Загадка с энергией, получаемой от зала, а может и переизбыток незнакомой энергии, полночи не давали уснуть. Каким-то образом я воспринимаю эманации счастья и радости, как источник Силы. Более того, если источник оказывается с отрицательным значением, то я начинаю с ним делиться своей энергией. Самое обидное, что оба процесса я не контролирую. По моим ощущениям на циклы зарядки — разрядки заметно влияет разность потенциалов. Можно по часу разряжаться на нейтральный, чуть холодный зал, а потом за пару минут всё восстановить от восторженной публики, ликующей перед сценой. Точно, перед сценой… Как-то я не учёл расстояние. Наверняка есть потери от дальности. Судя по тому, как меня сильно торкнуло, когда я вышел к самому краю сцены, они значительны.
— "Я похож на губку. Обычную поролоновую губку, которую брось в воду, и она тут же впитает в себя воду. Выложи её на сухое место, и она начнёт терять влагу. Хм, а ещё губку можно выжать насухо”, - я почувствовал, что покрываюсь липким потом. Слишком яркие образы в Памяти остались от жертв некромантов и менталистов, выжатых досуха их магией. Стало страшно. Наверно, такое же чувство безысходности испытывают в свои последние мгновения инфарктники, понимая, что сердце остановилось, и в этот раз навсегда. Очнулся через секунду, со сжатыми в кулаки руками. Вот это на меня накатило… Правая рука, которой я сжимал металлический угольник гостиничной кровати, разжиматься не хочет. Откинул матрас и левой рукой начал один за другим разжимать пальцы. Ещё один шок! Металл смят, как будто по нему не раз ударили кувалдой. Запаниковав, попытался выправить всё обратно. Металл, словно пластилин, начат менять форму. От переизбытка впечатлений в голове зашумело и, откинувшись на подушку, я мгновенно заснул, как будто потерял сознание.
— Просыпайся, соня. На завтрак опаздываем. — Николай, мой сосед по гостиничному номеру, с перекинутым через плечо полотенцем, прошлёпал по полу босыми ногами, направляясь в душ. Я дождался, когда он начнёт там плескаться, и осторожно отодвинул край матраса. Проплешина светлого металла чётко выделялась на покрашенной поверхности уголка моей кровати. Ощупал это место со всех сторон. Геометрия уголка сохранена, а вот толщина металла изменилась. Там, где нет краски, стенки уголка заметно тоньше.
Память подсказывает два совпадения. Свойства и форму металлов можно менять с помощью магии. Нечто похожее было у гномов, в их магии. и… у земных экстрасенсов.
На Земле экстрасенсов принято считать мошенниками. Натанович как-то мне рассказывал, что когда Розу Кулешову изучали его коллеги, у нас в Свердловске, то они вынужденно приняли такую точку зрения. Иначе, с них бы потребовали объяснение, как такое возможно. У женщины много раз брали биопсию (срезали кусочки кожи на анализы), она месяцами жила на зарплату уборщицы, за свои деньги ездила на обследования в Москву, но разгадка её способностей так и не нашлась.
Поэтому на Земле все воздействия магией или "силой мысли" изначально принято считать фокусами. Выход простой, как всё гениальное — то, чего наука не может понять н объяснить — не существует.
— О чём задумался? — жизнерадостно поинтересовался Николай, когда мы двинулись на завтрак.
— О гномах… — буркнул я, действительно соображая в это время, что как раз о магии гномов я почти ничего не знаю. Не дали мне тогда способностей к ней, вот и прожил ту жизнь учеником оружейника, да воином второго ряда в хирде. Для первого молод был.
— А, знаю. Это такие маленькие, смешные, пузатые коротышки. У друга статуэтку видел. Бородатый пузан в колпаке, — хохотнул Коля.
