– Паша, я одного не могу понять. Наша станция каждые сорок пять минут прячется от Солнца в тени планеты. Наружные излучатели у нас не маленькие, даже по внешнему виду они как бы не больше, чем у американцев. Вот объясни мне, как их корабли до Луны долетали. Тени по пути к Луне нет, солнечных батарей у них тоже не было, соответственно электроэнергии самый минимум. Без насосов и вентиляторов теплообменники эффективно работать не могут. Каким образом они излишки тепла сбрасывали? Особые технологии радиаторов? – Дима закончил свою часть работы, и наблюдал, как я завершаю монтаж отвода на теплообменник печи.
– Не было у них никаких особых и секретных технологий. Иначе мы бы эти радиаторы на «Апполонах» увидели, – отмахнулся я, проверяя собранную конструкцию. Печь у нас расположится в специальном термоизоляционном кожухе. Когда мы её на Земле проверяли, то наружная сторона кожуха почти не нагревалась. Рукой, на ощупь, не сразу и определишь, что там внутри уже кремний плавится.
На самом деле вопрос Димка интересный задал. Восемь с лишним суток американские астронавты проболтались в космосе, летя до Луны и обратно. Это мы от перегрева в тень планеты прячемся, а от радиации нас защищают пояса Ван Аллена и серьёзные стены станции, которые в разы толще и прочнее, чем у американцев. Не, как-то в их астронавты мне не хочется… Хорошо прожаренный кусок радиоактивного мяса – это не предел моих мечтаний.
Излишнее тепло в космосе – серьёзная проблема. Воздуха нет, соответственно нет конвекции и отвод тепла осуществляется только излучением. У станции две системы охлаждения – внутренняя и внешняя.
Тепло внутри станции собирается газожидкостным теплообменником, его избыток излучается через наружные радиаторы в космическое пространство. Своими «зонтиками» мы существенно облегчили работу внешних радиаторов, поместив их излучающие поверхности практически в постоянную тень. Это важно. Можно сказать, что мы вдвое увеличили мощность внешних радиаторов и она теперь составляет двадцать – двадцать пять киловатт.
В будущем космические корабли и станции обзаведутся более современными и мощными системами охлаждения. Даже у крошки – Шаттла она будет в пятнадцать киловатт, а у станции МКС в семьдесят.
– Ты, чем бестолку про американцев болтать, лучше делом займись. Начинай полную прогонку тестов, а я пока кассету с кремнием в печь заряжу, – отвлёк я Диму от созерцания нашей планеты через иллюминатор, – Думаю, что мы со своей печкой в космосе больше пользы человечеству принесём, чем десяток астронавтов – туристов, прыгающих по Луне.
– А я что, я ничего. Просто мы сейчас как раз над Америкой пролетаем, вот и пришло в голову, – оттолкнувшись от столика, поплыл Дима к пульту управления, вынесенному в жилой отсек. Над ним мы пристроили нашу панель, мигающую сейчас разноцветными огоньками. Около неё поставили «якоря» – забавные механические устройства, вроде лыжных креплений. Вковываешься в них, и обретаешь привычное устойчивое положение тела.
После тестов провели первую плавку. Признаться, переживали. Оказалось, всё работает штатно. Правда температура в жилом отсеке поднялась на пять градусов, но ненадолго. Минут через двадцать всё вошло в норму и мы начали подготовку к приёму «Прогресса».
