Варкалось.

Почему-то именно эту мысль мозг выбрал первой для самоинициации. Ощущение безвременья и вечного покоя сменились на чувство жестокого, упругого матраса и скатанного валика под головой.

— Вообще-то, все довольно просто, — ворчливо произнес внутренний голос, — варкалось, в данном случае, подсознательная отсылочка.

Он был слишком ошеломлен чтобы спорить.

— Или кодовое слово, — задумчиво продолжал голос, — запускающее процесс интеграции нейросимбионта и отделов головного мозга носителя, ну или как бы это назвали нейробиологи — не силен! Веришь-ли, куковал часов девять в этой юной черепушке, думал рехнусь уже, начал стихи читать, что бы не было так страшно.

— Что за треш, — вяло подумал он, — диалог слепого с глухим.

— снисходительно продекларировал голос, — Алиса в стране чудес, неуч. Твоя Алиска, кстати, уже подрастает в гермашке.

Он все равно ничего не понимал и было от этого тревожно и страшно.

— Ладно, студент, просто побудь пингвином, то есть, улыбайся и маши руками, — скомандовал голос и он послушался. Да, постойте, его ли это руки! В предрассветном сумраке худые и мелкие ручонки задвигалась, поочередно расстопырив пальцы и с ужасом, поднимающим всю небогатую растительность на теле дыбом, он понял — не его.

Ога, — сказал голос, — в окно теперь выгляни юннат и оцени размера песца.

Огорошенно он поднялся с жесткого (да что за фигня, конским волосом его что ли набивают) матраса и поднырнул за громадную портьеру, не успев даже удивиться узкому, деревянному, выбеленному подоконнику.

— Чувствуешь, да, себя натурщиком для картины Репина «Приплыли» — прокомментировал ехидно голос.

В лучах бледного рассвета, лежала широкая улица с единственной трамвайной линией замощенной булыжником, рядом тускло горевших фонарей на тротуарах по бокам проспекта, выложенных плиткой. Напротив него возвышался светло-желтый особняк с широким балконом на третьем этаже, нависавшим над парадным входом. Правее него дом стоял в строительных лесах, блестела лента реки, которую пересекал мост, знаменитый, и такой узнаваемый — с коняшами, тянущий за собой длиный шлейф из баек, анекдотов и фольклора.

— Боже мой, я в Питере, — выдохнул он изумленно, — в Питере 1877 года и в Аничковом дворце.

— Вау, что за фокусы, Шерлок — изумился голос, — откуда такая точность?

— Линия конки появилась в Санкт-Петербурге в 1863, а электрическое освещение с 1883, этот свет для «оживших мертвецов» на электрический сильно не похож. Казалось, промежуток в двадцать лет уже удовлетворительная точность для первого взгляда. Но текущий год очень точно определяется по дому купца Шарова что справа. Архитектор А. В. Иванов достроил его до пяти этажей в период 1877-78 года. Видимо, сейчас осень, сплошной застройки Невского еще нет, в промежутке между домами видны облетевшие деревья. Наследник, то бишь мой папанька, вернулся с русско-турецкой шестого февраля 1878 года к тому времени, в основном, работы по достройке двух этажей были завершены, остались отделочные.

Он задумался откуда так хорошо знает историю, но ответа по-прежнему не находилось. Да что там, прежняя личность никак не обнаруживалась, поэтому в данный момент без альтернатив, он — Николай Александрович.

Его высочество. Тощий мальчишка, будущий святой, последний император.

— Либо ты историк, либо архитектор, — вынес приговор неугомонный голос, — давай проверим?

— Сам то чьих будешь, — решил взять на себя он инициативу, — внутренний голос слишком длинно.

— С этим все плохо, — мрачно ответил голос, — очнулся в черепушке мальчугана, все понимаю, ощущения передаются, осознаю себя как другую личность, но не помнящую прошлого. Своеобразная амнезия. Управлять телом не могу, присутствую как наблюдатель. Сориентировался быстро, после того мужик лет тридцати пяти, во фраке, с усищами и бакенбардами, представительный словно сенатор от Федерального Собрания, потащил мальчугана и его мелкого брата Жоржа из игральной комнаты на вечернюю молитву Николая Чудотворцу с матушкой великой княгиней во благословении славной службы воинов отечества. Тут я осознал, что все вспоминания, мысли Николая не представляют для меня тайны, я могу изучить каждое его вспоминание с момента осознания его как личности. Но что толку если коммуникация с носителем односторонняя!