Спорить я не стал. Пузатые гномы действительно есть. В основном среди торговцев и владельцев трактиров. По их виду и сложилось мнение обо всей расе. Остальные гномы из пещер и своих поселений выходят редко, поэтому другие расы и видят их не часто. Зато среди них найти пузатых кузнецов, например, весьма проблематично, собственно, как н других ремесленников. Как-то не завязывается жирок, если ты у жаркого горна часами молотом машешь, или тяжёлые кожи мнёшь. А уж про шахтёров и говорить нечего…
— Нормальные они. Чуть пониже тебя, зато в плечах шире, раза в полтора, — за гномов мне стало обидно. Весёлый, трудолюбивый народец. Мне бы таких, как они, хотя бы десяток среди людей найти, можно было бы таких дел наворотить. Со станками, да с электроникой…
— На кой они тебе сдались? — примирительно поинтересовался Николай, немного понизив тон и свою степень весёлости. Почувствовал видимо, что мне не очень приятны его хохотушки.
— Книгу буду про них писать, — я это ляпнул как-то вдруг, словно мысль витала вокруг меня давно, а тут я ухватил её за хвост.
— Не, не напечатают, — Николай даже шаг сбавил, уйдя в размышления. — Нет там идеологического пафоса, а потом, если это фантастика для молодёжи, то как ты там творческий посыл выразишь? А метод социалистического реализма как применишь?
— Э-э, Коль, ты где слов-то таких нахватался? — поинтересовался я, придержав парня за рукав перед дверями буфета.
— Я же не сразу стихи писать начал. Сначала написал два рассказа и повесть, небольшую. Отправлял всё к нам, в "Уральский следопыт". Ну, и получил ответы от редакции, — глядя в сторону, признался Николай.
— Домой вернёмся, дашь почитать, — требовательно сказал я. — Ты сам-то понимаешь, что сейчас немного всё изменилось?
— Ой, да что там изменилось…
— Коля, не дуркуй. Твои песни залигованы, скоро даже Мелодия пластинку выпустит. С песнями, где ты указан, как автор. Это для тебя всё вроде бы мелочи, а для редактора уже нет. Для него ты — состоявшийся официальный автор. Ты понял? — я поймал его взгляд. Робкая улыбка, и слабая надежда, — Идём завтракать, жрать хочу, аж скулы сводит, — я распахнул двери и пошёл объедать гостиничный буфет. Аппетит реально разыгрался не на шутку.
На предстоящую репетицию я притащил из фойе стул и поставил его на краю сцены, со своей стороны. Пару раз пришлось одёрнуть техников, которые покушались на его целостность. Это мой дежурный слон в засаде. Задумал я одну пакость… ну, просто иногда мне тоже нравится эпатаж.
На пятой песне, где у нас был намечен выход гитариста Цветов, я вышел вперёд, и усевшись на стул, стал наигрывать гитарные фокусы, в стиле Томми Эмануэля. Последние пару месяцев я заменил обычную получасовую разминку, отказавшись от обычных этюдов в пользу такой манеры игры. Тогда-то и обнаружил, что подобные вещи играть могу только сидя. Дело в том, что играя стоя, с гитарой на ремне, я теряю в технике. Объяснить сложно, но сидя, я могу играть больше и техничнее. Так как я начал шпилить на полном звуке, не заметить меня было сложно. Музыканты, поняв, что слышат что-то непривычное, притихли. Даже Дюжиков, уже подстроивший гитару, замешкался.
— Сергей, — окликнул я в микрофон гитариста Цветов, — На репризе вступай, — и через четыре такта махнул ему грифом своей гитары, уходя на повтор темы.
Да-а, мы "сделали"! Я сам чуть со стула не сполз на пол, когда услышал. Круто вышло, что уж говорить. Отвернул на пару секунд свою морду влево, чтобы меня не видели, сумел восстановить дыхание и напялить на лицо покер фэйс.
— Ну что, у меня есть предложение, эту песню начать так. Пока я тут наигрываю. Сергей выходит и подключается, а потом вместе идём на вступление к песне, — я показал рукой в сторону Дюжикова.
