Сегодня 4 августа 1945 года. Как всегда меня разбудил плохой сон, но я стараюсь не обращать внимания на эти сны. До моего Дня рождения остаётся всего восемь дней. Мои подруги в школе шутили, что мне на День рождения подарят половину Китая, но после вчерашних событий, эта шутка оказалась не уместной. Теперь я мечтаю об успешно оконченном сражении, и о том, что бы все мои кошмары закончились. Одевшись, я выхожу на кухню, отца дома нет, а мама и сестра сидят за столом, ждут меня.

— Привет веем, говорю я.

— Доброе утро Аи, как спалось? Спрашивает мама. Чтобы не расстраивать маму, я говорю, что спала как убитая, хотя в военное время эта шутка имеет другой оттенок. Радио молчит, а значит, мама не включала его, чтобы не расстраиваться.

— Где папа? Спрашиваю я.

— Как всегда в своём госпитале, отвечает мать. Я вдруг вспоминаю мистера Отошимо, которого я видела в папином госпитале, как он там. Ну ладно, когда отец придёт домой, он всё расскажет.

— Мам, я пожалуй посижу сегодня с Наной, говорю я матери.

— Твоя сестра самый тихий ребёнок в мире, так что дополнительно ухода не требует, говорит мама. Я смотрю на Нану, она, не понимая нашего разговора, наверное, это к лучшему, ни хочу, что бы она знала про эту войну, ест рисовую кашу, и глядя на меня улыбается. Дорогой дневник, если мы не выживем, и если не приведи Будда, сюда придут американцы, хочу что бы моя сестра осталась жива, так как я люблю её. По-прежнему стараюсь не думать о войне и об американцах.

Отец сегодня вернулся к обеду, и он чем-то расстроен, долго не решался с нами заговорить, и мы не хотели его беспокоить, и наконец, он объявил — «Гитлер сдался». Конечно же Гитлер капитулировал ещё в начале мая, но до Японии эта новость дошла только сейчас, а значит, так же как и то, что мы остались без союзников.

— И чего тут такого печального? Спрашивает мама.

— У нас не осталось союзников, а из-за океана ни слуху не духу, ответил отец. Я понимаю, что дело серьёзное, мои молитвы не были услышаны, наши войска остались без поддержки, и теперь только одним богам известно, что с нами будет.

— Люди в Токио уже готовятся скрываться в бомбоубежищах, сказал отец.

— Американцы не могут сюда долететь, слишком далеко, говорю я.

— Я на это надеюсь, дочка, сказал отец, и пошёл в свою комнату. Я сажусь возле отца, обнимаю его, хотя японцы предпочитают сдерживать свои чувства, я всё же люблю родителей, и переживаю вместе с ними. Дальше мы говорим о политике Японии, отец тихо говорит, что после того как мы присоединились к Германии со своими интересами, он начал не доверять императору. Страна всю свою сознательную жизнь не вылезала из гражданских войн, пора уже честь знать.

— Пап, а у нас есть бомбоубежище? Спрашиваю я.

— Да, если случится беда, оно есть, и мы все там спрячемся, и будем молиться о спасении, сказал отец.

Опять плохие мысли лезут мне в голову. Я что бы выбросить их из головы выхожу на улицу. Во дворе ни кого, наверное, все соседи сейчас сидят дома, и слушаю радио.

— Привет Аи, слышу я чей-то голос за спиной. Это господин Отошимо, немного раненый, но всё же такой радостный, возвращается в свой дом.

— Мистер Отошимо, вы знаете новость? Спрашиваю я. Он мрачнеет, значит, знает, что мы остались одни в борьбе с американцами, и не знаем, как теперь быть.

— Да знаю, главное, что нас теперь не привяжут к этому подлецу Гитлеру, ответил Отошимо. Эта новость, наверное, расстроила весь город, поэтому люди не гуляют по улицам. Побыстрее бы выходные закончились, и я пойду в школу, и не буду думать ни о чём, кроме уроков. Кто-то хватает меня за край юбки, это Нана, она вышла на улицу покачаться на качелях. Я обнимаю её, и веду к её любимой качели, хотя у самой ноги как ватные, но что бы, не произошло здесь, я не должна лишать Нану ни капли детства, даже если мы завтра умрём. Вдруг Нана поднимает голову к верху, и на что-то указывает пальцем.