— И тут появляюсь я, — понимающе сказал он, — телом управлять способен, но памяти носителя никакой. Очень странный симбиоз вплоть до мысли, а личности ли мы вообще, а не просто цифровые отпечатки сознания определенных людей, переданных неизвестным путем по временной координате последнему российскому императору, — он выдержал небольшую паузу, — для чего?

— Перепеть Шаляпина? — подстебнул голос.

— Очевидцы утверждали у царя неплохие музыкальные способности, мягкий баритон и абсолютный слух, но петь каким-то скотам?

— Каким скотам? — не понял голос.

— Это перефраз знаменитой цитаты Александра Третьего на вопрос о Конституции. — Он немного помолчал, формулируя будущий тезис.

— Почти весь девятнадцатый век для России сплошное топтание на месте: таскание каштанов из огня для Англии, Австрии, балканских братушек, Пруссии, внутренние восстания в завоеванных или или покоренных областях, промышленная импотенция, половинчатые реформы, повсеместная коррупция, отсутствие социальных лифтов — и в конце концов — политический терроризм, как тотальная неспособность к диалогу, компромиссам между властью и обществом.

— Историк, значит, — констатировал голос, — давай разбираться, что делать-то будем?

— А что тут делать, — кисло сказал он, — мальчику девять лет, только отлучили от общей детской, лазаний по деревьям и плевания в прохожих на Невском и выделили отдельные комнаты в дворце. Россия — страна патриархальная и страшно персонифицированная. Есть император на хозяйстве, великокняжеская мафия, пара статистов-министров в Госсовете и народ. Наследник до двадцати шести лет будет играть в офицериков на смотрах, подпевать в хоре за попами и балерунить с неказистой дурой.

— Нет, Шурик, это не наш метод, — решительно заявил голос, — садись, будем работать план.

* * *

— С чего мы можем начать, — начал рассуждать голос, — с подсчета ресурсов, административный сразу мимо, мальчишку даже камердинеры будут слушать с оглядкой на Наследника, как насчет материального?

— Полтинник в год для сына наследника, увеличение содержания плюс всякие выплаты в момент совершеннолетия, — он немного повспоминал момент из мемуаров Сандро, — дружбан Ники и его двоюродный дядя Александр Михайлович, который был на два года его старше, вспоминал, что в момент совершеннолетия еще и назначался финансовый опекун на пять лет. А так, Сандро получал в месяц пятьдесят рублей и только достигнув двадцати лет и то, вследствие того, что уходил в трехлетнее плавание, после долгих уговоров родителей, получил финансовую независимость и двести десять тысяч рублей годового содержания. Все эти деньги в ценных бумагах и никто не даст малолетнему, хоть тысячу раз Великому князю, хоть наследнику распоряжаться большими деньгами. Николай и денег не видел, и вряд ли знал им цену даже после восшествия на престол, его личный капитал составил тогда два с лишним миллиона рублей.

— Итого, — подытожил голос, — остается один ресурс. Интеллектуальный. Который, потенциально велик, а практически неприменим. Хотя есть у меня одно соображение, но пока твоя очередь…

— Нет, ну можно начать вещать, про будущий Сан-Стефанский мир, эпидемию дифтерии при гессенском дворе, рассказать о Памирской горной системе, о чем пока не знает даже русский исследователь Северцов Николай Алексеевич, который в данное время ее изучает. Но ты понимаешь что начнется?

— Нездоровый интерес великосветского общества, попытки использовать Николая в интригах, активизация вражеских разведок, может даже некая ревность, зависть со стороны отца, как следствие, разлад в семье? — спросил голос.

— Александр, будущий Третий, на такое не способен, но вот дед… — начал размышлять он, — он уже старенький и под большим влиянием своей фаворитки Катьки Долгорукой. Что там ему ночная сорока, мать троих детей может нашептать остается догадываться. Сия энергичная особа уже примеряла царский венец, если верить некоторым мемуарам. Между царем и наследником усилятся трения. Но думаю самая большая опасность от британской разведки: могут догадаться задавить табакеркой паровоз, пока он чайник. Конечно, с мальчиком будут носиться как с хрустальным, при этом используя как источник информации, но на решения ему влиять никак не дадут.