— И часто он у вас так "наигрывает"? — услышал я вопрос Намина, случайно усиленный одним из микрофонов, находившимся неподалеку от него.
— Да там, собственно, ничего сложного нет, зато звучит всё очень эффектно, — чуть слабее донёсся в колонках голос Алексея, который затем повторил фрагмент из мной сыгранного на своей гитаре, показывая Стасу
— "Вот же тихушник", — улыбнулся я про себя. Алексей мою разминку слышал всего пару раз, и то со стороны, но ведь запомнил же и подобрал. Просто так, с ходу, такое вряд ли сыграешь.
— Проходим со Стасом последнюю песню и освобождаем сцену, — услышал я голос нашего руководителя. Судя по всему, моё предложение принято.
Концерты в этот день пошли заметно веселее. Первые два закончились блестяще, и я чувствовал, что меня переполняет энергия. Выход нашёлся в одном из уголков фойе. Там, у окна, стояли две кадушки с пальмами. Убедившись, что в этом закутке меня никто не видит, я ухватился за толстые стебли листьев и кастанул по два заклинания роста на каждое дерево. Оценил своё самочувствие. Полегчало, а то ходил уже с вытаращенными глазами, как будто кофе перепил не в меру. Странный скрип заставил меня оглянуться, когда я уже поднимался по лестнице. Фойе пустое. Никого не видно. Пожав плечами, побежал к ребятам.
Причину скрипа я выяснил, когда забежал в знакомое мне место, чтобы слить излишки энергии после третьего концерта. Две уборщицы возились около лежащих на полу деревьев, собирая землю из разрушенных кадушек.
— Да не бывает такого, Клавдия, чтобы враз обе кадки-то треснули.
— Снутри их давило, точно тебе говорю. Смотри, как доски-то выперло. Вона деревья какие здоровущие ужо вымахали, давно пересадить надо было.
Послушав с лестницы разговор женщин, я тихонечко поднялся обратно. Как-то слишком уж эффективно сработали у меня заклинания. Судя по всему, форсированный рост пальм фатально сказался на тех посудинах из дерева, в которых их выращивали.
* * *
Сегодня Степан Арамович не поехал вместе с музыкантами. Завтрашний переезд в Свердловск им был подготовлен, но не мешало лишний раз убедиться, что ничего не поменялось. Закончив с необходимыми звонками, он посмотрел на часы. До первой встречи оставалось сорок минут. С директором пермской фабрики Гознака ему надо встретиться по поручению Деда, именно так, с большой буквы в их семье называют Анастаса Микояна. Кубинские товарищи, по старой памяти, обратились к Деду с просьбой о содействии в изготовлении новых банкнот. Сам Анастас Иванович такие решения уже не принимал, но все необходимые связи у него имелись. Осталось заручиться согласием местного руководства, и можно будет запускать всю цепочку по прохождению необходимых документов.
— Во втором квартале только сможем начать, — директор фабрики, с которым они встретились в ресторане при гостинице, побарабанил пальцами по столу, — Сейчас два больших заказа из Африки пришли, а потом для Йемена надо допечатку сделать. Так что линия для зарубежных денег у нас пока занята.
— Надо же, я и предположить не мог, что у вас другие страны свои деньги печатают, — искренне удивился Степан Арамович.
— Почти вся Африка у нас деньги себе деньги заказывает, да и кроме неё заказчиков хватает. А в Китай и Индонезию мы поставляем банкнотную бумагу, — улыбнулся его собеседник.
— Здорово, я себе такого и представить не мог. Ну, а по моему вопросу… Думаю, что у нас и пройти все согласования раньше не получится, так что второй квартал вполне подходит, — Степан Арамович в очередной раз удивился прозорливости Деда, ещё неделю назад предсказавшего возможный итог переговоров. Более того, названый срок в какой-то мере являлся тестом. Он позволил, как лакмусовая бумажка в химических опытах, выяснить, что его собеседник до сих пор не выкинул из своих расчётов старшего Микояна, с которым был хорошо знаком.
