Сегодня 5 августа1945. Понедельник. Эти выходные были тяжёлыми, и я чуть не сошла с ума. Наконец-то в школе, я займусь уроками, и отвлекусь от грустной темы, если не считать того, что уроки в военное время начинаются с того, как правильно надевать противогаз, и куда нужно идти в случае тревоги.

— Аи, привет, нагоняет меня Макото.

— Макото, рада тебя видеть, сказала я. Макото моя единственная подруга, теперь, когда полкласса призвали к службе в армии, Макото поселилась у меня за партой.

— Как там поживает твоя мама? Спросила я у подруги.

— Всё ждёт вестей от папы и брата, ответила та. Я не стала ей рассказывать про место в убежище, которое для нас забронировал мой отец, и вообще, так как это происходило в ночное время, для мне показалось это сном. Я всё ещё прислушивалась к школьному радио. Оно молчало. Вдруг Макото произнесла — «Завтра у меня День рождение, придёшь?».

— Постараюсь, надо отвлечься от этой грустной темы, сказала я подруге. Конечно, мои родители будут возражать, и указывать на военную этику, а может на оборот, ведь пока мы живы надо жить, так как живём в последний раз.

После урока математики у нас решили провести урок патриотизма — это когда маленькие дети восхваляют императора и говорят, как хорошо быть солдатами. Дорогой дневник, знают ли они что такое смерть, и что мой отец был прав осуждая действия императора, ведь он послал половину нашего класса на верную гибель, и мои одноклассники в частности и тот мальчик, которого я любила, стали камикадзе. Мне захотелось встать и сказать пару фраз этим малолеткам, что военным хорошо быть в мирное время, а не сейчас. Но я сидела как заколдованная, да и Макото тоже, она больше меня понимала, что такое война. Когда урок закончился, я пулей выбежала из класса, Макото пустилась за мной.

— Зачем они это делают? Спрашиваю я.

— Верность стране, наверное, я сама не знаю, говорит Макото. Я оглядываю школьный коридор, школа заметно поредела, там, где должны быть выпускники — гордость школы, теперь пусто, они все ушли на войну. О Будда, если это всего лишь кошмарный сон, я хочу проснуться.

— Аи, тебе ещё рано раскисать, ещё не все уроки закончились, говорит мне Макото.

— А я думала в школе смогу забыть всё это, чуть ли не в истерики говорю я.

— Аи, ты о чём? Спросила меня Макото. Мне пришлось рассказать подруге про мой кошмар, который я видела в выходные.

— Это всего лишь сон, сказала Макото.

— Да, но он был таким реальным, ответила я.

Сон постепенно начал перерастать в явь. Когда у нас был урок физики, раздалась предупредительная сирена, а за тем голос по радио произнёс: «Внимание, внимание, это не учебная тревога, просьба всех учеников проследовать до бомбоубежища, расположенного рядом со школой». В классе сразу же начался галдёшь, и строгая учительница, сразу же его пресекла.

— Дети, прошу тишины, возможно, это ложная тревога, сказала она.

— Какой у неё самурайский дух, заметила Макото.

— Нам бы такой сейчас не помешал, сказала я. Мы всей школой проследовали до бомбоубежища, учительница сразу же начала прислушиваться к радио которое находилось в бомбоубежище. Голос из радио звучал зловеще, я узнала его, это был голос императора Акихито, и это был мой кошмарный сон, который проник в реальность. Последние надежды на мир угасли. «Я больше не ваш Бог, мне очень жаль» — произнёс император.

— Как не наш Бог, что произошло? Удивилась Макото. Я знала одно, мне срочно нужно было бежать к дому, случилось что-то страшное, и ужасное, я должна быть с семьёй и поддержать их.

— Мне срочно нужно домой, проговорила я.

— Пока не будет сигнала о том, что опасность миновала, ни куда не пойдёшь, строго сказала учительница. Кто-то из детей начал плакать, старшеклассники и учителя застыли в молитвах. Я и Макото сидели как застывшие.

— Аи, это ведь значит, что американцы прорвались сюда, тихо сказала Макото. Я прикрыла ей рот рукой, если она начнёт кричать или зальётся в истерике, всем только хуже будет.

Мы просидели так почти целый день, если бы мой отец не заехал бы за нами, он предупредил всех соседей, чтобы они начали готовиться к худшему.

— Пап, я не могу оставить подругу одну, сказала я отцу.

— Макото, твоя мама сейчас в городе? Спросил он.

— Она, наверное, ещё на работе, сказала Макото. Отец был добр с моей подругой, он разрешил ей и её матери на это время пожить у нас. У нас в доме была пустая комната, которую мы хотели отдать Нане когда она вырастит, но похоже, этого не случится.

— Пап, что произошло? Спросила я.

— Американцы вошли в Токио, сдерживая ужас, сказала мама.

— Но как, как они могли долететь до нас? Спросила Макото.

— Сам не знаю, похоже, они хитрее нас, ответил мой отец.

Дорогой дневник, это, наверное, самый жуткий кошмар, но почему я не могу проснуться, и он закончится, мы слишком молоды для того, чтобы умереть. Кошмар не закончился, сегодня ночью у мамы случился разрыв, и она умерла, как же мы будем жить без нашей дорогой мамы Номи. Мы решили её похоронить неподалёку от дома, так как в городе теперь комендантский час, и теперь ни кто не пойдёт в школу один. Я была опустошена, мир вокруг меня начал рушится, я даже не могла заплакать, а если-бы заплакала, то мой плач был бы похож на волчий вой.

— Аи, прими наши соболезнования, чем мы можем тебе помочь? Спросила меня мама Макото.

— Помогите моей сестрёнке Нане, она теперь сирота, прошептала я. В эти трудные дни остатки нашей некогда дружной и любящей семьи сплотились, теперь мама Макото заняла место моей мамы, а Макото мне стала как сестра. Наверное, ей так легче не думать о брате и отце. Вскоре господин Отошимо смог оправится от ранения, и присоединился к числу патрульных, но жизнь так и не входила в русло. Даже учёба в школе не приносила радости.