Мда-а. Сколько кота за причиндалы не тяни, а дело надо делать. Или всё-таки не делать…
Я сидел перед столом, на котором расположился уже заряженный артефакт телепорта. Не торопился я его использовать.
Прилично время тянул.
Вот и сейчас, сам себя драконю по поводу того, а стоит ли…
Хотя, знаю же, что напрасно сам себя мучаю. Не для этого я его заряжал. Целую легенду придумал с отъездом на дачу.
Приехал. Дача не топлена. Холодно. Включил обогреватель на полную. Сижу одетый. Снега за собой натащил. Надо бы хоть веник купить, чтобы снег с обуви сметать.
Налил из термоса кофе.
Горячущий.
Грею руки об чашку. Заодно жду, когда кофе остынет.
Два дня с набором выживальщика мудрил. Стандартный такой наборчик получился. Все про него знают, но каждый, тем не менее, комплектует такие наборы по-своему. Описывать не буду. Без меня тысячи умных описывальщиков имеются. Мне, любителю, с ними не тягаться.
Вроде как приготовился.
Но вот нет же. Сижу, и никак не могу решиться на активацию телепорта.
Ногой пододвинул к себе рюкзак. Кстати, не такой уж и большой. Рюкзачок, можно сказать.
Эх-х, пропадай моя телега, все четыре колеса!
Решительно накинув лямки рюкзака, я на секунду съёжился, как перед прыжком в прорубь и, активируя артефакт, даже не успел произнести вслух сакраментальное – «Поехали».
Вспышка.
Проморгался. С воздухом всё нормально. Температура комнатная. Темновато. Могло бы быть и посветлее.
Хм, свет дрогнул. Стало светлее. Я снял очки и огляделся.
Так. Не понял, а что сейчас было? Я только что подумал про освещение, и его тут же словно кто-то добавил.
Под ногами матовый полупрозрачный тёмный пол. Он, как губка воду, впитывает в себя все отблески света. Мазнул по нему ребром подошвы туристского ботинка – пыли не наблюдается.
Надо мной слегка подсвеченная полусфера. Расстояние до верхней точки где-то около полукилометра, а может и больше. Угадать сложно. Чёткой поверхности у сферы нет – едва мерцающая дымка уходит ввысь на десятки, а может и сотни метров и затем скрывается, словно в тумане. Больше всего сооружение, где я нахожусь, напоминает мне мыльный пузырь, плюхнувшийся на столешницу из тёмного матового стекла. Вот только плёнка у пузыря не радужно – глянцевая, а нечто вроде светящегося облака.
И Сила! Вокруг её столько, что страшно пошевелиться. Того и гляди с рук и одежды начнут беспорядочными всполохами срываться искры и языки пламени.
Ладно. Пока я никому не нужен, успею подзарядить артефакт. На таком Источнике – это вопрос нескольких минут.
Хотя, упс-с. Неувязочка. Упёрся в пропускную способность собственных энергетических каналов. Около часа потребуется, не меньше. Говорила же мне ма… профессорша Капа в магической Академии, что не только развитием собственного резерва Силы славны маги. Как цербер над нами торчала, заставляя часами прокачивать Силу через себя, развивая каналы. А в этой жизни я что-то обленился. Никто надо мной с палкой не стоял, и вот результат – энергетические каналы у меня просто никакие. А то что времени на их прокачку у меня толком не было – это никому особенно и не интересно. Мои проблемы. Личные. Ладно. Работаем. Анализируем. Думаем. Имеются некоторые несоответствия. Мелочи, но глаз режут. Например, провёл я по полу ботинком. На обуви у меня снег до конца не растаял. Побоялся ещё, что наслежу в гостях, а вот и нет. Пол сухой, словно тающего снега на ботинках у меня не существует. Загадка, однако…
Додумать возникшую непонятку не успел. При очередном повороте головы заметил новый предмет, появившийся у меня за спиной. Кресло. Причём не абы какое, а брат – близнец того, что стоит у меня в кабинете. Вон, даже знакомая щербина на подлокотнике имеется. Я её сам туда посадил, когда как-то раз не слишком удачно один из массивных экспонатов пытался протащить сходу.
М-м-да, всё страньше и любопытственнее… Хотя что уж тут непонятного. Намёк более чем толстый. Придётся принимать приглашение.
По какому-то наитию я вытащил из рюкзака фотоаппарат и повесил его себе на грудь.
Толком разместиться в кресле не успел.
– «Вряд ли я так быстро взлетел, скорее пол подо мной исчез», – мелькнула у меня первая мысль, когда я начал разглядывать вновь открывшуюся картину и анализировать собственные ощущения. Многогранная переливающаяся спираль невероятно больших размеров уходила далеко вниз. Такое впечатление, что я внезапно оказался пылинкой, висящей на входе в монструозную спиралевидную ракушку, покрытую изнутри блёстками перламутра. Бросив взгляд вниз, я почувствовал, как закружилась голова. Не от высоты, которая оказалась очень даже не маленькой, а от калейдоскопа образов.
– «Словно едешь в метро, а стены тоннеля покрыты граффити», – возникло сравнение у меня в голове, – «Пёстрая череда рисунков, и взглядом ни за один не успеваешь зацепиться».
На секунду прикрыл глаза, а потом, слегка наклонившись набок, постарался рассматривать только одну из светящихся точек, не отвлекаясь на остальные.
– «История военной техники», – примерно так стоило бы кратко перевести тот образ, который возник у меня в голове.
Человеческий язык, каким бы величайшим достижением для нашей расы он не был, на самом деле крайне убог в плане передачи информации. Порой сотен слов не хватит, чтобы полноценно передать один короткий миг возникшего образа, который человеческое восприятие может уяснить для себя за одно мгновение. Вот уж действительно, лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.
Перед мысленным взором за секунду промелькнули тысячи образцов различного вооружения, словно я с высоты птичьего полёта смотрю на огромную площадь военной выставки. Авианосцы, колёсные пароходы и парусники. Танки, броневики и колесницы. Баллистические ракеты, бронзовые пушки и требюше.
«Разглядев» соседние иконки, и ими оказались Транспорт и Энергетика, я вернулся к первой, к военной. Мне возникшие сомнения проверить надо, так почему бы это не сделать там, где мне интереснее будет. Больно уж знакомы некоторые ощущения… Не из этой жизни, из другой. Там тоже практиковали виртуальные путешествия, музеи и убивающие своим правдоподобием схватки с полчищами невиданных монстров.
Мысленного посыла хватило, чтобы иконка «клацнула», как бы подтверждая нажатие на неё, и вот я стою перед входом в циклопическое сооружение. За спиной небольшая площадка, огороженная светящейся стеной, и знакомое кресло, прикидывающееся мебелью.
– Ну вот мне и раз, – вполголоса сказал я сам себе, заходя в здание. Анекдотец про кирпич я обдумывал намеренно «громко». Учили меня когда-то, что такой способ вполне себе помогает, когда тебе необходимо спрятать ненужные мысли от непрошенных мозгокопателей.
Собственно, я и в зал-то ещё не зашёл. Стою в дверях, и сравниваю вид сзади и спереди. По идее, когда заходишь с улицы в здание, то по любому видишь свою тень на полу в ярком прямоугольнике проёма дверей, ощущаешь разницу температур и присутствие хоть каких-то запахов. Да и звуки меняются. А тут… Никакой разницы, разве что освещение чуть более приглушено, но тени-то от моей тушки как не было, так и нет. Даже на фоне яркого проёма дверей, отражающегося на полу.