Рабочие будни космонавтов по сути своей скучны. Бороздит себе наша станция космические просторы, подкидывает дополнительные задания экипажу ЦУП, плавится в печи кремний, вовремя заполняется бортовой журнал. Небольшим развлечением стало изменение орбиты. ЦУП, с помощью двигателей пристыкованного транспортного «Прогресса», забросил нас чуть выше. Такие коррекции приходиться делать из-за невысокой орбиты станции. На нашей высоте сопротивление атмосферы ещё присутствует, так что периодически станцию выталкивают на орбиту повыше. Примерно на километр. Кстати, «Прогресс» это сделал настолько мягко, что мы даже толчка не почувствовали. Ювелирная работа. Не настолько оказывается плоха и примитивна советская космическая техника, как я думал. Могут же, когда захотят…
Наверное, в этом и есть отличительная способность то ли нашей нации, то ли социалистического строя. Мы относительно легко и результативно решаем сложнейшие задачи невероятной величины и мирового значения. Взять тот же космос, самолёты, подводные лодки или атомные электростанции. Тут мы во многом впереди планеты всей. Полный затык у нас наступает, как только нужно сделать что-то примитивное, но востребованное в больших количествах. Идиотская жвачка, джинсы, женские прокладки или «резиновое изделие номер два». Та номенклатура, которую каждый день покупают миллионы. Это – нет. Не можем. Обидно, да…
Поэтому втихаря от всех надзирающих органов и систем наблюдения за станцией мне приходится максимально полно использовать возможности своего «набора контрабандиста». А как мне ещё точнее и короче назвать свою связку из «сундука» и телепорта? Тем более, что и в реальной контрабанде я уже отметился, когда Натанычу эликсир в Швейцарию забрасывал.
Совершил, так сказать, уголовно наказуемое преступление в особо крупных… Думаете мне стыдно? Да ни грамма… Откровенно говорю – не все законы СССР я уважаю и воспринимаю, как вменяемые. Была бы пошлина на вывоз нормальна и адекватна, и не сопровождалось бы это всё кучей разрешений – заплатил бы не задумываясь. И даже декларации заполнил бы в трёх экземплярах, НО не в трёхстах… И не стал бы ждать по году с лишним разрешения на вывоз. В этом отношении мы Страна Дураков. Перебрали в своё время чекисты с воспитанием населения, а заодно и с таможней. Все боятся всех. Основной принцип – «не пущать». Все его понимают, но «человеческий фактор» работает. Кому «положено», тот везёт всё и вся. Хоть туда, хоть обратно. Остальные выкручиваются. Не всегда честно. И я, в том числе.
Так и здесь. Притащил я с собой на космическую станцию «левое» сырьё. Словно армянский цеховик поступил. Переплавим мы его на кремниевые були, а потом я их телепортом на Землю доставлю, а там ещё раз «левое» сырьё прихвачу, заранее припрятанное и подготовленное к такому лихому финту, а выплавленные с него були потом себе в «сундук» спрячу. Страшновасто мне, конечно же. Вдруг во время телепорта что не так пойдёт, и возвращусь я вместо технического отсека станции в отрытый космос. Хотя вроде бы наземные испытания хорошо прошли. Все три раза попал, как и хотел, в чрево старой железнодорожной цистерны, найденной мной для испытаний на задворках Уралмашзавода. Один чёрт, страшно… Ладно хоть, умру быстро, если что.
Раз наши люди не могут изготовить примитив в достаточном количестве, то пусть этим займётся «умное» оборудование. Те же станки – автоматы и автоматические линии. Нужные связи для их покупки и получения я имею. Три крупнейшие японские фирмы, а также Сименс и Филипс, и два «француза» уже лапки потирают, нас ожидая. Со всеми успел законтачить и предварительно договориться. За передовую электронную начинку своего оборудования, превосходящую мировые аналоги, они на многое наплюют. К примеру, на тот же КОКОМ.
Придумают, как свои станки обозвать, чтобы пройти мимо списков, ежемесячно составляемых этим «самым демократическим в мире кабинетом», и доставить их к нам.
Понятное дело, поторгуемся. Ох, и не завидуя я зарубежным партнёрам… Гномы, знаете ли… Вдолбили в своё время мне в сознание понятие про торг в виде искусства.
Атам, глядишь, и с одеждой разберёмся.
А то те же джинсы, ну что такое джинсы? У нас, на легендарном Шувакише, то бишь на свердловском вещевом рынке, сейчас у всех в приоритете джинсы Монтана. Цена на джинсу этой фирмы намного выше, чем на привычный Levi's или Wrangler. Даром, что Монтану отшивает поляк в Гамбурге. Надо будет, купим мы за наши процессоры не только самое современное швейное оборудование, но и этого талантливого польского пана. Пусть шьёт то же самое, но на нашей территории. Ему же лучше будет. Миллионные тиражи моделей практически гарантированы.
