Переезд нашей семьи на брега Невы застопорился, поскольку Богданов по предыдущим «ленинградским делам» прекрасно представлял себе, что, как только разделаются с ним, тут же вышлют из города и всех нас, домочадцев — пощады не будет.
По этой причине в конце лета меня отправили в Москву, чтобы я продолжил учёбу в девятом классе всё той же 135-й мужской средней школы. Когда я приехал домой на улицу Белинского, то обнаружил, что стараниями мамы и других добровольных помощников домашние вещи наши были упакованы и горой лежали в холле. Крупная мебель ещё не была разобрана, но зияла своей внутренней пустотой.
Теперь мы с мамой жили в Москве, а папа с сыном Владимиром — в Ленинграде. Мой брат как рядовой слушатель академии находился на казарменном положении и домой приходил только в увольнение по выходным дням. Хозяйством в доме фактически одинокого отца стала заведовать наша добрая няня Шура. Она была замужем, работала, но находила время, чтобы обеспечить всем необходимым глубоко уважаемого ею Николая Кузьмича и любимого Вовусю. Много помогали отцу и старались скрасить его одиночество сестра Екатерина Кузьминична с мужем Дмитрием Павловичем и другие ленинградские родственники. Отныне на все мои школьные каникулы мы с мамой катили в Ленинград, чтобы хоть как-то создать семейную обстановку для нашего папули.
А как запомнилось современникам то жаркое ленинградское лето 1953 года (температура воздуха была +20–25 °C, случались кратковременные дожди и грозы), кипевшее непомерными политическим страстями? Оставила ли след где-нибудь та драматическая борьба моего отца с партийными силами, в которой он временно победил? В книге «Питерские прокураторы» автор замечает, что «в очерках о начальниках управления приводились воспоминания сотрудников и о Богданове», который руководил данным ведомством меньше других, всего-навсего год. На основании этих материалов даётся следующая характеристика: «Он мало чем отличался от других таких же руководителей: выдающихся личных или деловых качеств он не имел, являлся непримечательной личностью» [Л.4, Л.5]. Один из уважаемых ветеранов, интервьюировавшихся Бережковым, хорошо запомнил Богданова «благодаря ряду случайностей». «Он (Богданов. — Ю.Б.) работал в Ленинградском управлении (в области) ещё в 1937–1939 годах. Сотрудники тогда и сейчас относились к нему с большим уважением, он вызывал симпатию простотой и открытостью. К нему ходили запросто, и он всех выслушивал и помогал».
Вот это подмечено совершенно правильно: отец помог очень многим людям где советом, а где делом.
Но продолжим цитату: «Мне запомнился такой эпизод. Примерно в середине лета 1953 года в Ленинград приезжал Хрущёв и проводил совещание в Таврическом дворце с партийным активом города. Не касаясь сути этого совещания, скажу о выступлениях нескольких из его участников. Они называли Богданова “бериевцем”, и ему, мол, не место в чекистской среде. Хрущёв эмоционально отчитал выступавших, заявив, что Богданова направила партия в Ленинград и она ему доверяет» [Л.4].
После отъезда Хрущёва противостояние между Андриановым и Богдановым продолжалось, хотя неоспоримый перевес был теперь на стороне последнего. В сентябре 1953 года на очередном объединённом пленуме Ленинградского обкома и горкома Андрианов был снят с должности первого секретаря, причём в отличие от многих других руководителей он был убран по инициативе снизу, а не по указанию сверху. Первым секретарём Ленинградского обкома и горкома был избран Ф.Р. Козлов.
