В том, что пресса нас не подвела, мы убедились через день. Нам улыбались в гостинице, на остановках и в гаштете. Незнакомые немцы стали чаще здороваться на улицах. Создавалось ощущение, что с нас спала шапка – невидимка, и швабские аборигены нас стали замечать.

Оффенбах – небольшой городишко, и его жителям было крайне интересно узнать, что же про их город пишут в газетах. Звукооператоры, совместно с Рудольфом, накупили целую стопку газет, которую выложили на столе в комнате отдыха. Даже сам Фариан, когда впервые появился на студии, то сначала прочитал прессу, и только потом пошёл слушать записанный материал.

Есть, конечно, и неудачи, а как же без них. Из всех наших текстов, переведённых на английский язык, Фрэнк, поморщившись, оставил только два. Остальные ушли на повторный перевод. С другой стороны то, что мы крепко засветились в прессе, ему понравилось.

Вокал к двум песням записали за день. Больше времени потратили на переучивание партий, чем на запись. К инструментальным партиям у Фариана особых претензий не было, а вот с голосами он поработал прилично.

Для нас это отличная школа. Мне, например, правильное произношение шипящих согласных перед микрофоном далось не сразу.

Справился только тогда, когда текст выписал и расставил там значки и подчёркивания на замечания, сделанные мэтром, по свистящим согласным, ударениям и местам, где надо заранее брать дыхание.

Нам объявили два дня выходных из-за переделок текста. На студии пока записываются сессионные музыканты. Фрэнк решил добавить в некоторые песни больше духовых инструментов, и дописать латиноамериканские ударные. Многодорожечные магнитофоны позволяют такое делать без перезаписи дублей.

У меня на предстоящие дни намечено два вида развлечений. На часть выторгованных у Хельги денег я купил себе фотоаппарат Лейку М4 и десяток цветных плёнок. Буду с энтузиазмом американского туриста теперь постоянно снимать то, что можно применить в СССР. Деньги я с Хельги вытребовал чисто из вредности, как компенсацию за её повышенную стервозность, а вот смотри-ка, пригодились для дела. У меня сразу целая плёнка уже ушла только на одни образцы мебельной фурнитуры. Вспомнил, как мать постоянно мучается с ящиками шкафа, которые то заклинивают, то соскакивают с деревянных реек, когда в гостинице наткнулся на ящики, выкатывающиеся по роликам одним движением пальца. Дальше пошли ручки, механизмы трансформации дивана, сборные полки.

Теперь фиксирую всё на плёнку. На готовых примерах мне же потом легче будет объяснять, что я примерно хочу увидеть в наших разработках. Смешные мелочи, на первый взгляд, но как же меня бесит, что у нас в стране их нет. Рано или поздно такие незначительные детали наберут критическую массу и лягут в основу утверждений, что «у них всё лучше». Вот хоть сколько запусти страна космических кораблей, а постоянно капающий кран, пустой холодильник и уродская обувь всё перечеркнут.

Большие планы у меня на поездку в гигантский магазин, вроде нашего «Товары для дома», только раз в двадцать побольше. Видел я из машины один такой на окраине Франкфурта.

Завтра беру с собой штук пять запасных плёнок и поеду снимать ванны, унитазы, светильники и ещё сотню всяких мелочей, без которых вроде и вполне можно прожить, но выйдет такая жизнь чуть более унылой и не слишком радостной. Не тянет на высокие принципы? Да мне плевать. Зато нормально укладывается в моё видение будущего.

Вторым увлекательным занятием будет наблюдение за бурно развивающимся романом между Ольгой и Хансом. Теоретически, они и без меня вполне могут справиться, но тут другая беда. У Ольги, при виде Ханса, куда-то исчезает всё её знание немецкого языка, а Ханс, как истинный ариец, по-русски ни бум-бум. Товарищ дерево. Началось у них всё с розыгрыша журналистов, вот только журналистов уже нет, а встречи продолжаются. И глаза у Ольги шальные, когда она этого немца видит. Так что каждый вечер какое-то время провожу с ними, пока они планы согласовывают, помогаю с общением. Потом они уматывают на танцульки, или устраивают прогулку на речном катере, или пытаются меня обмануть… Пусть тренируются. Им предстоит ещё с тёщей знакомиться…

Наблюдение за собой я перестал замечать. Когда к нотариусу ездили, все глаза проглядел, но остался твёрдо уверен, что никто за нами не следил. Больно уж хорошо просматривалась пустая дорога между двумя пригородами во время поездки. Да, я не специалист, и может на своей территории мне КГБ устроило бы похохотать, но тут… Не, не верю.