Нарасхват уйдут. А не согласится, найдутся и у нас спецы, которые помешаны на джинсовой теме. Фанаты джинсы, которые вам всё расскажут и про плотность ткани, и про швы, и про то, какие нитки – клёпки благостны и применимы в великом искусстве построения «правильной» джинсы. Они и за идею всех порвут, дай им только шанс и возможности.
Может, и получится у нас своя молодёжная мода. Такая, чтобы мы своей одеждой гордились, а не стеснялись её.
Вытащили же мы тему музыкальной аппаратуры. Сам не так давно удивился, когда в музыкальный магазин зашёл. Увидел кое-что знакомое.
Год назад мы для качканарской «Форманты» разработали неплохой полупрофессиональный голосовой комплект. Усилитель на шесть микрофонных входов, с номиналом в сто ватт, и четыре колоночки к нему, в каждой по паре динамиков 4А – 32 и по «пищалке». Вот его в Москве и увидел. Уже в продаже. Продавцы сказали, что неплохо их разбирают.
Как и инструментальные комплектики на шестьдесят ватт. Не залёживаются на складе. Этак глядишь, у «Форманты» скоро и до трёхсотваттников руки дойдут. Те уже вполне себе профессиональный эстрадный хай энд. Не хуже современного «Динаккорда». Ватты-то у нас честные, «советские», а не какие-то там RMS. Вон, те же бытовые советские колонки 35АС, на экспорт идут, уже как S – 90. По нашим стандартам у них мощность тридцать пять ватт, а по капиталистическим – девяносто. Вот такая разница между честными «советскими ваттами» и их капиталистическими измерениями в RMS. Одним словом, эстрадное оборудование в СССР сделано. Никаких РМСов. Честно, красиво и надёжно. И недорого, что не менее важно.
Электрогитары тоже порадовали. Наш новый «Урал» теперь не хуже Иоланы с Музимой получился. Надо бы свердловскую люксовую модель гитары как-нибудь пощупать. Говорят, хороша.
Ну да ладно, пора мне телепортироваться. В иллюминаторе уже Башкирия виднеется и наши Уральские горы. Обратно на станцию вернусь только через девяносто минут, когда она снова над Уралом будет пролетать на следующем витке. Три, два, один… Пошёл.
На Землю мы приземлились на неделю позже, чем изначально предполагалось. Впрочем, сами виноваты. На пятый день полёта мы отгрузили первую партию готовых булей, упаковав их в военный транспортник с возвращаемым модулем. Через два дня отправили ещё один.
И спустя трое суток грянула Великая Социалистическая Электронная Революция.
Зеленоградцы, работая в авральном режиме, запустили первые образцы выращенных в космосе полупроводников в производство. Получив готовые микросхемы, они забились в экстазе, взахлёб забрасывая всё вышестоящее руководство победными реляциями, содержащими большое количество прилагательных в превосходной степени.
Информационный выплеск оказался настолько велик, что количество посвящённых превысило десятки тысяч людей, так или иначе связанных с электроникой. Что-либо секретить оказалось поздно и бесполезно.
В итоге ТАСС скромно заявил, что в СССР началось практическое использование космоса и первая тонна «космических полупроводников» уже поступила в производство.
Под такое дело экстренно был снаряжён ещё один транспортный «Прогресс». Кроме топлива, воды, воздуха и кремниевого сырья он доставил нам биореактор, очень похожий на стиральную машину. Наземные службы, находясь под впечатлением быстрого и успешного монтажа нашего дополнительного оборудования, щедрой рукой отмерили нам не предусмотренные ранее задачи. Хорошо ещё, что работать с биореактором будет следующая смена, иначе застряли бы мы тут надолго.
Всё оставшееся сырьё переплавили в були. Их отгрузит уже следующая смена космонавтов, когда придут очередные транспортные корабли.
Нашу печку мы из кожуха вытащили, провели ревизию, и выработавшие свой ресурс детали загрузили в «Прогресс», вместе с мусором и отходами. Да и отправили всё на дно океана. Остался от неё на станции корпус, кожух и блок управления. С ними ничего не случилось. Ещё не раз пригодятся. Нечего бездарно разбрасываться каждым лишним килограммом, выведенным на орбиту. Больших денег такое удовольствие стоит.