На наш взгляд, Хрущёв именно для того и приезжал в Ленинград, чтобы обеспечить снятие Андрианова, являвшегося партийным исполнителем «ленинградского дела». На этом месте он был нежелателен, и его следовало задвинуть куда-нибудь в сторону. Конечно, всё это были глубокие подводные течения, о которых вряд ли имеются какие-либо документальные сведения, но которые, по нашему мнению, можно вычислить, анализируя реально происходившие события. С опасным, слишком много знавшим Андриановым могли бы разделаться и покруче, но сейчас пока времена наступили несколько иные. Через некоторое время из Ленинграда отозвали (сыгравшего отведенную ему роль) второго секретаря обкома, первого секретаря горкома Игнатова, который, поработав в Воронежском, затем в Горьковском обкомах, с декабря 1957 года стал секретарём ЦК КПСС.
Как отмечается в книге «Питерские прокураторы», на такое обращение с ним «Василий Михайлович (Андрианов. — Ю.Б.) был очень обижен. Он тихо покинул наш город, приехал в Москву, получил назначение в Госстрой СССР — заместителем министра» [Л.4]. Заметим, что Хрущёв не оставил его в чисто партийной среде, а перекинул на административную должность.
Вот теперь-то, пользуясь своими сохранившимися обширными партийными связями, Андрианов в полную силу занялся распространением слухов и сбором компромата на неугодного ему Богданова. Достижению успеха в данном грязном деле способствовало то, что с этого времени на руководящие должности в органы внутренних дел стали активно внедряться партийные работники, которые конъюнктурную политическую обстановку всегда прекрасно чувствовали.
После того как разделались с заклятым врагом народа Берией, арестовали или отстранили от должностей его приспешников: первого замминистра Б.З. Кобулова, начальника контрразведки в СА и ВМФ С.А. Гоглидзе, начальника Следственной части по особо важным делам Л.Е. Влодзимирского, начальника Управления кадров Б.П. Обручникова, начальника Секретно-политического управления Н.С. Сазыки-на, начальника Контрольной инспекции по проверке исполнения приказов министра Л.Ф. Райхмана, начальника Управления охраны С.Ф. Кузьмичёва, начальника 9-го отдела (по проведению актов индивидуального террора и диверсий) П.А. Судоплатова, начальника Транспортного управления П.П. Лорента, начальника 2-го специального бюро Н.А. Карасёва (организовывавшего прослушивание и запись разговоров руководителей партии и правительства), а также министра внутренних дел Украины П.Я. Мешика и работавшего в Грузии бывшего начальника Секретариата министерства С.С. Мамулова. Несколько раньше, 4 апреля 1953 года, в тюрьму вновь попал бывший первый замминистра госбезопасности С.И. Огольцов. Лишены свободы были и некоторые другие руководители объединённого МВД [Л.41].
Министром внутренних дел СССР 26 июня 1953 года, сразу после ареста Берии, назначили генерал-полковника С.Н. Круглова. Охрану правительства тут же поручили партийному руководителю — зав. отделом административных органов Московского комитета КПСС К.Ф. Лунёву, поставив его на должность начальника 9-го управления МВД СССР. Одним из первых заместителей министра остался верный (и пока ещё нужный) Хрущёву генерал-полковник Серов. Другим первым замминистра сделали правительственного охранника Лунёва. В должности замминистра по-прежнему остался генерал армии И.И. Масленников. Четвёртым среди заместителей министра стал генерал-лейтенант С.Н. Перевёрткин, переведенный из Министерства обороны для руководства внутренними войсками [Л.23].
Для усиления партийного влияния в состав Коллегии министерства были введены и поставлены на ключевые посты профессиональные политработники. Так, членом Коллегии и начальником Управления контрразведки в СА и ВМФ стал бывший член Военного Совета Ленинградского военного округа генерал-лейтенант Д.С. Леонов. Также членом Коллегии и начальником Управления кадров МВД СССР назначили бывшего заведующего сектором административных органов ЦК КПСС полковника В.П. Петушкова. Ещё одним членом Коллегии МВД СССР был утверждён бывший посол СССР в США А.С. Панюшкин, ставший председателем Комиссии по выездам при ЦК КПСС и возглавивший Главное управление разведки за границей. Исполняющим обязанности начальника Контрольной инспекции при МВД определили бывшего заместителя начальника политотдела погранвойск МВД Ленинградского округа полковника А.Н. Безответных. Вместо получившего повышение Лунёва начальником Управления правительственной охраны стал бывший первый секретарь Пролетарского райкома КПСС Москвы В.И. Устинов [Л.23]. Таким образом, профессиональная партийная прослойка в руководстве МВД, необходимая Хрущёву для завоевания единоличной власти, значительно укрепилась.
