Несмотря на жару на пристани, по сибирским меркам, конечно, было многолюдно. Только что из соседнего городишка пришлепал маленький, больше похожий на большой катер, пароходик и пассажиры по сходням переправлялись на берег. Радостные родня и знакомые горланили как галчата, заключали путешественников в объятия и тут же, «не отходя от кассы» раскупоривали бутылки с вином, водкой и просто самогоном. Хмельной худенький парнишка подхватил на руки толстую веснушчатую деваху и закричал, перекрывая шум и гам.

— Любаша! Любка! Ты приехала! Я так ждал! Любка, ты выйдешь за меня? Нет, скажи, ты выйдешь за меня?

Потом парень поскользнулся на мокрой траве и грохнулся вместе с Любкой в воду. Несколько человек, толкаясь бросились помогать им. Девка завизжала и вырвалась из цепких рук парня.

— Да выйду, дурной, отпусти только!

Всем было очень весело.

Приятно улыбаясь, на весь этот кавардак смотрел Манфред Дарбан. Он пришел на пристань пятнадцать минут назад и терпеливо ждал, когда киоскер откроет свое фанерное заведение. Едва только в окошечке появилась взлохмаченная голова продавца, как Дарбан прекратил бездействовать и подошел к киоску. Киоскер увидел его и радостно, как родному, заулыбался во все пятнадцать желтых прокуренных зубов.

— Здравствуйте, здравствуйте! Как здоровьице? А журнальчик я вам достал. Хороший журнал!

Дарбан протянул киоскеру деньги. Тот всей ладонью, быстро, как удав жертву схватил заморскую бумажку и спрятал ее под прилавок. Журнал «National Geographic» перекочевал в руки нового владельца.

— Спасибо, любезный. У меня для вас есть кое что.

Дарбан наклонился над окошечком. Коричневый конверт на секунду увидел дневной свет и снова погрузился в темноту, уже за пазухой киоскера.

— Все спокойно? Будь осторожен, с этим шутить нельзя.

Киоскер заверил:

— Будьте уверены. У меня глаз алмаз. Доставлю по назначению.

Манфред ушел. Постепенно пристань снова приобрела свой обычный вид — несколько пьянчужек пили разливную бормотуху около кафешки, ребятня полоскалась в волнах, оставшихся после пароходика, парочка старух выставили свой товар — огурцы и семечки на картонных ящиках.

Около пристани остановился УАЗ-ик. Пятеро летчиков высыпали из машины и занялись покупками. Павел с Борисом подошли к киоску.

— «Комсомолка» есть? А «Труд»? А… свежее все?

Киоскер притворился обиженным.

— У меня нет залежалого товара. Всего два дня как пришло.

Павел недовольно скривился.

— Это не есть хорошо! За два дня третья мировая может начаться и окончиться. Ладно, давай.

Набрав периодики они пошли в кафе. Киоскер закричал им вслед.

— Сдачу заберите! Мне чужого не надо!

Один из летчиков вернулся и сгреб в ладонь мелочь. Киоскер многозначительно подмигнул.

— А это лично для вас. «Плейбой».

Летчик забрал журнал и пошел догонять остальных.

В кафе «Лесная сказка» было немноголюдно. Местные жители, рассудив, что нерационально тратить деньги на выпивку и закуску, предпочитали заливать горе и радость первоклассным первачом дома под соленые огурцы и сало. В кафе приходили немногочисленные командированные, военные и молодежь — чтобы материализовать подружкам свою щедрость в виде портвейна и мороженого.

Летчики оккупировали один из столиков. Павел оглядел зал и толкнул Бориса в бок.

— Смотри, Лешка со своей американкой! Вон там, в углу.

— Вижу. Да не тычь ты пальцами. Ну, сидят, ну и что?

— Как это «что»? Уже не скрываются даже.

— А зачем им скрываться? Все и так все знают. Да, подзалетит парень. ФСБ наверняка уже принюхивается.

— Не говори. Выпнут к едрене фене из отряда. Будет тогда на кукурузниках летать.

Борис усмехнулся.

— Этого? Не выпнут. Не забывай кто его папочка. Заступится за сынка.

Павел искоса посмотрел на него.

— Ты что, ему завидуешь? Не надо, Боря, Алексей мужик что надо.

Борис ответил ему долгим непонятным взглядом.

— Я никогда никому не завидую, запомни это. Я просто ненавижу несправедливость.

