Меня, как здесь говорят, «прокрутили через матрас», то есть пятнадцать суток штрафного изолятора ШИЗО чередовались с выводом в отряд, ночевкой на своем матрасе и опять помещением в ШИЗО. Вся эта история началась, как только я напомнила, что нарушений режима у меня нет, а время УДО подошло. Подняли мое дело и увидели «сопроводиловку», которая предписывала превратить меня в «тюремную пыль». Моя «отрядница» так дала ответ на мой вопрос: «Я — офицер. Я выполняю приказ». Записав мне в дело массу нарушений, каждое из которых можно погасить только через полгода, администрация учреждения успокоилась. УДО мне теперь не видать. Я стала привыкать к мысли, что придется доживать здесь весь срок до конца.

Жить на зоне мне стало немного легче. Я привыкла и начала чувствовать, что кто-то борется за наши права. Запрещались переработки, ненормированный рабочий день «до звонка». А это иногда были и сутки, и более. Молодые здоровые женщины умирали на работе. После проверок все опять было по-прежнему. До очередного ЧП. Установили порядок — один выходной через две недели, но и это было прекрасно. Баня, стирка и даже театр. «В тюрьме, так в тюрьме, — повторяла я часто слова, завещанные мне Лехой, — отсюда возвращаются». И помнила своих ушедших из жизни коллег.

Голова цела, как бы мне ее ни сносили. Мозги, как ни странно, варят. Во враче-мозгоправе не нуждаюсь. И в костоправе — тоже: это я вспомнила своего мужа, которого, к счастью, начала забывать. Я находила себе тысячу утешений, чтобы продолжать жить дальше.

Приехал Вячеслав, и я вновь почувствовала свою защищенность. Меня теперь никто не сможет обидеть. Я уже ощущала себя другой, более сильной, чем раньше. «Я сел в “ту” повозку», — говорят в Испании. «Я поймал птицу счастья», — говорят в России. Я села в «тот» поезд. Неважно, что это был «Столыпин», сказала себе я. Аналогия, возможно, не очень удачная, если люди хотят сказать, что их жизнь кардинально изменилась. Я села в «тот» автозак, который изменил всю мою жизнь. Все заново. Все с нуля. Я сидела на холодных развалинах своей судьбы, и мои озябшие мысли дрожали.

Чтобы спастись, я заполняла свой внутренний мир позитивом. Я увидела очень много хорошего в тюрьме. Уже писала о тюремном хлебе, равного которому нет и по вкусу, и по энергетике добра, и по спасительной силе для угасающего организма. Еще баня с какой-то живительной водой, смывающей проблемы, возвращающей к жизни. И, конечно, тюремный театр. Самым лучшим театром считается крепостной театр, где играли крепостные артисты, а значит — невольники. Видимо, сродни крепостному — тюремный театр, где, как и в игре крепостной актрисы, видна та непонятная гордость, которая особенно развивается на краю унижения…

Я стояла у афиши и читала краткое содержание пьесы: сегодня вечером наш тюремный театр будет давать «Сороку-воровку». Двор богатого фермера Фабрицио. Видна открытая клетка с сорокой. Готовится праздничный пир по поводу возращения сына хозяина из армии. О, счастливый день! Нинетта счастлива. Фернандо передает ей серебряную ложечку с просьбой продать ее, а вырученные деньги спрятать в дупле каштана. Когда Фернандо уходит, сорока хватает одну из серебряных ложек и улетает. Девушку сажают в тюрьму. Ведут ее на казнь. Солдаты находят украденную ложку в гнезде сороки на колокольне. Все проясняется. Сказка со счастливым концом.

— Привет, подружка.

Меня кто-то потянул сзади за рукав, и я увидела Таньку Золотую Ручку.

— Ты какими судьбами опять здесь? Ты ведь освободилась по УДО!

— Освободилась. Только очень ненадолго. Не успела до дома доехать, как меня опять повязали.

— Даже детей не увидела?

— Нет, не увидела. Хотела подарков им накупить. Как с пустыми руками к ним приеду? По старинке работать начала, а там знаешь какой на воле прогресс. Видеокамер понаставили везде. Воровать нет никакой возможности.

— Опять ты за старое.

— Да никогда я с этим не завяжу. Работа у меня такая. Я больше ничего не умею. Профессионализм нужно повышать. Тоже какие-то нанотехнологии в своей работе использовать.

— Фартыпер — робот дистанционный. Робот-рука, — подколола я Таньку.

— Мне бы твои мозги. Говорю тебе, учись воровать. Что просто так сидишь?

— Да мне за серебряную ложечку впендюрили, которую не я сперла, — на равных заговорила я с Татьяной.

— Пойдем на спектакль?

— Пойдем.

Это было радостное событие для меня — увидеть опять Таньку. С ней можно весело провести время, поболтать о жизни. Она не грузит своими проблемами, у нее их как будто бы и нет.

— Встретимся в клубе. Я займу тебе место.

Обычно в клубе очень много людей, а он маленький и не вмещает всех желающих. Я пришла попозже, и в клубе уже было не протолкнуться. Я заглянула внутрь зала, пытаясь разглядеть там Таньку. И уже собралась уходить, как увидела, что она замахала мне рукой, мол, продвигайся сюда, я заняла тебе место.

Все было как в настоящем спектакле. Костюмы, декорации, игра артистов потрясающая. Танька язвила:

— Им, наверное, сказали: «Хорошо сыграете, завтра всех домой отпустим». Вот они и старались. Я бы тоже так сыграла, если бы меня домой, к детям отпустили… ну хоть на денек. А ты бы сыграла?

Я задумалась.

— Какому Селадону отдаться, чтобы купить себе свободу? — сказала Танька.

— Да, умерла в тебе великая актриса. А я не умею выкарабкиваться. Сидеть до конца срока. Я смирилась.

— Доктор, я тебе всегда говорила, что это не конец твоей биографии, а, возможно, начало новой жизни. Если ты стоишь на черной полосе, присмотрись внимательно, а вдруг она взлетная?