Мелочь? На первый взгляд – да. На самом деле – проблемка. Довелось мне когда-то, общаясь с ИСКИНом, разжёвывать ему очевидное. Не сразу дух бесплотный смог понять, что для живых разумных объёмной картинки порой маловато будет. Не верят они глазам, если не чувствует от других своих органов подтверждения увиденному. Да и у изображений свои тонкости есть. Те же тени и блики, например. Так что вопрос о происхождении хозяина местного музея у меня пока остаётся открытым. То ли он по недомыслию меня без тени оставил, то ли для него это настолько естественно, что он даже и не задумался над такой мелочью. Нет у него тела – нет тени, нет носа – нет обоняния. Духи бесплотные, они такие… Точнее совсем не такие, как мы.
Ладно, своими размышлениями «светить» не буду. Раз меня, дикаря лапотного, позвали полюбоваться чудесами, то я и буду соответствовать ожиданиям хозяина. Где мне ещё удастся посмотреть в перископ атомной подлодки, покрутить штурвал стратегического бомбардировщика или порыться в развалах стрелкового оружия.
Подводную лодку, и ещё кучу разнообразных кораблей, я нашёл, выйдя через одну из дверей на берег моря. Мне дня не хватит, чтобы обойти этот порт. Он на пару десятков километров раскинулся.
Я уже отщёлкал всю плёнку в фотоаппарате и взятой в запас кассете, знакомясь с американскими, немецкими и английскими образцами новейшей техники. Есть у меня мечта – порадовать советских детишек хорошими конструкторами. С полным их техническим и тактическим описанием. Так что стараюсь. Фоторепортёром подрабатываю.
Сотни, а может и тысячи кораблей, покачивались у причалов. Вокруг меня лес мачт и всяких там прочих корабельных надстроек, с реющими вымпелами и флагами.
Ага. Ну, как же. Верю, верю. Я даже палец послюнявил и над собой поднял. И ни-че-го. Даже малюсенького сквознячка не ощущаю. Как и характерного запаха моря.
А флаги-то реют.
Чудеса…
Опять же, двери на кораблях хлопают, как положено, механизмы всякие гудят, а вот моего топота по трапу не слышно вообще. Это в тяжёлых-то туристских ботинках. Недоработочки у встречающей стороны с декорациями. Тщательнее надо, однако, товарищи. Правдоподобнее. Шляться по необъятному порту и множеству его причалов особого желания у меня не возникло.
Наверное, чтобы стать романтиком моря, надо родится на его берегах. А я всё больше себя к уральцам отношу. Где мы, и где то море… Мне те же тагильские танки ближе, или самоходки, что у нас в Свердловске делают. А пароходы – теплоходы, как бы так, не очень. Тельняшку на груди точно рвать не стану, ввиду её отсутствия.
Зато мимо стендов со стрелковым оружием спокойно пройти не смог. С ними всё так же сложно, как с магазинами инструментов в Германии. Хочется всё и сразу. Что там я себя чуть не за волосы оттаскивал от дрелей, пил и шлифмашинок, что тут. Глаза разбегаются. Автоматы, снайперки, пулемёты и целые россыпи пистолетов и револьверов.
Вот уж где вдоволь развлёкся. Заодно и прикинул, что мне для скрытого ношения может подойти.
На удивление, очень многие модели отсеялись при первом же осмотре. Виноваты были или небольшие калибры, у которых напрочь отсутствует останавливающее действие, и не менее важная для меня безопасность ношения. Как не крути, а навыков ношения огнестрельного оружия у меня кот наплакал. Так что случайно прострелить себе что-нибудь крайне для меня важное мне совсем не хочется.
ПСМ отодвинул без сожаления. Плюсов много, но калибр… Из него разве что в голову стоит стрелять, и скорее всего лучше в свою же собственную. В руках – ногах он дырочки неубедительные оставит.
Покрутил ПМ. Здоровый слишком, и тяжёлый. Такой в карман брюк без ремня лучше не совать – штаны потеряешь.
О, что-то знакомое. Ага, старенькая Беретта М1934. Эту модель в СССР все видели. Никулину, в «Бриллиантовой руке» такой же пистолетик вручили, тот, что с холостыми патронами у него в фильме был. Забавная машинка.
Эта в сорок первом году была изготовлена, судя по клейму, а выглядит так, словно только что с завода вышла. Сунул её во внутренний карман. Мда-а. Заметно. По идее надо по шву куртки специальный кармашек вшить, из кожи молодого Дермантина. Тогда хотя бы полу куртки так заметно перекашивать не будет.
А может револьвер попробовать? Есть тут не слишком большие. Я перебрал с десяток револьверов. Понравились миниатюрные американцы, с барабаном на пять патронов. Такой в карман брюк сунешь, и вроде незаметно выходит. А если ещё кобуру на ремень сзади присобачить, и одежду носить навыпуск, то совсем замечательно может получится.
Ладно. Уважение к хозяевам я проявил. Музей их осмотрел. Понятное дело, что только малую его часть прошёл, но пора и честь знать. Заскочу ещё в Космонавтику, и буду выбираться отсюда.
Надо мне вживую глянуть на советскую космическую станцию.
Походить. Руками пощупать. Неизвестно ещё, что там наши умники напроектировали, а у меня, как-никак в Памяти больше десяти лет опыта полётов в Пустоте. Так у нас называли далёкие космические рейды. Дальний космос.
Осмотрев бочкоподобные сооружения, по недоразумению называющиеся космическими станциями, я всерьёз загрустил. То, что казалось хорошо Диогену, который жил в пифие – большом глиняном сосуде, а не в бочке, как принято считать, то не совсем приемлемо для меня. Сам-то я может там и проживу, а с размещением оборудования уже сложнее.
Диогену проще жилось. Рукоблудствовал себе на публике, спорил с недалёким Платоном, да пропагандировал относительность общепринятых норм морали. Эпатажный тип. Вот бы засунуть в его жилище хотя бы часть того, что мне на орбите потребуется, да заставить поработать в невесомости. Мигом бы всю его доисторическую философию у него из головы выдуло. Пустота ошибок не прощает. Порой одно неверное движение там может стоить жизни.
Наверное и к смерти можно отнестись философски. Особенно к чужой. Зато когда дело доходит до собственной – тут философия резко меняет курс и философы начинают рассуждать, что жизнь благородна только потому, что в ней есть смерть. То есть сами они умирать ну никак не желают. Зато другим всегда готовы объяснить, что ничего страшного в их смерти они не видят. Такая вот сложная наука эта философия. Многогранная, я бы сказал.
Впечатлённый устройством и размерами станции, я и не заметил, что быстро добрался до входа в местный музей. Или до выхода из него.
Моё смешное средство передвижения – точная копия моего рабочего кресла, никуда не делось. Стоит, как вкопанное. Меня дожидается.
– Ну что, сивка – бурка, вези меня обратно, откуда взял – скомандовал я, мысленно представляя себе «зал прибытия».
На самом деле к этому моменту у меня возникла твёрдая уверенность, что никуда я не передвигаюсь. Скорее всего, сижу сейчас у себя на даче, и пускаю слюни.
И артефакт телепорта – совсем никакой не телепорт. Он просто ментальная имитация знакомого мне амулета. Собственно такая же, как и весь этот музей, да и как насквозь знакомое мне кресло. Всё это качественные ментальные иллюзии, существующие лишь у меня в мозгах. Сновидения наяву. И думаю, что я знаю, с кем столкнулся.
Ларсы. Исследователи иногда поэтично называют их дельфинами космоса. Точнее, не совсем дельфинами, но у нашей расы нет названия того существа, с кем их сравнивали. Так что дельфин – наиболее подходящая кандидатура, если переводить его общегалактическое название на земной язык.