Скорее всего причина в прибытии представителя нашего торгпредства. Он, якобы, должен поучаствовать в составлении основного контракта. Однако, про контракт этот импозантный дядечка ничего не спрашивал. С брезгливой миной осмотрел гостиницу, в которой мы живём, записал наши телефоны, и сказал, что перезвонит из Франкфурта, как только устроится. Два дня уже прошло, а от него ни слуху, ни духу. Видимо никак устроится не может.

Всю чехарду с предстоящей покупкой акций я начал спонтанно, когда появилась валюта на счёте. Планы, которые я строил раньше, предполагали участие нашей организации в скупке нужных фирм и технологий. Пока государственная машина на эти инициативы ничем не ответила. Вопрос о возврате части валютных поступлений где-то завис, и никакой конкретики от чиновников добиться не удаётся. Вроде валюту и не украли, но она куда-то исчезла.

Мне же необходимо сделать некоторые обязательные шаги, чтобы у страны появилась возможность технологического прорыва. Один из таких перспективных вариантов у меня возник после разговора с отцом.

Если честно, я не понимаю, что на сегодня мешает увеличить плотность монтажа на тех же процессорах.

– Сын, на самом деле причин много. Одной из основных является огромное количество технологического брака. Что у нас, в Подольске, что у японцев цифры примерно одинаковые. В брак идёт девяносто пять – девяносто шесть процентов. Суть проблемы в том, что при выращивании монокристаллов они изобилуют дефектами на атомарном уровне – дислокациями, вакансиями, то есть или отсутствием атомов в кристаллической решетке, или наоборот избытком атомов в решетке. Подложка, сделанная из таких дефектных монокристаллов, не позволяет вырастить нормальную микросхему, состоящую из многих тысяч элементов. При таком проценте брака переходить на следующие уровни просто не имеет смысла. Есть ещё проблемы с затворами транзисторов и токами утечки.

Я слышу от бати те аргументы, которые вполне ожидаемы. Однако, это не причина, чтобы не дать ему выговориться.

– Ну и что. Делают же сейчас процессоры и на таких условиях. Кстати, весьма приличные количества научились производить. Да и цена, я бы не сказал, что заоблачная, – моё спартанское спокойствие заметно оживляет наш разговор.

– Так-то оно так, да не совсем. Те девяносто шесть процентов брака – это же не просто затраты на материал. Его-то как раз уходит не так уж и много. Другое дело – сколько средств приходится тратить на работу оборудования, и ты не поверишь, но и на контроль. Выявление брака у процессора стоит не менее дорого, чем его производство. Выходной контроль, завершающий технологический цикл изготовления устройства, очень важная и сложная задача. Для проверки всех комбинаций схемы, состоящей из двадцати элементов с семьюдесятью пятью совокупными входами, при использовании устройства, работающего по принципу функционального контроля со скоростью сто четыре проверки в секунду, потребуется одна тысяча девятнадцать лет, – отец захлопнул блокнот, из которого он, не надеясь на свою память, выудил необходимые цифры.

– Не знаю, доводили ли до ваших заводчан эти цифры, но на космической станции «Салют-5» получены вполне обнадёживающие результаты. Почти пятикратное повышение качества у полученных там полупроводниковых материалов. Учёные ждут результатов с «Салюта-6», который взлетит уже в этом году. Будут проведены ещё две аналогичные программы. Одна наша, советская, а вторая, «Беролина», подготовлена учёными ГДР.

– Я не экономист, но и так, навскидку, готов тебе сказать, что шкурка выделки не стоит. Никто не потащит на орбиту десятки тонн оборудования и сырья ради производства твоих процессоров. К тому же, ты видел по телевизору фото этих «Салютов»? – отец ехидно прищурился, задавая вопрос. Ага, наверняка не просто так спросил. Есть какой-то подвох.

– А что там не так? – вопрос задаю их вежливости, чтобы не молчать.

– Показывают фотографии первого «Салюта», а в газетах дают описание несколько иной станции. О чём это говорит? – с усмешкой поинтересовался отец.

