Рэй позвонил ей утром, когда она спускалась по холму, направляясь в больницу.

– Как она?

– Я говорила с Шанти час назад, все в порядке. Я как раз иду туда, чтобы сменить ее. Аппетита нет, сонливость большая, как сказала Шанти, но этого и следовало ожидать при травме головы. Судя по голосу, Шанти успокоилась.

– Слава Богу… Кстати, мне нравится представлять тебя медсестрой. – Она услышала плутоватый смех.

– Все дело в черных чулках? А в то время это действительно были чулки, – рассмеялась она.

– О, не продолжай. Наверняка, ты сводила пациентов с ума.

– Спасибо за комплимент, но большинство из них были младше десяти лет. Помнишь, я говорила, что работала на Грейт-Ормонд-Стрит?

– Все же…

– Рэй, – Джини перебила его шутливый тон. – Мне кажется, Шанти знает… или, по крайней мере, подозревает… о нас.

– Почему, что она сказала?

– Она ничего не сказала, но Алекс сознался, что выдумал эту историю про то, как ты приставал к Элли. Видимо, его «неправильно поняли». Перед этим он упомянул, что ты предупреждал его об Элли, а он отказался слушать. Это был настоящий спектакль…

Она услышала, как Рэй присвистнул.

– Боже мой. Как твоя дочь восприняла все это?

– А как ты думаешь?

– По крайней мере, он сказал, наконец, правду.

– В общем, все только и говорили, что о тебе, и в какой-то момент она посмотрела на меня…

– По-моему, ты слишком подозрительная. День выдался непростой. – Он вздохнул. – Джини, не говори ничего лишнего, если она спросит. Помнишь, «никогда не извиняйся, ничего не объясняй»; это проверенный принцип, поверь мне. Ни у кого нет никаких доказательств. И мы вообще-то не совершили ничего постыдного… пока.

– Я не могу врать дочери, Рэй, – сказала Джини, будто не слышала последние слова.

– Считай, что ты уже соврала ей.

Прямота его слов, несмотря на всю их правдивость, ошарашила Джини.

– А если она спросит?

– Учитывая все, что происходит сейчас, вряд ли ей захочется выяснять… встречаемся мы или нет.

Он умолк, и она поняла почему. Невозможно описать то, что происходит между ними, не прибегая к таким штампам, которые очернили бы проведенное ими вместе время, неприятными, несколько истеричными словами – например, «связь», «неверность», «обман», «влюбленность»… И, конечно, «любовь». Ни одно из них не подходило к их отношениям, хотя подходили все.

– Чем дело кончилось с Алексом? – спросил Рэй торопливо.

– Его прогнали. Глупо с его стороны было рассказывать Шанти о тебе после того, как она почти простила его за то, что он бросил Элли. Но разве он понимает, как с ней обращаться?! – Она смолкла, проехавший мимо автобус заглушил ее слова. – Думаю, он чувствовал себя ужасно виноватым. Ну да ладно, я уверена, она простит его; она всегда прощает, каким бы омерзительным ни был его поступок.

– Ты тоже?

Наступила тишина.

– Вряд ли я до конца понимаю, что он за человек.

Она разделяла его невысказанное опасение о том, что разоблачение будет означать конец.

– Это не ее проблема. Но, к сожалению, она думает иначе.

– Хорошо… расскажи потом, как все пройдет.

– Обязательно.

Они оба замерли в тишине.

– Джини? – Он не сказал больше ни слова, ему и не надо было.

– Пока, Рэй.

* * *

Ее дочь выглядела измученной и уставшей, намного хуже Элли, которая, казалось, почти вернулась к нормальному состоянию, несмотря на лихорадочный румянец на ее щеках, больше вызванный духотой и жарой в палате, чем ее состоянием.

– Тебе удалось поспать?

Шанти слабо покачала головой.

– Совсем нет. Но я бы и не уснула, даже если бы это был «Ритц».

– Я купила тебе капучино.

Шанти набросилась на кофе, как на воду в жаркой пустыне.

– Спасибо, мам. Ты не представляешь, как это вкусно.

– Иди-ка домой, прими душ и выспись. Я останусь с ней. – Джини потянулась поцеловать внучку. – Доброе утро, куколка. Врачи уже посмотрели ее?

– Они придут к одиннадцати, так сказала сестра Джули. Может, мне лучше дождаться их? – Шанти взглянула на дочь с обожанием и страхом.

Джини понимала, что она пережила самое мучительное испытание, какое только может выпасть матери.