— В обшем, как завещала мумия, — грустно сказал голос, — учиться, учиться и учиться. Завоевывать авторитет, искать соратников пока юные гимназистки стреляют в чиновников, политзаключенные мрут в тюрьмах, крестьяне тупеют от голода, а рабочие чахнут на фабриках.

— Как раз за этот год власти организовали два бездарных судебных процесса по делу о революционной пропаганде и раскрыли Чигиринский заговор. Ничего не поделаешь, в истории клоак рождается история человечества, — щегольнул он цитатой Гюго. Но, касаемо того, что интеллектуальный ресурс практически неприменим — у Наследника есть слабая (вернее, сильная) сторона на которой можно сыграть.

Вот интересно, будь у внутреннего голоса брови он бы сейчас их поднял? Как же не хватает в диалоге мимики простого человеческого лица печально подумалось ему.

— Александр Александрович очень бережлив, да что там откровенно скуп, — объявил он с удовольствием, — бывают же такие цари, раз в столетие. Первым делом после осваивания властного ресурса и коронации он урезал родственничков в денежном содержании. Сократил расходы своего двора, по балеринам не шлялся и бриллианты берег. С казнокрадов взыскал, протекционизм поставил в основу финансовой политики. Соответственно, успехи в области математики получат его живейшее одобрение. Умеет человек считать — значит деньги зря не потратит. К семье своей крепко привязан, ценит ее и любит. Под законную гордость Наследника за успехи сына в точных науках можно много каких проектов попробовать вытянуть.

— Отлично, я подумал о том же самом, — похвалил голос, — карандаш, бумага и воображение. Математика — наименее ресурсоёмкая наука. Жаль, но Александр Александрович пока не император и ни один из нас не математик.

— Помню, работая в электронном архиве одной библиотеки, я нашел докладную записку в Министерство просвещения профессора Пафнутия Чебышёва, нашего знаменитого математика, о результатах конкурса по проекту руководств по математике, — ответил Историк, — из них два категорически не подходят, остальные шестнадцать просто неудовлетворительны. Мало того что в Российской империи математику преподавали по разным учебникам, под самим предметом понимали не одно и тоже и в зависимости от типа учебного заведения курс математики был иным. Вдобавок, учебников тупо не хватало на всех. На фоне современных гимназистов наш Колян даже с четырьмя арифметическими действиями и парой простеньких линейных уравнений поначалу будет вундеркиндом!

Воодушевившись он даже простер руку, словно могучий укротитель бушующих вокруг числовых множеств и немного «переврал» Городницого:

* * *

Голос как-то странно отреагировал на хвалебное заявление и, не уступающую оригинальной, поэтическую цитату. Он притих, забулькал и забормотал что-то про себя металлическое и с лязгающими окончаниями.

Пользуясь выдавшимся моментом Историк осмотрелся. Что бы сказала Татьяна Рузавина про среду и условия?

Во-первых, был все-таки четверг. О чем намекал православный календарь, открытый на цифре двадцать четыре, с зачеркнутой предыдущей. Во-вторых, условия были таковы, что хотелось выпнуть дверь и заорать на весь дворец: «Зыс ис Спарта-а-а»!

Ничего плохого в этом Историк не видел, но потролить обывателей, родившихся с серебряной ложкой во рту, очень хотелось. Иконостас на стене, железная койка, вешалка орехового дерева, непонятный шкафчик, железный рукомойник, стол у окна, дверь в уборную, видимо, и… все? Спасибо Александру Александровичу, не дает разбаловаться. Это вам не полурусские пьяные ушлепки на суперкарах на дорогах Швейцарии, со статусом рашн мафия в социальных сетях и вороватым папкой в министерстве. В этой России, в это время некоторые даже стреляются если вдруг растрата обнаружена.

Чудаки.

— Вундеркиндом, — как-то странно протянул голос, — Вейерштрасс, Куммер, Кронекер Дедекинд, Кантор, Клейн и Гильберт. Немецкая математическая школа подавляет своей мощью. За ней идет французская и только потом наша. Чем из этих математиков половина занималась — я даже не представляю, просто писал курсовую, но помнится как будто вчера сдавал. А математику я знаю прилично, потому что та-да-да-дам! — химик!

Ого, — сказал Историк, — вот это я понимаю — джекпот! Ну-ка скажи: «Мой бизнес — не мет. Мой бизнес — империя»!