Я отчего так переживаю за лишнюю неделю, что нам добавили. Да из-за сроков реабилитации. Невесомость – это такая зараза, которая на физическое состояние организма сильно влияет. Чтобы восстановить прежнюю спортивную форму мне потребуется столько же времени, сколько я в космосе провёл. Ох, не подвести бы мне Семёныча с майскими соревнованиями.
Москва. 16 апреля 1978 года.
Весенняя Москва. Шарики, флажки, улыбки людей. Красиво. Празднично.
На открытой «Чайке» нас везут в Кремль. Хорошо хоть, что в неё настолько что пересадили из закрытой машины, а то холодновато сегодня в столице. Стоим, держась за поручень, улыбаемся, рукой машем. Есть в СССР такая традиция – награждать прибывших космонавтов и народу их показывать. Вот и Боровицкие ворота. Приехали.
– Думаю, это не последняя ваша награда, – с намёком закончил свою речь Андропов, вручая мне Орден Ленина.
Интересная фраза, запомню.
Произношу в ответ положенные слова, а сам расплываюсь в улыбке. Пока шёл за наградой, успел заметить в первом ряду Микояна, а рядом с ним, за огромным букетом цветов, притаилось маленькое чудо – моя любимая ученица Оленька.
Безумно рад её видеть. Очень она вовремя объявилась. Заодно и о деле сразу переговорим. Нужном и полезном. Для страны в общем и для меня лично.
* * *
После того, как отгремели овации, прошли награждения и вся остальная мишура, за нас всерьёз взялись врачи. Увы, мы им особо не дали развернуться. На третий день даже самые упорные светила медицины от нас разочаровано отвалили. Оба космонавта оказались абсолютно здоровы, и даже сумели полностью восстановиться до предотлётных показателей. Ещё бы не быть нам здоровыми, с моими-то целительскими способностями. Намекал же я врачам, что с нами не всё так просто, так они меня и слушать не захотели. Слишком умные попались. Нашли подходящее объяснение, что молодые организмы восстанавливаются на редкость активно, и кинулись наперегонки строчить научные работы на эту тему. Зато из стационара нас тут же отпустили. Появляемся мы у них теперь раз в день на час – другой, обследование проходим, и свободны.
Тут моему куратору нужно спасибо сказать. Сумел тумана напустить и жути нагнать. Быстро отбил у эскулапов желание задерживать нас сверх необходимого, в качестве подопытных кроликов.
А у меня личное открытие. Никогда раньше за собой не замечал, что я жутко ревнив. Может на Отелло и не тяну, но недалеко ушёл…
Впрочем, обо всём по порядку.
После приземления спускаемого модуля нас вертолётом вывезли в Алма-Ату, а оттуда спецрейсом доставили в Москву. Самолёт из Казахстана прилетел ночью. Приземлились на Чкаловский военный аэродром и очень быстро доехали до Звёздного. Тут рядышком, оказывается.
На медосмотр напросился первым. Сонные врачи меня долго обследовали, но всё-таки разрешили сбегать до служебной квартиры, благо мой временный дом из кабинета главврача виден. И свет у меня там в окнах горит, несмотря на то, что времени пять утра.
Жена меня встретила хоть и слегка заспанной, но в нарядном платьице и с причёской. Всю ночь на диване сидела, ждала, и только под утро задремала с книгой в руках.
Обнимал, целовал, кружил, успевая отвечать на десятки самых разных вопросов. Потом отправил её готовить кофе, а сам ринулся в душ. В настоящий, а не в его космическое подобие!
– Паш, а ты можешь колено вылечить после травмы? – встретила меня на выходе из душа Ольга нелепым вопросом, подавая кружку кофе.
– Смотря после какой, а так скорее да, чем нет, – покладисто кивнул я головой, вдыхая кофейный аромат и жмурясь от удовольствия. Себе же я подлечил колени как-то раз, когда перебрал с нагрузками на тренировках с утяжелителями. Кто бы тогда мне ещё подсказал, насколько они опасны бывают, эти утяжелители.