– Ты нас так напугала, – нежно произнесла Шанти, убирая локоны со лба дочери. Элли отстранилась от руки матери, не обращая на них никакого внимания, и продолжала увлеченно собирать башню из «Лего». – Думаешь, она не расстроится, если я уйду ненадолго?

Джини пожала плечами.

– Ты всегда можешь вернуться.

День тянулся медленно. Джини сдалась на уговоры Элли в четвертый раз повторить рассказ, который они читали, стараясь хоть что-то в нем менять каждый раз, чтобы не сойти с ума: «Вжик-вжик прошуршал хвост крокодила, клац-клац застучали его зубы. Дети испугались? Конечно, испугались…».

– Еще, – потребовала Элли, толкая книгу прямо в лицо Джини.

– Теперь ты мне рассказывай, – предложила Джини с надеждой.

Элли задумалась.

– Гм… сложно. Ты читай, Джин, тебе же нравится.

– Мне нравится? Ну хорошо, последний раз.

– Спасибо, Джин. – Элли торжествующе улыбнулась, понимая, что одержала победу, хотя обычно в таких ситуациях у нее это не получалось, но ей было все равно, почему так происходит.

На утреннем обходе врачи заключили, что она может уже вечером отправиться домой, если там ей обеспечат спокойствие и тишину, но было уже пять часов, а они все еще ждали врача, который должен был их выписать.

– Все готовы? – Джордж подошел к кровати, размахивая ключами от машины, и весело помахал внучке. – Машина ждет. Она на «левой» парковке – для доставок или чего-то еще – так что нам лучше поторапливаться.

– Придется подождать, ее еще не выписали официально. – Шанти нахмурилась, в сотый раз взглянув на часы в палате. – Где же врач?

– Тогда я переставлю машину. – Джордж направился к двери. – Позвоните мне. Припаркуюсь на соседней улице. Наверное, он скоро придет.

– Кажется, педиатр – она, – сказала Джини рассеянно. Ни Шанти, Ни Джордж не обратили внимания на ее слова, и на мгновение ей показалось, что она вообще ничего не говорила, погруженная в свои мысли о том, что совсем скоро ее секрет раскроют. Возможно, Шанти упомянет Рэя при Джордже, чтобы проверить ее.

* * *

В тот вечер зеркало показало ей, как напряжение этих дней сказалось на ее лице, подчеркнув морщины и потухшие от усталости глаза. У нее было такое чувство, будто ее жизнь выворачивается наизнанку. На пути домой, когда они высадили Шанти и Элли возле их дома, Джордж сказал, что его беспокоит то, как их дочь ведет себя с Алексом.

– Я понимаю, она пережила огромный стресс, но незачем так грубить бедному Алексу. Ему тоже несладко.

Шанти отреагировала довольно злобно, когда муж открыл ей дверь и хотел забрать у нее Элли.

– Она злилась на него, потому что он уехал после того, как Элли упала.

Джордж бросил на нее взгляд, пока искал место для парковки.

– Я думал, ты была с ней, когда она упала.

– Нет, я пришла как раз после того, как это случилось. Кто-то на площадке сказал Алексу, что Элли нужно показать врачу, потому что она могла голову разбить, но Алекс проигнорировал совет и отправился на свою встречу.

Джордж кивнул с пониманием.

– Ясно, почему она так злится. Когда же этот парень научится уму-разуму?

Джини внезапно взбесила безграничная терпимость Джорджа к Алексу.

– Он не парень, он сорокадвухлетний мужчина.

– Хорошо, хорошо, не волнуйся. В конце концов, все живы-здоровы.

Ее телефон зазвонил в тот момент, когда Джордж осторожно парковался задним ходом. Без очков она не могла рассмотреть номер, но была уверена, что это Рэй.

Джордж выключил мотор и посмотрел на нее.

– Может, это Шанти, – кивнул он на продолжавший звонить телефон.

– Нет. Я не узнаю номер, а мне сейчас совсем не хочется говорить с кем-либо.

– Может, я отвечу и скажу, что ты занята? – спросил Джордж, протягивая руку к телефону.

Джини поспешно бросила его в сумку.

– Нет! Спасибо.

Джордж пожал плечами, но когда Джини вышла из машины, у нее появилось гнетущее понимание того, что отныне все ее разговоры с семьей придется тщательно обдумывать и контролировать, чтобы случайно не упомянуть Рэя.