— Хы, — отреагировал Химик, — за сериал могу сказать, что мет можно и из полистирола сварить, весь вопрос в качественной очистке. Другое дело 19 век. Ты представляешь какой уровень требований и культуры производства нужен будет для промышленного выпуска — а кстати — чего самым первым? Антибиотики, наверно?

— Нам бы простую лабу химическую выбить для начала, — жалобно признал Историк, — сам посуди, как девятилетний мальчик может пробивать идею антибиотиков и кому? Вот и остается математика как идейный инкубатор для стартового рывка.

— Ну что же, — согласился Химик, — Леди и джентльмены, я представляю Вам метод расчета функциональных зависимостей в специальных геометрических моделях, иначе называемой мной — номография.

— Круто, — честно сказал Историк, выслушав презентацию Химика, — значит этот, французский математик Огань выдаст первое обоснование через два года? Ок, готовим свой вариант теории на 1878 год.

— Причем эта теория, выведенная Николаем поможет потом в химической калькуляции: исчисления свойств паров и газов, плотности, влажности, молекулярных объемов и фугетивности в различных условиях температур и давления, расчету констант уравнений ван-дер-Ваальса и прочее, и прочее, — экспрессивно добавил Химик.

— Это отлично залегендирует последующие открытия Николая в химии, — согласился Историк, — значит в общих чертах план до прибытия Наследника с фронта таков: инфильтрация, постепенное обоснование опережающего интеллектуального роста, выдача теоретической номографии и присматриваемся какие ништяки клянчить с батяни.

* * *

Осторожный стук в дверь и ласковое: «Ваше высочество, Николай Александрович, изволите приказать накрывать завтрак или пройдете в столовую?», возвестило о приходе камердинера.

— Я так понимаю, коллега, сейчас уже восемь, нас ждет утренний туалет, потом завтрак — деловито сказал он Химику, заглаживая скатанную постель, — всегда мечтал сравнить описание детства Николая Второго из рассказа Оллэнгрена с реалом. Полковник был уже старый и думаю многое напутал.

— Не в курсе за полковника, — буркнул Химик, — но Радциг помогать тебе одевать костюмчик не станет, ты — типа взрослый и раз трезв, оденешься сам.

— Полковника ему дали в конце Первой мировой, он — сын воспитательницы Великих Князей Александры Петровны, которую взяли по представлению Дагмар. Белокурая симпатяшка, ответственная, с налетом шведской крови, ну та её и забрала, — одной же, викингской крови, — в воспитательницы. Её мальчуган учился вместе с Великими князьями до десяти лет потом поступил в кадетское училище. В конце своей жизни, в эмиграции, рассказы о том времени он надиктовал русскому писателю Илье Сургучеву.

— А, Володька-то, еще тот мелкий бес, представляешь он даже Ники пару раз леща выписал, — оживился Химик.

— И, думаю, было за что. Историк подошел к стене, увешанной иконами над кроватью, на первый взгляд их было не меньше пятидесяти, иконостас продолжался на соседнюю стену образуя некий святой уголок. Это будет что-то вроде спецкурса: пантеон православных святых середины 19 века, подумал он. А ведь больше половины я не знаю.

— Спокуха, — тотчас отозвался Химик, — доступ к памяти — забыл? Спроси за крайнюю слева. И не дожидаясь ответа, затянул нараспев: Икона Пресвятой Богородицы Беседная, поелику пономарь Георгий, в 1383 году, посланый оповестить жителей окрестных сёл о времени освящения построенного на реке Тихвинка храма и установки креста на куполе, возвращаясь обратно, в трех верстах от оного увидел Божию Матерь.

— Пономарь Георгий, святитель Николай и Божия Матерь, — веско и весело сказал Историк. — Такая икона не могла не висеть над царской кроватью!

У железного рукомойника он содрогнулся при виде костяной зубной щетки.

— Из щетины сибирского кабана, — добавил Химик.

— Даже не спрошу из какого места щетина, — пробормотал Историк, открывая шкатулку с зубным порошком.

— Скажи спасибо, что не пальцем и золой зубы чистишь, — строго заметил Химик.

Историк сполоснулся холодной водой и насухо вытерся наждачной бумагой по недоразумению, называвшейся полотенцем. И честно говоря, это был решительный прогресс по сравнению с детством Александра Александровича. У него хотя бы были свои комнаты, его не мучили экзерцициями, он спал дольше по времени и уже один: без брата и воспитателя.