– У Володи Ященко операция неудачно прошла…
Отчего у меня в руках треснула кружка, и как на коленях очутилась плачущая жена, я сказать не могу. Не помню. Глаза словно кровавой пеленой затянуло и из головы всё начисто вымело.
– Дурачок мой. Бешеный. Да мне никого кроме тебя не надо. Я за нас боюсь. И за себя, и за тебя, – услышал я наговор жены, которая словно ведунья, сквозь слёзы, шептала мне не сразу понятные слова на ухо, гладя мои мокрые волосы.
Вот это меня торкнуло! Никогда не думал, насколько всепоглощающа может оказаться ревность. До сих пор звон в ушах и круги перед глазами.
Ященко Володя…
Гениальный спортсмен, красавец, чемпион мира по прыжкам в высоту, завоевавший этот титул в девятнадцать лет. Суперзвезда, любимец и секс – символ миллионов.
После травмы и неудачной операции в ЦИТО, он уже никогда не станет больше чемпионом. Позади останется рёв трибун в американском Ричмонде, где парень с гривой льняных волос прыгнул на 2,33 и заставил американцев бегать за ним по всему стадиону, в попытках прикоснуться к новому кумиру.
Безумство болельщиков в Тбилиси, где Ященко в «матче – гиганте» между СССР и США установил новый мировой рекорд, взлетев на 2,34.
Неистовство итальянских «тифоззи» в Милане, когда на знаменитом стадионе «Сан-Сиро» Володя установит ещё один рекорд, выиграв чемпионат Европы с результатом 2,35. Ященко там накинул на плечи советский флаг, и под тарантеллу помчался по кругу, под восторженный рёв трибун.
«Каравелла Колумба», спортивная награда, вручаемая в Италии «Лучшему спортсмену планеты» тогда досталась ему, а не именитым футболистам и не пилотам «Формулы – 1».
– Ты у наших девчонок в общаге просто никогда не был. Там портреты Ященко в каждой комнате наклеены. А тут я бегу утром по Звёздному кросс, смотрю, вроде бы он на скамейке сидит. Поникший, сам на себя не похожий. Я подумала даже, что обозналась. Обратно пробегаю, а навстречу Дьячков. Ой, да ты и не знаешь наверное, кто это. Тренер знаменитый, один из лучших в мире. Патриарх, мэтр прыжков в высоту. Он ещё Брумеля тренировал. Я остановилась, поздоровалась. Сказала, что я твоя жена, и тоже будущий тренер. Владимир Михайлович мне головой кивает, а у самого глаза, как у побитой собаки. Они с Володей сюда, в Звёздный, на консультацию к хирургам приезжали. Ященко не хочет в ЦИТО на повторную операцию ложиться. Я у Дьячкова телефон взяла. Объяснила, что для тебя, – Ольга чуть успокоилась, и не слезая с колен, выложила мне всю историю, шмыгая носом.
Ага, похоже не один я в семье такой ревнивый и умный. Жена вон тоже задумалась, кто с уходом Ященко из спорта его место может занять. Не в спорте, а в умах и фантазиях молодёжи. А оно мне надо – стать кумиром для миллионов сопливых девчонок? Уверен, что нет. Столько счастья – это по мне так перебор уже будет. Мне бы со своими успехами разгрестись. И так уже вылез везде, где только можно и где нельзя.
Да и спортивный травматизм – это проблема из проблем. Сколько звёзд из-за обычной травмы колена сдают позиции. Бобби Орр, Фил Эспозито, Поладьев, Ляпкин. Долго можно перечислять. Ещё больше окажется тех, кто так и не стал звездой спорта, хотя мог бы. Их тысячи. Безвестных героев спорта, сошедших с дистанции из-за обычной травмы колена. Самому мне такое направление не вытянуть, да и способности у меня не совсем те, что нужны. Зато у меня же есть ученики, и особенно одна ученица… Заодно и врачам местным можно будет показать мастер класс по нетрадиционной медицине. Вот удивятся-то.