Ясный пень. Станция насквозь военная, – вздохнул я разочарованно, – Значит ничего приличного к этой программе прицепить не удастся. Кстати, а ты не помнишь, в прессе давали какие-нибудь данные по её орбите?

– Градусы не запомнил, а удаление от Земли вроде километров двести – двести пятьдесят, – почесав в затылке, и задрав глаза в потолок, вспомнил батя.

– Точно! – я вскочил из-за стола и взволнованно заходил по кабинету, – Мало. Двести пятьдесят километров мало. Даже пятьсот, и то не хватит. Космический вакуум не является абсолютным. Даже межгалактическое космическое пространство и то содержит газ. На высотах около пятисот километров над поверхностью Земли давление газа составляет десять в минус восьмой степени миллиметров ртутного столба. Кроме того, утечки газов из внутренних объемов космического корабля, выделение газов из материалов его наружной обшивки и выбросы двигателей создают серьезные трудности для технологических процессов, требующих глубокого вакуума. По идее нам надо получить давление десять в минус одиннадцатой.

– Не совсем тебя понимаю, но по мне, так ты что-то чересчур фантастическое придумываешь, – лицо родителя выразило максимальную степень недоверия, уходящую в безнадёжный скепсис.

– Ничего невыполнимого не вижу. «Салюты» по девятнадцать тонн весят. Раз их научились выводить на орбиту, значит технология отработана. Идём дальше. Наш космический фонарик, который ты не раз видел у нас в чертежах и на макете, не обязательно должен отражать свет на Землю. Взяв за основу его конструкцию, и сменив материал «лепестков», мы можем получить мощнейшую солнечную батарею. Кстати, когда я в Москве про наш проект рассказывал, меня очень плотно расспрашивали о возможности вывода наших светильников грузовым беспилотным кораблём. Как я понял из намёков, этот «Прогресс» очень скоро будет обслуживать станцию «Салют-6». Значит можно будет решить вопрос с доставкой сырья и вывозом готовой продукции. Трудность будет с созданием глубокого вакуума, но у американцев есть разработанный для «Скайлэба» «молекулярный экран». Вполне возможно, что и у нас такая штука имеется. Хотя она наверняка, как всегда засекречена армейцами.

– Хорошо. Допустим я готов поверить, что техническая, я повторяю и подчёркиваю – техническая, возможность теоретически имеется. Можно в солнечной или электрической печи создать расплав и выдать его в виде ленты. Я даже знаю, что у нас есть такая технология, позволяющая обойти наличие затравочного кристалла в буле. Это на порядок выгоднее, чем варить цилиндрическую булю и резать её на пластины. Несложно, не слишком затратно по энергии, и вполне терпимо по весу. Я даже готов поверить, что в космосе возможно нанести на подложку все необходимые слои полупроводников, изоляции и токопроводящих участков. С учётом вакуума и ограничений по производительности всё это оборудование можно у нас на кухне разместить, и ещё место останется. Допускаю, что существует, в виде ничтожно малой величины, вероятность того, что правительство тебе поверит и найдёт возможность оттянуть у военных одну – две космические станции, и снабдит из обученным экипажем и беспилотными транспортными кораблями. Всё это у страны есть. Теперь о том, чего нет. Для начала нет собственных процессоров. Мы просто копируем западные образцы, с отставанием в два – три года. Этого уже достаточно, чтобы превратить всю твою затею в абсурд. Сам подумай. Мы строим космический завод, до которого тем же американцам расти лет тридцать, а то и больше, и начинаем на нём производить устаревшие детали. Мы и сейчас так делаем, без всякого космоса. Мало нам трёх существующих заводов, можно ещё пару построить, да хоть десяток добавить. Всё равно дешевле получится, чем проводить непонятные эксперименты в космосе, – отец промокнул лоб платком. Зацепила его тема за живое. В чём он однозначно прав, так это в оценке космического потенциала обеих стран. Америка и тридцать лет спустя космическими станциями не станет богата. Запустили они свой «Скайлэб» всего лишь один раз, пробыли там космонавты дней сто пятьдесят, в три захода, и всё. На этом их станция и закончилась. Была она единственная, и последняя, но не повезло. Упала. Да и «Скайлэб» они дольше ремонтировали, чем там работали. А наши космические станции уже годами летают, и не жужжат.