— Это самолёт Нана, говорю я. Ещё одни камикадзе полетели за океан, думаю я. Все наши солдаты покинуты там, помощи ждать не от кого, отец был тогда прав, осуждая императора за то, что он повёлся на уловку Германии.

Надо до ужина сходить в храм и помолиться за наших солдат, что бы они возвращались домой живыми. Но что я скажу родителям, с кем оставлю свою сестру, они, конечно, начнут меня утишать, но мне от этого не легче. Поэтому я пока ни кто не видит, отвожу свою сестру домой, и направляюсь в сторону ближайшего храма, обдумывая, каким богам я буду молиться. Улицы были пусты, очень редко по ним ходили солдаты, отец говорил, что они охраняют наш покой, потому, что американские налетчики могут ударить и по мирному населению. Опять над головой пролетел самолёт, от неожиданности я даже присела. Что-то эти самолёты слишком разлетались, возможно, в стране уже объявлен комендантский час, или ещё что-то случилось. На улице полно солдат, и если меня заметят, я не смогу попасть в храм.

Я осторожно пробираюсь между домов, боясь быть замеченной солдатами. На пол пути к храму я встречаю свою подругу Макото, она тоже шла к храму, только с мамой, я знаю, что у Аи отец солдат и брат её тоже улетели сражаться за океан.

— Аи, я не ожидала тебя тут встретить, говорит Макото.

— Я решила помолиться за наших солдат, что бы они все здоровые вернулись домой, говорю я.

— Ты храбрая девочка Аи, если гуляешь одна, сказала мать Макото.

— Я просто устала от этого кошмара, говорю я.

— Мы тоже, вот пришли помолиться за брата и папу, сказала Макото. Что ж, втроём тут ни так страшно как одной, но я всё ещё не перестаю думать о солдатах, как они там за океаном, как странно, у меня в семье не было военных, хотя в прошлом почти у всех крестьян предки участвовали, в какой ни будь войне. Мирную молитву то и дело прерывает шум самолёта. «Солдаты, пожалуйста, вернитесь домой живыми» — молюсь я.

Так же тихо и не заметно я вернулась домой, мама почти весь день просидела с Наной, вот только где отец, неужели из-за океана привезли раненых, или его вдруг вызвали в чужой госпиталь.

— Мам, с тобой всё в порядке? Спрашиваю я.

— Да, отвечает мать, хотя по ней видно, что она переживает.

— Где отец?

— Его вызвали по какому-то срочному делу. Каждое срочное дело моего отца означало, что в стране не всё так гладко. Я пытаюсь выбрасывать из головы все плохие мысли, но они снова лезут. Отец вернулся домой под вечер, он ни кому не рассказал, где был, хотя мне казалось, что у него на глазах были слёзы и гримаса отчаяния. Дорогой дневник, что мне делать дальше, как помочь семье. Аи.

Лёжа в своей кровати, я вспоминаю как всё было до войны, я тогда училась в начальных классах, сестры у меня тогда не было, и родители всё внимание уделяли мне. Весь мир тогда казался ясным и счастливым. Нана, как я хочу, чтобы, когда ты пошла в школу, войны не было.

Этой ночью в доме ни кто не спал кроме Наны, отец и мать о чём-то беседовали, мне удалось подслушать их разговор, отец говорил, что ему удалось найти место для нас в бомбоубежище. Я схватилась за голову, если он приготовил нам место в убежище, то значит и эту войну мы проиграли, или проигрываем.

— А как же ты? Спросила мама.

— Моё место в больнице, я надеюсь, что американцы пощадят раненых.

— Они грязные свиньи, в них нет ни чего человеческого, сказала мама.

О нет, только не это, подумала я, американцы уже собрались сюда лететь, надеюсь, наши истребители собьют их прямо на подлёте к нашей стране. Боги спасите нас, мы не заслужили такой участи. Ночью, когда все спали, я встала к кровати и подошла к окну. Было звёздное небо, я ни когда не видела такого неба, я решила его показать своей сестре Нане, она спала в своей кроватки в родительской комнате. Я осторожно подошла к её кроватке, и взяла сонную сестру на руки.

— Смотри, какое красивое небо, прошептала я ей.

— Агу, агу, заголосила сестра. Глядя на счастливое лицо сестры, мне не хочется думать о будущем, а иначе я могу сойти с ума, думая о нём, в любом случае, американцы устанут, и не захотят сюда лететь, а бомбоубежище ни кому в стране не понадобится. Положив сестру обратно в кроватку, я пошла в свою комнату, и вскоре уснула.