А уж он-то вырастет, развернется с комфортом, — мечтал Историк, натягивая матросский костюмчик. В пекло — железные, скрипучие, убогие, тяжелые койки! Завалим сборной мебелью рынок от Владивостока до Парижа.

Химик неопределенно похмыкивал в такт мыслям Историка, думая о своем. Николай, открыв наконец дверь, показался Радцигу. Камердинер почтительно поклонившись, цепко взглянул на утренний туалет мальчика и оставшись доволен увиденным, попросил спуститься к завтраку в столовую комнату.

— Должен ли я пристать к камердинеру с рассказом как видел Боженьку во сне, — размышлял Историк держась широкой спины камердинера, — как там себя ведут мальчишки по утрам: терут заспанные глазёнки и хнычут?

Химик улыбался этим догадкам и молчал.

Задумал что-то грандиозное, — лениво ворочалось мысль у Историка в голове, — лишь бы по нашей теме, все же чем быстрее стартовать с математикой — тем быстрее будет уговорить Александра Александровича на разные придумки.

— Ляпка утренняя, — бросился на него при входе в столовую мелкий мальчишка, пухловощекий, с ясными глазами, еще мокрыми, от утренних водных процедур, волосами и что-то дрогнуло, растаяло и встало комом в горле.

— Нет, — думал он, делая страшные глаза и бросаясь за Жоржиком, который отступил за стол, где с краю развалился третий их компаньон Володька — сонный светловолосый мальчик перед горкой булочек и чашкой с какао. — Шалишь старушка костлявая, не дам я умереть этому энерджайзеру, в далеком грузинском селе.

— Ну, — подал голос Химик, — стрептомицин открыли сразу после пенициллина, думаю его хватит. Хотя чего это я? Изониазид синтезировать гораздо легче. Но — сначала лабу мне, тогда можно будет назвать сроки.

— Все желательно побыстрее и лабу, и препарат, — загрустил Историк, — Федор Михайлович, кровь из носу, должен жить и творить. Достоевский — Фёдоров — Соловьев — это треугольник титанов, которые могут и должны, вместе, если не остановить, то ощутимо смягчить тот кровавый разгул терроризма, что вскоре обрушиться на страну и которому станет рукоплескать недалёкая интеллигенция. Нужна только дать им точку опоры.

— Ты что ли, двухвершковой опорой метишь стать, — грубовато спросил Химик, — есть ресурсы — решаем проблему, нет ресурсов — переключаемся на другую тему. Сванте Паабо трахался полгода прежде чем просто смог сделать лабораторию, в которой без загрязнения можно было работать с ДНК. В немецком университете. С достаточным финансированием. В конце двадцатого века. Почитать его эпопею расшифровки генома неандертальца? А антибиотики сейчас, как проект, сложнее выглядят.

— Никенька, Жоржик, ваши высочества, уж и горазды вы голдеть с утра, — вошедшая в столовую Александра Петровна в светло-коричневом платье, наверняка модном и ужасно неказистом, пышном и длинным, с широкими рукавами, с оттенненым черным воротом платье, пыталась выглядеть строгой, но неуверенные интонации, на которые так чутки мелкие негодяи, проскальзывали, — весь стол изъелозите, извольте завтракать молча.

— Голдеть, — вздохнул Химик, — о великий могучий русский язык, хорошо, что можно заглянуть в память реципиента, таки невовремя задали вы лататы.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — скороговоркой зачастил Историк, — только не ты. Еще здесь есть юлианский календарь, пуды, аршин и яти. Но клянусь папкиной бородой — разговаривать вот так я не стану!

— Ешь уже свою какаву, парень, — посоветовал Химик, — нас ждут великие дела.

* * *

На уроке, как и ожидалось их троих, Великих князей и Володьку, ждали разные задания. Жоржик, высунув язык, каллиграфил какое-то предложение с доски, благоговейно пользуясь розовой промокашкой, Володька с Николаем читал вслух Пушкина.

— Где же чертов Данилович, этот важный сухарь, — грустно думал Историк, пока Химик хихикал над Володькиным мычанием, — скукота смертная, с ним хоть ружьишко игрушечное покрутить можно будет или караульную службу мы еще не проходили? Солнце русской поэзии особого впечатление на него не производило, да и к зеркалу революции он был равнодушен, хотя папанька вот последнего уважал.

