Всю ночь очень сильно шел снег. В результате к полутораметровым сугробам прибавились еще полметра. Ветер не был сильным, поэтому серьезных наносов не наблюдалось. Солнце светило ярко. Роб натянул ботинки из полиэстра, закутался в голубое, изорванное одеяло и храбро проделал путь в уборную на улице. По дороге обратно, пытаясь ступать в глубокие отпечатки, которые он оставил по пути туда, он остановился и сшиб снег с шести солнечных панелей, которые заряжали батареи, кормившие энергией его офис на дому.

Ступив в дом, он был встречен запахом варящегося кофе, дуновениями дыма от поленьев и безошибочно угадываемым ароматом картошки по-домашнему с луком и чесноком, жарящейся на печи.

Его печь была кадиллаком среди печей. У нее имелся глубокий отсек для поленьев, благодаря которому угли тлели всю ночь. Она располагала кожухом водяного охлаждения, кондиционировавшим дом, и снабжала жилище большим запасом почти кипящей воды, необходимой для мытья. Это была эмалированная, никелированная красотка из чугуна, настоящий домашний очаг.

Кухонный стол стоял достаточно близко, чтобы лучистое тепло от печки ощущалось с легкостью. Несмотря на то, что дом был уютным и уединенно расположенным, при учете трехметровых сугробов на улице, полностью заблокировавших на весь сезон дорогу, и отсутствие визитеров, вероятно, до весны, наличие печи очень грело Робу душу.

Роб съел свой завтрак и помыл посуду. Он вышел наружу и принес в дом охапку дров. Заполнил топку, прикрыл увлажнитель, налил себе последнюю чашку кофе, сел на диван и стал смотреть в окно на горы, вздымавшиеся у его дома. И хотя вокруг царило спокойствие, ветер кружил в верхушках гор, хлеща склоны. Кристаллы снега сверкали в солнечном счете, как мириады бриллиантов, летя то в одном направлении, то в другом. Только после второго глотка кофе Роб позволил себе вновь начать думать об убийствах виверов, о полиции, о реакции зоозащитного сообщества и о своих собственных мнениях и мыслях.