– Смысл есть. Насколько я тебя понял, то экономика производства процессоров выглядит следующим образом. При наземном производстве сейчас в брак уходит девяносто шесть процентов. Остаётся четыре процента рабочих деталей. Если их станет восемь, то цену процессора можно снизить в два раза. Дефектные детали всё равно будут произведены, и пройдут через контроль. Хотя бы первоначальный. Так?

– Почти. Вычти незначительные траты на корпус, окончательный контроль, маркировку и упаковку. Хотя это копейки.

– Отлично. Получается, что если увеличить выход рабочих деталей раз в пятнадцать, то экономика вопроса становится очень даже считаемой. Совсем привлекательно она станет выглядеть, как только мы обгоним существующие сейчас технологии по плотности монтажа, и выйдем хотя бы на передовые позиции по качеству схемотехники.

– Как! Я тебе только что объяснял, что мы сами ничего не разрабатываем. Потеряна школа. Всё что мы делаем – это «обратные разработки», – отмахнулся отец, с раздражением бросив снятые очки на стол. Вот же фанат! Он реально сейчас готов не только очки об стол шваркнуть, но и башку гаечным ключом разбить тем идиотам, которые страну под откос запускают.

– Значит будем покупать лицензии, технологии, схемы. На будущее – заключим контрактную разработку того, что нужно нам, с параллельным обучением собственных специалистов, – я пытаюсь успокоить отца, толком не вникая даже в то, что говорю. Хотя, вроде всё правильно получается.

– Ага, помечтай. Продадут они тебе лицензию на что-то новое, как же. Нет, сынуля. Капиталистов ты не обманешь. В лучшем случае они втридорога предложат то, что самим уже не нужно, и попросят за это миллионы долларов, – кривит отец лицо. Ага, помню я, чем для радиозавода закончились переговоры с французами. Батя тогда дня на три в запой ушёл. Второй раз за ним такой подвиг состоялся.

– Смотря как покупать, и у кого, – пробормотал я, открывая свои записи на нужной странице, – Вот, полюбуйся. Фирма Зилог. Процессор Z80. Необычно большое для 8-разрядного процессора количество процессорных регистров позволяет в ряде случаев строить схемы микроконтроллеров вообще без ОЗУ. К нему разработана шикарная линейка сопроцессоров от IBM и AMD. При их использовании можно поднять производительность в четыре раза, хотя этот процессор и без того лучше, чем у ИНТЕЛа. Внизу данные по дополнительным микросхемам поддержки и применению этого процессора в различных устройствах. Компьютеры, игровые приставки SEGA, промышленные роботы, факсы, принтеры, приборы военного назначения и ещё куча мелочей, включая электронное музыкальное оборудование.

– Допустим, неплохой процессор. Дешевле и лучше, чем от мировых лидеров. Почему ты обратил внимание этот Зилог? – успокоился отец, прочитав мои записи, и одобрительно поцокав языком при изучении характеристик процессора.

– Маленькая фирма. Три талантливых разработчика. Отсутствие собственной серьёзной производственной базы. Все трое – выходцы из ИНТЕЛа. Их не устраивало то, что фирма уделяла мало внимания разработке процессоров, особенно после выпуска процессора Intel 8080. Парни забили на сытую жизнь и ринулись в свободное плавание. Им слава и прогресс важнее денег. Как тебе такой психологический портрет?

– То есть, ты считаешь, что от ведущего производителя процессоров ушла инициативная группа, и у неё есть шансы выдать прорывные модели, – батя побарабанил по столу пальцами, раздумывая, – Если хочешь знать моё мнение, то у них практически нет шансов. Крупный производитель всегда найдёт возможность, как задавить такую мелочь. В истории полно примеров. Можно выкупить их производство, переманить поставщиков сырья, затеять бесконечные судебные разбирательства, устроить скандал в прессе. И это только легитимные методы конкурентной борьбы. На самом деле в их случае будет вполне достаточно просто заплатить кому-то из работников, и тот пару раз забросит в «чистую комнату» пару пригоршней обычной уличной пыли. Убытки, простой, неустойки, поломанное оборудование. Мелкой фирме после таких фокусов уже не подняться.

– Согласен. Я рассуждаю примерно так же, – пробормотал я, делая на полях пометку в своих записях «Выкупить блок-пакет». Потом немного помассировал виски и добавил, – К тому же, мне есть, что им предложить и кроме денег.