Она разгладила крем на лице и шее, вокруг глаз, внимательно рассмотрела себя в зеркало, расчесала волосы и со вздохом отвернулась от того, что так явно напоминало ей о возрасте. Да она с ума сошла, если думает, что кто-то, не говоря уже о таком привлекательном мужчине, как Рэй, назовет эту старую каргу сексуальной! «Пожалуйста, только бы он не попросил меня остаться “друзьями”», – взмолилась она в темноте.

* * *

Рита чудно загорела за две недели, проведенные на пляже Антигуа, ее фигура прекрасно смотрелась в открытом красном купальнике, вызывая зависть. А Джини впервые за год открыла свое тело для чужих глаз. Она с трудом влезла в свой черный купальник «Speedo», с ужасом осознавая бледность своей неупругой кожи и впадины целлюлита. Каждое лето Рита таскала подругу в общественные открытые бассейны Хемпстеда, как только позволяла погода. Бассейн только для женщин, как утверждала Рита, был лучшим. Окруженный дикой растительностью Хита, с преспокойно плескавшимися среди купающихся утками, он действительно походил на уединенный загородный уголок. Джини казалось, что она вступает в частный женский клуб – хотя вход был почти что бесплатный – в элиту, состоящую из выносливых, спортивных, деловых женщин с яркой индивидуальностью.

На улице снова стояла жара. Джини знала, что вода будет совсем другой. Хотя после первого шока она покажется восхитительной – освежающей и прохладной, без противного запаха хлорки.

Рита зашла первой.

– Давай, трусиха! – крикнула она Джини, стоявшей на раскачивающейся деревянной лестнице, по которой спускались в воду, вцепившись руками в холодные металлические перила. Другие купальщицы обернулись и наблюдали за ней, не оставляя ей другого выбора, как окунуться в воду.

– Боже! – ахнула она, переходя сразу на быстрый кроль, чтобы разогнать застывшую кровь.

Через какое-то время они плыли бок о бок, плескаясь в воде рядом с утками и селезнями.

– Бедняжка, – Джини только что рассказала Рите об Элли. – Ничего страшнее не придумаешь.

Когда она закончила рассказывать обо всех прочих драматических событиях того дня, им уже надоело плавать.

– Нельзя оставить тебя ни на минуту. Меня не было всего две недели, а твоя жизнь уже катится под откос, – корила ее подруга, после того как они вытерлись полотенцем и отправились на поиски мороженого.

В кафе возле общественного пляжа было не протолкнуться, как всегда, полно детей и собак.

– Давай не будем здесь сидеть, мы можем погулять, – предложила Джини. – Я куплю нам мороженое. Тебе два шарика или один?

– Конечно, два, пировать так пировать.

Пока Джини пробиралась между столиками, она заметила мужчину, стоявшего спиной к ней в очереди, и сразу узнала Рэя. Он был с Диланом и другим мальчиком, мальчишки от скуки то висли на стойке с подносами, то носились взад-вперед, пока друг Дилана не свалил один поднос на пол, к счастью, на нем был только сендвич с тунцом и кукурузой в пластиковом пакете.

– Так, на выход. Подождите меня снаружи. Но никуда не убегать, стойте возле столиков. – Рэй выпроводил мальчиков за двери, и они послушно отошли в сторонку. Когда он обернулся, чтобы проследить за ними, то заметил ее и поспешил к ней.

– Я с подругой… Ритой, – сказала она сразу, беспокойно оглядываясь.

– И ты не хочешь, чтобы она меня видела? – радостная улыбка исчезла с его лица.

– Нет. То есть да. Я бы с радостью познакомила вас, но…

Рэй ждал, уязвленный.

– Ты же говорила, что она знает про меня.

– Да… но это было бы неловко. – Джини не знала, почему она не хочет знакомить его с Ритой.

Он пожал плечами.

– Ясно, тебе решать. – Он провел рукой по волосам. – Слушай, мне надо купить мальчишкам попить, а то они тут все разнесут. – Он заставил себя улыбнуться.

«Просто… – Просто что», – спросила она себя.

Но Рэй ушел, пока она раздумывала, позабыв взять напитки, быстрым шагом уводя своих подопечных подальше от кафе. Джини заметила недовольное лицо Дилана.

– Где же мороженое? Тебя не было целую вечность. – Рита подошла к ней.

– Там был Рэй.

– Где? Который? Куда он пошел? – Рита оглядывалась с любопытством. – Почему ты нас не познакомила, дорогая?

– Не знаю… Я… Подожди, ладно? – И она побежала за Рэем. Ей быстро удалось догнать их, они брели по дороге к бассейну.

– Рэй! Рэй, Дилан.

Все трое обернулись. Дилан расплылся в улыбке, а Рэй нет.

