Как-то в один из рабочих перекуров мой приятель по работе и охоте Коля Грибков обмолвился, что недалеко от села Новоархангельское, что в Любинском районе, есть деревня со смешным названием Пердиловка, через которую он в прошлые годы ездил на охоту и всегда удивлялся такому названию. Он считал, что это потешное название придумал какой-то шутник из деревни при организации колхоза, в который противился вступать. Я в недоумении на него посмотрел и расхохотался, посчитав это за шутку своего друга, большого любителя во время перекура рассказать чтонибудь смешное. Так подумал и в этот раз. Однако он в недоумении на меня уставился и обиженно спросил:

– Не веришь, что ли?

– Не верю, – решительно ответил ему сквозь смех и с восхищением посмотрел на остроумного приятеля.

Он резво поднялся с места, и куда-то убежал, и вскоре привёл с собой знакомого, с которым раньше ездил на охоту через эту деревню. На просьбу Николая подтвердить смешное название той деревушки тот охотно подтвердил, во весь рот улыбаясь, и тут же, почему-то, расхохотался и ушёл.

– Теперь-то веришь? – с ехидцей, но уже серьёзно спросил меня Николай и рассердился, когда я ответил, что не верю.

Он снова ушёл и привёл уже другого знакомого охотника и просил того подтвердить мне, Фоме Неверующему, как назвал меня приятель, что деревушка с таким названием есть. Тот подтвердил и, ухмыляясь, ушёл.

– Теперь-то хоть веришь? – спросил с робкой надеждой и уставился, явно ожидая положительного ответа.

Я снова ответил, что не верю, и Николай сокрушённо покачал головой, с сожалением на меня посмотрел, как на ненормального, и, тяжело вздохнув, безнадёжно махнул рукой и мы молча принялись за работу. Больше на эту тему не разговаривали, чтобы не поссориться из-за пустякового дела, пока вскоре, в очередной раз, не поехали на охоту.

У меня была веская причина не верить такому унизительному названию наверняка ни в чём не повинной деревушки, где жили и трудились потомственные хлеборобы, крестьяне из Рязанской губернии, переселившиеся в эту далёкую область Омской губернии в конце XIX – в начале ХХ веков. Путь их сюда был труден и опасен, а первоначальное устройство на незнакомой земле, среди чужих людей разных национальностей, не очень дружелюбных к переселенцам, – ещё трудней. Я сам родился в глухой сибирской деревушке, от потомков таких же первых переселенцев, только из Смоленской губернии Пореческого уезда, и прожил с рождения в своей деревне до 14 лет. Так что деревенскую жизнь во всём её многообразии и вековые традиции деревенских жителей знал не понаслышке, впитал их с детских лет на всю жизнь. Да никак не могли крестьяне той деревушки, раздумывал я, сами назвать свою деревню таким оскорбительным прозвищем, что вслух стыдно сказать. Допустим, что какой-то деревенский бедолага не хотел вступать в колхоз и на угрозу раскулачивания или после раскулачивания сгоряча или со злости назвал созданный колхоз этим не очень хорошим названием. Такое могло быть. Но тогда этого остряка наверняка бы власть упекла в тюрягу или сослали на явную погибель в бескрайние северные края. И никакой начальник не решился бы так назвать колхозную деревню. В этом случае насупил бы конец его карьере или жизни. Тогда кто же мог так назвать деревушку таким оскорбительным названием? Я этим фактом заинтересовался и начал искать ответ, и поиск затянулся на многие годы. А тогда думал, ну невозможно себе представить, чтобы кто-то сказал, мол, такой-то парень женился на пердиловской дивчине, а пердиловский мужик вступил в партию коммунистов или, что пахарю из Пердиловки присвоили звание Стахановца. Да ни к какой жизненной ситуации это непотребное слово не подходит, оно извращает её, опошляет, доводит до абсурда. Да и само-то слово «пердиловка» возникло от простонародного слова «пердеть», иначе говоря, выделять из организма человека или животного неприятные газы, иногда довольно звучно, и среди нормальных людей в обществе себе подобных это делать считается дурным тоном.

