Боишься тишины, Боишься одиночества… Но только в эти дни Характер то и точится. Выпиливается, Обжигается. К телу душа пришпиливается И насмерть пришивается.

Унеси меня вдаль, незнакомое слово. Я тебя лишь искал. Ты – душа. Ты – основа. Вкруг тебя, как вкруг солнца летают планеты И проносятся звезды со скоростью света. Ты стоишь, как гора. Как гранит или камень. Ты – предверье, приступок, предтеча, фундамент. Невесомо, как воздух. Прозрачно, как небо И волнуешь, как самая дивная небыль. Без тебя и силач, как ребенок бессилен. Без тебя люди вместе и дня б не прожили. Без тебя конь не пашет, зерно не ложится. Без тебя темной ночью от страха не спится. Без тебя нам и двери в грозу не откроют. Без тебя всё разрушат. Ничего не построят. Без тебя локоток не бывает нам близок. И сердечный дружок представляется низок. Без тебя не пылают церковные свечи. Без тебя не звучат благодарные речи. Без тебя человек, как лучина сгорает… Без тебя никогда. Ничего. Не бывает

Не гонись, парнишка, За копейкой легкой Будешь ехать тише, Будет путь далекий. Не гонись, парнишка За никчемной славой. У людей повыше Тяжелее нравы. Не гонись, парнишка, За любовью сладкой, Что спела, как вишня. Но полна отравы. А живи, как скрипка, Ломко и беспечно И пропой нам песенку: «За рекой, за речкой…»

Зима укутала платком пушистым Старинный парк и черный, и безлистный. В нем до поры – и думы, и мечтанья спят. Лишь тишина звенит. И хлопья белые летят.

Малыш был от природы робок. Он вздрагивал, когда с ним говорили строго Как будто бы иголкой укололся. И исчезал из виду вовсе Во тьме чуланов и коробок.

Трепещет ветка на ветру. И золото небесная полощет прачка. Работник, листья собирая в тачку, Газона раскрывает изумруд.

Осенняя пора. Под вечер гулкий гром. По круто выбранной спирали Вниз ласточка летит. Крылом Слепым, почти земли касаясь.

Пулей пролетело мимо меня лето. Только вдох один сделал – осень. Кружи! Кружи! Навевай томления сладость. Угощай нежданным мягким теплом. Процеживай мутную брагу души Через фильтры желтых листьев, Иголочки хвои, Лесную паутинку. Как хороша мне твоя неспешность!

Приходит осень. Тусклая, как лампа в двадцать ватт. Глаза не видят. Будто глаукома. И вечером сырым не знаешь, как дойти до дома. Приходит осень. Неприветлива. Плаксива. Зато – из настоящих… Как старенье. Ни ласковости в ней, ни широты души. Зато и фальши нет. И ей не до наживы. Другие времена, коль посмотреть, Хотя и хороши, но лживы. Приходит осень. Кепочку надев, Слоняешься по паркам и аллеям. Вот селезень в пруду чуть зеленеет. Вот каменную пасть оскалил лев. Отдохновение души. Приходит осень. Под фонарями лужи ртутный блеск Сидишь у печки. Ничего не просишь. И слушаешь дровишек спорый треск Холодного вина бодрит глоток. И внятен поздней осени урок.

Здравствуй, сестра моя, белобрысая осень. Обними меня, что ли. Побудем вместе. Ветер вольный тревожит твои волосы, Накатывает волной на крыши из жести. Как любил тебя наш поэт печальный! Ты его еще помнишь? Помнишь? Вётлы тоже тогда горели свечами… Славный был. Только недолго пожил. Задиристый был. А по сути – беззащитный. По склонности к тебе привязался. Хрупкий. Речи твои по губам считывал. Впитывал сиротство твое, точно губка. Видно знал, что срок его календарный кончается. Обрывается жуткою зимнею раною. Мне он теперь часто вспоминается… Согрелась что ли, сестра моя?

Былого зла не вороши, В нем поучительного мало. Давай, друг, выпьем по бокалу За снисходительность души. Дождь кончился, как леденец. Остаток тучи рыхл и бледен. Когда бы дали мне дворец, Я б здесь остался. Глуп и беден. По этим улочкам ходил, С обрыва Вольгой любовался И взглядом с горочки скользил, И на березку натыкался. Приют устроив на ветвях, Я перенял бы их сиротство. И ощутив меж нами сходство, Под старость позабыл бы страх. Давай-ка выпьем, добрый друг. Но шумны песни петь не будем. И жизни собственной недуг Перенесем с тобой, как люди.

Во внеурочный час вернулась осень. Деревья почернели в здешнем парке. Скамеек мокрых выступают ребра И сквозь туман видна газона зелень. Как удивительна сезонов чехарда! Как будто бы осенняя природа Не досказала нам историю свою. Или слова её мы не услышали. И к нам она опять, подумав, вернулась.

