Фрэнсис Октоубер экспериментировал на шимпанзе. Он делал им уколы ВИЧ и изучал причины, по которым они не заболевали. Одна из обезьян в ходе исследований заболела и умерла. Это обстоятельство на какое-то время сделало Октоубера знаменитостью. Тот короткий момент славы стал для него своего рода героином. С тех пор он трудился в поте лица, пытаясь заразить еще хотя бы одну шимпанзе. Он колол им каждую разновидность ВИЧ, какую только мог раздобыть. Он составлял для них дозы, способные инфицировать всю Атланту. Он смешивал ВИЧ с его обезьяньей версией — ВИО — и даже с ВИК, вирусом иммунодефицита кошек. Национальный институт здравоохранения с готовностью давал ему миллионы долларов в год, чтобы следить, не появится ли нечто, способное вызвать СПИД у шимпанзе или по крайней мере нечто, что можно было бы сравнить со СПИДом, дабы придать происходящему вид финансирования важных исследований. Все дело было в деньгах. Деньгах для Минздрава от Конгресса, деньгах Минздрава для университетов, для исследователей. Нужно было расплачиваться за дома и яхты, в конце концов.

Октоубер взял кровь у той единственной умершей от вируса обезьяны, Джерри, и вколол эту кровь пяти другим шимпанзе. Ничего страшного с ними не произошло, но Октоубер был настроен оптимистично.

Одна из его шимпанзе, пожилая самка Бекки, была обучена американскому языку жестов для глухих еще в юности в другой лаборатории. Брат Октоубера был глухим; вся его семья хорошо знала язык глухонемых. Октоубер радовался, что никто, кроме него в лаборатории, не понимал Бекки, когда она показывала «ключ», «сбежать» и «больно» всякий раз, как кто-то подходил к ее клетке.

Октоубер жил в большом доме с аккуратно подстриженным газоном вокруг. Его дочь и сын учились в частной школе; его жена была частой посетительницей снежных курортов вроде Вейла в Колорадо. В этот конкретный вечер вся семья находилась в отеле на другом конце города. Офицеры полиции охраняли их номер, замерев в суровых позах.

Обстановка вокруг дома Октоуберов была обманчиво тихой и спокойной. Два дома на этой улице были заняты спецслужбами с инфракрасными видеосистемами. Приборы для наблюдения за точечными целями были наведены на каждую дверь и окно жилища Октоубера. Дома по бокам от дома Октоубера полнились новыми, пусть и временными, до зубов вооруженными жителями. За домом, вниз по аллее стоял припаркованный и, на первый взгляд, пустой фургон.

ФБР получила информацию от неизвестного человека по телефону. Очевидно, кого-то глубоко затронула мысль о готовящейся резне и разрекламированных пытках и казнях. Звонивший показался человеком, хорошо знавшим, чем занимался Октоубер. Он утверждал, что похищение запланировано на эту ночь.

Браун и Роб находились в одном из домов вниз по улице. На каждом из них крепился портативный наушник и маленький микрофон, прикрепленный к шее. Роб размышлял о двух минувших годах. Пятьдесят три человека были убиты кошмарными способами. Ни одной зацепки. Агенты не сомневались, что знали обо всех убийствах, потому что кто-то — вероятно, это был убийца — осведомлял их о каждом новом преступлении. Все ученое сообщество застыло в ужасе. Роб слышал, что большинство исследований, в которых использовались животные, были сорваны — главным образом потому, что немногие студенты или чистильщики клеток желали стать очередными жертвами. Немногие хотели закончить свои дни с гвоздем во лбу. Никто никого не винил в малодушии.

При этом странным казался тот факт, что число студентов, шедших в медицину, увеличилось. Похоже, некоторые люди, которые могли заинтересоваться опытами на животных, вместо этого решили стать врачами. Роб втайне был доволен этими переменами. За время расследования он столько всего узнал о всевозможных мучениях, которым животных подвергали в лабораториях, что ему было непросто найти оправдание практике вивисекции. Роб допрашивал многих докторов и ученых, которые говорили ему, не для протокола, что эксперименты с участием животных представляли собой не что иное, как средневековый вздор. Когда Роб спрашивал этих людей, почему они открыто не высказываются против вивисекции, ему отвечали, что Национальный институт здравоохранения неблагосклонен к авторам подобной критики. У всех этих собеседников Роба были истории про коллег, которые совершали ошибки, пытаясь остановить какие-то особенно болезненные или казавшиеся им непомерно жестокими проекты. Тех, кто упорствовал, предавали остракизму. Им не давали гранты, что зачастую приводило к краху их карьер. Так остальные учились держать рты на замке.

Роб недоумевал, размышляя над тем, каким человеком нужно быть, чтобы выбрать работу, в ходе которой ты день за днем делаешь животному больно. Каждый раз, когда его посещала эта мысль, он представлял себе Смитти жертвой вивера.

Вивер. Это слово незаметно просочилось в его интеллектуальный багаж. И теперь всякий раз, встречая ученых вроде Октоубера, Роб сам для себя вешал на них ярлык «Вивер!». Он сожалел о том, что узнал о значении этого слова.

— У нас тут движение! — раздался голос в наушнике, вырвав Роба из размышлений.

Он немедленно вновь стал профессионалом:

— Всем подразделениям. Оставаться на своих позициях.

Все уже приготовились броситься в бой, но Роб по опыту знал, что чрезмерное рвение, недостаток опыта у молодых агентов и офицеров и часы, проведенные в попытках поддерживать боевую готовность, могут привести к катастрофе при первых же признаках появления подозреваемых. Роб хотел, чтобы все прошло гладко.

Старенькая Toyota медленно проехала по улице и припарковалась прямо перед домом Октоубера.

Передняя пассажирская дверь открылась, и из машины вышел одетый в темное человек. Водитель остался ждать в машине. Двигатель он не заглушил.

— Человек подходит к дому спереди. Другой человек остается в машине, — прозвучал голос в наушнике.

— Человек у двери. Похоже, встает на колени.

Угол зрения прибор ночного видения позволял Робу видеть, как человек у двери достает что-то из сумки, пытаясь взломать замок. Дверной засов специально оставили открытым. Агенты пытались сделать проникновение максимально простым.

— Оставаться на своих позициях, — Роб пытался умерить пыл агентов.

— Он вошел, — волнение голоса в наушнике было едва уловимым. Роба это впечатлило.

— Всем подразделениям. Начинаем. Выдвигаться, — сказал Роб спокойно в микрофон.

Улица преобразилась. Внезапно, словно из ниоткуда, появились люди, окружившие машину. Водителя уложили лицом вниз и поставили колено ему на спину. На его руках защелкнулись наручники.

В доме хлынувшие из засады офицеры схватили взломщика в тот самый момент, когда другие агенты ворвались через дверь. Он оказался на полу и в наручниках еще до того, как понял, что угодил в западню. У него не было даже доли секунды на то, чтобы решить сопротивляться.