. Ч. Фуллер, один из наиболее авторитетных англосаксонских военных историков, утверждал в своей книге «Советская Армия», посвящённой Второй мировой войне, отрывок из которой цитирует П. Карель: «По всей вероятности, в большей степени Москву спасло не сопротивление русских, каким бы упорным оно ни было, не лётная погода сковывала действия “Люфтваффе”, а тот факт, что немецкая техника застряла в грязи по всему фронту» [Карель, 2003а, с. 168]. Какое глубокое заблуждение иноземного толкователя драматических событий битвы за Москву, да ещё авторитетного! Избавлю читателя от длинных рассуждений на эту тему, а укажу лишь на основные факторы, повлиявшие на исход этой битвы. Конечно, следует признать, что осенняя грязь Подмосковья в какой-то мере снизила темп продвижения немецких войск к Москве, но не настолько, чтобы оказать решающее влияние на исход сражения. При этом надо иметь в виду, что осенняя грязь одинаково действовала на обе стороны, но советские войска умели передвигаться по ней и на её присутствие не жаловались. Более того «генерал Мороз» оказал на боеспособность гитлеровских войск более существенное влияние, нежели грязь. Посмотрите кадры кинохроники начала декабря 1941 года, и вы убедитесь, что брошенная немцами в бесчисленных количествах боевая техника остановилась не от воздействия артиллерийского обстрела или бомбёжек и не из-за грязи, а от нагрянувшего крепкого мороза, неумолимо сразившего всю немецкую технику и значительную часть его живой силы. Надо же иметь в виду, что, по данным вермахта, потери немцев под Москвой от обморожения превышали их боевые потери. Но главным фактором разгрома немцев под Москвой были не только погодные условия, одинаковые для обеих сторон, а вступившие в сражение резервы сибирских и дальневосточных дивизий, поставившие точку в этой битве. Одним словом, в поражении немцев под Москвой свою роль сыграли в разной мере все три фактора, и какой из них был главным, это вторичная проблема, и пусть она останется для размышлений на досуге битым гитлеровцам.

Однако следует иметь в виду, что Красная армия в этой битве не громила сокрушительными ударами окружённые гитлеровские войска, а выталкивала их, атакуя в лоб, что приводило к большим жертвам. Она не только училась наступать, но и впервые побеждать врага, а о покорении и советизации европейских государств в эту осень, как, впрочем, и в любую другую, не было оснований даже думать. Отметим, что общие потери немцев на Восточном фронте по состоянию на 5 декабря 1941 года составили 750 000 человек, или в среднем 23 % от общего количества 3 500 000 человек. Почти каждый четвёртый немец был убит или пропал без вести. Конечно, Красная армия понесла более значительные потери, которые составили примерно 4 308 000 человек (по другим данным, около 6 200 000 человек). Прошу прощения за неточность этих печальных цифр, но точного подсчёта потерь за 1941 год пока нет.

Наступила пора рассмотреть, как воевала Красная армия после принятия Сталиным драконовских мер по наведению порядка в её войсках, хотя даже после этого армия продолжала отступать. Совершенно очевидно, что одного героизма воинов Красной армии в той ситуации было недостаточно, чтобы остановить и разгромить войска вермахта. С самого начала войны в войсках Красной армии постоянно ощущался острый недостаток опытных командиров, и в той спешке взять их было негде. Все недоученные и безграмотные командиры, волею случая взлетевшие на высокие командирские должности, только-только начинали понимать суть современной войны и осваивали военную науку на войне, расплачиваясь за свою учёбу большими жертвами. Да, нередко случалось, что летом 1941 года с поля боя в панике бежали и полковники и генералы, к тому же без приказа покидали свои позиции целые полки и дивизии, а некоторые из них переходили на сторону врага. В этой тяжелейшей ситуации на фронте Сталин вынужден был постоянно повышать градус страха смерти среди воинов Красной армии. Вот как описывают воздействия этого страха в бою немногочисленные свидетели, как, например, генерал Фридрих фон Меллентин в книге «Танковые сражения»: «В 1941 и 1942 годах тактическое использование танков русскими не отличались гибкостью, а подразделения танковых войск были разбросаны по всему огромному фронту. Особенно слабое понимание методов ведения танковых боёв и недостаточное умение проявляли младшие и средние командиры. Им не хватало смелости, практического предвидения, способности принимать быстрые решения. Первые операции танковых армий заканчивались полным провалом. Плотными массами танки сосредотачивались перед фронтом немецкой обороны, в их движении чувствовалась неуверенность и отсутствие всякого плана. Они мешали друг другу, наталкивались на наши противотанковые орудия, а в случае прорыва наших позиций прекращали движение и останавливались, вместо того, чтобы развивать успех. В эти дни отдельные немецкие противотанковые пушки и 88-мм орудия действовали наиболее эффективно: иногда одно орудие повреждало и выводило из строя свыше 30 танков за один час. Нам казалось, что русские создали инструмент, которым они никогда не научатся владеть» [Меллентин, 1957].