Как и дельфинов на Земле, ларсов долго и пристально изучали. Учёные разных рас и цивилизаций не смогли спокойно пройти мимо подобного явления. Энергетические существа, не содержащие ни капли материи, ларсы, обладающие развитыми ментальными способностями, оказались весьма дружелюбны и непредсказуемы по поведению. Каких только гипотез не родили учёные, пытаясь подогнать необычных обитателей Пустоты под понятные разумным стандарты. Одни считали, что ларсы – это брошенные Древними энергетические роботы – разведчики, другие доказывали, что они – нематериальное воплощение погибших цивилизаций, причём сверхвысокотехнологичное и явно искусственного происхождения, но со временем деградировавшее, третьи…
Впрочем, ни одна из теорий так и не была принята, как единственно верная. Изучать ларсов было так же сложно, как пытаться прихлопнуть свёрнутой газетой солнечный зайчик. Они появлялись когда хотели, и точно так же исчезали. Могли делиться большими объёмами информации, а могли и просто месяцами наблюдать за кем-то, никак особо себя не проявляя. Вроде вот висит в углу каюты чуть заметное облачко, и висит себе. Показывает, что оно тут бесплатным пассажиром устроилось.
Станешь надоедать – переселится на контуры реактора, отчего у капитана почему-то быстро начинают седеть волосы.
Прошли сотни лет, прежде чем космическое сообщество успокоилось, и стало относиться к ларсам, как к безвредным призракам в старом доме. После того, как однажды ларсы помогли спасти экспедицию, моментально передав сигнал бедствия через невероятные расстояния, отношение к ним у всех разумных сменилось на благожелательное. В сотнях книг и фильмов космические дельфины стали положительными героями.
Дальний космос формирует свои приоритеты ценностей. Когда ты месяцами один на один с Пустотой, то мысль о том, что ларсы могут предоставить, пусть мизерный и иллюзорный шанс выкарабкаться из возможных неприятностей, дорогого стоит. И одиночество уже не так пугает. Всегда есть надежда, что где-то рядом может оказаться игривая, любопытная и непонятная энергетическая сущность. Этакий космический бестелесный дельфин – спасатель.
Чаще всего ларсов встречают около крупных осколков планет, либо в кольцах, вроде тех, что крутятся вокруг нашего Юпитера. Исходя из этих сведений вполне можно предположить, что та особь, что вышла на контакт со мной, давно устроилась где-то около Луны, а может и на ней самой. Судя по экспонатам музея, к примеру – по тем же каменным топорам, произошло это не одно тысячелетие назад.
Удивляет объём и качество образов, которые местный контактёр мне транслировал. Я описаниями общения с ларсами никогда не увлекался. Шанс на встречу с ними в реальной жизни не велик. Гораздо проще суперприз в Имперскую лотерею выиграть. Из той информации, которую когда-то я мельком видел, можно судить, что размах передаваемых ими образов обычно был менее эпический. Это видимо мне монстр какой-то достался, согласно закона подлости.
Матёрый.
Колоритный старик появился напротив меня неожиданно. Кажется, я моргнул, и вот он тут как тут. Сидит точно в таком же кресле, как и я, разглядывает меня, а я его.
Огляделся. Знакомый «зал прибытия». Даже мой забытый рюкзак лежит под ногами, словно я никуда и не улетал на своём кресле – самолёте.
Лицо у дедка сморщенное, словно печёное яблоко, нос крючком, льдинки блекло – голубых глаз поблёскивают из-под густых седых бровей.
Раскидистые усы, борода… Да не… Бородища! Длиннющая, ниже пояса. Если бы не пёстрый халат ниже колен, на который она легла, то может борода и с кресла бы свешивалась.
На голове старика затейливый тюрбан с золотой нашлёпкой на макушке и какой-то золотой же приспособой, рогатообразного вида. Из-под халата выглядывают яркие зелёные шаровары и туфли, с загнутыми носами.
Халатик необычного покроя. Выпадает из образа. В Индии или Египте он был бы уместен, но там такая одежда и называется как-то иначе. Это я его как халат определил, а был бы со мной египтолог какой-нибудь, тот бы быстро меня на место поставил, произнеся что-то зубодробительное.
– Ну чисто сказочный волшебник, – развеселился я, давясь от смеха. Буквально на днях посмотрел детский фильм «Старик Хоттабыч» по советскому телевидению, но даже там маг поскромнее был. А тут явный перебор с образом. Чуть ли не Черномор пожаловал, – Здравствуйте. Меня Павел зовут.
Честно говоря, ни на какой ответ я не рассчитывал. Пусть я про ларсов мало знаю, но вот не помнится мне, чтобы кто-то с ними общался иначе, чем образами.
– Здравствуй, что послужило причиной твоего смеха? – услышал я безэмоциональный голос в ответ.
И тут меня накрыло мощной волной дежавю. Точно таким же голосом говорил со мной ИСКИН имперского штурмовика. Так он мне надоел за годы моей службы, что на собственном рейдере я сразу же поменял голосовые сообщения, купив на бонусы, полученные за модификацию двигателей, эмоциональный пакете голосом самочки – керра.
– Внешний вид у вас… – я неопределённо помахал рукой перед собой, – Не совсем обычный, словно для сказки придуман.
– Обычно всех впечатляло. Случалось, на колени падали, туфли целовали, – безразлично отозвался старик. Он немного помолчал, словно бы размышляя и, кивнув своим мыслям, добавил, – Можешь называть меня Джехути.
Сросшиеся с бородой усы скрывали полоску его губ и я никак не мог понять, сам ли он со мной говорит или нет. Скорее всего опять же присутствует наведённая иллюзия. Слишком неестественно стерильный звук я слышу.
Слух человека сложно устроен. Зачастую мы осознанно и не понимаем всех его возможностей, но это не мешает никому из нас отчётливо определять, говорит ли человек в комнате, в спортзале или на улице. Наши уши чутко улавливают едва слышные отражения голоса и посторонних звуков от стен, пола и потолка, позволяя сформировать общую картину помещения. Понять его объём и размеры. Но сейчас их не было. Ни отражений, ни звуковой картинки.
– Оп-па, какое интересное имя, где-то я его уже слышал, – как можно веселее выразил я своё отношение к его словам и при этом хлопнул в ладоши. Прислушался. Перед концертами мы так определяем акустику зала. Громкий звук хлопка сразу подсказывает, что за зал достался нам для концерта. Гулкий, приглушённый, или с акустическими ямами. Дальше вступают в дело маленькие секреты звукооператоров. Они меняют настройки эквалайзера «под зал» и корректируют направление высокочастотных колонок. Ну ладно, отвлёкся.
Странно. Мой хлопок не нашёл отражений, канув, словно в вату.
– Очень давно меня часто так называли, – отозвался старик на моё, брошенное наугад, узнавание его имени и мою реакцию на целование туфель.
Так-то, я ни про какого Джехути никогда и слыхом не слыхивал. Мне было интересно в ладоши хлопнуть, чтобы проверить версию со звуком.
– Видимо, давненько это было. Хотя, не всё ещё потеряно, – вынужден был признать я очевидное, вспоминая свою первую Жизнь.
В двадцать первом веке целование туфель творчески переродилось. Звёзды телевидения и прочая гомосятина обеих полов, рванула к большим деньгам и жирным кормушкам с такой силой, что целование туфли выглядело бы для них жалкой детской забавой.
Буду считать, что ещё одна гирька упала на весы моих предположений. Пол под ногами есть. А отзвука от хлопка я не услышал. Точно – иллюзия. Но какая же правдоподобная…
Активация артефакта меня просто – напросто усыпила, и я сейчас во сне наблюдаю то, что мне ментально проецирует ларе. Пока это у меня самая реальная версия.