— Куда же от нее, от несправедливости, денешься… Эта стерва все время рядом. Родился сыном короля — будешь королем. Родился сыном сапожника — им и останешься.

Борис отвернулся. Кода он снова посмотрел в глаза Павлу, его взгляд был мрачен.

— Вот именно! Как стена. И не перешагнешь через эту стену гребаную, не перепрыгнешь. Я вот, как родителей потерял не помню, но зато хорошо запомнил те несколько лет, которые провел в детдоме. Там было все поровну: игрушки, еда, одежда. И любили нас всех одинаково. Учили, что надо быть честными, справедливыми, говорили, что нас ждет прекрасное будущее, где открыты все пути. Только не ленись! А когда я попрощался с детдомом и столкнулся с действительностью, то все стало с ног на голову. Протекция, деньги, власть решают кому быть… королем, а кому сапожником. А способности и старание — чушь!

— Но ведь ты стал летчиком испытателем! А сколько их, пилотов, кто сейчас разбрасывает химикаты на поля!

— Летчиком испытателем… Ну и что? Это потолок. Закончу карьеру в лучшем случае майором, на пенсию выйду подполковником. Это жизнь?

Павел вспомнил:

— Так ты, кажется когда-то в Академию поступал?

— Да, было дело… И не очень то беспокоился за результаты, хотя конкурс туда сам знаешь какой. Был неплохой послужной список, предметы знал назубок. В общаге при академии нас было четверо. Сын генерала, который шлялся по девкам вместо того, чтобы готовиться, летун из Чечни, я и папаша большого семейства. Три экзамена я сдал на отлично.

— Ого! Молодец!

— Ха! Молодец! На последнем меня завалили. Похоже, преподавателю самому было стыдно это делать. Он после экзамена отвел меня в сторонку и сказал: «Вы должны понимать, что вы человек с улицы». Я — человек с улицы! Вот так, Паша. Мы с тобой люди с улицы.

— А остальные?

Борис вздохнул.

— Что «остальные»… Их приняли.

— С сынком генерала все понятно. Но ведь тот, из Чечни — достоин.

— Достоин? В одном из разговоров он признался мне, что совершил один — представляешь — один разведывательный полет! Это когда на шести тысячах метрах пилишь не торопясь, а аппаратура ведет съемку. И никто тебя не собьет. А папаша семейства сдал экзамен по английскому к месту и не к месту вставляя «I have the large family. I have three children.»

— Это что?

— «Я имею большую семью. Я имею троих детей». Пропуск. Как ты летаешь, неважно. Главное — большая семья.

Официант принес пиво и большой кусок вяленого тайменя. Павел отпил несколько глотков и поморщился.

— Теплое. Надо будет попросить Михалыча, чтобы в порядке шефской помощи выделил им холодильник… И все же, Боря, ты не прав.

— А что, ты имеешь что-то против сказать?

— Имею. Ну, во первых, к нашему Лешке все вышесказанное не относится. Он мужик порядочный, то, что Антон Петрович его отец, никогда в глаза не тычет и не пользуется этим. И летчик классный.

— Во вторых?

— Во вторых, не надо было сдаваться. Надо было представить себе, что это как боевое задание, которое надо выполнить во что бы то ни стало. Дал залп ракетами, не попал, бей еще. Потом еще! А в третьих, и самое главное… Ты, Боря, не обижайся, но мне кажется, что ты сейчас зол на весь мир, а это плохо. Миру от твоей злобы не жарко и не холодно, а ты вроде как в штопор попал и земля близко. Я думаю, надо тебе РУД на себя до отказа и из этого штопора выходить.

Борис презрительно посмотрел на него и взял кружку с пивом.

— Эх, Пашка! Зелень ты еще! А Лешик… Дрянь. Я про пиво. Пошли отсюда.

Они вышли из кафе.

Кэтрин проводила их взглядом.

— Это, кажется, твои товарищи?

Алексей не отвел от нее влюбленных глаз.

— Да. Павел и Борис.

— Надо было, наверное, пригласить их к нашему столику?

— Они бы не согласились. Они понимают.

— Что понимают?

— Что мне хорошо с тобой и сейчас я никого больше, кроме тебя видеть не хочу.

Кэтрин засмеялась и погладила его руку.

— Алеша, Алеша… И мне тоже очень хорошо с тобой. Но я беспокоюсь.

— Что тебя потеряют твои друзья?

