– Джордж, Джордж! – Она видела его макушку среди кустов в дальнем конце лужайки. Он провел там весь день. Старая подруга его матери стояла рядом с ней, терпеливо ждала, тяжело дыша после подъема на гору. Лорне – большой, тучной женщине, с редкими седыми волосами, собранными в неаккуратный пучок, – можно было дать семьдесят или девяносто, с ее опухшими лиловыми ногами под коричневой шерстяной юбкой, которые еле умещались в туфли. Джини была уверена, что она надела их специально для визита.

– Я живу всего в трехстах ярдах отсюда. – Она махнула пухлой рукой по направлению к деревне. – Четыреста максимум. Поверить не могу в такое совпадение – сын Имоджен купил старый ректорий. – Она засмеялась, и ее смех больше походил на хрип. – Я услышала фамилию Лосон, но подумала, не может быть. Дом так долго пустовал, наверное, ждал вас.

– Дом очень красивый.

Лорна пожала плечами.

– Был. Раньше здесь было намного красивее, до того как этот мерзкий Баркуорт испортил фасад жуткими викторианскими окнами с выступом. – Заметив недоуменный взгляд Джини, она продолжила:

– Викторианский? На Георгианском ректории? Я сказала ему, но он и слушать не стал, ответив, что это неважно и что разные стили всегда смешивали в разные времена. Конечно, это так, но ведь Баркуорт не викторианец, правда?

Джини согласилась, но решила, что она недостаточно компетентна в этом, чтобы спорить о симпатичных, на ее взгляд, эркерах, расположенных с двух сторон от парадной двери.

– Это портит весь вид, как мне кажется… – Лорна тяжело вздохнула, – хотя кому какое дело до моего мнения? Сейчас люди творят, что хотят, правда?

– Давайте зайдем внутрь. Выпьете что-нибудь? Я еще раз позову Джорджа. – Она беспокоилась, что если их соседка не присядет прямо сейчас, она рухнет на пол.

– Джордж, ты не слышал? – Она дернула его за рукав. – Пожалуйста, пойдем, познакомься с Лорной. Она подруга твоей матери. Ты помнишь ее? Она говорит, что часто виделась с тобой, когда ты был молод.

Джордж смотрел на нее и не двигался.

– У меня еще целый час, пока не стемнеет, – проговорил он, с сожалением глядя на кусты, которые он подрезал.

– Слушай, я не просила ее приходить. Но ты должен пойти со мной; очень невежливо оставлять ее там в одиночестве. – Джини сердилась, но все это ее нимало не удивляло. Они прожили здесь почти шесть недель, и практически все это время Джордж провел в саду. Его прежнее увлечение – сотни часов, которые он собрал за последние годы, – было забыто после переезда, часы все еще лежали в коробках возле стены в его новом кабинете. Он завтракал, поглядывая на дверь, и потом уходил в сад до самых сумерек – в любую погоду – только заходил на кухню, чтобы перекусить бутербродом с сыром и выпить холодный кофе, оставшийся после завтрака. Вечером он возвращался уставший, наливал себе большой стакан виски, молча ел ужин и отправлялся спать. Он был крайне вежлив с Джини, но вел себя так, будто не знал, кто она. Джини понимала, что он еще в депрессии, но, как это ни странно, несчастным он не казался, просто он полностью погрузился в свой крохотный мир. Иногда она думала, что произойдет, если однажды не окажется сыра для его бутербродов. Он пойдет и купит? Он никогда не покидал дом. Она еще раз попыталась отвезти его к местному врачу, которого он не знал. Она подумала, так ему будет легче. Но получила тот же ответ: «Я в порядке, просто немного устал».

– Джордж, дорогой, – Лорна заерзала на диване.

– Не вставайте, – настояла Джини, раз Джордж молчал.

– Сколько времени прошло с нашей последней встречи? – продолжила она, с благодарностью оперевшись на подушки. – Твоей дорогой мамы так давно уже нет с нами, но вижу, ты унаследовал ее страсть к садоводству. – Она обратилась к Джини. – Вы видели ее сад? Потрясающий вид; люди специально приезжали издалека, чтобы посмотреть на него. – Она рассмеялась. – Когда Имоджен позволяла им, конечно.