Немного удивившись тому, какой я иногда во сне бываю умный, я перестал дёргаться, реагируя на всякие странности, и решил поиграть по предлагаемому мне сценарию. Благо ларсы, по общему мнению – сущности безобидные, а свободное время у меня есть в достатке.
– Да, по вашим меркам времени прошло немало. Человеческая раса сильно изменилась. Даже те люди, у которых остались хоть какие-то способности, теперь очень редко занимаются Концентрацией. Они перестали быть заметны в информационном поле планеты, а если кто там и появляется, то они пугаются и не идут на контакт, – попечалился дедок, скорбно кивая головой.
– Жизнь изменилась. Вряд ли кто сейчас месяцами и годами пытается добиться просветления и изнуряет себя попытками достучаться до Высшего Разума, – подумав, поддержал я его жалобы, – Разве что шаолиньские монахи ещё остались.
– Это те смешные и примитивные человечки, что живут в горах? – уточнил старик и посмотрел на меня, дожидаясь моего кивка, – Да, те появлялись иногда. На редкость неинтересные люди. С ними не о чем говорить. Они ничего не знают, в устройстве вашего мира не участвуют и никаких изменений в нём совершать не собираются. Были они у меня несколько раз. Ты вон не раздумывая пошёл мои коллекции смотреть. Что-то трогал, крутил, изучал. А они упали перед входом на колени и целый день там так и простояли. Да и давно это было. Полвека по вашим меркам прошло, как они перестали появляться.
– Хм, монастырь вроде на месте стоит, никуда не делся, – засомневался я, вспоминая фильмы про Шаолинь из первой жизни.
– Стены восстановили, а людей со способностями в монастыре не осталось. Вместо конфеты там теперь пустой красивый фантик, который выдают за сладости ради денег, – грустно поведал мне дед.
– Тогда мне интересно, почему я-то здесь оказался? – перешёл я к более приземлённой теме разговора. Мнение старика про шаолиньский монастырь идёт вразрез с моими представлениями. Я почему-то был уверен, что там существует старинная школа древних боевых и медитативных искусств, а не новодел, построенный для туристов. Хотя, моё мнение основывается всего лишь на двух – трёх художественных фильмах, а там-то режиссёры, вместе со сценаристами, что только не придумают, чтобы зрителя завлечь.
– Ты ярко светил магией, что само по себе заставило обратить на тебя внимание. Когда я стал наблюдать за тобой, то понял, что ты научился вытягивать Силу из странной энергии, получаемой от ваших механизмов. Кроме того, у тебя на полке есть нераскрытые книги, названия которых мне неизвестны и сам их язык я не могу определить, – дедок коротко зыркнул на меня и потянулся к чёткам, которые висели у него на поясе.
– На полках? – удивился я, пытаясь вспомнить, что у меня интересного есть из литературы в том же кабинете.
– Здесь, – постучал дед по своей голове скрюченным пальцем, – Здесь у тебя Знания, которые мне интересны. И ещё мне непонятна твоя тяга к переменам.
– Да какие там перемены, – огорчённо махнул я рукой, – Бьюсь, бьюсь, а толку мало.
– Сомневаешься значит? Напрасно. Я бы зря говорить не стал. Смотри, – старик махнул рукой и перед ним появилось изображение прозрачного глобуса, – С того времени, как я за тобой начал наблюдать твоё влияние на этот мир усилилось.
Дедок звонко щёлкнул пальцами, и на глобусе появились едва заметные цветные пятна. Ага, надо понимать, что это я так отметился. А цвета разные, чтобы отличать тот же спорт от музыки или магии.
Да, наверное я всё-таки соглашусь с теми учёными, которые придерживались мнения о том, что ларсы – это потомки ИСКИНов одной из великих цивилизаций. Это какой же объём данных нужно было прокачать, чтобы выделить статистику про меня и распределить её по очень приличной модели нашей Земли.
Я встал с кресла и подошёл к плавающему в воздухе изображению планеты. Оригинально сделано. Стоит начать всматриваться в отдельную точку, как она начинает менять масштаб. Словно лупу подносишь. О, и надписи тут на русском появились! Ну, ларсы, во дают! На десятки лет вперёд земных технологий ускакали, да ещё с каким качеством. Упс-с. Не на десятки… Приближая к себе мой город, я увидел, как по его улицам движется транспорт…
Обалдеть! Я ещё больше увеличил приближение и отчётливо увидел разбросанные окурки вокруг урны и струящийся дымок над одним из них.
– Нравиться? – с ухмылкой поинтересовался старикашка, потирая ладони.
Есть ему над чем посмеяться. Представляю себе, какой у меня сейчас очумелый вид.
– Да уж… Мощно, – согласился я, и попробовал провести рукой по поверхности глобуса так, словно я хочу его крутануть. Уже не удивляясь, увидел, как он действительно повернулся на пол-оборота.
Яркая зелёная точка на другой стороне планеты поневоле привлекла моё внимание. Подойдя поближе к глобусу, я недоверчиво глянул на контуры американского континента.
Там-то я где отметился? Ладно бы выделенная точка совпадала цветом с электроникой и прочим моим изобретательством. Или с музыкой. Так нет же. Зелёным цветом на этой гадской карте прорисована магия.
– Сейчас узнаю, где и кому я там изменения внёс, – пробормотал я про себя, включая режим лупы.
С увеличением объектов возрастало и моё удивление.
– Вашингтон, – прочитал я наконец-то появившееся название города, не веря своим собственным глазам.
Какого чёрта? Кому я там нужен?
А нет, оказалось, что мне надо смотреть чуть выше столицы, километров на десять – пятнадцать. Я перевёл взгляд на центр зелёного кружочка и через секунду увидел выплывающее и всё более увеличивающееся название того местечка – Лэнгли.
Приехали… Штаб – квартира ЦРУ США. Ага… Типа добро пожаловать и прочий вэлкам.
– О-о – ху – эээ… – хо, – придавленным полустоном – полувсхлипом выдал я волну эмоций, сдержав в последний момент героическим усилием воли гораздо менее легитимный набор звуков. Старик-то по нашему бойко шпрехает, хоть и через переводчика. Может и не понять сразу всей широты русской души, услыхав мат.
– Чо там? – чисто по-уральски спросил дедок, высовываясь у меня из-под локтя. Ага, он уже и без переводчика балакать похоже научился… Быстро он. Способный дедушко. Ларе мимикричный…
– Враги, дедуля, вражины лютые у меня объявились. Про магию прознали. Прощай спокойная жизнь. Буду я теперь, как сумасшедшая белка, скакать да прятаться, – покаялся я, глядя на всё увеличивающееся изображение самого здания штаб – квартиры, и почти полностью заполненные стоянки автомобилей вокруг него.
– И много их? Два – три, или с дюжину наберётся? – как бы между делом поинтересовался старичок, зачем-то похлопывая меня по плечу. Тяжеловато ему приходится. Рост-то у него, мягко скажем, заметно ниже человеческого, вот и кажилится, чтобы ладонью до моего плеча достать.
– Машины видишь? – я ткнул пальцем в каждую из автостоянок. Тысячи машин, достаточно отчётливо различимых на всех семи стоянках, расположились вокруг комплекса зданий Управления, – Можешь пересчитать машины, и поймёшь, сколько тут врагов.
– Ух ты… – старик щёлкнул пальцем и посмотрел на высветившуюся цифру, – Это все? – по-деловому поинтересовался он, зачем-то загибая пальцы.
– Да какое там… Тут и пятой части не наберётся. Знал бы ты, сколько их у нас по стране шастает, да по братским странам, да вокруг границ, а ещё в посольствах, комитетах всяких, газетах, организациях… – попечалился я.