— Нет. Я думаю, что у тебя могут быть проблемы. Ведь ты военный летчик. А я иностранка. Это, наверное, не приветствуется в ваших кругах?

— Ну и что? Может я жениться на тебе хочу! Да, вот возьму и сделаю предложение. И начнется светская жизнь. Правда, летать мне уже надо будет только на «кукурузнике».

— Это такой новый истребитель, да?

Алексей улыбнулся.

— Это самолет такой. Очень быстроходный. Двести километров в час. Когда он летит над полем, все жучки умирают со страху.

Кэтрин задумалась.

— Я придумала! Ты не будешь летать на кур… на курку… В общем, ты будешь жить в Соединенных Штатах и летать на Ф-15.

— Вот это вряд ли.

Кэтрин заглянула ему в глаза.

— Что, это обязательно должны быть российские самолеты?

— Нет, просто я должен летать за Россию. По другому быть не может.

— Я тебя понимаю. Что же… Придется мне навсегда остаться в Сибирске. Я открою здесь постоянный пункт экологической миссии по охране окружающей среды и буду отучать население есть мясо. И запрещу стрелять в животных. Вот так!

— А рыбу ловить позволишь? Иначе город опустеет и останемся только ты и я!

— Рыбу? Подумаю.

Он налил Кэтрин вина в бокал.

— Давай за нас с тобой! Чтобы все было хорошо.

Они выпили и Кэтрин кокетливо упрекнула Алексея.

— Ты сегодня не подарил мне цветы. Почему? Или русские мужчины дарят букеты только при первой встрече?

— Я был сегодня в тайге, но достойных тебя цветов не нашел. Тогда я попросил знакомую медведицу и она отдала мне одного из своих медвежат. Для тебя.

Алексей протянул ей маленького плюшевого медвежонка. Кэтрин захлопала в ладоши.

— Замечательно! Это будет мой талисман!

Посетители кафе с интересом посмотрели в их сторону. Ни фига себе! Поставил девушке бутылку вина, да еще делает подарки! Наверное, у них все очень серьезно! Официант откашлялся и поправил сюртучок. Будут хорошие чаевые.

Кэтрин засмущалась.

— На нас все смотрят.

— Ну и что? Пусть завидуют с какой красивой женщиной я целуюсь.

— Но мы не целуемся!

— Это поправимо.

Алексей нагнулся и поцеловал ее. Официант смахнул с плеча невидимую пылинку. Очень хорошие будут чаевые!

Как говаривал один из персонажей «Приключений капитана Врунгеля» — когда зуб болит плохо, но уж очень замечательно станет когда он пройдет! Тем и отличается палящая жара, что заканчивается она обычно проливным дождем.

Пока они сидели в кафе, на улице потемнело. Накатили из-за сопок кудрявые тучи, постепенно изменили свой белый наряд на сдержанно серый, а потом и вовсе стали фиолетовыми как парик на Бастинде. Кафе стало помаленьку пустеть. Кэтрин с беспокойством посмотрела в окно.

— Скоро будет дождь, Алеша. Ты проводишь меня до собора?

— И не только до собора. Русские пилоты не бросают женщин в тайге.

— Но ты вымокнешь!

— Я высохну в твоем домике.

Кэтрин долго смотрела на него. Потом решительно поднялась из-за столика.

— Тебе не придется жалеть об этом поступке. Пошли.

Под дождь они, конечно, угодили. У стен собора их догнал шквал, качнул верхушки деревьев, распугивая притаившихся там птиц, поднял тучи пыли и ушел дальше, к аэродрому. Первые крупные капли ливня редко и тяжело упали на узкие улочки Сибирска, образуя на огородах темные рваные воронки как от пулевых пробоин. Потом дождь на минуту затих, словно предупреждая — убегайте, люди, сейчас начнется! Вдали, над горизонтом громыхнуло, сверкнула ветвистая яркая молния и… Началось! Беременное непогодой небо разверзлось потоками воды. Вначале Кэтрин и Алексей двигались перебежками от дерева к дереву как диверсанты около секретного объекта, потом поняли, что все попытки остаться сухими тщетны. Они вышли на середину улицы, взялись за руки и пошли, подставив воде разгоряченные лица. После каждого удара грома Кэтрин вздрагивала и прижималась к Алексею. Он обнял ее за плечи.

— Тебе страшно?

Она подняла к нему мокрое счастливое лицо.