В Ленинграде обстановка успокоилась, и жизнь вошла в нормальное русло. В областном УМВД налаживалась повседневная работа. В книге «Питерские прокураторы» отмечено, что в отношении политических преступлений «при Богданове не обошлось без необоснованных арестов». В качестве примера приведена выданная начальником управления санкция на арест сотрудника библиотеки им. Салтыкова-Щедрина кандидата педагогических наук Б.Ю. Эйдель-баума. Он обвинялся в том, что «среди своего окружения проводил антисоветскую агитацию и хранил у себя на квартире, в том числе в военное время, контрреволюционную литературу». Очевидно, что это было стародавнее дело, и Борис Юрьевич много лет уже находился под колпаком у компетентных органов. Что послужило конкретным поводом для взятия агитатора под стражу, в книге не сказано. Однако в связи с изменявшейся политической обстановкой интересна дальнейшая судьба данного дела. Ленинградским городским судом Эйдельбаум 26–28 ноября 1953 года был приговорён по статье 58 пункт 10 УК РСФСР к 8 годам лишения свободы с последующим поражением в правах на 3 года.
Затем определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного Совета СССР от 19 января 1954 года срок наказания ему был уменьшен до 5 лет лишения свободы без поражения в правах. Однако на основании ворошиловского указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года «Об амнистии» бывший научный сотрудник от отбытия наказания был освобождён со снятием судимости [Л.4].
Наступила пора так называемой хрущёвской оттепели. Однако лично мне это ласковое и приветливое слово оттепель очень не хотелось бы использовать для обозначения того печального периода правления нашего нового самодержца, когда временно были чуть ослаблены вожжи перед нарастанием очередного культа личности. В связи с этим предлагаю этот короткий этап называть временем хрущёвского послабления, за которым последовал дикий произвол, названный волюнтаризмом.
В воскресенье 13 сентября 1953 года все газеты опубликовали информационное сообщение о том, что на днях состоялся пленум ЦК КПСС, на котором был заслушан и обсуждён доклад Хрущёва «О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства СССР». Материалы этого доклада оказались столь обширными, что печатались в газетах в течение трёх дней, а потом впервые вышли отдельной брошюрой. Вторым пунктом повестки дня пленум официально избрал Хрущёва лидером партии — первым секретарём ЦК КПСС. После разгрома опасного конкурента — Берии — этот пленум можно считать вторым важным этапом и базовой площадкой в восхождении Хрущёва к вершине единоличной власти. Отныне его пространные речи на целое десятилетие стали непременным атрибутом нашей жизни, превратившись в катехизис идейно-теоретического воспитания масс.
В декабре 1953 года состоялся официальный суд над Берией и проходившими в качестве членов его банды Б.З. Кобу-ловым, С.А. Гоглидзе, Л.Е. Влодзимирским, В.Н. Меркуловым, П.Я. Мешиком, В.Г. Деканозовым. В приговоре, объективность которого вызывает серьёзные сомнения, Берия обвинялся в том, что он «сколотил враждебную Советскому государству изменническую группу заговорщиков» (очевидно, имелись в виду перечисленные выше лица), которые ставили своей целью использовать органы внутренних дел против Компартии и советского правительства, «поставив над ними МВД для захвата власти». Далее инкриминировались вооб-ще несусветные замыслы по ликвидации советского строя, реставрации капитализма и восстановлению господства буржуазии.