С директором фабрики, который уже опаздывал на очередную встречу, расстались в дружеских отношениях. Разглядывая из окна Каму, на льду которой местами темнели фигурки рыбаков, Степан Арамович с улыбкой вспомнил неожиданный казус, который у них случился, когда Дед дал ему папку Пермь для ознакомления. Помимо ключевых фигур города, и характеристик предприятий, там был ещё один интересный листочек. Пермь — 76. Именно так называлась ракетная часть в тридцати восьми километрах от города. В Бершети, так назывался посёлок, было шестьдесят ракетных шахт межконтинентальных баллистических ракет (МБР) PC-10, и 9 МБР РС-22М.
Следующая встреча должна быть с Соловьевым Павлом Александровичем. Изумительный конструктор авиадвигателей, с невероятным даром предчувствия н интуицией, так описывало его досье Деда. Сейчас он бился над созданием двигателя для МИГ — 31. Пермские моторостроители уже не первый раз доказывали, что они лучшие в мире. Двигатель Д30Ф6 ещё войдёт в анналы Истории, как опередивший своё время, а МИГ — 31 станет прообразом и непревзойдённым образцом истребителя — перехватчика, на ближайшие тридцать лет. С пермским гением надо было встретиться по просьбе сына известного авиаконструктора, ещё одного Микояна, пошедшего по стопам отца. Тот очень хотел, чтобы местный изобретатель познакомился с новым директором ВИАМа, института авиационных материалов — Шалиным. Предлагаемые им виды никелевых сплавов, высокопрочных сталей и новых образцов титана, позволяли совершить революцию в авиастроении. Папочку, в два десятка листов, Степан Арамович и передал при встрече конструктору, начисто при этом потеряв его, как собеседника. Павел Александрович, как только понял, что попало ему в руки, с головой погрузился в чтение, время от времени возвращаясь к уже прочитанным листам, и недоверчиво хмыкая.
Вот такой, вроде бы и ни кому не заметный администратор, скорее всего из вежливости, именующийся как ’’концертный директор", ездил по всей стране. Мало кого интересовало, что маршруты гастролей он составлял сам, созваниваясь с нужными ему городами и филармониями. И тем более, никто не знал, что его пути заранее просчитаны и согласованы с интересами семейного клана.
Глядя на конструктора, увлечённо шуршащего бумагами, Степан Арамович задумался над событиями вчерашнего дня. Его выбило из колеи высказывание Павла насчёт Деда. Сама мысль о его смерти вызывала протест, а уж когда он услышал про то, что мелочность нынешнего руководства дойдёт и до похорон, то сорвался. Павел сказал, что Анастас Иванович без него умрёт. Какая интересная оговорка! И потом — эти странные предсказания. Если о том, что где-то невесть что взорвётся, ещё как-то можно знать, то откуда можно узнать результат предстоящего хоккейного матча, да ещё с таким неправдоподобным счётом.
— Спасибо за новости. Порадовали. Сегодня же эти материалы передам нашим технологам, пусть знакомятся. Хотя нет, уже завтра, — опомнился конструктор, взглянув на улицу, где начали зажигаться первые фонари.
— Я сегодня буду в Москву звонить. Ничего не надо передать?
— Думаю, что я прилечу туда в начале следующей недели. Буду крайне признателен, если мне устроят встречу с Шалиным, — многозначительно похлопал Соловьёв по боку своего толстого портфеля, куда он упрятал полученную папку с бумагами.
Подстёгиваемый нетерпением, Степан Арамович, закончив разговор с конструктором, поднялся к себе в номер. Переговоры с Москвой заказывать ещё рано. Перебрав в уме список своих знакомых, он собирался позвонить двум журналистам, которые наверняка будут в курсе последних столичных новостей.