— Нет, с тобой я ничего не боюсь! Мне не страшно. Мне очень хорошо.

В лагере миссии на поляне не было ни одного человека. Кэтрин распахнула полог своего домика. Они вошли внутрь. Маленькая желтая лампочка выхватила из темноты стол и кровать. Кэтрин тряхнула мокрыми волосами.

— Никогда еще я не гуляла под дождем с таким удовольствием! Надо переодеться. Только жаль, для тебя у меня ничего нет. Возьми полотенце.

Она ушла переодеваться за перегородку. Алексей просушил мокрую голову и снял одну из фотографий, которые висели на бечевке, протянутой поперек комнатки. Несколько косуль щиплют траву на таежной поляне. Медведь ловит рыбу в речке. Тигр идет по тропе к водопою.

Он прицепил фотографии обратно на бечеву и взял книгу. Автор был ему незнаком. Наверное, какой-то эколог или биолог. Алексей прочитал.

— «Ветер зловеще гудел над головой. Небо было ясным как зеркало. Сто пятьдесят миль в час, двести. Все быстрее и быстрее. Гилберт закрыл глаза.»

Из-за перегородки вышла Кэтрин. На ней была светлая длинная рубашка, которая едва скрывала ее бедра. Волосы распушились и локонами падали на плечи. Алексей восхищенно уставился на нее.

— Тебе нравится?

— Ты выглядишь потрясающе. Нет, восхитительно. Нет, божественно!

Кэтрин засмеялась.

— Спасибо, но я про книгу. Это моя любимая. Она всегда со мной.

Она взяла томик из его рук.

— «И несся он над волнами белым пламенем под желтой луной.» Возьми, я дарю ее тебе. Она про тебя.

Кэтрин зажгла свечу и выключила лампу. Ее глаза блестели волнующе и призывно.

— Тебе лучше снять мокрую одежду, милый.

Алексей обнял ее. Они сели на постель. Потом легли. Потом…

Груди у нее были как у девочки-подростка. Целуя твердые и одновременно нежные соски, Алексей задыхался от переполняющих его чувств. Выныривая на мгновение из сладкого тумана, окутавшего голову, он слышал стон Кэтрин, собственные слова, удививлялся — это я умею так говорить? — и снова погружался в горячее море любви. Ладони Алексея блуждали по телу Кэтрин, она отвечала ему страстными объятиями и чем меньше с каждым прикосновением оставалось неизведанных островков, тем больше разгоралась в них жажда познания.

В стены домика гулко стучал дождь. Стайка светлячков, спрятавшихся от непогоды, зеленовато-желтым созвездием мерцала на потолке.

— Я люблю тебя, Алеша!

— Я люблю тебя, Кэт!

Они уснули далеко заполночь.

Как сладко спится на рассвете! Особенно если этот рассвет наступает после ночи, наполненной шумом дождя за окном, сполохами дальних зарниц и любовью. Влажный воздух струится в домик, осторожно касается прохладной лапкой разгоряченных лиц, легкий туман бродит по поляне, серебрит своим дыханием кострище, траву, аккуратно сложенную поленницу дров под брезентовым навесом. Спать бы так да спать, чувствуя в полудреме горячее нежное тело рядом, легкую руку на своей щеке. Но, как говорил мудрец — все проходит!

Алексей пошевелился и Кэтрин тотчас проснулась.

— Доброе утро, милый!

— Доброе утро, любимая!

— Я так счастлива! Спасибо тебе за эту восхитительную ночь!

— Это я должен тебя благодарить!

— Нет, я!

— Нет, я!

Они тихо засмеялись. Кэтрин прислушалась.

— Как тихо. Даже комаров не слышно.

— Они сгорели от нашей огненной страсти.

— Да… ты был на высоте! Ты был на пятнадцати тысячах метров!

Алексей посмотрел в окно. Сумерки становились все прозрачнее. Он вздохнул.

— Очень жаль, Кэт, но мне пора.

— Мы увидимся с тобой сегодня?

— Сегодня не получится. Только через несколько дней.

— Но почему?!

Алексей поднялся с кровати и стал одеваться.

— Сегодня я улетаю на несколько дней. На юг. Заключительный этап испытаний.

— Несколько дней! Я не смогу вынести так долго!

— Я из тех птиц, которые всегда возвращаются. Только жди.

Кэтрин обняла его.

— Я буду очень ждать тебя! Погоди… Последний поцелуй.