Рядом на столе лежал новый (то есть 1877 года) сборник арифметических задач В. А. Евтушевского в первой части «Целые числа» с печальным белобородым дедком со счетами на обложке, и он все гадал — насколько все плохо.

— Абсолютно, — сказал Химик, — для начальной школы же. Удивлюсь если там все четыре арифметические действия есть и что-то не оставили на закуску для гимназии.

— Автор — дядька, в общем, неплохой, — почувствовал он легкую обиду, — будущий председатель Педагогического общества в Петербурге. Уделал Льва Толстого на раз в соревнованиях между школами, когда тот самонадеянно сказал, что по его методике ученики понимают больше. Но учиться еще раз диким примерам по яблокам для меня чересчур.

— Ваше высочество, Никенька, — заметила его взгляд на задачник Александра Петровна и, конечно, истолковала совсем неправильно, — если не хочется сейчас, можем позаниматься арифметикой завтра, но придется нагонять.

— Ах, чтоб аммонал меня в ванадий, какая добрая учительница, — умилился Химик.

— Это что, когда Николай начал изучать университетский курс, вот там преподаватели просто не имели права его спрашивать, как он усвоил материал. Мечта идиота, — меланхолично отозвался Историк.

Вслух он сказал, что ему приснился Сергий Радонежский и обещал свое покровительство отсель и доныне, а потому он готов учиться со всем тщанием.

— В любом, непонятном случае вали всё на святого, — прокомментировал Химик и заржал.

В ответ на его тираду Володька вытаращился на него, словно у него выросла вторая голова, а Жорик испугался и удрал в соседнюю комнату. Видимо, залечивать с игрушечными солдатиками такой стресс. Александра Петровна этот удар вынесла, но затаила догадку о какой-то необычной проказе.

Да, — подумал Историк, — вот что значит — не выделяться.

* * *

— Задача тысяча двадцать один, — монотонно читал Историк, — за сколько лет капитал четыре тысячи р., отданный под пять процентов годовых превратится в четыре тысячи шестьсот? Ответ — за три года. (Так-то два с чем-то, мы же не пропиваем двести р годовых и вкладываем их по умолчанию тоже, но вычислять лень и глупо со стороны Никеньки, — балагурил Химик) Задача тысяча двадцать два: шесть тысяч рублей отдали взаймы на один год под восемь процентов и на полученные процентные деньги купили по одинаковой цене восемьдесят четвертей пшеницы. Сколько заплатили за каждую четверть? Ответ — шесть рублей.

Александра Петровна раскраснелась, вспотела, один глаз у нее неритмично дергался, а черный веер так и летал в ее руках.

— Как бы удар тетеньку не хватил, — озаботился Химик.

— Я уже давно решил все задачки и помню все ответы, — с покаянным видом сказал своей воспитательнице Николай, — не хотел признаваться, чтобы был повод лениться на счете.

— Услышал Боженька, молитвы-то мои, — невпопад сказала Александра Петровна и обняв мальчика зарыдала.

— Ммм, — замычал Химик, — что за Счето-Барбара, чего это она?

— Это и ее победа тоже, — дипломатично сказал Историк, — мальчик за год прошел учебник, рассчитанный на два. Ее ждет респект и бонусы. И вообще отнесись к тетке с пониманием, ей сто девяносто лет примерно, а тут за тремя чертенятами следить и это с усиливающейся болезнью почек.

— Ладно, уже заканчивай комедию, бери все учебники по арифметике, что есть и валим к себе в комнату на перерыв, изучать матчасть, — скомандовал Химик.

Николай скорчил Володьке, присутствовашим при историческом моменте и имевшим несколько обалделый и взъерошенный вид, самую решительную рожу на которую был способен, ткнул в себя большим пальцем из-за теткиной широкой спины и пошевелил указательным и безымянным пальцем.

Кореш не подвел.

— Жорик, что-то притих, проверить бы надо, а то вот опять из песка мороженое слепил и на вкус пробует, — рассудительно произнес Володя, и вопросительно поглядел на Николая.

Тот показал большой палец.

* * *

— Да, ладно, — кисло сказал Химик, — две с половиной тысячи примеров по дробям и уравнению с одним неизвестным?