– Привет. – Она запыхалась, не только от бега, но и от волнения.

– Привет, Джин, – сказал Дилан, называя ее так, как звала Элли.

– Это Бен, – показал Рэй на светловолосого мальчика. – Друг Дилана.

– Здравствуй, Бен. Рэй… можно тебя на два слова?

Они стояли и смотрели друг на друга так долго, что мальчишки потеряли интерес и пошли вперед.

– Пожалуйста, – сказала она, – пойдем со мной, я хочу познакомить тебя с Ритой.

– Минуту назад ты была против, – ответил он безучастно.

– Я не хотела, чтобы тебя разглядывали, оценивали, – сказала она тихо.

– Чтобы не заметили мои недостатки?

Джини потупилась.

– Нет, я не это имела в виду. Даже если и так, я считаю, ты самый замечательный человек в мире. Как ты мог подумать, что я стыжусь тебя?

Ее слова повисли в воздухе, и она вдруг поняла, что сказала.

– Джини. – Рэй не пытался дотронуться до нее, а ей отчаянно хотелось взять его за руку. – Если тебе неприятно знакомить меня, ничего страшного.

Она посмотрела ему в глаза.

– То, что между нами, так драгоценно. Я не хотела делить это с кем-либо еще, с кем-то из моей другой жизни.

Он кивнул, но она видела, что он не понимает ее.

– Рита – моя ближайшая подруга, но она всего лишь человек, причем очень любопытный, к тому же помешанный на сексе.

Рэй рассмеялся.

– Что ты говоришь!

Она робко улыбнулась.

– Ты же понимаешь? Она видела бы в тебе моего любовника, оценивала бы тебя, рассматривала бы с ног до головы. Так не должно быть.

– Слушай, ничего страшного, не раздувай из мухи слона. – Он обернулся в поисках внука. – Мне пора, они уходят. – Он взглянул на нее еще раз. – Я же говорил тебе, будет нелегко. – Уходя, он на мгновенье прикоснулся к ее обнаженной руке.

– Пока. – Она ждала, пока он не скрылся из виду, потом побрела назад к кафе, где подруга поджидала ее, сидя на низкой стене ограды. Рита ничего не сказала, просто подняла брови.

– Я все испортила. Он подумал, что я стыжусь его.

– А ты стыдишься?

– Конечно, нет!

Теперь пришла очередь Риты обижаться.

– Так, значит, это меня ты стесняешься? Я недостаточно хороша?

– Ну да, – ответила она устало.

– Я видела его, пока вы говорили. Он клевый.

– Клевый? – мысленно она была далеко, с Рэем.

– Ну да, это современный сленг для обозначения сексуальной привлекательности представителя противоположного пола, обычно используется тупыми подростками по отношению к таким же тупым подросткам, – провозгласила Рита.

– Ясно, ясно, – Джини закрыла лицо руками. – О, Рита, все ужасно. Я обидела его. Что мне делать? Может, позвонить ему?

Рита встала, схватила Джини за руку и потащила ее по дорожке.

– Понятия не имею, дорогая. Вы оба ведете себя как дети. Я умываю руки.

* * *

Прошла неделя после того, как Элли выписали из больницы, и малышка снова стала веселой и подвижной, от удара не осталось и следа, кроме небольшого пожелтевшего синяка на виске. Джини много раз навещала ее и видела Алекса и Шанти. По давнишней традиции семьи Лосон больше ни слова не было сказано о случившемся. Алекс, правда, присмирел, а Шанти оказалась чересчур проницательной для спокойствия своей матери, но у нее своих хлопот хватало. Звонок, которого Джини с ужасом ждала после того вечера в больнице, прозвенел тогда, когда она заваривала чай на кухне у себя в магазине.

– Алекс предложил посидеть с Элли. Хочешь, поужинаем вместе? – Джини почувствовала паузу в словах дочери. – Без папы.

– С удовольствием. – Ее дыхание участилось. – Но что я скажу папе? Он захочет пойти.

– Скажи, что это только для девочек. Он поймет. – Голос Шанти прозвучал не враждебно, но все же напряженно.

Кто-то заговорил с ней, и Шанти сразу приняла деловой тон.

– Мне пора, мам. Увидимся в восемь, во французской кафешке на холме?

– Жду с нетерпением, – сказала она, хотя эти слова были бесконечно далеки от правды. Она знала, что Шанти потрясена недавними событиями, и понимала, что ее поведение причинит дочери новую боль, но этого факта оказалось недостаточно, чтобы прекратить свидания с Рэем.

