Когда в конце октября 1945 года Национальная ассоциация партизан Италии вызвала меня в Милан, чтобы доверить мне режиссуру первого партизанского фильма, финансируемого и создаваемого непосредственно под контролем этой ассоциации, мне сразу же представилась самой важной проблема сюжета. Большинство товарищей, естест венно, высказывались за сюжет, который развивал бы мотив жизни партизан и их приключений, — по сути дела, занимательный фильм. Я же стоял за сюжет, в котором была бы представлена и развита тема менее привычная, но более интересная, хотя и более сложная: те моральные, политические и социальные причины, которые лежали в основе партизанского движения и в силу которых это движение имеет и право и долг продолжать существовать и в настоящее время.

Я думал так: нет никого ни в Италии, ни за границей, кто сомневался бы в доблести наших партизан, героические подвиги которых более или менее известны; однако лишь немногие знают, по каким причинам эти сорвиголовы сражались на этой, а не на другой стороне. Мое убеждение придавало мне силу, и после нескольких дней плодотворных споров мне в конце концов удалось настоять на своей точке зрения. Так родилась идея фильма «Солнце еще всходит», основной схемой которого мы обязаны Джузеппе Горджерино, одному из сотрудников редакции миланского издания газеты «Италия либера», активному участнику, бок о бок с Парри1, сначала подпольной борьбы, а потом и вооруженного восстания.

Я пригласил сотрудничать группу кинематографистов (Де Сантиса, Лидзани, Аристарко5), которых знал как людей, близких мне как в художественном плане, так и в политическом, и мы сразу же принялись за работу над сценарием. И мы работали с таким пылом, что уже 3 декабря смогли начать съемки фильма. Сюжет, очищенный от чисто зрелищных эпизодов, которые, если и имеются, носят функциональный характер в повествовании, довольно прост: это история внутреннего кризиса, переживаемого одним молодым солдатом, который после 8 сентября3 бросает оружие и возвращается в свое селение. Его отец работает управляющим в одном большом поместье. Разочарованный, отравленный горечью, юноша готовится встретить жизнь с зачерствевшим сердцем и с одним только желанием — больше не страдать. Он отказывается от мысли вернуться к прежнему — быть рабочим или крестьянином. За стенами ограды фактории, на помещичьей вилле, идет жизнь обеспеченная, протекающая в безделье и удовольствиях, и она тревожит фантазию и порождает зависть юноши. Участвовать в этой жизни — вот его идеал! Ради достижения этого он бросается в объятия хо зяйки — женщины зрелого возраста, чувственной и капризной. Но этот новый опыт и постоянная связь с миром тех, кто трудится, ясно осознавая всю серьезность исторического момента, переживаемого страной, заставляют юношу по-новому, более широко и более глубоко взглянуть на жизнь. Отсюда его реакция, изменение жизненной позиции. Так повествование подходит к эпилогу — к вооруженному восстанию.

Учитывая материал фильма, его создание не могло не вдохновляться критериями абсолютного реализма. Реализм — в замысле, в диалогах, в операторской работе, в актерской игре. Что касается операторской работы, я не колеблясь ни минуты пригласил снимать мой фильм Альдо Тонти4, который, как я считаю, и это так и есть, более чем кто-либо из всех операторов чужд всяких условных решений. В отношении выбора исполнителей я сразу же отбросил мысль использовать модных актеров, будучи убежден в том, что их индивидуальность могла бы наложиться на индивидуальность моих персонажей и подавить ее. Однако роль главного героя я доверил молодому, почти еще неизвестному актеру Витторио Дузе5, который привлек мое внимание в одной второстепенной роли в фильме «Одержимость». Также и главную женскую роль я поручил молодой, но очень многообещающей актрисе — Лее Падовани6, обладающей впечатляющей внешностью и тончайшей чувствительностью. За исключением Элли Парво7, исполняющей необычную для нее роль сорокалетней женщины из буржуазии, и Массимо Серато8, играющего «характерную» роль немецкого капитана, все другие исполнители не профессиональные. Это партизаны, рабочие, крестьяне.

А теперь несколько небезынтересных статистических данных.

Работа над сценарием продолжалась чуть более месяца, а съемки — почти четыре месяца. По привычным нормам тут явная диспропорция. И в то время, как второй этап надо считать нормальным, учитывая трудности съемок этого фильма (достаточно вспомнить, что действие происходит в течение всех четырех времен года, с зимними сценами на снегу), первый этап представляется слишком коротким. Возможно, в этом причина того, что повествование, как заметил один болонский критик, немного слишком суровый, но проницательный, производит впечатление скорее антологии, экспозиции эстетических и политических мотивов, чем законченного художественного выражения. Несомненно, что более продолжительная работа над материалом способствовала бы более тщательной обработке сценария, но, к сожалению, известно, что очень часто режиссер — раб каких-то жестких сроков и должен их соблюдать, даже если считает, как это считаю я, что для написания хорошего, если не совершенного сценария требуется не менее трех месяцев. Поэтому я выражаю согласие с упомянутым критиком, в то время как не могу согласиться с другими, которые упрекают «Солнце еще всходит» в том, что это политический фильм. Как же им мог не быть мой фильм, когда, как я полагаю, все фильмы политические?

Не подлежит сомнению, что киноискусство как в силу широкой популярности, так и из-за крайней недолговечности связано более, чем какой-либо другой вид искусства, со своим временем; и главным образом именно поэтому всякий фильм приобретает политический характер в связи с временем, когда он родился, хочет того или нет сам его автор. Красноречивым доказательством этого утверждения может служить немецкое кино, которое в течение сорока лет своего существования точно отражало в сфере искусства опыт, пережитый страной в сфере политики.

Те, кто отрицает неминуемость того, что каждый фильм имеет политическое содержание, приводят пример американского кино, которое в подавляющем большинстве случаев развивает тематику, не имеющую никакого отношения к политике. Но они не отдают себе отчета в том, что именно такая кинопродукция, внешне чисто зрелищная, является на деле самой ловкой политикой: она стремится упрочить миф о счастливой и всем довольной мелкой буржуазии при режиме капиталистической демократии.

В идиллических лентах с Диной Дурбин9 не меньше политики, чем в комико-сентиментальных комедийках, столь дорогих сердцу итальянского «Минкульпопа»*, который, будучи точным слепком с фашистского режима,

* Так сокращенно называлось в Италии существовавшее при фашизме «министерство народной культуры» (Ministero della cultura popolare (примеч. пер. ).

боялся не только вынести на обсуждение некоторые проблемы, но даже назвать их. Главной заботой его было отвлечь и развлечь публику: празднества, заслоняющие голод и виселицы!

Итак, я предупреждаю критиков: также и впредь все мои фильмы будут политическими в указанном выше смысле. Поэтому пусть они воздержатся от своих упреков — это означало бы ломиться в открытые двери.

Перевод А. Богемской