Джордж сидел, с грязными руками, в рабочей одежде, в которой он походил на бродягу, но ничего не говорил, только бросил странный взгляд на Лорну и изобразил полную растерянность на лице. Однако Лорна ничего не заметила. Она говорила и говорила, рассказывая об истории этого края, о доме, о «мерзком» Баркуорте и святой Имоджен и довольно потягивая белое вино, пока Джордж внезапно не встал и не вышел из комнаты. Он не сказал ей ни слова. Лорна сделала вид, что ничего не заметила.

– Извините, – Джини устала извиняться. – Последнее время он неважно себя чувствует.

Старушка кивнула с сочувствием.

– Когда мужчины выходят на пенсию, это иногда оказывает на них странное воздействие, вы не находите? – намекнула она, когда Джини не объяснила, чем именно он болен.

– Дело не в этом. Врач сказал, что понадобится время, – ответила она, вздрогнув от собственной жалкой попытки утаить правду. Но она знала, какие предрассудки связаны с психическими заболеваниями, и хотела, чтобы местные жители не испытывали неловкость в общении с Джорджем. Она надеялась, что Лорна расскажет всем, что он сейчас нездоров, а не просто невоспитан.

* * *

Когда поезд подъехал к Ватерлоо, у нее по коже пробежали мурашки. Всю дорогу она волновалась за Джорджа. Она впервые оставила его, чтобы поехать в магазин. Выход из ситуации подсказала Лорна. Она зашла сообщить, что «Салли из деревни», которая убирается у нее по понедельникам и пятницам, ищет дополнительную работу. Салли – именно тот человек, которого искала Джини: сердечная женщина средних лет, которая много смеялась и вполне оптимистично смотрела на Джорджа. Она будет приходить в те дни, когда Джини уезжает, и позвонит, если возникнут проблемы.

Когда Джини поднималась по Хайгейт-Хилл, она поймала себя на том, что снова ищет Рэя в толпе. Леса Сомерсета, где вероятность их встречи сводилась к нулю, стали для нее настоящей отдушиной за последние недели, но воздух Северного Лондона – знакомый ей целую вечность, пробудил в ней надежду увидеть его, сразу же вернув ей обостренное внимание и заставив трепетать сердце. Она попыталась придумать, что скажет ему, если они случайно встретятся, но всегда останавливалась на том, что почувствует, когда снова увидит его глаза.

– Кое-что изменилось. – Она проверила новое распределение товаров на полках и чувствовала, что Йола с волнением ждет ее вердикта. – Намного лучше, просторнее. Куда ты переставила кукурузу?

Йола облегченно улыбнулась.

– Вот сюда, под банками. Они никому не нравятся, вы же знаете. Я многое выбрасываю, потому что срок годности заканчивается.

– Ты права, спагетти из кукурузы отвратительные на вкус. Думаю, есть много других вариантов без пшеницы, плюс спельта. Нет, все прекрасно.

– Как за городом?

Джини вздохнула.

– Нормально. Но мне здесь лучше.

– А мистер Лосон? Ему лучше?

– Вроде бы. Итак… где Мэган?

Джини нравилась новая сотрудница. Хоть она и была слишком ярким примером прямодушной, энергичной австралийки, но ей действительно нравилось работать с Йолой.

– Она никогда не опаздывает, с радостью работает по выходным, прекрасно обращается с клиентами, никогда не злится, – восторгалась Йола, когда Мэган ушла на обед.

– Замечательно… Так, значит, я вам больше не нужна. – Хотя это прозвучало как шутка, Джини еле сдержала слезы. Она внезапно осознала, что теперь стала действительно никому не нужной пенсионеркой, бесполезной, и годится только на то, чтобы готовить Джорджу бутерброды с сыром и наливать виски на ужин. Хайгейт прекрасно пережил ее отсутствие. Конечно, Йола запротестовала, но настроение все равно было мрачным.

– Я собираюсь повидаться с Элли, – сказала она Йоле. Несмотря на обещание, что вся семья будет практически жить в Сомерсете, они еще ни разу не навестили их, заскочили только однажды, в субботу утром, через неделю после переезда, когда дом все еще был заставлен коробками и тюками в пузырчатой упаковочной пленке и больше походил на мебельный склад, чем на жилье. Шанти сказала, что очень устает, слишком далеко ехать, а Алексу, конечно, надо готовиться к выставке. Джини ужасно скучала по внучке и волновалась, что Элли забудет ее.