В середине января 1942 года немецкая разведка выпустила бюллетень «Опыт войны на Востоке», где обобщила основные особенности русских атак: «Атаки русских проходят, как правило, по раз и навсегда данной схеме – большими людскими массами и повторяются несколько раз без всяких изменений. Наступающая пехота компактными группами покидает свои пехотные позиции и с большого расстояния устремляется в атаку с криком “Ура”. Офицеры и комиссары следуют сзади и стреляют по отстающим воинам. В большинстве случаев атаке предшествует разведка боем на широком фронте, которая после прорыва или просачивания в наше расположение переходит в решительное нападение с тыла и фланга» [Бешанов, 2003]. А вот вспоминает рядовой солдат Вермахта Эрвин Х. при встрече с Никулиным. Кстати, оба воевали под Ленинградом, у полустанка Погостье…«что за странный народ? Мы наложили под Синявино вал из трупов около двух метров, а они всё лезут и лезут под пули, карабкаясь через мертвецов, а мы всё бьём и бьём, а они лезут и лезут…» Для немцев, воевавших на Восточном фронте, атаки русской пехоты до конца войны были похожи на безумие яростной толпы, и навсегда остались в памяти». Далее Никулин вспоминает наши атаки со своей стороны: «…не было на передовой крика «за Сталина»! Комиссары пытались вбить это нам в головы, но в атаках их не было. Выйдя на нейтральную полосу, вовсе не кричали «за Родину!», «за Сталина!» как пишут в романах. Над передовой слышался хриплый вой и густая матершинная брань, пока пули, или осколки не затыкали им орущие глотки. До Сталина ли им было, когда смерть рядом». И невольно задаёшь себе безответный вопрос? Да какие же кретины из командиров разных уровней имели право посылать в не подготовленную и бессмысленную атаку необученных военному делу мужиков, да ещё на не подавленные своим огнём вражеские пулемёты. Ведь они сознательно гнали их толпами в смерть, выполняя приказ вышестоящего командира, совершая при этом тяжкое воинское преступление. Да беда в том, что фамилии этих горе-командиров никогда и нигде у нас не называют, ни в печати, ни устно, и напрасно. Своих антигероев россияне должны бы знать каждого пофамильно и всегда помнить о их безнаказанном злодействе на войне.

Заканчивая эту печальную главу, хочу напомнить читателям, что потери наших войск при отступлении составили 1:12. Убивали одного немца, а теряли при этом двенадцать своих воинов. При освобождении же этих территорий соотношение было 1:3,5. И снова потери не в нашу пользу. Причём на стороне врага четыре года войны сражались против советских солдат около полутора миллионов советских граждан. Так, в Сталинградскую битву в армии Паулюса оказалось 51 800 бывших советских воинов, сражавшихся на стороне гитлеровцев. Что заставляло их, бывших воинов РККА, граждан передового социалистического строя, так яростно сражаться насмерть на стороне гитлеровских войск, погибающих в окружении от голода и холода? Есть повод для серьёзных размышлений, поскольку в окружении под Вязьмой и Киевом, да и в других котлах, советские войска больше одной недели не сражались.