Случай с Ритой возле кафе в парке нарушил полное согласие между ней и Рэем, которое она воспринимала как должное. Она понимала, что это неизбежные последствия сложившейся ситуации, но видеть его расстроенным из-за ее нежелания знакомить его с Ритой было для нее сродни пощечине. Оглядываясь назад, она и сама понимала не больше Риты и Рэя, почему ей надо было устраивать такую глупую шумиху. А так как Рита разобиделась, Джини еще не скоро удалось уединиться и позвонить ему.

Они с Ритой расстались у подножия холма, и Джини побежала домой, стараясь не зарыдать, пока она не запрется в своей ванной. И тогда, как самый настоящий подросток, в чем ее обвиняла Рита, она дала волю слезам. Когда она, наконец, набрала номер Рэя, ее все еще душили слезы сожаления.

– Все в порядке, Джини, – заверил ее Рэй, но по голосу было слышно, что ему обидно. – Мы же знали, что будет нелегко.

– Но ты ведь понимаешь, я бы ни за что на свете не обидела тебя.

– Мое самолюбие временно раздавлено. Так мне и надо за то, что оно вообще есть, – пошутил он.

– Я не стыжусь тебя.

– Да, – сказал он уверенно, – я знаю.

– Мне было так неприятно видеть тебя расстроенным, – прошептала она, не сдерживая слез.

– О, Джини… пожалуйста, не плачь.

– Помнишь, мы с тобой говорили, на кого мы похожи? – рассмеялась она. – Даже Рита назвала нас детьми.

– И как у самых настоящих подростков, жизнь нелегка, по крайней мере, очень напряженна, – сказал он тихо, – но лучше так, чем без тебя.

– Согласна.

* * *

Во французском ресторане было безлюдно; голоса, звон бокалов и посуды доносились снаружи, из небольшого заднего дворика, обнесенного стеной. На небе сгущались грозовые тучи, но было все еще тепло, даже жарко, и мошки летали вокруг свечей, горевших на столиках. Шанти уже поджидала ее, сгорбившись над своим «BlackBerry» за столиком на углу, пытаясь разгрести нескончаемый поток работы. Она улыбнулась матери и отложила телефон.

– Ты как раз вовремя, – сказала она, радуясь, что появился повод отложить работу.

Джини заметила бутылку белого вина, уже открытую, в корзинке со льдом; бокал Шанти был почти пуст. Дочь встряхнула бутылку и налила им обеим.

– Тут замечательно, – сказала Джини и почувствовала искреннюю радость, сидя в наступивших сумерках рядом со своей любимой дочерью. Возможно, Шанти чувствовала то же самое и не хотела портить момент, потому что никто из них не проронил ни слова.

– Как Элли?

– Мам, ты же вчера ее видела, – поддразнила Шанти, прекрасно зная, что ее мама может говорить об Элли до скончания века и все равно не наговориться.

– Просто проверяю. Хотя меня больше волнуешь ты, дорогая. Последняя неделя далась тебе нелегко. – Она не стала уточнять, о каких именно проблемах говорит.

– Не очень, – ответила Шанти со своей привычной прямотой. – Мне трудно забыть то, что натворил Алекс.

Джини ждала, что она продолжит.

– Знаю, ты всегда считала его тупицей; ты это четко обозначила, так что не надо читать мне лекцию о его недостатках, – предупредила она, а затем добавила: – я же не глупая, мам, я прекрасно понимаю, что иногда он бывает эгоистом.

Джини подумала, что это еще мягко сказано, хотя эти слова тоже можно повесить в рамочку, но промолчала, как ее и просили.

– Но ведь это могло повлиять на жизнь Рэя и нанести ему непоправимый урон, знаешь, когда включается синдром «нет дыма без огня». И я пытаюсь представить себе, признался бы Алекс вообще, если бы Элли не ушиблась.

– Я уверена, он ни за что не позволил бы тебе привлечь третьих лиц в эту историю.

Шанти пристально посмотрела на мать.

– Ты уверена?

– Да… да, уверена. Он эгоист, но он не злой, хотя эгоизм – это само по себе зло. Было задето его самолюбие, и он повел себя по-детски. Он бы никогда не позволил этой истории зайти слишком далеко.

Шанти иронично улыбнулась.

– Ты оправдываешь его и проклинаешь одновременно, мам… очень умно.

– Я не пытаюсь умничать. Но дорогая, ты ведь влюбилась и вышла замуж за этого человека не потому, что он эгоист или альтруист.

– Нет. Я всегда знала, чего он стоит. Поэтому я и прощаю его, потому что не жду от него чего-то другого.