– Молодец! – старик отошёл на пару шагов назад, и умудрился, невзирая на свой рост, посмотреть на меня сверху вниз, – Молодой с виду, а сколько врагов сумел аж на другом конце планеты нажить. Вот только сомневаюсь я, так ли они сильны? Больно много их на тебя одного выходит.
– Сильны, дед, сильны. Можешь не сомневаться, – успокоил я воинственного ларса, – Вот, посмотри, – я прокрутил глобус обратно, – Видишь мою страну? В ней живёт двести пятьдесят миллионов человек. Кстати, неплохо живёт. Не голодают, учатся и лечатся бесплатно. Одеты – обуты. Государство старикам деньги платит, когда у них старость подходит. Людей никто не обижает. Квартиры дают, пусть и не быстро, но за счёт государства. Лет через двенадцать этой страны не будет. И разорвут её на части по плану, который разработают и приведут в действие те парни, что у меня во врагах объявились. Жаль только, что причины их интереса к себе я не знаю. Так, догадки только определённые есть, из-за чего я им мог не понравиться.
– Убил кого-то? – по-деловому поинтересовался дед.
– Вылечил, скорее всего, не того, а то и не тех. А убивать – это у нас как раз американцы горазды. Что у себя в стране, что по всему миру. То же ЦРУ как раз заказными убийствами и занимается, да и армия у них не лучше. Мы, в отличии от американцев, ни ядерное, ни химическое, ни биологическое оружие ни разу не применяли. Зато они больше семидесяти миллионов литров яда только на Вьетнам с самолётов вылили. Причём совсем недавно. Трёх лет ещё не прошло с окончания той войны.
– Ух ты… – восхитился старик размаху демократии и способу её распространения воздушно – капельным путём, – А литр это сколько?
– Тут меньше литра воды. Три четверти, если быть точным, – похлопал я рукой по солдатской фляжке, висящей у меня на поясе, – По две таких фляжки яда на каждого жителя страны пришлось, включая стариков и детей.
– Многовато будет. Зачем столько? Яд слабенький?
– Так они по площадям били. Уничтожали не только людей, но и посевы, скотину, леса.
– Жестоко. Они что – ненормальные? Или там месть кровная замешана была? – вполголоса поинтересовался дед, перебирая чётки и передвигаясь к другой части глобуса. К той, что с американским континентом.
– Никакой мести. Жажда мирового господства и желание заработать много – премного денег. Демократия по-американски – это когда тебе добровольно предлагают выбрать между жизнью и кошельком. «Разбойник с большой дороги, участвует ли он в шайке или грабит в одиночку, равно остается грабителем; и нация, затевающая несправедливую войну, есть не что иное, как большая шайка грабителей», – процитировал я на память высказывание Бенджамина Франклина – одного из авторов американской Конституции. Что называется – не в бровь, а в глаз. Видимо не зря его портрет увековечили на стодолларовой купюре. Словно пописанному он будущий портрет своей страны определил.
В масштабах истории с тех пор прошло не так много времени, но американским политикам его хватило, чтобы ловко подменить первоначальные постулаты основателей страны и незаметно для рядовых граждан развернуть их мировоззрение и политику страны на сто восемьдесят градусов. С точностью до наоборот.
Про войну во Вьетнаме мне пришлось рассказать деду подробно, вспоминая кадры из фильмов и фотографии. Как я понял, поверхностные образы дедок у меня считывал влёт. Нормальный такой рассказ получился. С иллюстрациями. Минут на двадцать с лишним меня хватило, прежде чем выдохся.
Следующим моментом, который меня заинтересовал при осмотре глобуса, было обилие красных точек и целых районов, окрашенных таким же цветом, обозначавшим технологии и промышленность. Какая-то часть точек объяснению поддавалась, но, к примеру тот же Хабаровск или Горький меня удивили. Никак не мог вспомнить, каким боком я там смог отметиться. И сам там не был ни разу, и переговоры мы ни с кем не вели из тех мест. Непонятно.
Старик по-прежнему возился на другой стороне планеты, что-то пришёптывая и тыча время от времени пальцем в глобус. Затем он, подслеповато прищурившись, оглядел увеличенное пятно Лэнгли, отойдя на пару шагов назад, и несколько раз сильно взмахнул кистями рук, словно стряхивал с ладоней капли воды после мытья.
– По площадям, значит… Ну ну… – пробормотал дедок, устало плюхаясь обратно в кресло, – Давай-ка мы с тобой к книгам вернёмся, – уставился он на меня, неожиданно встрепенувшись, – А то ишь, врагов-то у тебя сколько. Того и гляди прикопают где-нибудь и пропадут твои книжки.
– Угу, значит ты меня к себе только ради них и пригласил, – озвучил я логический вывод из услышанного.
Так-то мне не обидно ни грамма, но на образ поработать не мешает. Погрущу пару минут…
– Да хоть бы и так, – прищурился дедок, сгофрировав лицо в улыбке, – Кто-то же должен заботиться о сохранении знаний.
– Это да, – согласился я с ним, отвечая улыбкой на улыбку, – В одной из книжек, как ты их называешь, мне очень долго и вдумчиво тамошние аборигены втолковывали, как надо к знаниям относиться правильно. Рассуждения о знаниях там начинаются с того, что бесплатные знания никогда не будут по достоинству оценены и использованы. Мне, к примеру, чтобы получить знания по кузнечному делу пришлось три года махать молотом, числясь в подмастерьях.
– Да я и без тебя про него всё знаю. Любой булат на раз сотворю, – отмахнулся старик от моего хитрого захода.
– На этой планете, или в других мирах и у иных рас? – вкрадчиво поинтересовался я.
– Хм, – дедок ухватил себя за нос, и начал раскачиваться в кресле, поблескивая на меня льдинками глаз из-под густых бровей, – Так вот почему я не смог прочитать их названия. Другой мир… Но как?
– Оно само получилось, – отозвался я, стараясь думать и говорить как можно безразличнее. Умение торговаться у гномов возведено в ранг искусства. Искусства гораздо более высоко ценимого, чем какая-то там поэзия или хореография. На ярмарках, вокруг признанных мастеров этого жанра сотни зрителей и болельщиков собираются, а наиболее удачные фразы и обороты их торга надолго становятся крылатыми выражениями. Самые яркие моменты в трактирах раз по сто потом повторят, не то что стихи какие-то, про которые никто за столом у гномов и не вспомнит.
Так что, даю дедку дозреть. Нужно, чтобы он сам пришёл к мысли о том, что не мешало бы и ему чем-то со мной поделиться взамен того, что он от меня хочет узнать. По мне так честнее получится.
Нет. Не то, чтобы я жадный какой-то, или чересчур корыстный. Просто к ларсам в благодетели – альтруисты я не набивался. Им-то хорошо. Существуют себе в виде энергетических сущностей, да знания впитывают, как губка. А мне каково? В одно лицо пытаюсь ход истории поменять, и ни советчиков тебе, ни учителей, мечтающих приобщить меня, такого молодого и красивого, к управлению миром. Несправедливо как-то…
Ладно. Пусть этот мир живёт, как жил. Согласен даже получить от ларса что-нибудь более простое, приземлённое и полезное для меня, что лишний раз просто поможет выжить. Нравиться мне эта жизнь. Климат, планета, народы. Пусть я с правительствами некоторыми и их политикой не по всем вопросам схожусь, но это дело наживное. Люди – это вам не высокомерные эльфы и не ушибленные на всю голову дроу, и уж тем более не пауки. С ними весело жить. Людей я люблю. Просто политиков ненавижу.
– И на что бы ты хотел поменять свои знания? – услышал я долгожданный вопрос.