— Добро пожаловать в царскую Россию! — отвесил мысленно шутовской поклон Историк, — учили здесь на совесть и на хворость.

Николай сидел в своей комнате за узеньким столиком перед окном на Невский проспект и листал вторую часть сборник арифметических задач В. А. Евтушевского «Дроби».

— Нет, понятно, что мы сразу решим их в уме — скривился Химик, — но не вызовут ли в таком случае с четвертого этажа, из домовой церкви Аничкового дворца, батюшку Бажанова для изгнания демонов из царевича?

— Ога, — сказал Историк, — учебниками арифметики обложат и поджгут. Не шестнадцатый же век, все по феншую будет. Напоминаю. Военному атташе ВБ записочку черканут: атташе — бумажку за скрепку, скрепку — за стельку, стельку — за кепку, а кепку — бабке, в бриташку. Там то долго думать не станут. И чтоб ты знал, то что скрепку изобретут только лет через двадцать, на финал никоим образом не влияет.

— Психую я чего-то, — вздохнул Химик, — хочется «Tule» — «Fearless» врубить на полную, упасть на белый песок, лежать и долго смотреть в ночное небо, пока звезды не закружатся в бешеном танце и не рассыпятся в невесомую пыль.

— «Lost» от «Tule» тоже неплох, бро — покивал головой Историк, — а теперь когда я выразил уважение твоим культурным ценностям, позволь напомнить: крестьяне хлеб с лебедой и соломой жрут, пока ты неуклюже пытаешься адаптироваться к реалиям девятнадцатого века. По пятьдесят задачек черкаем в день на тетрадь, и чур, скрепы интеллектуальные не шатать!

— А остальные тысячу, — напомнил Химик.

— Там папанька уже с русско-турецкого фронта подъедет, — сказал Историк, — я ему-то главный экзамен и сдам на соответствие званию умного сына, не до незаписанных задачек будет.

Он нацелился на тетрадь: «Ну что, первые пятьдесят пошли?»

— Не, — мудро сказал Химик, — думаю надо к ребятам, по плану после трёх уроков прогулка в саду, не стоит так явно отдаляться от коллектива. А там и Данилович подойдет со своими словесными экзерцициями.

* * *

— Аз, буки, бураки, печёная кваша, собирайтесь вместе, вся братия наша… — считал Володька, невольно покачивая металлическим шестом, зажатым под мышкой, в такт считалки.

Жорик неотрывно следил за пальцем Володьки с обгрызенным ногтем, боясь что тот смухлюет. Нику было все равно, он держал коробку с серсо, наслаждаясь царящим вокруг ноябрьским, климатическим мордором.

— внезапно прочитал Историк для Химика, но ничего необычного на этот раз не случилось.

Вся тусовка расположилась в саду Аничкова дворца, ближе к Фонтанке. Для конца ноября погода была не столь холодной, сколь мерзкой и в данный момент мелкий сынишка кого-то из обслуги тащил из Сервизной (она просто была ближе всего) молоток для отбивки мяса, которым гоп-компашка собиралась забить шест для серсо в промерзшую землю.

— Я первый, кидаю, я первый, победил, победил — захлопал Жорик и запрыгал на одной ноге вокруг Николая, — а надо было считать: «Дора, дора, помидора — мы в саду поймали вора»!

— Жорик, — сказал Николай серьезно, — галопируешь, как Бонопартий, а вместо коника — палочка, смотри сейчас Володька прокутузит под шумок за тебя колечко.

Володька принял оскорбленный вид, но глаза его смеялись.

— А он немногословен, — отметил Химик.

— Он старше на год, и ему постарались донести разницу между ним и Великими князьями. Если бы не Александр Третий, прямо приказавший ему относится к своим детям как к обычным, он бы стоял в сторонке и не подошел даже, — объяснил Историк, — парень на самом деле верный как пёс, хотя звёзд с неба не хватал, судя по биографии.

— Первый кандидат в команду, — резюмировал Химик, — правда пока только на роль курьера, для переноски реактивов и веществ.

— Недурственный бросок, Владимир Константинович, — солидно одобрил Николай Володькину попытку накинуть серсо, — жалую тебе будущий перстень с царского пальца.

На Володькином лице отобразилось сложное чувство недоумения и старательности, но подыграв он бросил два пальца к виску.

Шинелишко потертое, фуражка черного сукна с затертым козырьком — а сияет как Десница Короля, — ехидничал Химик, но скорее с удовольствием.

