— Вот мы и пришли, — останавливаясь, сказал Алехин. — Красиво, а?

Перед ними открылась большая, окаймленная белоствольным березовым подростом, залитая солнцем поляна. Неторная травянистая дорога проходила, не петляя, прямо по ее середине. Крохотные, совсем юные дубочки несмело выглядывали из высокой лопушистой травы. Почти в центре поляны, справа от дороги, тремя островками тянулись поросли густого орешника.

Впереди, примерно в двух километрах, по ту сторону широкой просеки, разделявшей массив на две части, находился участок леса, где Алехин наблюдал чистую супесь — предполагалось, что там, в тайнике, и пряталась разыскиваемая рация.

Этот квадрат леса четверо суток назад осматривал Таманцев. Он и порекомендовал поляну как место, весьма удобное для засады; Алехин, посмотрев сегодня, не мог с ним не согласиться.

«До чего же хорошо!» — подумал Андрей, оглядывая поляну, молодые, радостные березки и кустарник по краям. Лазая до того по лесу, он был настолько озабочен отысканием следов и улик, что сейчас, после замечания Алехина о красоте, может, в первый раз обратил внимание на окружавшую его природу.

— Подождите минутку, — сказал Алехин и скрылся в кустах.

И Андрей, наконец решившись, обратился к помощнику коменданта:

— П-простите, т-товарищ к-капитан, в-вы, с-с-случай-но, не из М-москвы?

— Из Москвы. А что? — быстро взглянув на Блинова, осведомился капитан.

— В-вроде в-встречал в-вас г-где-то, — обрадованно заулыбался Андрей. — Н-наверно, в Москве. А в-вот г-где именно — н-никак не п-припомню!

— Москва велика, — холодно заметил капитан и, еще раз посмотрев на Блинова, с уверенностью заявил: — Лично я вижу вас впервые!

— М-может, в-вы на к-кого п-похожи… — смутясь, промолвил Андрей.

— Каждый человек на кого-нибудь похож, — сухо и наставительно сообщил капитан и отвернулся.

Андрей был обескуражен и в душе ругал себя. Так и надо! Не лезь к людям… Мало ли что тебе покажется… Не лезь!

За кустами слышались негромкие голоса — Алехин с кем-то разговаривал. Вскоре он появился на поляне, и Андрей посмотрел на него ожидательно, однако худощавое малоподвижное лицо Алехина, как и обычно, ничего не выражало.

Став между деревьями на самом краю поляны, он предложил помощнику коменданта и Блинову следовать за ним и большими ровными шагами двинулся по дороге.

— Сто десять, точно… — сказал он, останавливаясь, когда они поравнялись с гнилым пеньком напротив среднего островка орешника: он еще раз промерил расстояние. — А сюда, — он указал рукою вперед, — сто сорок семь… Здесь мы их и встретим… Если, конечно, они пойдут в нашу сторону…

— А если не пойдут? — поинтересовался помощник коменданта.

— И так может случиться… Тут, разумеется, нет никаких гарантий… Будем надеяться… Стой аккуратно, не приминай траву, чтобы не наследить, — предупредил Алехин Блинова.

Это замечание в равной степени относилось и к помощнику коменданта, но лишь погодя Алехин перевел на него взгляд.

— Во время проверки держимся уступом: один сбоку и позади другого… Вот, допустим, это вы, а это я… Или же наоборот. — Алехин быстро переместился и оказался в метре за правым плечом капитана. — При этом задний подстраховывает переднего… У вас… по комендантским порядкам тоже ведь так положено. Только в городе это обычно не соблюдается, а здесь — необходимо… Одновременно нас будут подстраховывать из засады. — Алехин показал на кусты орешника. — Держитесь свободно и уверенно… В случае неподчинения проверяемых, напряженности или обострения требуется максимальная… боевая готовность, — избежав слова «бдительность», сказал Алехин. — При этом следует фиксировать «вальтер» в кармане. Но стрелять в случае необходимости — только по конечностям!.. И еще непременное условие: ни в коем случае не закрывать проверяемых от засады! Понимаете?.. Может, у вас есть вопросы, что-нибудь не ясно? Пожалуйста…

— До которого часа мы здесь пробудем?

— Затрудняюсь сказать… сам не знаю, — признался Алехин, рассматривая кусты орешника. — А что?

— Мне до восьми часов надо непременно вернуться в город, — помедля, заметил помощник коменданта.

— До восьми… Понятно… — думая о чем-то другом, неопределенно протянул Алехин и попросил: — Будьте любезны, постойте здесь минуту!.. Идем! — велел он Блинову.

Сделав изрядный крюк — чтобы не наследить, — Алехин показал Андрею его место в орешнике; шагах в десяти левее должен был располагаться Таманцев.

И тут и там в листве уже имелись вытянутые по горизонтали смотровые щели; узкие, выщипанные по листику, с некоторым расширением в сторону дороги, они были совершенно незаметны.

— Точно по твоему росту, — поднимаясь на цыпочки, сказал Алехин. — Как видишь капитана?

— Н-нормально… От г-головы до б-бедер.

— Ноги держи на ширине плеч. И главное — не напрягайся.

Затем они с помощником коменданта вернулись к краю поляны, и Алехин, свернув в орешник, провел их на небольшую лужайку, отделенную от поляны кустарниковой порослью.