Снова возвращаюсь к книге «Ледокол», поскольку считаю эту книгу В. Суворова главной книгой о войне в его творчестве, а всё, что он написал после неё, – это дополнение к ней в более подробном изложении некоторых вопросов, недостаточно описанных в его главной книге. И я, продолжая размышлять об этой книге, иногда вынужден буду выходить за её формат, не нарушая целостности концепции, изложенной автором, а возможно, дополню, уточню или укажу на допущенные автором неточности при рассмотрении некоторых вопросов. В книге «Главная книга о Второй мировой войне» автор пишет: «Осенью 1940 года были созданы так называемые “Трудовые резервы”. Миллионы подростков принудительно посадили на казарменное положение, прикрепили к военным заводам и заставили вкалывать. Механизм закабаления был простым. Было объявлено, что жизненный уровень советского народа поднялся так высоко, что за обучение в вузах и старших классах школ следует платить. Но гражданам платить было нечем, поэтому из старших классов и высших учебных заведений валом повалил народ. Остались только те, которым было чем платить. А обо всех остальных наша родная власть проявила заботу – в “Трудовые резервы”. Ты туда попадаешь по мобилизации, а побег из “Трудовых резервов” (попадали туда с 13–14 лет) был возведён в ранг уголовного преступления. “Обучение” в учебных заведениях трудовых резервов – два года с сочетанием выполнения производственных норм. Тебя будут учить, потом за эту учёбу нужно было 4 года отработать на этом заводе, к которому тебя приписали, без права выбора места работы и условий труда» [Виктор Суворов, 2011, с. 35].

В этом коротком описании про «Трудовые резервы» автором допущен целый каскад неточностей и утверждений, не соответствующих действительности. Сразу внесу некоторую ясность. Мне в 1952 году довелось окончить ФЗО № 5 при Челябинском металлургическом заводе, и я на полном основании просто обязан указать на ошибки автора, коснувшегося этой темы. Мне неизвестны были факты закабаления и принудительной обязаловки насильно обучаться молодых людей в подобных учебных заведениях. К тому же, в своём подавляющем большинстве деревенские и городские ребята и совсем юные девчата принимались в ФЗО только с 16-летнего возраста и стремились попасть туда добровольно, чтобы выучиться хоть какой-нибудь специальности и стать городским жителем, а главное избавиться от закабаления на всю жизнь в колхозе. Да и городская ребятня добровольно стремилась поступить в любое из этих учебных заведений ФЗО, или ремесленное училище, куда принимались юноши с 14 лет, учились два года и два года отрабатывали на предприятии после его окончания. Надо же учитывать, что в названных учебных заведениях было трёхразовое питание, довольно приличное по тому времени, и соответствующая форма одежды за государственный счёт. Кроме того, раз в десять дней была баня, белые чистые простыни, которые производили очень даже сильное впечатление на деревенскую голытьбу. Такого комфорта деревенская безотцовщина ещё не видела в своей жизни. Кроме того, была предусмотрена и культурная программа. Почти каждый выходной день учащиеся коллективно посещали кинотеатр либо ещё какое-нибудь культурное заведение. И давайте не будем забывать, что подавляющее большинство учащихся были сиротами войны. Выбора у них не было. Отрабатывали выпускники положенный по закону срок после окончания этих учебных заведений на том заводе и в цехе по полученной специальности и не имели права менять место работы и полученную специальность после окончания шестимесячного обучения – три с половиной года. Более подробно об этом я описал в своей недавно вышедшей книге «Родимая сторонка» (2-е изд.).

Теперь о главном из всего сказанного. Да, автор «Ледокола» прав: Сталин к Большой войне готовился серьёзно. Он знал, что жертвы предвидятся большими, а сирот будет ещё больше, и о них нужно позаботиться заранее, что он и сделал. Хорошо, видимо, запомнил возникшие проблемы с беспризорностью после гражданской войны. Безусловно, очень даже мудрое решение принял перед войной товарищ Сталин, и сироты век не забудут своё замордованное войной и послевоенным временем сиротское детство со слезами на глазах и неисчислимыми страданиями, выпавшими на их долю. Но будем справедливы, это было спасением для обездоленных войной миллионов сирот, от голода, невиданной нищеты и беспризорности. Надо же понимать, что всё происходило в разорённой войной стране, и тяжкий труд этих молодых людей на заводах и фабриках в ту пору был востребован сполна. Взрослых-то мужиков война большей частью выбила, а искалеченным на войне счёта не было, и судьба их в послевоенной жизни оказалась слишком горькой.

К сказанному добавлю, что у всех родителей деревенских детишек была в ту пору неотвязная заботушка, как своих чад избавить от колхозной жизни в их будущем, и если им не удавалось исполнить своё желание, это было их несчастьем