— Да, кажется жизнь-то налаживается, инфильтрация проходит успешно, — согласился Историк, попутно жмущий руку Володьке и обнимающий Жору, — старый Николай вечно ему подлянки строил, а тут обошелся по-человечески, люди и расцветают.

— Холера, — внезапно вырвался энергичный шепот у Володьки, а за спиной Николая раздался размеренный и вкрадчивый голос: «Ваше высочество Николай Александрович, позвольте выразить восхищение Вашими талантами математике, надеюсь что Вы с такой же страстью отдадитесь науке воинской и беспримерно высокому чувству долга, дабы порадовать Его императорское высочество по прибытии на Родину как своим прилежанием, так и поведением».

* * *

Генерала Даниловича никто не любил. То его называли первым звеном в разрушении России, то сухарём, то иезуитом. Холодно и неприступно, сквозь две седые морковки усищ, поникших вниз, и бакенбарды взирали глаза наставника внука императора и весь вид его выражал, казалось недоумение: почему мальчики еще не построились в ряд и не рассчитались на первый-второй. Но бывшие с Николаем Володька и Жорик в число подопытных генерала не входили, а потому — моментально испарились.

Как же хочется сказать: «Ваше превосходительство, у вас ус отклеился», — подумалось Историку. Вместо этого он подтянулся и изобразил воинское приветствие.

— Служил Гаврила генералом, Гаврила генералом был, — солидарно высказался Химик.

— Начали ли Вы, ваше высочество, изучение Устава о внутренней службы в пехотных войсках, — проскрипел Данилович.

— Так точно, Ваше превосходительство — браво откликнулся Николай и забарабанил, — Внутреннее устройство рот и команд, разделение строевой роты, параграф первый: Рота для внутреннего управления разделяется на 4 взвода, а каждый взвод на 2 отделения. В роте военного состава каждый взвод разделяется на 4 отделения.

— Хорошо, ваше высочество, а если прошел бой и людей во взводе осталось менее двенадцати человек. Как тогда делить на отделения? — коварно спросил Данилович.

— В этом случае разбивка на отделения не производится, — среагировал Николай.

— Отменно, ваше высочество, Московский 65-й пехотный полк может гордиться своим шефом, — вполне человеческим языком заговорил Данилович.

Они шли по аллее к парадному входу Аничкова дворца, наставник вещал о роли и значении устава в жизни армии, и Историк думал, что в сущности для счастья человеку надо немного. Тем более военному. Паёк и знание устава. У гражданского еще какие-то мысли возникают может, а у военного просто времени на них нет. Начальство задрачивает. Вот креатура Александра 2 генерал Данилович в качестве военного наставника для Николая Александровича. Конечно, навязанная кандидатура восторгов у царственной семьи не вызывала. Мария Федоровна запросто тыкала Григорию Григоровичу Гошей, Александр Александрович особо не жаловал, сын так вообще от старикана на первых порах сбегал и особо не слушал, имитируя внимание. Ситуация, в общем, ни царь, ни псарь не жалует — а службу нести надо. В том числе следить за Николаем, читать мораль о высоком долге, а потом докладывать вышестоящим о проделках Великого князя.

Понятно почему, после завершения обучения Николай 2 вычеркнул Даниловича из своей жизни.

— Взгляд у него еще маньяческий, — подсказал Химик, — такие, знаешь, глаза убийцы. Мало кому это нравится.

— Ах-ха-ха, Данилович — тайное оружие Александра 2, Педагог-киллер, — рассмеялся Историк, — диссертация на эту тему стала бы самой скандальной после «Проблем объективности…», на самом деле Данилович, как генерал ни разу не боевой, вся его карьера — сплошное учительство и заведование учительством. А в учителях у Второй военной гимназии, например, сам Чернышевский отметился как преподаватель словесности. За такими вольнодумцами глаз да глаз нужен, там он и натренировал свой взгляд.

— Интересная версия, — схохмил Химик, — проверять я ее, конечно, не буду.

— Нет, ни союзником Николая, ни другом, Данилович никогда не станет. Но надеюсь у него хватит ума не становиться его врагом, — у людей около трона на это чутье. В противном случае… Комнаты Даниловича напротив игровой — он уязвим как никто другой в этом дворце, — высказался Историк.

— Аминь, — подытожил Химик.