«Став в марте 1953 года министром внутренних дел СССР, — говорилось дальше в обвинительном заключении, — Берия начал усиленно продвигать участников заговорщической группы на руководящие посты» (перечисленные выше лица в марте 1953 года особых повышений не получили, даже имели понижения, и до 26 июня 1953 года по служебной лестнице никуда не продвинулись). Заговорщики принуждали работников местных органов МВД тайно собирать клеветнические данные о деятельности и составе партийных организаций, «пытаясь опорочить работу партийных органов» (действительно собиралась информация, чтобы показать реальную работу нерадивых партийных боссов). Были приняты меры к активизации буржуазно-националистических элементов в союзных республиках, разжиганию вражды и розни между народами СССР (так была трактована попытка Берии выдвинуть национальные кадры на местах). Была установлена слежка за руководством Компартии и советского правительства. (Во-первых, с нашими товарищами всегда надо держать ухо востро. Во-вторых, если бы Берия хорошо шпионил, то не допустил бы своего ареста. Так что за Лаврентием Павловичем следили лучше.) Суд обвинил Берию и его соучастников и в том, что они совершили террористические расправы над людьми, со стороны которых боялись разоблачений. (Это правильно. Но объективности ради на скамью подсудимых следовало бы посадить Хрущёва, Маленкова, Молотова, Кагановича и др.)
В приговоре Берии были предъявлены обвинения в попытке сближения и установления связи с Гитлером в 1941 году с целью достижения договорённости о прекращении войны за счёт уступки ряда территорий. Инкриминировалось также стремление открыть врагу Главный Кавказский хребет, чтобы оккупировать Закавказье иностранцами (за организацию обороны Кавказа Берия получил звание Маршала СССР).
В обвинительном заключении имелись также разделы о покровительстве агентам иностранных разведок, о попытке установить тайную связь с Тито-Ранковичем, о «капитулянтских предложениях» Берии с отказом от социалистического строительства в ГДР и странах народной демократии. Бывший советский руководитель был объявлен агентом английской разведки. Суд обвинил Берию и в моральном разложении, указав, что он сожительствовал с многочисленными женщинами, в том числе якобы связанными с сотрудниками иностранных разведок [Л.З].
О «ленинградском деле» пока что ничего не было сказано.
Прекрасно помню, что ещё в ту пору, когда вышеперечисленные обвинения были официально объявлены, они казались неправдоподобными и во многом вызывали сомнение. Однако народ, приученный безгранично доверять Советской власти, с молчаливым ужасом воспринял образ нового разгромленного врага: ведь должен был кто-то быть повинен во всех наших бедах, неудачах и бесчисленных жертвах. Убийство Берии и ещё ряда бывших товарищей отнюдь не говорило о силе Хрущёва, а лишь подтверждало его коварство. Я не оправдываю Лаврентия Павловича, но обвиняю Никиту Сергеевича в том, что он продолжил курс репрессий, придав ему новые формы. Какая же это была оттепель, когда продолжались расстрелы опасных свидетелей минувших тяжких дел, лагерная система сохранилась и число заключённых стало даже расти, всякое свободомыслие давилось бульдозерами, а инакомыслие лечилось в психушках? Начав с уничтожения Берии с сотоварищами, Хрущёв продолжил серию убийств. В июле 1954 года был судим и расстрелял Рюмин, являвшийся непосредственным руководителем следствия по провокационному «делу врачей». Затем такой же участи повергся бывший министр госбезопасности Абакумов, на счету которого было «ленинградское дело». Какую государственную опасность представляли в ту пору эти два бывших? На наш взгляд, никакой. Но их уничтожили (в назидание другим), потому что они могли раскрыть, какую роль играл Хрущёв в означенных выше фальсифицированных делах. Теперь, поприжав ещё одного идеолога репрессий — Маленкова, в декабре 1954 года Хрущёв уже постфактум инкриминировал (пока что) одному Берии всю вину за «ленинградское дело» [Л.48]. Сам же, занимая пост первого секретаря ЦК, предназначавшийся для безвинно убиенного Кузнецова, а позднее став вместо другого убиенного Вознесенского ещё председателем Совмина, Хрущёв остался, вроде бы, чист для истории. Однако в своих деяниях Никита Сергеевич забыл (или не знал?) простую истину: зло злом не уничтожишь. Если бы он действительно хотел не просто дорваться до власти, а сделать что-то доброе для своего великого и несчастного народа, то ему, покаявшись в собственных грехах, следовало создать в стране такие условия, при которых зло не могло бы проявлять себя. Это долгий, тяжкий и многотрудный путь, но иного нет. Если зло, постоянно существующее в мире, оказывается в такой обстановке, когда оно не имеет возможности творить собственный произвол, то это является большей победой, чем разгром противника в любой войне, и делает организатора подобного мирного достижения поистине мудрым и могучим.