Угу. Нужно попробовать, но после диагностики. Хуже мы Володе точно не сделаем, а сможем ли чем-то помочь – видно будет. Заодно и от алкоголя его закодирую. Попутно. Иначе всё лечение псу под хвост пойдёт. Пропьёт же, придурок, свой талантище.
Далеко не ко всем Птица Счастья сама в руки прилетает, а уж удержать её так и вовсе единицы могут.
* * *
г. Свердловск. 25 апреля 1978 г.
Домой, в Свердловск, сорвали дела.
Нас крайне настоятельно желало видеть руководство области. Ещё бы. Первое мая на носу, а два свердловчанина – космонавта в Москве застряли. Можно подумать, там на Красной площади своих космонавтов мало будет.
Примерно в таких выражениях нам довели неоднократный посыл наших обкомовцев, которые без устали наяривали к нам в «контору» по рабочим телефонам.
И действительно. Что-то загостились мы в «нерезиновой». Пора и честь знать.
Опять же, по настоятельной рекомендации «старших товарищей», возвращались домой поездом. Встреча в аэропорту – это конечно же здорово, но на вокзале такое мероприятие гораздо шикарнее будет выглядеть.
По полной программе поймём, что такое есть «медные трубы».
И узнали. Дудят действительно знатно. Сводный духовой оркестр УрВО – это сила. Они даже электровозный гудок перекрывают запросто, когда ты прямо перед оркестром стоишь.
С официальной версией убытия из столицы получилось неплохо. У меня же для скорейшего возвращения была и другая причина. Когда я позвонил домой, то отец очень настойчиво стал интересоваться, когда я вернусь. При этом тон у него был донельзя загадочный, и он мне не совсем ловко пытался намекать, что имеет крайне важную информацию. Честное слово, заинтриговал. Даже представить себе не могу, что там могло такого произойти, что батю аж распирает от желания поделиться со мной чем-то без сомнения секретным и важным.
Про встречи и торжества рассказывать не буду. Меня до сих пор от одних воспоминаний подташнивает. Про письма и приглашения скажу одно – в картонную коробку от телевизора они уже не влезают. Пришлось принять на работу ещё двух секретарш.
– Ты помнишь технолога из Зеленограда, который к нам в командировку приезжал? – заговорщицким шёпотом начал вещать батя, когда я наконец-то добрался до родительского дома и мы с ним смогли уединиться на балконе.
– Это у которого ты ещё изобретение спёр? – специально подначил я отца, чтобы слегка понизить градус таинственности в предстоящем разговоре. Помню я, как он как-то меня сильно удивил, приписав к нашей «конторе» чужое изобретение отрезного станка, который кремниевую булю распускает на тонюсенькие диски. Ладно хоть, по договорённости с изобретателем, но по мне, так всё равно не совсем честно получилось. Мы тогда неплохие деньги заработали. Правда и то, что с самим изобретателем поделились, а то у себя на заводе он копейки бы за него получил. Точно так же, как и мой батя в свою бытность инженером, за все свои изобретения.
– Этого самого, – не поддался отец на провокацию, не переставая изображать из себя шпиона Гадюкина, – Так вот, он опять к нам приехал.
– Ух-х, и что ты у него на этот раз стыбрить собираешься? – повёл я носом в сторону раскрытой кухонной форточки, из которой на балкон пахнуло умопомрачительными ароматами. Женщины наши в четыре руки там что-то жарят – парят.
– Они со стерженьками в одной лаборатории поэкспериментировали, из твоего кремния. С вращающимися. Вместо затравочного кристалла. Вот, смотри, – батя протянул мне пачку из-под сигарет, аккуратно приоткрывая крышку и что-то вытряхивая из неё себе на ладонь.
Три кусочка тончайшей пластины. Практически готовый материал для кремниевой подложки.
– Представляю, сколько тут дефектов… – только и смог произнести я, понимая, что новый материал вряд ли будет блистать качеством, хотя бы в силу своей неотработанной технологии.