Мужчина постарался успокоиться. Пока у него нет повода, чтобы делать какие-то смелые предположения и выводы. Слишком неправдоподобно выглядит сама идея предсказаний. Да что он врёт сам себе? Он же знает людей, и жизнь научила его достаточно хорошо понимать, когда ему врут, а когда нет. Павел не врал. Даже по его промелькнувшей улыбке, когда он смотрел на взбешённого собеседника, и пытался его утихомирить, было понятно, что он абсолютно уверен в том, что говорит. Очень знакомые интонации н даже сам взгляд — так на него иногда смотрели отец и Дед. Обычно, после этого следовал короткий урок, где ему, вспыльчивому подростку, просто и по-мужски объясняли суровую прозу жизни. Давно он уже не вспоминал своё детство, а тут, во время разговора с этим мальчишкой, пришло дежавю. Он снова почувствовал себя подростком, которому взрослый объясняет достаточно простые, для него, мысли.
Степан Арамович помотал головой. Надо же, что только не придёт в голову, когда ты остаёшься вечером один в гостиничном номере. Вытащив записную книжку, он приступил к заказу междугородних переговоров.
— Артур, привет. Как дела, как столица? — первым звонком его соединили с известным журналистом, который не выдержал бремя выпавшей на него славы, н потихоньку спивался, хотя и по-прежнему оставался "в обойме".
— Ты представляешь, сегодня в Москве произошло три взрыва, один из них в метро, а другой рядом со зданием КГБ. Количество погибших я пока не знаю, но раненых очень много, — журналист, явно "принявший на грудь" по поводу субботнего вечера, с ходу выложил самую горячую новость дня. — Пятьдесят лет в стране терактов не было, а тут на тебе, только все после празднования расслабились, и получите.
Празднование семидесятилетия Брежнева происходило шумно и помпезно. Две недели назад по Москве было трудно проехать из-за сотен делегаций, которые прибыли на торжества.
— Вот это да. У вас там война, что ли? Что хоть говорят?
— Пока не понятно. Органы шерстят диссидентов, те орут, что это провокация органов. Мне уже коллеги из-за рубежа звонить начали, интересуются, что и как.
— Понятно, значит мой звонок не ко времени…
— А ты что хотел-то?
— У нас гастроли на Урале хорошо пошли. Ребят чуть не на руках из зала выносят. Вот, думал тебя с фотографом вызвать, да пару статеек заказать, — Степан Арамович заранее продумал объяснение звонка, поэтому его предложение прозвучало вполне естественно.
— Сейчас точно не смогу, сам понимаешь, что вокруг творится. Если очень надо, могу кого-то из молодёжи послать, — ответил журналист, понимая, что заказные статьи неплохо оплачиваются, и не всем их предлагают.
— Мне твоего уровня человек нужен. Молодежь я и сам могу пригласить. Так что попозже созвонимся, когда у вас вся кутерьма затихнет, — закончил Степан Арамович разговор, уверенный в том, что цель его звонка собеседнику обозначена достаточно, как и тем, кто ещё мог оказаться на линии, прослушивая телефонные разговоры.
С Михаилом, молодым, но талантливым корреспондентом Комсомольской правды, разговор прошёл примерно в том же ключе, но с той разницей, что он пообещал прилететь через четыре дня в Челябинск, а пока он попробует заранее договориться с парой журналов о будущей статье. Заодно и у своего редактора мнение узнает.
Вытерев вспотевший лоб, Степан Арамович в возбуждении начал мерить шагами номер. Эту привычку он перенял у Деда, который тоже, обдумывая что-то важное, мог долго ходить взад-вперёд по кабинету, заложив руки за спину.
Своё желание — немедленно поехать и всё выяснить у Павла, пришлось придавить усилием воли. Достаточно он уже вчера погорячился в разговоре с этим загадочным парнем.
* * *
Два красно-белых Икаруса подъехали к гостинице в десять утра. Техники, всё ещё разгорячённые отгрузкой аппаратуры в грузовую фуру, толпились на улице. Понемногу начали выходить музыканты. Иринка носилась между этажами гостиницы, активно подгоняя отстающих.