Джини подумала, как это печально. Почему она выбрала такого человека? Он не стоит и мизинца ее отца.

Шанти заметила взгляд Джини.

– Звучит ужасно, правда?

Джини кивнула.

– Алекс несовершенен, мам. Я люблю его, но я понимаю его, вот что я имела в виду. У него проблемы с психикой. У него было жуткое детство. Отец бросил их, когда Алексу было четыре; они ни разу не виделись до того, как ему исполнилось шестнадцать, да и то мельком, попили вместе кофе – и все. Отец переехал на Гернси и управлял успешным таксопарком, но он так боялся своей бывшей жены, что заставил Алекса пообещать никогда не рассказывать об их встрече. Алекс сказал, что отец ему понравился, он хотел поддерживать с ним отношения, но с тех пор тот не звонил и не отвечал на его звонки. – Шанти глубоко вздохнула. – Его мать была чудовищем, одержимая, деспотичная. Алекс говорит, она следила за каждым его шагом, всегда прикасалась к нему, гладила его, выполняла все его прихоти. Но даже когда он был маленьким, она заставляла его чувствовать себя ответственным за нее, так что, если она грустила или злилась, это была его вина. Ему приходилось помогать ей выбирать одежду каждое утро, хвалить ее фигуру и внешность. Жуть. Она даже придумала, что у него проблемы с сердцем, чтобы постоянно держать его дома и не давать заниматься спортом или участвовать в подвижных играх.

– Это многое объясняет. Неудивительно, что он так подозрительно относится ко мне, к твоей матери. Почему ты мне не рассказывала об этом? Я проявила бы больше симпатии.

– Он мне тоже не рассказывал, пока я не заставила его сходить к врачу, – это было условием, при котором он мог вернуться к нам после рождения Элли. Самое страшное то, что до тех пор он не видел в этом чего-то странного. То есть он понимал, что его мать навязчивая, ревнивая и властная – меня она ненавидела, как ты понимаешь, – но это была его жизнь. Некоторые вещи, которые он мне рассказал недавно, кажутся невероятными.

На секунду Джини задумалась, стоит ли вообще доверять признаниям ее зятя, но Шанти, как всегда, была на шаг впереди.

– Нет, мам, он ничего не придумал. Я говорила с его тетей. Он жил у нее, когда его мама заболела, – ему было тогда четырнадцать – так она узнала, что происходит. Врач проверил его сердце, и ложь раскрылась, но было уже слишком поздно: он получил тяжелейшую психологическую травму.

– Хотя он все еще ездит к ней, помню, вы были там на Рождество.

– Только на Рождество, мам, это единственный день в году, когда они видятся: один час в Рождественский вечер. А за неделю до этого он чахнет, становится ужасным, раздражительным и нервным со мной. Она теперь пьет, так что мы там не задерживаемся. Она ничем не занимается, только пытается вызвать у Алекса чувство вины, говоря, что была «лучшей матерью на свете» – в общем вся эта поездка – настоящий кошмар; она даже не может запомнить имя Элли. Кажется, я говорила тебе, в прошлом году она заявила, что его отец был геем.

Джини кивнула, улыбаясь.

– Помню. Наверное, теперь уже никто не узнает, был он геем или нет.

– Точно. Алекс не поверил ей – а она отравила ему все детство, настраивая против отца.

– А терапия?

Шанти покачала головой.

– Он ходил пару раз, а потом отказался. Боится, что его работа может пострадать.

– Старая песня. Хотя, возможно, он прав. Я хочу сказать, талант художника – это ведь отчасти приобретенный навык, а отчасти – внутренние излияния. – Она погладила дочь по руке. – Почему ты не вышла замуж за нейрохирурга, дорогая?

– Думаешь, они вменяемые? Люди, которые находят удовольствие в том, чтобы сверлить дыры в черепе и возиться с тем органом, от которого зависит наша жизнь? Кто на это осмелится?

– Хорошо, ты права. А как насчет ландшафтного дизайнера? Или плотника? Они уж точно надежные парни.

Официант стоял и терпеливо улыбался, пока они хихикали. Шанти заказала курицу, а Джини – семгу с чечевицей.

– Серьезно… тебе, наверняка, понадобится профессиональная помощь, чтобы справиться с этим.

– Семейный психолог? – она покачала головой. – Ни за что.

– Нет, я имею в виду, что ты должна заставить его снова пройти терапию. Ты права: то, что он сделал, – очень серьезно, и он сделал это неожиданно для себя самого, ни с того ни с сего. Ему нужна помощь.