– Напрасно, – покровительственно усмехнулся отец, аккуратно убирая пластины, – Результаты конечно же похуже твоих пластин, тех, что из орбитального кремния, но значительно лучше, чем традиционные. А самое главное – для этого производства нужны всего лишь граммы кремния, выращенного на орбите. На сами затравочные стержни. Остальное сырьё вполне себе земное. Технология частично Степановская, но доработанная зеленоградцами.
– Батя, стоп. Мы постоянно несёмся вскачь, всё время что-то разрабатываем и мало чего воплощаем в металле. Мне сейчас нужна масса, а не передовые идеи. Очень много простых и надёжных восьмибитных процессоров. Десятки, сотни тысяч. С ними мы хоть чуть-чуть, но обгоним конкурентов. В основном за счёт повышения частоты и дополнительных сопроцессоров. Для них сырья теперь хватит. Потом придёт очередь шестнадцатибитных процов и мегабайтных схем памяти. Это уже колоссальный прорыв, – я остановился, подбирая слова, а потом выдохнул и замолчал, заметив улыбку отца, расползающуюся всё шире и шире.
– Сына, а как ты думаешь, на какую сумму выпущено товаров по нашим чертежам? Допустим, в первом квартале этого года… – отец постарался сделать скучающее лицо, но не преуспел. Или я его слишком хорошо изучил и читаю теперь, как раскрытую книгу. Вижу же, что он доволен, как кобель, только что пометивший свежевыглаженное бельё.
– Хм, ну общие суммы я как-то не отслеживал… А что, много набралось? – невольно сдал я назад, сбитый с толку его многозначительным видом.
– Мне тут цифры кое-какие девочки из планово – экономического отдела приготовили для праздничного доклада в Академии. Сам же знаешь, перед праздником с трибуны надо будет о чём-то говорить, – с кислой миной пожаловался батя, неумело лицедействуя, – Сто восемнадцать миллионов рублей набралось, – отец зевнул, и передёрнул плечами, – Пошли в дом, а то на улице похолодало что-то, – он открыл балконную дверь, полюбовался в отражении её стекла на мой обалдевший вид, и первым побежал на кухню, ухмыляясь на ходу и принюхиваясь к запахам готовящейся еды.
Больше в тот вечер нам поговорить не дали. Собственно, как и нормально, спокойно поесть. В квартиру родителей началось массовое паломничество, и уже через полчаса мне подумалось, что нашу входную дверь стоило бы поменять на турникет. Через час я не выдержал, и мы вместе с женой сбежали к себе.
Чёртовы «медные трубы»!
Над предложением зеленоградского технолога стоит подумать. Используя всего лишь граммы «космического кремния» в качестве затравки для образования кристаллов, оказывается можно реально повысить качество будущей подложки. Выращенные на такой затравке кристаллы будут максимально полно соответствовать затравочному образцу. На процессорах экономить не будем. Зато сопутствующие микросхемы можно будет выпускать с гораздо лучшим качеством, почти не расходуя дефицитный кремний, выращенный на орбите.
США. Округ Фэрфакс, штат Виргиния, Лэнгли. ЦРУ. Управление по науке и технике.
Джоанн О'Рурк Ишам взглянула в очередной раз на часы и выругалась про себя. Начальник отдела, Чарли Майлз, уже час мариновал её в приёмной. Он не первый раз даёт ей понять, что недавней выпускнице университета, и года не проработавшей в ЦРУ, не стоит слишком умничать. Открыв свой экземпляр аналитического отчёта, на который она потратила две недели, Джоанн ещё раз пробежала глазами по колонкам цифр, освежая их в памяти. Всё отлично. Тупой Майлз точно ничего не поймёт, а детали она ему объяснять не намерена. Пусть и дальше продолжает корчить из себя английского джентльмена, с пренебрежением смотрящего на американскую ирландку. Такой он считает Джоанн, с тех пор, как увидел её диплом Университета Нотр-Дам. Возможно, причину особой нелюбви к начальнику Джоанн сама себе придумала, но пока она помогает ей работать на перспективу. Стимулирует.
Идея об отчёте у Джоанн родилась на встрече с бывшими однокурсниками.