Однако, дорогой читатель, давайте приблизимся к деревушке Пердиловка, поскольку я отдалился от неё чуть в сторону, по неотложной надобности, но для пользы дела. Тот сентябрь в наших краях тогда уже вовсю сверкал позолотой лесов и всего, что в природе созрело, и, казалось, природа выставляла людям напоказ всю свою бесподобную божественную красоту. Для охотников и рыбаков это была благодатная пора, упоительно было встречать на озере утренние и вечерние зорьки, когда кажется, что человеческая душа неразрывно соединяется с волшебством природы и живёт с ней единой жизнью. Надо бы сберечь в своей памяти этот счастливый миг! Ведь такое грех забыть.

В одну из суббот того золотистого сентября мы с Николаем и помчались на его мотоцикле на охоту по привычному маршруту, когда неожиданно для меня он свернул на незнакомую мне просёлочную дорогу, и примерно через полчаса мы лихо въехали в маленькую деревушку со старыми, вросшими в землю чуть не по самые окна, домишками и остановились посреди улицы, заросшей травой. Ни привычного собачьего лая, ни петушиного ора мы не услышали, даже любопытной деревенской ребятни, которую мог заинтересовать мотоцикл, на улице не заметили. Николай заглушил мотор, обернулся ко мне и торжествующим голосом произнёс:

– А вот тебе твоя Пердиловка, смотри, любуйся, если не верил моим словам!

Я мельком оглядел маленькую деревушку, показавшуюся мне с первого взгляда сиротливой и умирающей в тоскливом одиночестве. И действительно, вид у Пердиловки был более чем унылый. Я с тоской смотрел на ветхие домишки с позеленевшими крышами, на заброшенный и почти разрушенный скотный двор и ещё какие-то постройки, рухнувшие от старости и ветхости. Жалко и печально было мне смотреть на скорую и унылую кончину деревеньки.

– Почему она моя? Она наша, – буркнул я в ответ Николаю.

– Теперь-то ты веришь, что это действительно Пердиловка? – не отставал Николай.

– Нет, не верю, – сердито ответил я удивлённому приятелю и направился к ближайшему домишку, который вроде был жилым, и постучал в мутное окошко.

Из калитки вышла пожилая женщина, первой поздоровалась и вопросительно на меня посмотрела, наверное, пыталась узнать во мне знакомого. Немного волнуясь, я спросил, правда ли, что их деревню называют Пердиловкой? Она кивнула головой и, посчитав разговор оконченным, повернулась было уходить, но остановилась и, повернувшись ко мне с некоторой обидой и запоздалой гордостью добавила, что вообще-то их колхоз официально называется «Зарёй коммунизма», а Пердиловкой их деревню назвал кто-то из местных, кажись ещё в старое время, до революции. Нынче об этом почти забыли и уже редко кто так деревню называет. Старые-то люди давно померли, кто помнил и знал, почему её так прозвали, а молодым без разницы, неинтересно им об этом знать. Потом, чуть подумав, неуверенно сказала, что если я хочу узнать все подробности об этом, то мне следует вернуться немного назад и зайти в первый дом на отшибе, с провалившейся деревянной крышей, который мы проехали. Там живут последние старики в нашей деревне, дед с бабкой, они-то, может, и расскажут об этом, если что ещё помнят. «Шибко старые они и больные», – с тяжёлым вздохом добавила она и закрыла калитку. Вернувшись, я кротко рассказал приятелю, уже сидевшему в седле тарахтевшего мотоцикла о своём разговоре с хозяйкой дома и предложил ему чуть вернуться назад, на край деревушки, зайти в дом к старикам и досконально всё разузнать по этому вопросу. Приятеля буквально охватила ярость из-за моей просьбы, он разразился руганью, выкрикивая, что мы и так уже опаздываем на вечернюю зорьку, и закончил тем, что послал меня подальше, куда посланные никогда не ходят. Я тоже не пошёл туда, куда он меня послал, а еле успел вскочить на заднее сиденье мотоцикла, и мы помчались к заветному озеру. Охота тем вечером была удачной, а вот утро выдалось пасмурным и впервые в этом месяце ненастным. По окончании охоты начал накрапывать дождь и вскоре перешёл в ливень. Просёлочную дорогу так развезло, что мы вместо привычного часа добирались до шоссе шесть часов эти восемь километров и так уломались, что когда наконец добрались до большака, поставили мотоцикл у обочины и рухнули на мокрую траву, чтобы отдышаться. Да так и пролежали в молчании около часа, не в силах пошевелиться, пока тела не остыли и нас не начало пронизывать холодком. С трудом поднялись, но кости ломило от боли, будто вагон с углём разгрузили, и нас самих перемололо. Кое-как пересилив одолевшую нас усталость, сели на мотоцикл и помчались домой.