Она заметила усталость в глазах дочери.

– Ты права, – вздохнула Шанти. – Я не перестаю надеяться, что со мной ему будет лучше, что если я буду любить его, у него все будет хорошо. – Она взглянула на мать, ища у нее поддержки.

– Люби его, сколько хочешь, но это не изменит его, Шанти, так не бывает. Он должен измениться сам.

– Думаешь, у него получится?

Джини пожала плечами.

– Ему есть что терять, если он не справится.

И только тогда, когда на стол поставили мятный чай, Шанти положила руки плашмя на белую скатерть, как обычно делал ее отец, показывая этим жестом, что предстоит серьезный разговор. Обе они слегка опьянели к этому времени, и Джини было абсолютно все равно, что скажет дочь.

– Было здорово, мам. Спасибо, что выслушала мою болтовню… Остался только один вопрос.

Джини пристально посмотрела ей в глаза.

– Да?

– Скажи, что у тебя нет романа с Рэем.

* * *

Вспоминая этот разговор, Джини прекрасно понимала, что могла соврать Шанти. В конце концов, что такое роман? Она не спала с Рэем. Ее дочь была так занята собственной жизнью, что на самом деле не особенно интересовалась ответом на свой почти что дежурный вопрос, поэтому она едва слушала свою мать. Однако Джини, не сдержавшись, покраснела. Она вдруг с невероятной силой ощутила свои чувства к Рэю, как будто он стоял рядом с ней. Она промедлила одно роковое мгновение и заметила, как рассеянное выражение лица Шанти изменилось на потрясенное. И поняла, что врать слишком поздно.

– Мам? – слово прозвучало как пистолетный выстрел.

Джини правда не знала, что ответить.

– Боже мой! Так и есть. У тебя роман.

– Нет у меня романа, – выговорила она наконец, хотя и понимала, что звучит это неубедительно.

– Я не верю, – Шанти, без сомнений, заметила то первое выражение смятения на ее лице.

– Я не говорю… что у меня нет чувств к нему… – Как тяжело, несмотря на то, что Джини сотни раз прокручивала эту сцену в голове.

– Мам, все просто. Ты спишь с Рэем? – Шанти нагнулась к ней через стол, большие голубые глаза дочери готовы были проникнуть в глубины ее сердца.

– Я не сплю с ним, если ты это хочешь узнать.

Шанти сбавила обороты.

– Что ж, слава Богу. – Она задумалась. – Хотя я не об этом спрашивала.

Джини знала это, но она не была готова, даже во имя доверительных отношений с дочерью, давать подробный отчет в той драгоценной близости, которая зародилась между ней и Рэем.

– Дело не только в сексе… Не могу объяснить, но это так. – Она и представить себе не могла, что будет так тяжело. Как объяснить, что быть рядом с Рэем, вместе смеяться, – это наслаждение не меньшее, чем его поцелуи?

– Ты ведь не бросишь папу? Мам, ты не можешь.

– Я не знаю, что я буду делать, – сказала она, и это было правдой.

Шанти уставилась на нее, а Джини подумала, какой красивой женщиной она стала, с высокими скулами и светлыми глазами, в которых отражались отблески свечи. Такая сильная, искренняя, добродетельная, но окруженная самой удручающей, лицемерной компанией. Даже Благородный Джордж скрывал что-то скверное.

Дочь в отчаянии покачала головой.

– Что значит, не знаешь?

– То и значит. Шанти, все не так просто. Между мной и Рэем очень сильная связь. Мы…

– Мама, перестань. Я не хочу ничего слушать. Ты должна положить этому конец прямо сейчас. – Она ждала, что мать согласится, но Джини не отвечала, и Шанти продолжила в отчаянии. – Мам… послушай меня. Папа этого не заслуживает. Он был тебе лучшим мужем на свете. Вы же любите друг друга, я знаю это. Подумай сама. Ты даже не знаешь этого человека.

– Я знаю его.

– Откуда? Прошло всего несколько месяцев, да? А ты говоришь, что у вас даже секса еще не было? Это все несерьезно. Ты прожила с папой целую вечность.

– Дело не в этом.

– А в чем же? Господи, не верю своим ушам. Тебе шестьдесят, мама, не шестнадцать. Неужели ты всерьез собираешься разрушить счастливый брак – и ради чего? Ради… называй, как хочешь… но все дело в сексе. – Она выпалила последнее слово так, словно оно застряло у нее в горле. – Отвратительно.