Длительная рабочая нагрузка, бессонные сталинские ночи, страшная нервотрёпка последнего времени отразились на здоровье отца. Хотя отпуск ему формально предоставлялся, но воспользоваться им не имелось возможности. Последний раз мы все вместе отдыхали в 1949 году в Сочи. Зато в 1954 году Богданову предоставили сразу два отпуска. Сначала с 5 января 1954 года папа отгулял целый месяц за 1953 год. После окончания моих школьных каникул мы вместе приехали в Москву. Здесь своё свободное время отец посвятил тому, чтобы, во-первых, обследовать собственное здоровье: в почках появились камни, которые давали о себе неприятно знать. Надо было выработать медицинскую стратегию борьбы с этим недугом. Во-вторых, отец провентилировал возможность своего перевода в Москву. Жить на две семьи и в двух огромных квартирах было просто разорительно. Много денег отнимали и наши достаточно частые поездки из Москвы в Питер и обратно. Насколько я понимаю, в министерстве обещали помочь, но пока что просили подождать.
Второй свой, теперь уже очередной, отпуск за 1954 год отец получил с 23 августа. По рекомендации врачей он поехал (вместе с супругой) в Трускавецкий санаторий, чтобы попытаться промыть свои почечные камни водами знаменитого источника Нафтуси. Песок шёл у папы достаточно интенсивно. Тот, кто с подобным явлением сталкивался, легко может себе представить, какие при этом бывали боли. Но отец никогда не жаловался и не стонал. Только, когда очень прижимало, ложился в постель.
Но, к сожалению, в дополнение к физиологическим начались и политические неприятности. Очевидно, подпольный обком продолжал действовать, и про Богданова начали широко распространяться весьма грязные сплетни, которые подхватывали самые разные люди. Информацию с предупреждением об этом сообщил моему отцу лично мне не знакомый И.Н. Петров. 2 июня 1954 года в Ленинград в Управление внутренних дел «только лично начальнику УМВД тов. Богданову Н.К.» пришло письмо из Сочи от указанного отправителя. В своём послании Петров сообщал, что в мае отдыхал в санатории им. Орджоникидзе вместе «с некто Алентаевым Фёдором Григорьевичем, где с ним и познакомился». Иван Никонорович напомнил, что он знал Николая Кузьмича по Казахстану, немного по Москве и Ленинграду, а потому «крайне был удивлён свободным высказыванием по Вашему адресу Алентаева, работника Вашей системы. Я не знаю, — сказано было в письме дальше, — какие у Вас с ним отношения, но, судя по тому, что он о Вас говорил, видно, что неважные. Не просто в каком-то случайном разговоре, а на протяжении десяти дней он периодически рассказывал мне о Вас довольно подробно, порою захлёбываясь, причём всё исключительно плохие вещи». Поражённый услышанным, Иван Никонорович вынес собственно мнение: «Я ему, конечно, не поверил, почему и решил написать Вам» [А.9].