За общей суетой не заметили, как выехали из города. До свидания, Пермь — славный уральский город, может и не слишком заметный на фоне других, но от этого не менее важный для полноценной жизни нашей страны.
Сыто урча дизелями, автобусы быстро домчали нас до поворота на Суксун, где н сделали небольшую остановку у придорожного кафе.
— Почему-то родиной самоваров считают Тулу, но на самом деле первые самовары начал делать демидовский завод в Суксуне. Только спустя шесть лет Демидовы перевезли отсюда часть мастеров в Тулу, — услышал я голос Николая, стоящего у автобуса среди курильщиков. Похоже, ему не поверили, потому что кто-то затеял с ним спор.
— Павел, можно на пару слов, — Степан Арамович, ухватив меня за руку, отвёл немного в сторону, — Объясни мне, разве нельзя было избежать жертв в Москве?
— Нет, я знал только город, время и количество взрывов. В это никто бы не поверил, а подробности я и сам не знаю.
— Знал, значит… — со значением произнёс Степан Арамович, пристально глядя мне в глаза.
— Не спрашивайте, откуда. Считайте, что мне просто приснилось. — ответив, я оглянулся по сторонам. Знакомое ощущение зала, тянущего из меня энергию. Сориентировавшись, повернулся лицом к автобусу.
— Что с Александром? — я показал на солиста Цветов Лосева, серо-белое лицо которого увидел через стекло автобуса.
— Спит наверно, — пожал плечами администратор.
— Не похоже, — пробормотал я и быстро пошёл в автобус Цветов.
Лосев горел. Холодными, после улицы, руками, я не сразу понял, насколько высокая у него температура. Растерев руки, и для сравнения пощупав сначала свой лоб, определил, что разница температур у нас очень существенная. На мои действия певец почти не реагировал, только из глаза у него выкатилась слезинка. Я обратил внимание на учащённое дыхание и то, как он держится за грудь.
— Что с ним? — Степан Арамович тоже забрался в автобус н встал в проходе, мешая мне выйти.
— Очень похоже, что воспаление лёгких, он даже не реагирует ни на что. Пропустите, я сейчас вернусь.
Когда торопишься, всё как назло получается из рук вон плохо. Сначала я искал свою сумку, потом нащупывал в ней фляжку, которая словно запропастилась куда-то. Бегом кинулся обратно.
Вокруг больного музыканта суетились трое. Опознав в спину только администратора, я пробился к больному, попросту расталкивая остальных.
— Совсем сдурели, что вы его трясёте? У него уже носогубный треугольник потемнел, — рявкнул я на них, вглядываясь в лицо певца, — Быстро стакан найдите, — бросил я через плечо, расстёгивая у певца верхние пуговицы куртки. Поймав обе его руки за запястья, начал кастовать первое заклинание Малого исцеления. Ну вот, уже лучше. Дышать точно легче стал и не так порывисто. Минуты через три запустил заклинание повторно. Музыкант зашевелился и попытался удобнее сесть.
— Спокойнее, не дергаемся, сейчас всё будет хорошо, — придержал я его за плечи. Воспаление лёгких — это не царапины. От него и умереть можно. На третье заклинание меня ещё наверно хватит, а вот дальше вряд ли. Больно уж они затратные. После третьего лечения Лосев уже вполне пришёл в себя, и с недоумением начал смотреть по сторонам.
— Стакан, — потребовал я, протянув руку в сторону прохода. Сначала набулькал из фляжки четверть стакана, но засомневавшись, долил ещё немного, — Пей, оно не горькое.
— Что это? — дрожашей рукой принял стакан Лосев, с подозрением принюхиваясь к содержимому и разглядывая его на свет.
— Пей, давай, — требовательно скомандовал знакомый голос из-за моей спины, — Сколько раз тебе нужно повторять, чтобы ты после концертов не выскакивал курить на улицу. Ещё раз увижу — выгоню к чёртовой матери.
— Уф, хорошо-о, — зачем-то растирая лицо, прочувствованно сказал певец, — А я что, заснул?