Мелькнула станция и скрылася из глаз Попутчики мои в глубоком сне. Стакан чуть звякнет. Тихо. Третий час. И звезды опрокинуты в окне. Как обморок чужой страны покой. И взгляд не отвести. Не увильнуть. На черный бархат мелкою мукой Создателем рассыпан Млечный Путь. Страх леденит. Как пропасть глубока! И миг тяжел. Часам не сдвинуть стрелки… Закончились земные посиделки. Состав уносит звездная река.

Мне нечего вам преподать Девчонки, малыши. Я научил бы вас дышать И отпустил – «Дыши!» Но вы предметам преданы, Отметкам и словам. И мне из дальней стороны Не достучаться к вам. Не дозвониться по трубе, Не улыбнуться вскользь… Теперь по жизни и судьбе Передвигаться врозь.

Я из сладкого плена, которым является детство, Как шпион был заброшен в пространство смертельных свобод. И, как бабочка, билось пугливое сердце, То взлетало, то падало в хладный и сумрачный грот. Но, со временем, мягче и легче порода. И, как морок лесной, вдруг рассеялся страх. И, как яблоко, сладкой предстала свобода. И душа полетела, словно птица на легких крылах. Ей, быть может, запрятаться, затаиться и скрыться. Или новое небо найти в перепаде высот. Но бездумное сердце – в полете, покуда летится. И одною секундой, как вечною жизнью живет. А когда мерным шагом приближается старость, И мохнатые брови нахмурив, стоит человек. В нем на миг возродится и счастье, и жалость, И увянет, как на пне омертвевшем, побег.

Ворчит, неведомо о чем, Весенний ветер за окном. Кружит нездешняя печаль. Как запах липовый сладка, Так хороша, так коротка Была их жизнь. И колет боль – невелика. И временнАя даль Близка… Не забывай.

Летит декабрьский снег. Летит. Дорожки к парку заметает. И жизнь, по правде, тяготит Как пиджачок, что наспех сшит. И жмет. И в рукавах стесняет. А снег и легок и пушист. И никакого ему дела, Что ты, с лицом белее мела, Стоишь и глуп и неказист.

Мне о тебе трудно вспомнить. Потому, что я тебя мало знал. Я продираюсь к тебе, молодость, Как альпинист, между скал. В беспамятство, словно в пропасть, Я падаю, чтобы встать… Запомнилась взгляда легкость. Открытая, чистая стать. И ясность, и ум, и возраст На пару шагов впереди. И боль, и горючие слезы, И счастье, как ни крути!

Весной на дачу затесаться, С любимой жарко обниматься, На кухне терпкий чай глотать… И на крыльце, в разверстом небе, Наткнувшись на созвездье «Лебедь», Синичку-строчку бормотать.

Летите, мухи белые! Апрель – не догоняет. Девичьи губы спелые, Как ягоды сверкают. Глаза от вьюги шалые, Подбитый полушубок. В снежки, как дети малые, Играют ветры юга. Случайного прохожего Раскрасят, точно пудрой. И в место непохожее Собьют с пути под утро. И жизнь иной покажется, И век предстанет верным… Под воскресенье вербное Судьбы легка поклажа!

Покой. Умытый ясный день. Земля, свободная от снега. И, если вам на солнце тень Привиделась. Иль солнца мало. То, значит, вам соринка в глаз попала.

Кузнечик стрекочет. Птица поет негромко. Пылающий воздух тих. Одиночество, как пломба Для лечения душ. Здесь никто не подойдет к тебе с ломом. И не задаст вопроса. И не захочет ответа. Самая сердцевина лета. Нечерноземье. Хутор. Глушь.

Погодка нам Под вечер улыбнулась. И небо мрачное Окошком распахнулось. Бесшумно в доме Дверь приотворилась: И сигареточка в зубах У милого дымилась. Замкни свои уста. Все лучше ты не скажешь. И горница чиста, И самовар налажен. А чувства нежные? Куда же им деваться! Всё – милого любить Всё – милой любоваться.

Ах, кабы жизнь была не злая! Да я бы краем зацепился И был притянут непременно Магнитным полюсом вселенной, Иль чувством детским неизбывным, Иль веткой черной и корявой В саду глухом позднеосеннем.

Горячая зависимость от тела. Поиски покоя. Опухшее без сна лицо. Дремота в электричке. Яркий свет мелькнувшей станции. Холодный тамбур, гарь и сушь, и дрожь. Неверное дыханье, сбитый шарф. Обледеневшая платформа, ждущая паденья. Ступеньки, что выводят в черноту. Дурман являющихся слева фонарей. Глухое напряженье сутолоки, толкотни. Неясная досада, искривленье губ. Непозволительность отчаянья и слОва… И человек со сбитой шапкой. Сидящий прямо на снегу.