Рассказчик Апентаев работал начальником отдела эксплуатации шоссейных дорог в ГУШОСДОРе МВД СССР, можно сказать, на протяжении всей своей служебной карьеры. В связи с этим я решил показать данное письмо моим милым ветеранам ГУШОСДОРа О.В. Васильевой и Л.С. Гаврилиной. Но прежде попросил их охарактеризовать известную им личность. Обе женщины единодушно заявили, что Алентаев — красивый, обаятельный мужчина, дельный начальник, открытый, прямой и честный человек, хороший руководитель [Б].
Тем интереснее узнать, что же этот положительный герой говорил о своём стародавнем руководителе главка Богданове: «О Вашей прошлой деятельности он (Алентаев. — Ю.Б.) отзывался так: бывший чертёжник, таким и остался по настоящее время; посмотрите, как держит карандаш — так и кажется, что сейчас будет чертить». На наш взгляд, пройденная в юности школа бывшего Александровского училища заложила у моего отца прочные основы профессиональной деятельности.
Далее Алентаев излагал в гадливой интерпретации всю служебную карьеру Богданова: «Волею судеб и подхалимством стал начальником райотдела МВД, где служил, а не работал, причём так, что сразу был послан заместителем министра в Казахскую ССР». Как, оказывается, всё было просто! А мама говорила, что отец в отличие от иных добивался всего собственным трудом. Да и взять хотя бы относившуюся к тому периоду работы такую ненароком забытую деталь: за саботаж указаний об арестах Богданова в начале 1938 году должны были самого застрелить.
Но продолжим чтение письма. В изложении Фёдора Григорьевича, «подхалимство (Богданова. — Ю.Б.) было не простое, а квалифицированное», поскольку происходило перед (в то время) замминистра Кругловым, который будто бы «Вас тащил по работе, а Вы ему были преданы». Действительно, Круглова и Богданова связывало нечто большее, чем простые служебные отношения. В 1972 году Сергей Никифорович, сам тогда находившийся в опале, был единственным представителем прежней элиты МВД, принявшим участие в похоронах моего отца.
«Всю войну, — говорил Алентаев, — Богданов продержал семью т. Круглова у себя в Казахстане». Семья Кругловых в октябре 1941 года была эвакуирована в Куйбышев, и в 1943 году вернулась в столицу [Л.42]. «За такое одолжение Вас якобы вызвали в Москву и назначили Начальником УМВД по Московской области, а потом зам. министра МВД». Странно, как это Алентаев позабыл, что по приезде в Москву Богданов являлся сначала его непосредственным начальником, когда возглавлял ГУШОСДОР? Уж не Фёдору ли Григорьевичу было не знать, какие большие объёмы работ и сколь успешно выполнял тогда его родной главк?
«Дальше, — говорил Алентаев, — когда все начали возмущаться таким сильным протеже, тот же покровитель (Круглов? — Ю.Б.) переправил Вас в Ленинград начальником УМВД (как мы теперь знаем, назначил и напутствовал Богданова тогдашний министр Берия. — Ю.Б.), где Вы по своей привычке выдвинуться приняли участие в Ленинградской трагедии (“ленинградское дело” закончилось в основном в 1951 году, а Богданов приехал в город на Неве в марте 1953 года и сумел добиться освобождения из тюрьмы многих страдальцев по этому делу. — Ю.Б.)».
Работая в Ленинграде, Богданов «установил слежку за партийными работниками. При разоблачении врагов народа Вас на собрании начали спрашивать: давали Вы команду следить за партийными руководителями? Вы это отрицали. Тогда якобы встал один начальник райотдела и говорит: “Я не знаю, есть ли у т. Богданова письмо от Берия за номером и числом, но то, что он нас созывал и давал установку следить — это факт”». Если московской троице идеологов «ленинградского дела» требовалось за кем-либо из партийных руководителей следить и собирать на них компромат, так только за Андриановым, которого надлежало убрать. В остальном контроль за партийными деятелями сводился к тому, чтобы те не лезли не в свои дела. Берия вознамерился поставить партию в отведенные ей рамки, за что и погорел.