На разостланной под березками плащ-палатке, похрапывая, мертвым сном спал Таманцев. В стороне на широком пне стояла радиостанция (Андрей уже немного разбирался в рациях и определил — «Север»); возле нее сидел старшина с пышной кудрявой шевелюрой. Там же на плащ-палатке лежали туго набитый вещмешок, несколько фляжек и старая фуражка: судя по цвету околыша, старшина был пограничник — из частей по охране тыла фронта.

— Это наша персональная радиосвязь, — шутливо пояснил Алехин капитану.

При виде парадно одетого, представительного помощника коменданта старшина-радист поднялся и, не снимая наушников, вытянулся перед ним.

— Садись… — махнув рукой, сказал Алехин и, поворачиваясь к капитану, предложил: — Давайте перекусим. Сейчас самое время подкрепиться.

— Благодарю вас. Не хочу, — отказался капитан, хотя, легко позавтракав утром, больше ничего не ел; он не любил, а в данном случае особенно не желал одалживаться.

— Отчего же не хотите?.. Ведь вы не обедали… — развязывая вещмешок, говорил Алехин. — Продуктов вполне достаточно. Кстати, здесь паек на пять человек, то есть в том числе и на вас!

— Вы уже взяли меня к себе на довольствие?.. — усмехнулся помощник коменданта. — Потеха! Может, и в штаты свои уже зачислили? Спасибо, не хочу!

То, что на него был получен какой-то паек, естественно, меняло дело, однако, сказав «нет», он в силу своего характера уже не мог принять предложение Алехина.

Алехин выложил из вещмешка на плащ-палатку две буханки белого хлеба, несколько банок различных мясных консервов, кульки с печеньем и сахаром. Спустя минуту он и старшина с аппетитом ели. Андрей взял только печенье и опять с огорчением вспомнил о «какаве», попить которое ему не удалось.

Помощник коменданта, отойдя в сторону и заложив руки за спину — это была его излюбленная поза, — расхаживал в тени берез, вдоль края лужайки.

— Товарищ капитан, — сказал ему Алехин, — неловко все-таки… неудобно получается. Не по-русски! Одни едят, а другие глядят.

— Почему же неудобно?.. Ведь вы мне предложили… А если я, извините, не желаю!..

— Может, хотите пить? — Алехин поднял одну из фляжек. — Родниковая! Холодная и вкуса необыкновенного! Такой в городе не отведаете.

— Спасибо, — отказался помощник коменданта.

Поев, Алехин напился и с удовольствием вытянулся на плащ-палатке неподалеку от рации. Теперь, когда все, что от него зависело, было сделано и засада подготовлена, он почувствовал невероятную усталость, более того — опустошенность, будто из него вытряхнули или выжали все силы. И тотчас мысли о дочери, о доме, о целом без малого десятилетии его довоенной жизни и труда, перечеркнутом дикой нелепостью с вывозкой на помол уникальной пшеницы, тяжкие мучительные мысли охватили его.

«Да, лижет суставы и кусает сердце… Все это ужасно, но ты сейчас ничего не можешь поделать. И не надо об этом думать! — уговаривал он себя. — Забудь обо всем! Тебе нужны силы, и ты должен уснуть!..»

За последние двое суток он спал всего несколько часов и теперь болезненно ощущал это. Но прежде чем уснуть…

— Товарищ капитан, — сказал он помощнику коменданта, — в ногах правды нет. Кто знает, сколько здесь еще придется пробыть… Прошу, — он указал на плащ-палатку, — устраивайтесь со мной… Или, если не хотите, садитесь… Андрей, позаботься о капитане. Застели пень газетой.

Он понимал состояние Блинова и, зная, что того обязательно надо чем-либо занять, предложил:

— Если не будешь отдыхать, пройди на свое место в засаде и обживи его, потренируйся. Только осторожно — траву не мни и не наследи!

Разъяснив затем старшине, при каких сообщениях его следует немедленно разбудить, он по методе Таманцева расслабил мышцы и усилием воли заставил себя отключиться. Это не без труда удалось, и он уже погружался в сон, но тут же судорожно приподнялся, услыхав внятный голос старшины:

— Товарищ капитан!.. Товарищ капитан… Первый передает: одна тысяча семьсот… Первый повторяет для всех: одна тысяча семьсот…

«Первым» по кодовому расписанию был штаб оперативной группы, и это сообщение означало, что войсковая операция начнется сегодня в семнадцать ноль-ноль. А какой-нибудь час спустя цепи прочесывания будут здесь, на поляне, и твоя засада станет ненужной. Впрочем, она, как и остальные восемь засад, может стать бесполезной и раньше: в тот момент, когда подразделения окружат лес…

Значит, генералу и Полякову не удалось добиться отсрочки операции на сутки. Кавказский человек, заместитель Наркома оказался прав. Москвичи почти всегда оказываются правы — они в курсе обстоятельств, неизвестных на местах… С каким темпераментом он кричал: «Не будет у вас завтрашнего дня, не будет!»

«Невесело… Не то слово — хуже не придумаешь!.. Но все, что от тебя зависело, ты сделал и можешь… ты должен уснуть!.. Расслабься и усни, — мысленно убеждал себя Алехин. — Тебе хочется спать, ты уже чувствуешь тяжесть в веках, забудь обо всем, расслабься и спи. Ты должен… ты обязан уснуть…»