Когда Алексей ушел, Кэтрин еще немного понежилась в постели и пошла за занавеску принять душ. Остатки сна быстро улетучились под струями прохладной воды. Она обернулась полотенцем, откинула полог и замерла.

Около стола сидел Манфред Дарбан.

— Ты что здесь делаешь?!

— Пришел пожелать тебе доброго утра. Как ночка? Можешь не отвечать, сам вижу, что прошла на отлично.

— Ты, что, следил за нами?

— Я хотел убедиться, что ты делаешь свою работу. Даже ночью.

— Но это мерзко!

— Брось, Кэтрин. Ты молодец! У этого парня, который только что вышел от тебя была очень довольная физиономия. Могу себе представить как ты расстаралась!

— Это не твое дело!

Кэтрин направилась к тумбочке, где были сложены ее вещи. Дарбан схватил ее за руку.

— А ну-ка без истерик, куколка! Мы начали это дело и мы доведем его до конца, хочешь ты этого или нет. Не получилось скомпрометировать Кедрова, не беда, пусть летает. Все равно этот его полет будет последним.

Кэтрин замерла.

— Что ты хочешь этим сказать!? Почему последним?

Дарбан довольно усмехнулся. Проняло! Похоже, девочка не на шутку увлеклась этим русским летчиком. Тем легче будет ее уломать.

Он развел руками.

— Ты не оставляешь мне выбора. Каков был наш уговор? Ты приручаешь парня и компрометируешь его. И его отстраняют от полетов. Пусть не совсем, а хотя бы на несколько дней. Идет разбирательство, проверяют тебя, проверяют его. Ничего серьезного за вами не числится. Подумаешь, американская девка поимела русского летчика! Это мелочь. Пока вас трясут, истребитель пилотирует другой экипаж. Дальше уже мое дело. Вот и все. Ничего сложного!

Кэтрин плотнее запахнулась в полотенце. Ее охватила тревога.

— Я хочу знать все, что ты задумал! Иначе…

Дарбан угрожающе посмотрел на нее.

— Иначе что? Ты мне условия не ставь!

— Я хочу знать, Манфред!

Манфред попытался придать своему голосу максимальную искренность.

— Неужели ты не понимаешь! Эти пилоты хладнокровные убийцы! Им ничего не стоит вместо полигона сбросить бомбы на мирных жителей! Я потому и затеял это дело, что хочу помешать русским и дальше творить свои страшные дела! Это ради будущего наших близких, ради тебя, Кэт! Неужели ты мне не веришь?

— Не верю! Смерть друга Алексея это твоих рук дело?

Манфреда перекосило от злобы.

— Я думал, что ты разумная взрослая женщина, а ты просто русская подстилка! Черт с тобой! Я это доведу до конца без твоего участия!

Он отбросил в сторону стул и пошел к выходу. Кэтрин преградила ему путь.

— Стой! Ты не так все понял! Ты во многом прав! Я сделаю так как ты хочешь.

Манфред недоверчиво посмотрел на нее.

— Пожалела парня?

— Нет. Просто я запуталась.

— Ну, что же… Заставлю себя поверить в это!

Он приблизился к ней вплотную и притянул за шею к себе.

— Только без сюрпризов, поняла? Понимаешь, надоедает быть таким добреньким. Если провалишь дело, пеняй на себя.

Манфред сухо поцеловал ее в губы и ушел. Кэтрин обессиленно опустилась на кровать и тихо заплакала.

Агентурное наблюдение № 11

США. Купе поезда Вашингтон — Ричмонд. Запись разговора невыясненного объекта с руководителем Управления тайных операций ЦРУ.

— Вы сделали запись?

— Сделал. Пришлось вспомнить агентурные навыки.

— Послушаем. Так, так… И С ТРЕСКОМ ПРОВАЛИЛСЯ НА… ПРОСТОМ ЗАДАНИИ… ПОРАЖЕНИЕ… НЕ СМОГ СПРАВИТЬСЯ С ПРОБЛЕМАМИ… Отлично! Думаю, что вполне годится. Ваш агент знаком с этими голосами?

— Да, это его бывшие… Неважно.

— Да не секретничайте вы! Он же все равно расколется и назовет имена!

— Это генерал Ральф Трентон и его заместитель Генри Йорк.

— Хорошо. Как только будут результаты, я вам сообщу. Прощайте, моя остановка.