«После ряда разоблачений, о т. Богданове в ленинградских газетах появился ряд статей, его изобличающих (в газетах в отчётах о партийных пленумах указывалось лишь в общем виде на серьёзные недостатки в работе ряда районных отделов и областного управления, и не назывались фамилии. — /О.Б.), но та же рука его спасает (в Ленинград приезжал Хрущёв, который временно выручил Богданова из сложного положения, а также [и это главное!] обеспечил условия для последующего снятия Андрианова с его высокого поста. Так что это была другая, но не та же рука. — Ю.Б.)».
«И вот сейчас, когда многие семьи ленинградцев возвращаются из наказания (и это во многом благодаря Богданову, который, став начальником областного УМВД, препятствовал выселению из города семей репрессированных руководителей. — /О.Б.), т. Богданов не только не наказан, а переводится опять в Москву и опять заместителем министра внутренних дел». Вот так да! Сплетникам уже всё известно, хотя Богданов только ещё недавно официально поставил перед МВД вопрос о том, что в Ленинграде он оставаться не может в связи с крайне неблагоприятной в отношении лично для него обстановкой. А переведен в Москву он был ровно через год после выхода в свет цитируемого нами письма.
Петров в своём послании дал собственную оценку и рассказчику, и тому, что он от него услышал: «Вот этот болтун, который не одному мне, очевидно, рассказывал про Вас, безусловно, глупости, кто он такой и кто ему, работнику МВД, дал право так себя вести, позорить Вас?» [А.9].
Ветераны дорожного строительства Васильева и Гаврилина, едва выдержав чтение мною для них приведенного выше письма (ощущение действительно омерзительное), единодушно заявили, что эта бумага является гнусным поклёпом на Алентаева и что автор письма Петров решил оклеветать хорошо известного им человека [Б].
Итак, работавший 8 лет назад в подчинении у Богданова умелый руководитель и хороший человек Алентаев стал вдруг взахлёб рассказывать о своём бывшем начальнике несусветные вещи, носившие явно отрицательный, тенденциозный характер, нацеленный на то, чтобы опорочить объект критики. Следует отметить, что с марта 1953 года ГУ-ШОСДОР перешёл из ведения МВД СССР в Министерство путей сообщения. Значит, к моменту написания письма Апен-таев уже больше года не являлся сотрудником органов внутренних дел, и для него получение подробной информации из этого достаточно закрытого ведомства являлось в определённой мере затруднительным. В открытых публикациях тех лет, в частности в ленинградских газетах, о которых в письме шла речь, никаких широких освещений служебной деятельности Богданова не делалось. Следовательно, КТО-ТО дал Алентаеву (и, очевидно, не ему одному) пикантные подробности о жизни объекта, подлежавшего общественной дискредитации. Вполне допускаю, что полученные Фёдором Григорьевичем негативные сведения столь сильно поразили его, что вмиг развенчали известный ему образ бывшего начальника главка. В связи с этим у находившегося на отдыхе человека возникла естественная потребность выговориться и поделиться с добросовестным слушателем сведениями, весьма его поразившими. Интересно, что в письме ни разу не был упомянут ГУШОСДОР, о работе в котором вместе с Богдановым начальник одного из важнейших отделов Алентаев мог бы рассказать наиболее подробно, причём изложить собственное мнение, а не повторять чужие слова. Кстати, полтора года работы в ГУШОСДОРе Николай Кузьмич всегда вспоминал как один из наиболее светлых этапов своей служебной карьеры. Довольно часто, когда мы ехали на машине, отец показывал места, где в его бытность в главке строились участки дорог, возводились мосты, обустраивались зелёные насаждения и др. Чёрный негатив из этих лет плодотворной работы, где политики имелось мало, извлечь было трудно, и потому в компромате на Богданова ГУШОСДОР никогда не упоминался.
