Еще нет признаков безумья. Еще не весь исчерпан срок. Но жизнь, как девочка бегунья, Мчит, под собой не чуя ног.

В старости предметы теряют важность. И горизонт сужается в точку. Обыденным становится то, что было страшным, А невидимое приобретает прочность.

В старости одиночество не тяготит и не давит, Как старая обувь, которая удобна и разносилась. Человек отходит от дел, вычислений и правил, А новый день воспринимает, как милость.

В старости уже не нуждаешься в черновике. И выбрасываешь в мусорное ведро старые тетради. Идти осталось недолго и хочется идти налегке, Не думая о том, впереди ты идешь или сзади.

В старости не ловишь журавля. Хороша и синица. Взгляд уже не улавливает многочисленные лица. А душа, которая прежде была не нужна, Выходит на первый план. И только она и важна. В старости хочется немного измениться, Поэтому, не будучи виноват, спешишь извиниться. Жалеешь детей, кошек, бродячих собак И редких знакомых, живущих за просто так.

В старости не веришь в жизненные драмы Потому, что есть только одна важная дама. И она смотрит на тебя серьезно и пристально. Одинаково смотрит. На бомжа и министра.

Открыто в прошлое окно. А в мир иной – открыты двери. Сквозняк, как красное вино, Бодрит. Пока, по крайней мере.

Уже не ходят поезда От станции «воображение». Но даль небесная чиста И облака, как перья. И нету горечи обид. И запоздалых сожалений. И внешность, после превращений, Приличный обретает вид.

Смятенье. Долгие раздумья О погибающей стране. И легкие шаги безумья Уже заметные родне. Он никому из нас не верит. Когда сосед к нему стучит, Он крепче запирает двери И осуждающе молчит.

В старости не желаешь говорить красиво, Понимая, как мало значит слово. Деревенька. Облако. Слива. Осень. Две недели до Покрова.

Чем старше мы, тем тяжелей весна. Мы рады ей, скорее, по привычке. От жизни получив по счету и сполна, Теперь шипим, подобно отсыревшей спичке.

В старости не поможет никакая больница. Помогает доброта. Даже и в узких границах. Даже и в людях некрасивых, неблизких, неродных Ничего другого не видишь. Только этот штрих.

Хоть сладка водица – Губы горечь пьют. Хоть легка дорога – Ноги не идут.

Осенний ветер нас торопит Дни нашей жизни перебрать. Тома волнующих историй Сжимает в тонкую тетрадь.

Под старость сужена дорога. И, как домашнее задание, В конце житейского урока Предоставляется страданье. Как способ взять высОко ноту В тени беспечного досуга, Как отклоненье от народа И отхожденье друг от друга. Как жара тяжкое дыханье, Что опаляет наши лица… И на пороге угасанья В нас и иголка не вонзится.

Мне показали список дней моих. Он был так короток, как стих. Дорога с горочки вела И даль звенящая плыла.

Давно знакомы мы с собой, Но о себе мы мало знаем. И, даже отправляясь в мир иной, Как будто бы не сами умираем.

Осенний ветер листья крутит Нас тянет за собой. Бежать. Но, тягу лучше придержать: Она – обманщица по сути.

Мы в старости совсем, как дети, Некстати проявляя прыть, Изводим всех, кого ни встретим. Кого ни встретим, учим жить. То мы бодримся и смеемся, То плачемся сверх всяких мер, А надо будет – подеремся. И запоем не в свой размер. И лишь, когда мы засыпаем, Когда на равных явь и сон, Другие мысли прилетают Из неразведанных сторон. Остынь, дружок, твой бег – по кругу. Года в секунду пронеслись. Господь берет тебя на руку И тихо опускает вниз. Твоя иссохла оболочка. Нога не оставляет след. В шкафу затеряна сорочка (В ней появился ты на свет). И полно, друг мой, балагурить, Изображая сил прилив. Всем неприятен старый дурень, К тому же, если он труслив. Не лучше ль, не глотая слога, Не отводя, не пряча глаз, Поговорить спокойно с Богом, Хотя бы, в самый поздний час.