Согласитесь, дорогой читатель, что всегда радостно возвращаться в родной дом, из любой поездки, даже из самой неудачной. А тогда, проезжая мимо поворота на Пердиловку, я прокричал в ухо Николая сквозь вой встречного ветра, давай, мол, заедем в деревню к старикам минут на пятнадцатьдвадцать, разузнаем всё о деревеньке, да и отдохнём в тепле. В ответ на мою просьбу Николай лишь задёргался телом в нервном беззвучном смехе, поддал газу, и мы понеслись по дороге с такой бешеной скоростью, что мне подумалось, как бы в живых остаться, если не дай Бог, что случится при такой гонке по мокрому асфальту. Однако обошлось. Признаюсь, что доконал я тогда этой Пердиловкой своего дружка так, что он и не рад был, что рассказал мне о ней ради потехи. Чудно сегодня так думать. Но с той поры как я узнал о существовании такой деревушки, верил, что вернусь к ней в своей памяти, пусть и мысленно, но когданибудь вспомню и напишу воспоминание о её горемычной судьбе, какая оказалась у сотен и тысяч других деревень в нашем Отечестве, навечно сгинувших с лица земли, будто их никогда и на свете не было.

Эх, Коля, Коля! Дорогой ты мой дружок, далёкой молодости! Ну что тебе тогда стоило чуть опоздать на вечернюю зорьку, заехать к старикам, и не пришлось бы мне потом, спустя много лет, писать в историко-краеведческий музей г. Омска и в Любинский район с просьбой сообщить, когда и по какой причине эту сибирскую деревушку нарекли таким прозвищем. И я благодарен Алине Анатольевне Кильдюшевой, учёному секретарю этого музея в Омске, сообщившей мне, что причины такого прозвища этой деревни они, к сожалению, не знают, как и официального её названия «Заря коммунизма», и вообще подробными сведениями не располагают. Однако Алина Анатольевна любезно порекомендовала мне обратиться с этим вопросом в музей Любинского района к его директору Букрееву Валентину Павловичу, что я и сделал. Из его коротенького ответа узнал, как и когда появилась деревушка Пердиловка. Оказывается, что в конце XIX и начале XX века из Рязанской губернии сюда прибыли переселенцы и на своих тощих лошадёнках, запряжённых в соху, с утра до вечера распахивали целинные земли и обустраивались с жильём на голом месте. Местные же старожилы, появившиеся здесь в давние времена, неплохо к тому времени обустроились и жили с достатком и вольготно. Вот они-то, глядя на изнурительный труд переселенцев, и стали презрительно называть их пердунами, а их невзрачную деревушку Пердиловкой. Это и есть вся правда о появлении оскорбительного прозвища деревни и её ни перед кем, ни в чём не виноватых жителей. Что любопытно – это унизительное прозвище накрепко прижилось в сознании многих сельчан на 17 лет при царской власти и более чем сорок лет при советской и незаметно исчезло из памяти сельских жителей, особенно молодых, лишь в последние годы, как и её официальное название «Заря коммунизма». Но что особенно интересно, так это одинаково печальный конец как Пердиловки, так и страны Советов с развитым социализмом. И сдаётся мне, что между ними в их жизни и гибели почти в одно время и, скорее всего, по одной причине было какоето подозрительное родство, и оставило оно о себе скверные воспоминания. Казалось, будто самой судьбой с рождения они были обречены на такую почти незаметную и бесславную кончину. Напоследок оговорюсь и повинюсь перед читателем, что официальное название колхоза «Заря коммунизма», возможно, я назвал неточно. Допускаю, что ослышался в разговоре с хозяйкой дома или забыл за давностью лет, но оно мало чем отличается от тех названий, которыми нарекали колхозы в ту пору местные партийные чиновники.