– Посмотри данные проекта «Союз – Аполлон» по биологическим опытам, – подмигивает мне отец, кивком головы и поднятием бровей, акцентируя моё внимание на фотоснимке, где я заснят вместе с Андроповым, – По оценкам экспертов фирмы «Макдоннел Дуглас», стоимость изготовленных в космосе препаратов может составить около двадцати трёх миллиардов долларов в год. Некоторые из них не имеют выраженной в денежных знаках цены, поскольку они вообще не могут быть изготовлены на Земле, но позволят спасти жизни нескольких десятков тысяч людей в год. Можно ожидать, что, когда для изучения биохимических процессов, протекающих в человеческом организме, будет разработана более чувствительная аппаратура, могут быть открыты и некоторые уникальные препараты. Эритропоэтин, вырабатывающий красные кровяные тельца и применяемый для лечения заболеваний почек и крови, в списке удачных экспериментов «Аполлона» достоверно обозначен. Для тех, у кого проблемы с почками – это реальная панацея.

Я смотрю на фото Андропова. Не совсем тот лидер, которого мне бы хотелось увидеть. С другой стороны – а какая альтернатива ему у меня существует? Я же тут живу. Волей – неволей приходит понимание, что такую глыбу лично мне не свернуть. Да я и не упираюсь. Не самый плохой кандидат, лучшего пока у меня нет.

Запас времени понемногу появился. Потом мне придётся принимать радикальные решения.

«Меченого», кстати, ставленника Андропова, я к власти не допущу. Тут или он, или я. Слишком много этот Иуда нагадил. Так что, в продолжительности жизни Андропова я пока прямо заинтересован. Черненко он у меня всяко переживёт. Тот теперь сдохнет раньше его смерти, о чём я ни на грамм не сожалею. Черненко – мразь конченая. Сам бы его убил, но руки пачкать противно. Дали ему, в моей первой жизни, год власти, а у него мозгов хватило только на то, чтобы приказать сфабриковать уголовные дела на рок – музыкантов. Приличные срока народ получил в середине восьмидесятых. Ладно. Бог им, таким грёбаным правителям, судья, а я тупо исполню то, что боженька проворонит. Посмотрим пока, как будущее выгнется.

Обычно рейдеры стараются выкупить двадцать пять процентов плюс одну акцию. Так называемый «блок-пакет». С его помощью можно блокировать нежелательные сделки и всегда, при перевыборах, ввести своего представителя в Совет директоров. Когда выставляется четыре кандидатуры на три места, то арифметика подсказывает, что одним из трёх всегда станет тот, у которого есть подобное количество акций.

Рейдерством я заниматься не собираюсь, а вот выслушать мои предложения американской компании придётся на полном серьёзе.

На сегодня, под номером один, в том списке, который я передал немецкому брокеру Карлу Блютнеру, стоит скупка акций мало кому известной фирмы Зилог. Акции продаются и покупаются на бирже NASDAQ, под обозначением ZILG.

Ниточка тоненькая. Вполне допускаю, что электроника и не тот поворотный момент, который повлияет на судьбы мира. Возможно, я переоцениваю её влияние на будущее отдельно взятой страны. Просто мне хочется верить, что иногда надо было кинуть на чашу весов совсем немного, чтобы их уравнять. Найти ту соломинку, чтобы не вырос из США безумный беспредельщик, ставящий себя поверх всего мира.

Проснулся рано. Поглядел на серое марево за окном. Первым желанием было юркнуть обратно под одеяло, укрывшись с головой, но помешало ощущение, что спать я уже не хочу. Выспался. Вылез из-под одеяла и дотянулся до часов. Семь с минутами. В недоумении прошлёпал босыми ногами к окну. Однако погодка сегодня не сахар. Всё небо плотно затянуто тёмно-серыми тучами и седыми прядями облаков. Порывы ветра качают ветки деревьев и выдавливают из туч капельки мелкого дождя. Сегодня предстоит сырая жизнь в серой полумгле, под низким тёмным небом, придавившем к земле весь город.

Выходя из полудремы, я сладко потянулся, похрустев суставами, и сделал несколько энергичных вращений руками, разгоняя кровь. Жуть, как не хочется, а придётся выползать на пробежку. Вчера нашёл платные весы в торговом центре и взвесился, бросив в этот аппарат монетку в пятьдесят пфеннингов. Кило восемьсот в плюсе. Штрудели, баварские колбаски, жаркое с клёцками и свиные рёбрышки… Дома, с таким весом, жена мне устроит овощную неделю. Овощи в гарнире я люблю, а вот чисто вегетарианскую диету люто ненавижу. Намного больше, чем бег под дождём. Так что ветровку на плечи и вперёд.