Джини видела, как ее дочь вздрогнула от возмущения. Дворик опустел; только за одним столиком еще сидели, в дальнем конце, – четыре человека лет пятидесяти, видимо итальянцы, их раскрасневшиеся лица освещал свет свечи, их раскатистый смех заглушал жаркий разговор за их собственным столом.

– Папа знает?

– Конечно, нет.

– И тебя это устраивает, да?

– Нет, конечно, не устраивает. – Джини устала и чувствовала, что постепенно ее охватывает апатия. Не стоит ждать, что Шанти поймет или примет ее выбор. А она не собирается наносить еще большее оскорбление Джорджу и, оправдываясь, рассказывать все дочери.

– Мама… – Шанти сменила тактику, и Джини заметила, каких усилий ей стоило усмирить гнев и обратиться к голосу разума. – Не хочу тебя обижать, но ты старая. Ты, конечно, выглядишь замечательно, но дело в том, что в таком возрасте ты очень уязвима. Этот человек хочет только одного. Если ты пойдешь этим путем и откажешься от папы, от вашего брака, что тебя ждет года через два? Одиночество и старость. Это ужасно.

– Действительно, ужасно. – Она хотела было возразить, что Рэя, если его интересует только секс, окружают сотни или даже тысячи женщин вдвое моложе нее, из которых он может выбирать.

– Не смешно, мам.

Этот упрек заставил Джини оставить веселый тон.

– Извини, дорогая. Мне так жаль, что я расстроила тебя, действительно жаль. Поверь, я чувствую себя ужасно. Но я никогда не думала, что такое случится.

Шанти фыркнула, она была настроена скептически.

– Понимаю, все это похоже на какую-то отвратительно пошлую историю, мне правда жаль, что ты узнала об этом.

– Жаль, что я узнала, но тебе не жаль, что это случилось?

– Да, – ответила Джини решительно.

– Да? Мама! Как можно быть такой бессердечной? Это на тебя не похоже. Ты всегда была порядочной, такой верной, честной. Ты же знаешь, как я восхищаюсь тобой, но… – Она горестно вздохнула. – Ты представляешь, что будет с папой, когда он узнает? Понятно, почему ты не хотела переезжать за город.

– Это не имеет никакого отношения к переезду. Папа все уже решил.

Джини молчала, и ее дочь снова заговорила.

– Ты должна положить этому конец прямо сейчас, мама. Ты же понимаешь, правда? Порви с этим человеком, и папе не надо будет ничего знать. Я никому ничего не скажу, даже Алексу… особенно Алексу.

По тону дочери можно было подумать, что она предлагает ей сделку, чтобы выпустить ее на свободу из тюрьмы.

– Не могу, – ответила она просто.

Шанти отвернулась, стиснув зубы. Ее гнев можно было понять: они с отцом были близки, и Джини сознавала, что в противном случае, если бы Джордж изменил ей, Шанти выразила бы не меньше гнева и отвращения.

– Что же ты будешь делать?

Джини опустила голову, чувствуя себя непослушной школьницей.

– Шанти, я же сказала. Я не знаю. Конечно, я понимаю, что нужно сделать, но все не так просто.

– Все предельно просто. Позволь, я тебе объясню, мама. Ты бросаешь Рэя и переезжаешь с папой за город. Конец. – Она гневно подняла свою сумку с пола, обозначив тем самым завершение обсуждения. – Кстати, если я узнаю, что ты этого не сделала, я сама расскажу все папе. Как бы больно ему ни было, я не смогу сидеть сложа руки и смотреть, как ты обманываешь его. Как я буду смотреть ему в глаза, зная правду?

Джини знала, что Шанти настроена серьезно, и понимала, откуда у нее такой характер. Большинство детей сделают все, что в их силах, чтобы удержать родителей вместе, но Джини знала, что Шанти делает это не просто из эгоистических побуждений, чтобы сохранить статус кво. Она была убеждена, что ее маму обманывают.

– Я скажу ему, – произнесла Джини тихо и сразу увидела беспокойство в глазах дочери.

– Не надо ничего говорить папе, если ты порвешь с этим человеком, мама. Раз и навсегда. Никогда больше не встречайся с ним и не разговаривай с ним. Если ты так сделаешь, то будет жестоко и бессмысленно рассказывать об этом папе.

Шанти пристально смотрела на мать, ожидая гарантий, которые Джини не могла ей дать. Как она могла, глядя в глаза дочери, сказать, что никогда больше не будет разговаривать с Рэем?

– Не надо меня запугивать, дорогая. Это ни к чему не приведет.

Другого ответа Шанти так и не добилась.