– Смотря какие. Особенного мне ничего не требуется. Для начала могу обменять две книги на что-нибудь не слишком значительное. Например, знания о том, как можно осуществить перенос моего тела на расстояние, – я постучал пальцем по артефакту телепорта, висящему у меня на груди, – Или получить что-то вроде магической сумки – хранилища.
– Межпространственный карман? – слегка поморщившись, уточнил дедок, оглаживая бороду.
– Можно и так сказать, – покладисто подтвердил я, не заметив на лице старика особого удивления или неприятия в ответ на мои пожелания. А то что сморщился, так это тоже может быть игра. Торги – это спектакль для двух актёров.
– Резерв у тебя маловат. Кармашек-то Силу постоянно тянет. Ничего серьёзного не получится, – с явным удовольствием на лице огорчил меня дед.
– У нас может быть разное понимание того, что серьёзно, а что не очень, – не сдался я, прикинув, что от духа бесплотного мне нужно хотя бы попробовать узнать саму суть конструкта для самостоятельного создания артефакта. Кое-что я в залах заметил, но надо бы собственную модель заиметь, для более детального рассмотрения. Надеяться от ларса получить что-то материальное – это по меньшей мере наивно, - Прикинуть-то можно, что получится, исходя из моих возможностей?
– Отчего же нельзя, – покивал головой вредный старикашка, пряча улыбку, – Тебе в одну десятую твоего резерва карман посчитать, или иначе как-то?
– Лучше в одну пятую, – решил я, почесав затылок. Резерв-то у меня понемногу растёт, а вот кармашек каким получится, таким и останется.
Хотя, что я переживаю. Размечтался. Соорудит мне сейчас ларе иллюзию, и не факт, что мне удастся когда-нибудь с ней разобраться. Даже тот же механизм подглядеть, или цепочки рунные увидеть.
Старик тем временем ненадолго прикрыл глаза, а потом сделал интересный такой жест – словно щепотку соли бросил в сторону глобуса. Шар на секунду потемнел, а потом ещё столько же времени помельтешил яркими кольцами и пятнами.
Бум-м-м!
Мне показалось, что даже кресло подо мной подпрыгнуло.
Рядом со мной материализовался могучий ящик. Размером со здоровущий холодильник. Этакий двухкамерный мутант – переросток.
– Я же говорил, что ничего приличного не выйдет, – зашёлся противным хихиканьем пакостливый дедок, старательно прикрывая ладонью рот и пряча глаза. Затем он вытащил из кармана платок, вытер слёзы и шумно высморкался.
– Это что? – я подошёл к лежащему на боку «холодильнику», и заглянул внутрь. Хм, а он и изнутри, как холодильник. Только без полочек и отделений. Ровные белые стенки, и дверок нет. Здоровая дура. При желании я сам там весь помещусь, как мумия в саркофаге.
– А ты, с твоим-то резервом, на что-то большее рассчитывал? – замер дед, передумав убирать платок в карман. Весёлый он типус однако, даром, что бестелесный.
Вот только напрасно он веселится. У нас слегка разное понимание того, что есть маленькое, а что – большое. Я же в его музее не только на экспонаты глазел. Сдались они мне тысячу лет. Я ещё и устройство залов изучал. Судя по первому впечатлению, его музейные залы и мой сундук, он же саркофаг – это близнецы – братья, различающиеся только размерами. Особенно в морском порту у него часть рунного устройства, как на ладони была видна. Размеры карманов разные, а принцип-то построения у них один и тот же. Ага, и масштаб один к не знаю скольким там тысячам, а то и миллионам.
Недопонимает ларе, что пространственный карман не только для музейных залов хорош, но и как походный рюкзак незаменим. Хотя ему-то, бестелесному, как раз проблема рюкзака и многодневных походов не грозит. Разница менталитетов у нас с ним колоссальная, хотя бы исходя из способов нашего существования.
– Я думал, что карман невидимый будет, – поделился я с ларсом своими мыслями, осторожно пиная сундук носком ботинка. Хм, по ощущениям – сундук как сундук. Стенка, по крайней мере, твёрдая.
– А его кроме тебя никто и не увидит. Точно так же, как и амулет телепорта. Его тоже только ты можешь видеть. Для остальных его нет в этом мире. Ни заметить не смогут, ни пощупать. Ну так что? Будем меняться? Тебе карман и телепорт, а мне – две книги про твою жизнь в других мирах, – азартно потирая руки, заёрзал дедок на своём кресле.
– Подожди-ка. А какой мне смысл в этом телепорте, если он меня только к тебе переносит? – возмутился я на явную подставу.
– Почему только ко мне? Ставь маяки где хочешь и на них прыгай, – пожал дедок плечами, удивляясь моей беспросветной глупости.
– Ага, ещё бы знать, как это делать…
– Да проще простого. Ты же умеешь простенькие амулеты делать, так что и маячок смастерить сможешь. Образец я тебе дам, – старик вытянул перед собой открытую ладонь и там появился овальный камушек. С виду – обычная светленькая речная галька, опоясанная колечком рунных символов, – Заряжаешь своей Силой и прячешь на том месте, где хочешь появляться. Не забывай их только перезаряжать время от времени и хорошенько запомни, какой маячок к какому камню на амулете привязан, – ткнул он пальцем в разноцветные камушки, расположенные на расходящихся лучах звезды, изображённой на артефакте.
Ага, пять камней – это пять возможных маршрутов переноса, а центральный камень – это перенос в местный музей. Неплохо. Ещё бы Силы столько вкачивать не требовалось, так совсем бы хорошо было.
– И как далеко можно переместиться? – поинтересовался я, желая уточнить ценность предстоящего приобретения.
– Да хоть на Луну, – хохотнул дедок, – Лишь бы тебе запаса Силы хватило.
– А если не хватит, то что? Не долечу?
– Скорее, не взлетишь. Просто не сможешь активировать артефакт.
Так. Уже понятнее. Значит система переноса оборудована «защитой от дураков». Дальше я смогу и сам разобраться, а то дедок уж больно нетерпеливо ёрзает, того и гляди нервничать начнёт.
– Тогда последний вопрос. Как мне карман вызывать?
– Вот же неуч. По энергетическому каналу, конечно же. Он же к твоей энергетике привязан. Хотя, стой. Мне проще самому привязку сделать, чем полчаса объяснять. Придумай слово, которым ты его вызывать будешь и отчётливо мысленно произнеси его.
– Сундук! – постарался я думать, как можно «громче». Опс… Сундучок-то пропал. Так, ещё раз, – Сундук!
Появился, родимый. А если туда рюкзак закинуть, то что будет? Нормально получается. Сундук исправно пропадает и появляется, и рюкзачок там в уголке удачно устроился.
– Ну что, наигрался? – сварливо поинтересовался дед, когда я в очередной раз, по-моему в пятый или шестой, спрятал сундук.
– Да. Забавная вещица получилась, – согласился я, нехотя отрываясь от новой игрушки, – А как мне воспоминания тебе передать?
– Очисти голову от посторонних мыслей и начни вспоминать тот мир с первых мгновений твоего появления там, – выдал мне старик необходимые рекомендации, и пододвинув ко мне своё кресло, взял меня за руку.
Я кивнул ему в ответ, и прикрыв глаза, ударился в воспоминания.
– Вытаскивайте его на свет и сами уходите. Крепь на честном слове держится. Больше никого не спасём, – услышал я знакомый рычащий голос, и меня поволокли к свету на куске брезента.
– Сильный удар сегодня был. Половину переходов завалило. Старики говорят, что последний раз такой силы удар лет сто назад был. Но тогда в основном нижние выработки обрушились. Десятки гномов задавило.