– Гутен морген, – приветствую я пожилого немца, который каждое утро, вместо зарядки подметает улицу перед шестиэтажным домом. Он не дворник. Днём я часто вижу, как он с коллегами выходит покурить на улицу из какого-то административного здания, напротив нашей студии. Глядя на моё улыбающееся лицо, немец сбивается, и в ответ что-то ворчит про погоду. Работают немцы интересно. Не суетятся, не спешат, зато каждое движение у них заранее выверено, а с собой собран необходимый инструмент. Роботы, млин.

Заборов в Германии нет. То, что у них ограждает дома и участки – это не забор в нашем понимании. Всё, как на ладони. Немцы привыкли видеть улицы и своих соседей. Пробегая по сектору с частными домами можно через стеклянные двери и окна до пола успеть рассмотреть всех обитателей. Штор на окнах тоже нет. Не принято.

На участках опадает смородина, крыжовник, вишня. Эти ягоды они не собирают. Зато немцы очень любят спаржу и клубнику. Собирают клубнику на специальных платных полях. Такие же поля у них есть и со спаржей.

– Что-то ты задержался сегодня, – посетовал Николай, когда я вышел из душа, – Ирина забегала. Всех внизу собирает, в кафе. Догоняй давай. Я скажу, что ты уже идёшь, – Николай вышел из номера, оставив за собой стойкий аромат крепкого советского одеколона.

– Ну, наконец-то, – встретила меня Ирина нетерпеливым возгласом, когда я спустился к ребятам. По её виду было понятно, что новость, которую она узнала, произвела на неё сильное впечатление, и она её просто распирает изнутри, – Мне звонила Мадлен. Завтра приедет съёмочная группа и мы будем снимать клип.

Выпалив новость, Ирина восторженно обвела всех взглядом, но понемногу её улыбка увяла. Немедленный восторг выразили только Ольга и Эдуард, а остальные задумались.

– Ирина, а расскажи поподробнее, – попросил я девушку, озадаченную такой реакцией парней на сногсшибательную, по её мнению, новость.

– Рассказывать особенно нечего. Ты же слышал, какой у Мадлен русский язык. Она кое-как смогла объяснить, что Рудольф попросил, чтобы она нам позвонила и предупредила о том, что завтра у нас планируются съёмки видеоклипа в помещении студии.

– У кого какие мнения? – подал голос Алексей, вспомнив, что он всё-таки считается нашим руководителем.

– Можно сняться в студии в стиле Алана Прайса. Помните песни в фильме «О, счастливчик»? Мне очень понравилось, как их показали. Я тогда раза три фильм ходил смотреть только из-за этих моментов, – первым высказался Эдуард.

– У Скорпов есть хороший клип, где они в студии записываются, – напомнил наш ударник про популярный клип группы «Scorpions», – Я думаю, что что-то похожее совсем нетрудно снять.

– Павел, а ты что задумался? – Николай толкнул меня локтём в бок, и сделав страшные глаза, прервал ненадолго общее обсуждение. Над столом повисло молчание. Как неформальный лидер, я уже давно признан в нашей группе, но напрямую я никому никогда не пытаюсь навязать своё мнение.

– Прикидываю, как шедевр можно сваять. Кстати, из твоего же «Парусника». Правда, концовку придётся переписать, но там быстро, минута общего звучания в плюс, не больше. На местной технике дописать последние три строчки, разложив их на голоса – это полчаса – час работы. Если под это дело всей группой выйти под камеры, да в правильных костюмах, то приличная бомба получается. Попробуйте представить. После нашей коды мы вешаем аккорд, допустим от акустической гитары, лучше двенадцатиструнной, и пока его катают через флейнджеры и ревербераторы, собираемся вместе под прожекторами. А там, практически а капелла раскладываем на голоса и распеваем типично русскими подпевками:

– Мечта моя,

– Мечта моя,

– Мечта.

Ребята замолчали, прокатывая в голове предложенный вариант песни и моё видение будущего клипа.

– This is my dream, Мечта моя. Можно будет микс сделать. Аккорд в пять голосов споём на английском, а в подпевках его разложим на русском, а потом наоборот, – предложил Лёжа после продолжительного молчания, – Стилизацию под русский народный хор дополним их манерой исполнения и голосами позвонче.