Покуда голуби на площади воркуют, Покуда мальчик у окна сидит, рисует И, от усердия, свой карандаш слюнявит, Пока улыбка, словно бабочка летает… Чтоб сохранить нам богом данный свет, Давайте созовем благой совет. Других мы не изменим. Нет! Но, может быть, сердца свои исправим?!

Еще чернеют ветки дуба, Но землю заливает свет. Вниз по тропе идет беззубый Старик, закутавшийся в плед. Ему идти – дорога дальняя. Его колени – еле держат. Через калоши в валенки Уже просачивается грязь. Лоб от усилья влажный Ветер лижет свежий. Так хочется ему Сегодня не упасть. Изломанные блики, Солнце рвется От запахов не продохнуть, Першит во рту. Пониже сердца Тонкой струйкой льется Горячая разжиженная ртуть. На красных воспаленных веках Играет радуга. Шаги тихи. От дряблой шелухи – до человека. От человека – до трухи. Теперь во всем Подобен маятнику. Иль, как травинка у реки. А, может быть, Он – мальчик маленький И мать касается его руки.

У зла есть тысячи личин. И тысячи немыслимых обличий А доброта ступает без отличий. Без логики, без видимых причин. Да. Доброта бедна. Не расторопна. Неловка. Ненавязчива. Тиха. Её никто не призывает громко Не посвящает ей высокого стиха. Её нахваливают, как простушку. Но жить предпочитают без нее. Её не пригласят на званый ужин: Спокон веков на ней не платье, а тряпьё. Всегда в тени сестрицы старшей – силы Она невзрачна и бледна на вид. Но, надорвав в усильи страшном жилы, К ней человек безропотно спешит. И, убаюканный в её объятьях, Покой он обретает и тепло. И, как бы за окошком ни мело, Убережет она от бед и от напастей.

Из небесной заоблачной дали Мы приходим во взрослую жисть. Чтоб поспорить и поскандалить И чтоб лоб, под конец, расшибить. А потом на кровати в больнице, После капельницы, в полутьме Мы не можем уснуть. Нам не спится. Тускло брезжит фонарь на стене. Подступает такая минута. И такая вселенская мгла Окружает палату под утро, Что никак не дожить до утра. И из тьмы в поднебесные дали Мы уходим, закутавшись в плед… Только пара больничных сандалий Под кроватью встречает рассвет.

Откровенная скупость июньского дня. Низких туч полумрак и ветер степной. Был бы конь, хоть три года гони коня Человека не встретишь, пролетишь стороной. Пролетишь стороной, ошибешься страной Только раны зализывать здесь, как побитому псу. И неважно продажный ты или герой На один погост без слезы снесут. Откровенная скудость корявых дерев И веселье с надрывом, и дружба на час. Лишь запомнишь несколько вразумительных слов В здешней церкви: «Прости и помилуй нас!».

Между мной и обстоятельствами – договор о ненападении. И обе стороны его выполняют аккуратно. Ничего дурного не предлагает мне провидение. А я, в свою очередь, избегаю войны, ненависти, нетерпения и мата. И я не слушаю людей, которые говорят, что жизнь – борьба. И, что надо, не сняв пальто, тут же идти сражаться. Я вижу: в их глазах растерянность и беда. И неважно насколько красиво это потом будет называться. На сколько строчек растянут в учебнике историю наших дней? Какие акценты расставят в словесном параде… По мне, так слабость всегда силы верней. А мягкость предпочтительнее, чем суровость во взгляде!

По молодости, строя планы, Ум вознося на пьедестал, Сосредоточенно и рьяно Осуществляем жизни план. А жизнь, заправская кокетка, Нас водит за нос вновь и вновь. Ласкает редко, лупит метко Так, что из носу хлещет кровь. Утрись, дружок. Тебе – наука. Не надо забегать вперед. Вот-разум, редкостная штука, Но, словно галстук, шею трет. Когда отстаиваешь право, Не загораживай обзор. И, если пылкого ты нрава, Смири избыточный задор. Жизнь переменится мгновенно. Негромкий голос позовет. И так нежданно, незабвенно, Иначе время потечет.

Неплохая, на вид, ученица Исписала восьмую страницу. Затерялась меж строк. Ищут. Сбилися с ног. Неплохую, на вид, ученицу. Замечательно развитый мальчик Почитал на досуге задачник. Сразу сделался плох. Напугал докторов, Дурачок. Лучше взял бы журнальчик. Пожилой умудренный директор Не заметил свалившийся вектор. Он споткнулся. Упал. И надолго пропал Ах, куда заведет его вектор?!

Приятна морозная свежесть декабря. Утренний парк, свободный и печальный. В старости уже не нуждаешься в друзьях. В приятелях – да. А еще лучше – Собеседник случайный.