– Ты бы поменьше болтал, Ури. Лучше глянь, не очнулся ли парень.
– Очнулся. Глазами крутит.
– Слава Хашуту! Хоть кого-то спасли, – нависло надо мной бородатое лицо нашего соседа – гнома.
Да. Нелегко дались мне воспоминания. Прилично душу себе разбередил. А глаза, ну что глаза, это соринка просто в них попала. Сейчас всё пройдёт. Пара глубоких вдохов – выдохов, и уже стало легче, а то грудь словно стальным обручем сдавило и комок стоит в горле. Ну всё. Уже отдышался. Мужчины не плачут.
– Ладно. Хотел я и про остальные книги с тобой договориться, да сам вижу, что сегодня толку от тебя немного будет. Ты там у себя давай аккуратнее живи. С врагами я тебе ненадолго помог, а дальше уж сам выкручивайся, – наклонился надо мной дедок, вглядываясь в глаза, – И не смей меня беспокоить раньше, чем через неделю, – уже жестче добавил он, отпуская мою руку.
– Неужели обе жизни успеешь за неделю просмотреть? – просипел я, не сразу справившись с пересохшим горлом. Долгонько видимо я с воспоминаниями мучился.
– Время не для всех одинаково, – расплывчато ответил старик, щелчком пальца активируя висящий у меня на груди артефакт.
Короткий высверк перехода, и я оказался у себя на даче. Первым, на что обратил внимание, был кофе.
Парящий кофе… Та самая чашка, которую я так и не выпил перед путешествием. Я уставился на неё, как на чудо. По моим ощущениям я чуть ли не полдня провёл непонятно где, а тут даже кофе не остыл.
Растерянно озираясь, уловил ещё несколько странностей. Отсутствующий рюкзак и абсолютно сухие ботинки, на которых у меня было много снега.
Машинально потянувшись к чашке, я наклонился к столу. Глухой звук от удара тяжелым предметом по краю стола заставил меня перевести взгляд ниже. Слегка оттопыренная пола куртки ещё раз ударилась об стол, и я, холодея от неожиданной догадки, сунул руку во внутренний карман. Тёплая рукоять Беретты, про которую я забыл, сунув её в карман и увлёкшись затем осмотром револьверов, уже привычно устроилась в ладони.
– А пистолетик-то я, выходит, у ларса спёр, – вполголоса сказал я сам себе, разглядывая ещё раз опасную игрушку и проверяя её на наличие патронов, – Ай, как некрасиво вышло…
Так. Стоп. Я, от растерянности, никак не могу ухватить что-то очень важное. Какую-то очень нужную мысль…
Вскочив из-за стола, я подошёл к зеркалу, висящему на стене. Вытащил из-под куртки амулет, и убедился, что в зеркале его не видно. Значит ларе правду сказал, что его не заметят.
Ларе!
Добросовестно изобразив свободной рукой фейспалм, я посмотрел в зеркало ещё раз. И что я там вижу? А вижу я самовлюблённого идиота, который подогнав первую же придуманную им версию под подходящие ответы, ещё не так давно восторгался собственным умом и проницательностью. Ага, с ларсом он встретился. Как же…
– О-о-о, – я плюхнулся обратно на стул, и застонал в голос, обхватив лицо уже обеими руками, – Тупица… Кусок идиота… Долбодятел… Ну что бы мне просто не спросить у Джехути, кто он такой. Так нет. Я же самый умный… С духами бестелесными на «ты» говорю… И в материальные воплощения не верю… А потом они, эти воплощения, мне карманы оттягивают. Сундук! – рявкнул я в голос, уже зная, что сейчас увижу.
– Бум-м-м, – привычно отозвался сундук, появляясь из небытия… Гадский «утиный тест». Именно им я руководствовался, когда в восторге от собственной гениальности рассуждал, что то, что выглядит как ларе, и. менталит образы, как ларе – это ларе.
Фигарс!
Джим Хейли в этот вечер домой вернулся поздно. В уютной холостяцкой квартире его никто не ждал, и поэтому он чуть дольше обычного задержался в любимом баре.
Американский футбол – это спорт настоящих мужчин. За вечер и он сам, и с дюжину таких же, как и он болельщиков, произнесли эти слова не по разу. Посмотрев на экране большого телевизора игру своей любимой команды, и отметив её победу, Джим возвращался домой счастливый и с отличным настроением.
Прочитав на сон грядущий пару статеек из журнала для мужчин GQ, Джим, уже в полусонном состоянии, выключил свет над кроватью.
– Проклятье, – Джим выкинул в ведро пустую пачку из-под сигарет, и пошёл в прихожую, чтобы посмотреть, не найдётся ли забытой пачки у него в карманах одной из курток, висящих на вешалке. Никогда ещё он не курил так много. Почти полная пачка сигарет за полночи. Хотя, чему тут удивляться. Все три попытки заснуть, оказались неудачными. Какой страшный, кошмарный сон!
Душный, влажный воздух джунглей, запах гниющей листвы, частая дробь тяжёлых капель, скатывающихся с листьев. И гул… Гул десятков самолётов, несущих оранжевый дождь, с первыми каплями которого приходить боль. Боль от разъедаемой кожи, рези в гортани и глазах. И тут же возникает неуёмное желание выплюнуть собственные лёгкие и разорвать руками грудь.
Промокнув ещё одной салфеткой исцарапанную во сне грудь, Джим начал одеваться. Четвёртого такого пробуждения он просто не вынесет. Лучше уж прогуляться пешком до ближайшего автомата и купить сигарет покрепче. До утра ещё далеко.
– Ещё один «вьетнамец», – такими словами встретил Джима его коллега Чарльз Генри, с которым они делили один кабинет.
– Что значит «ещё один»? – поинтересовался Джим, глядя на Чарльза. Посмотреть было на что. Обычно безупречно одетый и причёсанный, Чарльз сегодня был не похож на себя. Кажется, он даже забыл побриться, а уж его причёску можно было повторить только после старательного взлохмачивания волос граблями.
– Ты приехал почти на час раньше. У тебя красные глаза и, скорее всего, трясутся руки. А ночью тебе снился Вьетнам.
– Откуда ты знаешь? – удивился Джим и очень нехорошо посмотрел на коллегу. Он не собирался никому рассказывать о преследовавшем его всю ночь кошмаре, чтобы не загреметь под медицинское обследование.
– Я уже трижды успел сходить в курилку, – пожал плечами Чарльз, выщёлкивая из блистера пару таблеток, которые он запил прямо из пыльного графина, стоящего на подоконнике, – Все, кто примчался на работу раньше времени, видели во сне Вьетнам. Тебе что снилось?
– Самолёты опыляли джунгли. Разбрызгивали эйджент орандж, – Джим осторожно сформулировал обтекаемую версию сна, от которой ему не так сложно было бы отказаться, как от кошмара. Не то, чтобы он не доверял Чарльзу, но когда на кону стоит вопрос карьеры, то кто его знает, как тот себя поведёт. Может и начальству сообщить. Ходи потом по психиатрам, да от глупостей всяких отписывайся.
– Повезло, значит. Меня всю ночь напалмом запекали в каком-то подземном госпитале. А Макс на собственной же мине – «лягушке» стоял, пока ему не отрывала руку крупнокалиберная пуля, – поведал Чарльз, дёрнув воротник своей рубашки с такой силой, что от неё с треском отлетела пуговица и закрутилась юлой перед ним на столе.
Макса Фишера, работающего в соседнем кабинете, Джим недолюбливал. Крепкий парень с бычьей шеей и лицом, не обременённым печатью интеллекта, Макс напоминал ему носорога, а его нелепые шутки и «бородатые» анекдоты, над которыми он сам же первый и начинал смеяться, кроме раздражения у Джима ничего не вызывали. Если уж ночной кошмар пронял этого толстокожего типа, то тогда всё действительно очень плохо.