Гил Макбрайт, за кружкой эля, жаловался на русских. Выпускники их университета, кстати, одного из лучших в Америке, изначально котируются у работодателей высоко, и имеют соответствующие достойные оклады. Тем более Гилу было обидно проиграть русским на том поле, где позиции их фирмы традиционно сильны. У руководство так и впечатление может сложиться, что неудача произошла по его вине. В итоге пришлось ему ехать в Сан-Франциско и там, на выставке японского оборудования, пытаться выяснить у узкоглазых, чем их не устраивают американские электронные комплектующие, которые его фирма традиционно им поставляет. В виде козырного туза у него было специальное предложение по новейшим микросхемам памяти, от которого японцы ну просто никак не могли отказаться. Такие новинки даже в самой Америке ещё не поступили в открытую продажу.
Японские партнёры Гила выслушали внимательно, поблагодарили и крайне вежливо пообещали поставить в курс своё руководство о его замечательном предложении.
Всю глубину их сарказма Гил понял, добравшись до дома, когда начал просматривать японские каталоги, привезённые с выставки. Если верить написанному, то такие микросхемы у японцев последние полгода уже стоят на серийном оборудовании. Только их кодировка на американскую совсем не похожа.
Пока Гил отвлёкся на эль, тему разговора про русских подхватил Оливер Томсон. Он, как всегда шумно и громогласно, пересказал пасквильную статью из популярного журнала. В ней высмеивались два студента, которых русские отправили в космос с лабораторной установкой, выдавая такой смешной факт за серьёзный бизнес в космосе.
– Действительно, забавно, – согласился Гил, вытирая салфеткой пену с губ, – Даже если они и смогли выплавить там тонну заготовок, то это такая мелочь, что про неё и говорить не стоит. Наша фирма в иной день тонну транзисторов продаёт, и не считает это за выдающееся достижение.
– Меня всегда умиляла поспешность и ошибочность ваших выводов, – влез в разговор Джим Маккензи, редкий зануда и отличник. Все годы их совместного обучения он не пользовался у однокашников любовью, раздражая студентов своим видом и явным нежеланием поддерживать общепринятые ирландские традиции Университета Нотр-Дам, – Давайте вместе попробуем проанализировать ситуацию, о которой мы знаем из официальных источников. Итак, русские летали три недели. После первой недели их полёта мы узнаём, что они отправили на Землю тонну выращенного в космосе кремния. Могу предположить, что оставшиеся две недели они не были заняты отдыхом, а продолжали работать в том же темпе. Итак, теоретически они выплавили три тонны кремния. При распиловке и шлифовке у них получится чистая тонна подложек, а две уйдут в отходы. Я затрудняюсь точно назвать вес подложки процессора, но предполагаю, что она весит не больше одного грамма, а скорее всего и намного меньше. Просто остановимся на грамме, для простоты расчётов. Итого, у русских из этого кремния получится изготовить один миллион подложек под процессоры. Это несложно проверить простым арифметическим действием. Пусть какая-то часть из них уйдёт в брак, но кто вам сказал, что завтра другие русские не полетят снова в космос, и не продолжат ту же работу и не начнут производить этого кремния ещё больше. Вы как хотите, но полмиллиона процессоров за три недели – это не смешно. Остаётся надеяться, что они хотя бы по схемотехнике от нас отстают.
– Не надейся, – буркнул Гил и плотно присосался к своей кружке. Он только сейчас сообразил, откуда у японцев могли появиться микросхемы с европейской маркировкой.
Джоан Ишам вышла из кабинета начальника со скорбным лицом. С таким же выражением лица она спустилась на лифте, и только выйдя на улицу, впервые улыбнулась, подставив лицо ласковому солнышку. Всё прошло как надо. Чарли Майлз не принял её выводы, назвав их бредом.
– СССР собирается развивать электронику, чтобы использовать её, как политический рычаг. Чушь и бред, – орал он, и то же самое написал на её экземпляре, швырнув его к ней по столу. Спокойно собрав рассыпавшиеся листы, девушка молча вышла из кабинета под его ор.
Даже в кошмарном сне Чарли Майлзу не могло бы присниться, что только что он с треском выгнал из своего кабинета будущего заместителя директора ЦРУ по науке и технике Джоанн О'Рурк Ишам.