– А что за «правильные костюмы»? – почти одновременно с ним спросила Ольга, смутившись, что нетактично влезла в разговор.

– Стилизованные образы советских людей. Моряк, медсестра, рабочий, учительница и так далее. Сами предлагайте, кому что ближе, – ответил я ей, показав жестом Алексею, что думаю над его предложением.

– Тогда я наверно дирижёром буду. Могу даже палочкой правильно помахать. Хороший образ получится, и в общую канву впишется. Должен же у нас кто-то быть от творческой интеллигенции, – Алексей нерешительно посмотрел на Ирину, ожидая подколку с её стороны.

– Я врачом, всю жизнь хотела, – отозвалась девушка, улыбаясь, и мечтательно закатывая глаза.

– Я моряком. Тельник и клёши. Прикольно, – Николай расправил плечи, и не вставая со стула, руками изобразил па из танца «Яблочко». Лихо у него вышло. Очень узнаваемо.

– Эй, где моя белая каска и комбез. Я прораб, – ребята начали галдёж, подхватывая идею.

– Зачем тебе каска?

– Знаю я вас. Вы же иначе подстригаться заставите, а я на такое несогласный.

– Ой, а мне кем лучше… Учительницей или стюардессой? Или парикмахером? В таком коротком передничке…

Гвалт за столом стих минуты за три. Образы все себе выбрали и уставились на меня.

– Паша, а ты у нас кем будешь? – скорчив забавную моську, спросила Ольга.

– Мне проще всех. Даже думать не нужно. Я с собой форму нашей сборной прихватил. Как чувствовал, что понадобится. Так что я буду олицетворять собой советский спорт, с вот такущими буквами СССР на груди, – я приложил вытянутую ладонь к сердцу, показывая, какого размера буквы у меня на спортивной куртке.

– Ой, а где мы костюмы возьмём? – несколько запоздало всполошилась Иринка.

– Пусть у немцев голова болит. Есть же у них киностудии. Найдут, если захотят, – успокоил её Коля, – Я только одного боюсь. Мы тут всё распланировали, а вдруг Фариану песня не понравится. Может он клип вообще не по этой вещи решил снять. Мадлен же ничего не уточняла.

– Немцы жуткие бюрократы. Без документа им ничего не докажешь. Для нас, в данном случае, это большой плюс. Им прилетает оборотка. Ни про какую съёмку с нашим участием нигде не сказано. Так что мы можем согласиться, за небольшую доплату наличными, но на то, что нам интересно, или напрочь отказаться от дополнений к контракту. Я понимаю, что все мы, как истинные советские идеалисты, привыкли бескорыстно работать во имя светлой идеи. Вот только сейчас не тот случай. Мы работаем в капиталистическом коммерческом проекте. Что характерно, за деньги. Поэтому имеем право выставить свои условия за дополнительную работу. Они у нас простые. Можем снять клип, за символическую плату наличными по нашему предложению, или пускай пишут дополнение к контракту и пробуют его согласовать официально. Где и как, лично я не знаю. Для вас такие отношения звучат дико, но это капитализм. Не только со всеми его гримасами, но и с его возможностями, – я смочил пересохшее горло глотком остывшего кофе, – Кроме того, я уверен, что когда Фрэнк поймёт, насколько эпатажно и необычно у нас всё получится, он согласится и на более щедрые условия. Главное теперь – это правильно всё донести до его помощника Рудольфа. Тут мне потребуется ваша помощь. Ирине и Алексею надо будет делать строгое и умное лицо, и время от времени раздувать щёки, когда я маякну. Упирайте на то, что мы не нанятые ямайские танцоры, изображающие пение под чужую фонограмму, а самостоятельные творческие личности. С собственной музыкой, текстами и имиджем.

– Паш, а вдруг не получится? – испуганно пролепетала Иринка, зажмурив глаза и изо всех сил прижимая к груди стиснутые кулачки.

– Солнце, а что мы теряем? Я готов Рудольфу озвучить, что мы ему за три копейки продаём наш проект, который сами собирались снять на нашей, свердловской киностудии, и запустить его в прокат. Кстати, план вполне реальный. Поэтому, никого не боимся, и не забываем про то, что мы русские, и у нас есть своя гордость, – я удивился, как при этом упоминании ребят проняло. Группа неуверенных в себе подростков за какую-то минуту превратилась в коллектив, ощетинившийся прицелом твёрдых взглядов по сторонам, и общим стальным стержнем, который невозможно погнуть и сломать. Вот это сила! Как можно было потерять целое поколение таких людей?!

