Во время второго рейда по тылам белых на реке Сал накануне ледохода отряд Дундича был отрезан от своего полка и прижат к самому берегу. Дундичу ничего не оставалось, как переправиться через мост в село Себряковка, занятое противником.

Белоказачий эскадрон, гнавшийся за красными, объехал весь берег и не нашел отряд. Офицер понял, что Дундич отступил в село. Подъехали кадеты к мосту, а там двое часовых облокотились на перила, ведут неторопливую беседу, а поблизости их кони на привязи.

— Эй, станичники! — крикнул хорунжий. — Не проезжал ли тут красный дьявол со своей бандой?

— Это який же такий? — повернулся к нему верткий белобрысый крепыш.

— Да Дундич, — зло бросил офицер, но, взглянув на тупые лица солдат, решил все же объяснить им, кто такой Дундич. — Красным дьяволом его называют. У него галифе и френч из красного сукна.

— Не, такого не бачили.

— Полчаса назад сюда проехали верховые, но в красном среди них никого не было, — добавил второй часовой, постарше, чернобородый великан.

— Куда они направились? — нетерпеливо заерзал в седле эскадронный, оглядывая прибрежные дворы.

— Прямо до майдану.

— Что же вы, сучьи дети, — заругался офицер, — даже не узнали, кто они? Небось и пароль не спросили?

— Они все ответили честь по чести, ваше благородие. Всадник глянул на маковку церкви, перекрестился:

— Ну, дай бог встретиться. — Он хлестко ударил плеткой по крупу коня и крикнул: — Эскадрон, за мной! Рысью ма-арш!

Но солдаты вдруг вскинули винтовки, ожесточась, приказали:

— Стой! Пароль?!

Опешивший офицер опустил поводья.

— Я тебе, хохлячья образина, покажу пароль.

— А ты не дюже лайся, ваше благородие, — резонно заметил бородач, клацая затвором. — Нам приказ. Сами тильки что учили. Пароль?!

Кипя гневом, эскадронный широко открыл рот. Хотел то ли еще сильнее обругать спесивых часовых, то ли, исполняя устав, назвать пароль, но от неожиданности все в голове у него перепуталось и пароль как ветром выдуло. Так он и сидел в седле несколько секунд с открытым ртом. Потом повернулся к уряднику и спросил:

— Тыщенко, помнишь пароль?

— «Кубань-река», ваше благородие, — пропел ему на ухо урядник.

Но офицер, учуяв запах сивухи, подумал, что тот белены объелся, болтает какой-то вздор.

— По-твоему, Кубань-море, есть? Я тебя о чем спрашиваю?

— Так я ж вам по секрету говорю, — смущаясь, ответил урядник.

Наконец до эскадронного дошло. Он, еще не остыв, назвал пароль и тут же потребовал от часовых:

— Отвечай?

— «С нами бог», — в один голос произнесли двое и почтительно прижались к перилам, давая проход коннице.

— Ну, служба, — погрозил плеткой офицер чернобородому. — Я еще доберусь до тебя! Какого полка?

Высокий солдат выдвинул вперед правое плечо: на, мол, читай, на погонах написано.

Теперь уже хлестко шлепнув по крупу коня, офицер крикнул:

— Эскадрон, за мной!

Умчались белые к базарной площади, а часовые свистнули три раза, достали из-под полы топоры и начали торопливо горбыли отрывать и балясины подрубать.

Из-за первой хаты показался Дундич с товарищами. Въехали они на мост, спешились и стали часовым помогать.

— О чем вы с ними так долго гутарили?

— Их благородие не хотели пароль называть, а мы уперлись, — обнажил крепкие зубы в усмешке ординарец Иван Шпитальный, тот самый молодой часовой, который интересовался красным дьяволом.

Конники разбирали мост, а Дундич торопил их:

— Быстрее, хлопцы! Быстрее!

— Время еще есть, — успокоил его Шпитальный. — Пока кадеты все село объедут, сюда не вернутся.

— А вернутся непременно, — загадочно сказал Иван Скирда, второй «часовой». — Мне хорунжий обещал кое-что. Так что, скачите с отрядом, а я задержусь, договорю с их благородием.

Разобрали красные половину пастила, побросали доски и бревна в Сал, и тут раздался тревожный колокольный звон.

— Ну, други, — насторожился Дундич, сбрасывая последнюю холудину. — По коням! Как бы не загнали нас в ловушку.

Ускакали красные за лощину. Стоят на пригорке за рекой, наблюдают, что же будет дальше. Казаки подъехали к мосту. Глядь, а на него не ступишь. Посмотрел хорунжий на противоположный берег, увидел смеющегося чернобородого солдата и на чем свет стоит стал ругать и себя и своих помощников за то, что сразу не пристрелили часовых. По приказу офицера стали они доски, жердины, куски плетней из ближайших дворов носить да мост восстанавливать, а тут ледоход начался.

Река точно глубоко вздохнула, поднимая высоко сторосившийся лед. Все вокруг грозно затрещало, застонало, заухало. И такая в буйстве стихии была красотища, что дух захватывало. Сал, словно оживший богатырь, забурлил и закипел, стараясь как можно скорее смести всю нечисть со своих берегов, унести ее к стремнине вольного Дона.

Льдины возле моста лезли прямо через перила, скрежетали, будто от злости, что им мешают дальше плыть. Все больше и больше льдин у моста собиралось. Все сильнее и сильнее давили они на него. Застонал, затрещал мост. Казаков как ветром смахнуло. А хорунжий, окончательно рассвирепев, достал из кобуры наган:

— Застрелю подлецов!

Набежавшие жители села отогнали казаков от моста и сами стали разбирать остатки. Офицер, размахивая наганом, обещал пристрелить саботажников, но староста объяснил: если настил не разобрать, ледоход разрушит мост и унесет бревна и доски бог весть куда. Так уже было прошлой весной. А за мост перед обществом отвечает не хорунжий, а он, староста. Уж если эскадрону такая острая нужда переправиться на другой берег, то вверх по течению верстах в десяти от села есть брод. Ранней весной все тем бродом пользуются.

Красней лампасов на шароварах, офицер привстал на стременах и погрозил нагайкой в сторону далеко стоящих кавалеристов. А Дундич, радуясь, что и на этот раз успешно выполнил задание Буденного — отвлек на себя целый эскадрон белых, — приветливо помахал хорунжему и ускакал с отрядом в степь, готовую вот-вот сбросить с себя снежное иго и нарядиться в разноцветье весны.