Так откуда же всё-таки Алентаев почерпнул целенаправленно перевранные сведения о служебном пути своего бывшего начальника и особенно о его работе в Ленинграде, когда Богданов вдруг оказался «негодным и неугодным работником», к чему сам рассказчик не имел никакого отношения? Кто мог сообщить ему о ещё только мифически планировавшемся новом назначении Богданова на должность заместителя министра внутренних дел, позволявшем ему покинуть Ленинград?
Предполагаю, что данная работа была делом рук подпольного обкома, возглавлявшегося Андриановым, который разрабатывал и распространял в массы слухи для создания общественного мнения, порочившего неугодного ему руководителя. Но это явилось лишь началом, первым этапом проекта (в терминологии нашего времени) по дискредитации Богданова. Дальше начались прямой поиск и сбор компромата. Бывший первый секретарь обкома Андрианов, очевидно, считал, что в его падении с высокого руководящего пьедестала виновен только Богданов, и, затаив обиду, решил насолить ему, используя свои старые партийные связи. При этом бывший Хозяин Ленинградской области совершенно упускал из виду, что если бы не содействие хитрого интригана Хрущёва, то его обидчику никогда бы не удалось (даже в дружном взаимодействии со всей ленинградской парторганизацией) свалить первого секретаря обкома. Если бы Андрианов был нужен Хрущёву, то последний легко мог бы дать необходимые указания и защитить своего вассала. Но новоявленный всемогущий вождь партии удовлетворился тем, что отправил Андрианова в почётную ссылку , определив его замминистра по строительству, не оставив этого опытнейшего профессионального революционера на партийной работе. Всё это было строго секретно , и потому общественности оставалось лишь довольствоваться тем, что было на поверхности. Но и Богданов, успешно выполнивший отведенную ему роль подставки , больше не интересовал Хрущёва, и потому он спокойно оставил на съедение (или как получится) начальника областного управления, которого столь эмоционально лично защитил от расправы в августе 1953 года.
Вот как видятся мне по прошествии лет события дней минувших. После первого тревожного звонка в виде проанализированного нами письма до отца, видимо, доходили сведения и об иных грязных слухах, распространявшихся другими людьми. Однако с нами (даже со своей женой, иначе мама что-нибудь конкретное рассказала бы сыновьям или родственникам) папа своими неприятностями никогда не делился, считая, что со всеми трудностями сумеет справиться сам. После формирования общественного мнения начался достаточно тихий этап поиска и сбора компромата.
Закончив лечение в Трускавецком санатории, отец в октябре 1954 года отправился в Ленинград продолжать свою служебную деятельность, а мама приехала к нам в Москву. В результате работы, проведенной Богдановым как начальником областного УМВД позиции его в значительной мере укрепились. Приятным известием стало награждение его орденом Ленина за 25-летнюю выслугу лет в органах внутренних дел, объявленное указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1954 года [А.2]. Это был последний из восьми орденов, полученных отцом. Однако высокие награды не имели никакого значения в судьбе человека. Наоборот, часто после этих пышек начинались шишки.
В конце 1954 года Богданова выдвинули кандидатом в депутаты Ленинградского областного Совета депутатов трудящихся по 75 избирательному округу Свердловского района. В письме, направленном в Окружную избирательную комиссию, кандидат в избранники народа принёс свою глубокую благодарность и дал согласие баллотироваться по данному избирательному округу. Как и положено, заверил избирателей округа, что если будет избран депутатом, то оправдает оказанное доверие и примет активное участие в работе Совета «по проведению в жизнь решений Коммунистической Партии и Советского Правительства, направленных на укрепление могущества нашего Советского государства».
Вроде бы, после всех передряг ленинградские дела успешно налаживались.