– Пора на студию. Предлагаю сегодня напомнить немцам, что такое девятое мая, – нехорошо улыбнулся Эдик, выразительно постучав по столу сжатым кулаком. Его удары подхватили. У нас не ВИА, а секта!

– Идём ровно. Улыбаемся. И будь, как будет, – нелогично подвёл итог разговоров Николай.

Из кафе вываливается не русский вокально – инструментальный ансамбль, а какое-то подобие боевой группы. Интуитивно парни выстраивают порядок, словно собираются в боевую походную колонну. Хорошо ещё, что не все в ногу идут. Вот был бы шок для немцев. Старый ночной немецкий кошмар – «Русские идут».

– Паш, а почему нам что в кафе, что в ресторане официантки всегда два счёта приносят? Нет, ты не подумай, что мне денег жалко, но как-то это неправильно, – Ольга, вырвавшись из окружения парней, повисает у меня на руке.

– Оль, это немцы. До свадьбы такое принято. У них действительно парень и девушка платят сами за себя. С другой стороны, существуют положительные моменты. Никто потом с тебя не потребует на кухне приготовить что-то нереальное. Представляешь, у них даже котлеты своими руками сделать – это уже высший пилотаж. А ещё в плюсе то, что немецкие мужики не скандальны и неприхотливы. Нет будет готового ужина, они без всяких возражений поменяют его на питание в ближайшем ресторане. Разумеется, не стоит такое исполнять слишком часто. Зато и на кухне упираться особо не придётся. Разогрела полуфабрикат, и немец доволен. Для них такое нормально.

– То есть, ты думаешь, что он меня любит? – невинно интересуется девушка, скребя меня маникюром по рукаву.

Э-э, женскую логику мне не дано понять. Совсем. Вроде про любовь мы как бы не говорили.

– Хм, ну и вопросы у тебя, подруга… Я же не ясновидец. Ханс – взрослый мужик. По их меркам ему уже пора обзаводиться семьёй. Возраст. Ты у нас – просто красавица, а по немецким стандартам, так вообще – суперзвезда. Я все глаза проглядел, но никого красивее тебя в этой Германии не увидел, – бессовестно поднимаю я девушке её самооценку, а заодно, и настроение.

– Ты считаешь, что у нас с ним могут быть серьёзные отношения? – спросила Оля, покосившись на ближайших парней, подозревая, что они нас подслушивают. Абсолютно справедливо предположила, между прочим. Ребята, услышав краем уха некоторые обрывки фраз, держат лицо, чтобы не ржать. Мне бы их веселье. Я же помню, как меня только что не тошнило, когда я слышал про то, как «строят отношения» в Доме-2. Хотя, рыгательный порыв нынче сдержал. Видимо, критическая масса отрицательных ощущений от «Суперпроекта» слегка поблекла со временем. Ярко выраженный блевательный эффект не отмечаю. Ольгин вопрос оставляю без ответа. Сложно всё у них. Я бы никогда не подписался на такую пропасть в мировоззрении, даже если бы перед глазами маячили гипертрофированные прелести Саманты Фокс. С чего вдруг вспомнил эту звезду? Да афишу увидел. Там такие ти… э-э... краски. Чую, шоу будет фееричное. Немцы должны рыдать.

Я пока молчу, а те из ребят, кто в курсе, не спрашивают. Завтра у меня день рождения. Остатки денег от Хельги я придержал, рассчитывая их спустить на микробанкет в нашем гаштете. В том, что напротив гостиницы. На порцию шикарного жаркого, и на пару бокалов баварского пива для всех должно хватить. Это с вином у немцев плохо. Либо оно сухое, либо сладкое, а вот с пивом всё нормально. На любой вкус найдётся. Завтра с утра зайду, уточнюсь по ценам. По моим расчётам я в остаток денег укладываюсь.

Эх, тяжко жить не в своей стране. Их юмор я не понимаю, за что немцы мне отвечают взаимностью. В Германии предусмотрен целый водопад штрафов, который холодным душем вываливается на голову тем, кто рассчитывает найти здесь свободу. И еда у них какая-то не такая.