— Ага, заснул. Так заснул, что мы тебя втроём разбудить не могли, — голос Дюжикова я узнал сразу. Оглянулся чисто из любопытства, мне стало интересно, кто же Лосева чуть раньше костерил, на чём свет стоит. Хм, мог бы и так догадаться. Намин жутко рассержен и, похоже, для Лосева разнос ещё только начинается. Надо спасать коллегу.
— Больному спать. Всем остальным выдохнуть и расслабиться. Меня до города не трогать, — раздав ценные указания я побрёл к выходу, хватаясь время от времени за спинки сидений. Прилично я выложился с лечением, раз меня на ходу так штормит.
— Через пару часов будем проезжать Бисерть. Город примечателен тем, что там наш дорогой Леонид Ильич в тысяча девятьсот двадцать девятом году начал землемером свою трудовую карьеру, — услышал я голос Николая, до сих пор продолжавшего свой краеведческий экскурс для окруживших его людей.
Я только головой покачал. И у нас, оказывается, генсек отметился. Надо же, какой он в молодости шустрый был, не то, что сейчас.
Добравшись до своего автобуса, я пристроил сумку вместо подушки и улёгся спать. Под мерный рокот двигателя мне снился океан и первый выезд факультета боевых магов на практику. Проснулся, когда нас сильно тряхнуло на колдобине, обнаружил, что меня укрыли чьей-то курткой, н снова провалился в сон. Приснился наш корабль. Лера — жизнючка, в которую я тайно был влюблён, впрочем, об этой тайне знала вся наша группа, и первые опыты работы с корабельными накопителями и амулетами.
— Павел, просыпайся, уже в город въезжаем, — тряс меня Алексей, вырывая из сна. Как так, я же только что заснул.
Вынырнув из-под куртки, огляделся. Точно, нам совсем чуть-чуть ехать осталось. Хороший сон приснился. Эх, мне сейчас бы накопитель… Я замер, боясь спугнуть мысль. Сам я артефактором не был, но теоретические основы артефакторики мы проходили, и даже что-то простенькое пытались делать на практических занятиях. Жаль, что их мало было, тех занятий.
Автобусы остановились, и вскоре из первого молодцевато выпрыгнул Лосев, явно играя на публику. Неплохо я его подлечил. Жив, бодр и весел.
Я помог перетащить наши инструменты и костюмы в гримёрную, и пошёл звонить жене. В этот раз у нас в комнате телефона не обнаружилось. В фойе сидел Степан Арамович, с газетой в руках, и явно кого-то поджидал. Нетрудно догадаться, кого.
— Значит 1–6, говоришь, сыграют, — ткнул он пальцем в программу телепередач.
— Угу, и трансляция, как видите, прямая, — ухмыльнулся я, сообразив, что у него в руках делает газета. Это он проверить меня решил, не узнал ли я где заранее итоги матча.
— А что с Лосевым было?
— Я уже говорил — воспаление лёгких, — напомнил я ему наш разговор.
— Так. Ты с улицы определил, что он заболел, потом снёс нас, как кегли, когда мы пытались привести его в чувство, затем пять минут лечил и дал выпить синей водички. И через три часа он выздоровел. После воспаления лёгких. Я ничего не перепутал?
— Вроде нет. Так всё и было, — согласился я, перед этим немного подумав и почесав затылок.
— Павел, мне кажется, нам стоит серьёзно поговорить, — не выдержал администратор.
— Все разговоры завтра. До хоккея полтора часа осталось. А сейчас извините, у меня дела, — через стёкла фойе я увидел, как знакомый Жигулёнок шустро въезжает на стоянку. Выскочив за двери, я только успел бросить сумку на землю, чтобы поймать кинувшуюся ко мне Ольгу. И закружил, закружил её вокруг себя, подхватив на руки. Мы уже потеряли шапки, и шарф у меня развевался, как флаг, и небо над нами тоже кружилось.