– И к каким выводам склоняется общественное мнение? – усевшись за свой стол, поинтересовался Джим.
– Общественное мнение – это не маяк, а всего лишь блуждающие огни в тумане, – пробормотал Чарльз, вытаскивая из ящика своего стола транзисторный приёмник. Он покрутил ручку настройки, и найдя разухабистую джазовую песенку, добавил громкости, – Ты же занимался проектом MKULTRA? Так что примерно должен себе представлять, что чувствуют люди, получившие ударную дозу ЛСД. Примерно так и рассуждает наше умное большинство.
Про проект по изучению воздействия на людей различных психотропных средств Джим действительно знал чуть больше, чем многие его коллеги из ЦРУ. Довелось ему побыть куратором канадского отделения этого проекта.
В проекте MKULTRA на протяжении полутора десятилетий были задействованы более 30 университетов и исследовательских лабораторий. В Канаде проектом руководил известный психиатр Дональд Кэмерон. Испытуемыми становились ничего не подозревавшие люди с легкими расстройствами – депрессиями и неврозами. В ходе проекта его пациенты на несколько недель или месяцев вводились в наркотическую кому при помощи ЛСД и других психотропных веществ. Жертвами экспериментов стали тысячи невинных американских и канадских граждан. Что касается самого Дональда Кэмерона, то он, после закрытия проекта, стал главой Всемирной психиатрической ассоциации.
Выслушав Чарльза, Джим огорчённо скривил губы и отрицательно покрутил головой.
– Ага, ты тоже заметил нестыковки. Вот тебе и общественное мнение. Эти уроды до сих пор не поняли, что галлюциногены не могут у всех разом вызвать похожие кошмары на одну и ту же, чётко заданную тему. Я вот во Вьетнаме не был. С чего бы он мне сниться начал? Поэтому я предполагаю, что природа воздействия на нас совершенно другого характера, – Чарльз резко прервал свою речь, и нетерпеливо уставился на Джима, ожидая его ответной реакции.
– Филадельфийский эксперимент? – ответ пришёл к Хейли после недолгого размышления. Мысленно согласившись с подсказкой Чарльза по поводу одинаковой темы кошмаров, которую никак не создать наркотиками, Джим подумал об излучениях.
Основы проекта Филадельфийского эксперимента следует искать в весьма туманной и в высшей степени сложной научной теории, разработанной Альбертом Эйнштейном и известной, как Единая теория поля. Эйнштейн впервые опубликовал эту теорию в 1925–1927 годах, однако затем изъял из соображений «гуманистки», как он тогда сам выразился.
– «Эксперимент очень интересный, но страшно опасный. Он слишком сильно влияет на участвующих в нем людей. В опыте использовались магнитные генераторы, так называемые „размагничиватели“, которые работали на резонансных частотах и создавали чудовищное поле вокруг корабля. Практически это давало временное изъятие корабля из нашего измерения и могло бы означать пространственный прорыв, если бы только было возможным удержать такой процесс под контролем!» – так описывал эксперимент один из учёных, участвующий в проекте «Радуга».
Можно говорить, что попытки сделать эсминец «Элдридж» невидимым в ходе филадельфийского эксперимента завершились полным успехом, но возникла одна очень существенная проблема – корабль на некоторое время не только пропадал из виду, но и вообще исчезал физически, а затем появлялся вновь. Другими словами, экспериментаторы хотели лишь скрыть корабль из поля зрения, а вместо этого получили дематериализацию и телепортацию.
По свидетельству наблюдавших, после включения на эсминце генераторов, корабль в филадельфийской гавани постепенно окутало облако зеленоватого тумана, скрывшее «Элдридж» из виду, после чего туман вдруг исчез, но при этом и судно полностью пропало не только с экрана радаров, но и из поля зрения потрясённых наблюдателей. Несколькими минутами позже была подана команда отключить генераторы, вновь появился зеленоватый туман, из которого возник эсминец, но вскоре стало ясно – что-то пошло не так. Люди на корабле оказались полностью невменяемы, многих сильно тошнило, объяснения произошедшему ни у кого не было…
Состав команды полностью сменили, параметры оборудования скорректировали, желая добиться лишь невидимости для радаров, и в октябре 1943 года провели повторный филадельфийский эксперимент.
Поначалу все шло хорошо, после включения генераторов «Элдридж» стал полупрозрачным, но затем последовала яркая светло – синяя вспышка и эсминец полностью исчез из виду. Затем в течение нескольких минут появившийся из ниоткуда корабль наблюдали на рейде Норфолка, в пятистах километрах от Филадельфии, а потом судно вновь материализовалось на своём прежнем месте. Дела у команды оказались на этот раз намного хуже – кто-то явно сошел с ума, кто-то бесследно исчез и больше его не видели, а пятеро человек вообще были обнаружены торчащими из металлоконструкций корабля… После столь трагически закончившегося эксперимента все дальнейшие работы по проекту «Радуга» было решено прекратить.
Мысли Чарльза Джиму угадать было не трудно. Работу в ЦРУ Чарльз начинал в группе прикрытия, о чём не раз сам же со смехом рассказывал, впрочем, не слишком распространяясь об охраняемых им темах. «Прикрывать» ему приходилось некоторые секретные проекты, которые по тем или иным причинам, становились известны средствам массовой информации. Обычно их группа создавала «пургу», хороня под обилием фантастических выдумок те небольшие зёрна истины, которые становились известны журналистам. Одним из таких проектов была «Радуга».
– Да! Я почти уверен, что это излучение с наложенной на него картинкой. Нечто вроде телевизионного сигнала, который нам проецируют прямо в мозг, – Чарльз сцепил пальцы в замок, и вывернув кисти, громко захрустел суставами.
– Прекрати, ты же знаешь, что меня это бесит, – раздражённо передёрнул плечами Джим.
Иногда бывает достаточно небольшого толчка, сбивающего мысль в сторону, чтобы гениальное прозрение разбилось, не родившись. Хрустом своих пальцев Чарльз Генри – младший только что остановил следующую фразу своего коллеги Джима Хейли.
– Если тебе интересно моё мнение, то больше всего это похоже на магию, – вот что хотел сказать своему коллеге Джим, но так и не сказал. Ему действительно жутко не нравилась привычка Чарльза выламывать себе руки, а хруст пальцев вызывал у него стойкое ощущение пыточной дыбы.
В итоге версия про магию в штаб – квартире ЦРУ первый раз прозвучала лишь спустя две недели. Две недели исследований, опытов и замеров. Две недели отрицательных результатов. Никаких посторонних воздействий учёным обнаружить не удалось. Целые коллективы «умок», вызванные для борьбы с объявившейся напастью, спустя некоторое время сворачивали свою аппаратуру и удалялись «под стук собственных каблуков».
К чести американских медиков стоит отметить, что они научились купировать эффект кошмаров медикаментозно. Правда, врачи сразу оговорили, что оружие и автомобили их пациентам категорически противопоказаны. От слова – совсем. Хорошо ещё, что не навсегда.
Многие великие истины сначала были кощунством.
Мэджикал.
Волшебство!
Когда абсолютно ненаучное определение позволяет ёмко и понятно объяснить происходящее и удовлетворяет всем критериям, тогда моментально возникает когнитивный диссонанс, вызванный столкновением конфликтующих представлений.
Как только во время исследований это слово прозвучало впервые, учёные замерли. А потом идея рванула на самый верх, со скоростью образования факела, полыхнувшего над месторождением газа.