* * *

Шел дождь; Джини спускалась по холму к дому дочери. Еще неделю назад стояла прекрасная осень, настоящее «бабье лето», но теперь дул холодный ветер, не обещая ничего хорошего. Джини попыталась стряхнуть с себя унылость, но даже мысли о маленькой Элли не смогли поднять ей настроение. На противоположной стороне дороги, на углу Хорнси-Лэйн, она заметила мужчину и женщину, они стояли под широким темно-зеленым зонтом. Она не видела их лиц, зонт заслонял их, но, когда она поравнялась с ними, порыв ветра метнул зонт вверх. Джини обернулась и увидела Рэя. Рэя с девушкой; Рэя, обнимавшего девушку; Рэя, улыбающегося девушке… красивой девушке… молодой, красивой девушке.

Джини показалось, что ее сейчас вырвет, прямо на тротуаре, на глазах у прохожих. Вырвет, а потом она умрет. Она не могла сдвинуться с места, словно вся кровь высохла в ее теле. Зонт вернули на место, и он медленно направился вниз по холму. Рэй не заметил ее, а она все еще стояла, не шелохнувшись. Наконец тошнота сменилась чем-то намного более опасным – абсолютным отчаянием. Она кое-как дотащилась до переулка и повернула к дому.

– Джин, заходите. Вы в порядке? Выглядите так, как будто привидение увидели. – Алекс бережно проводил ее в гостиную. – Элли скоро проснется, она так радовалась, что вы приедете.

Джини с трудом улыбнулась.

– Можно мне воды, пожалуйста, Алекс.

Ее зять не шелохнулся, он внимательно всматривался в ее лицо.

– Вам плохо?

– Пройдет; я просто перенервничала, – заверила она его, но даже ей самой ее собственный голос показался напряженным и слабым.

– Из-за чего вы нервничали? – не отставал Алекс, и, хотя ее до сих пор мутило, она подумала, что он, возможно, вспомнил свое недоверие к ее словам, когда речь шла о травме его дочери.

– Честно, это пройдет. Кажется, я сегодня ничего не ела, поезд отправляется так рано, а в магазине столько дел, – бормотала она, радуясь тому, что вообще может разговаривать.

Алекс вздохнул с облечением.

– Это неразумно в вашем возрасте. Вы обязательно должны есть, особенно завтрак. Шант делала программу на эту тему. Как оказалось, школьники, которые едят завтрак, занимаются лучше, чем те, кто не ест, потому что после целой ночи голодания мозгу требуется топливо для работы. – Он рассмеялся. – Действительно. А я-то думал, вы знаете об этом, у вас ведь большой опыт здорового питания.

– Знаю, конечно, но иногда такое случается. – Она постаралась рассмеяться искренне, от всей души; этого было достаточно, чтобы убедить Алекса.

– Я приготовлю вам бутерброд и чай, потом разбудим Элли. Вам с мармитом или с медом?

– Как идет подготовка к выставке? – спросила она, жуя бутерброд с медом. Она действительно не ела весь день, но это не имело никакого отношения к делу. Сейчас ей хотелось лишь одного – осознать то, что она увидела, обдумать это, воткнуть нож глубже в рану, но Джини заставила себя вернуться мысленно на кухню дочери. – Ты вроде спокоен? – спросила она зятя.

Алекс глубоко вздохнул.

– Вы застали меня как раз в самом центре урагана. Это крошечная передышка между облегчением от того, что я наконец-то закончил работу, и ужасом, что эта чушь никому не понравится.

– Значит, в четверг будешь нервничать.

– Гм, нервничать? – он содрогнулся. – Не то слово. Мне больше приходит на ум «обливаться холодным потом».

– Даже не представляю, – сказала Джини.

– Вы ведь приедете, да? И Джордж. – Он замялся. – Как он, кстати?

– Не знаю, захочет ли он прийти, Алекс. Он никуда не ходит, и мне кажется, что даже поезд – для него слишком серьезный шаг.

– Так плохо… Шанти думает, что ему лучше.

– Он уже не такой несчастный, каким был, больше… отрезанный от жизни, замкнулся в собственном мире, – объяснила она.

Элли не забыла ее. Девочка не хотела слезать с колен бабушки, а потом потащила ее в свою комнату, чтобы показать игрушки, не переставая весело болтать. Джини хотела повести ее гулять, но дождь лил как из ведра, подскакивая на деревянном настиле в саду, словно танцуя, а Элли с интересом наблюдала из окна.

– Они танцуют, Джин… куклы танцуют под дождем.

– Как садик? Тебе нравится?

– Нравится, – сказала она торжественно. – У меня там друг, Джэк. Я видела кукольное представление.

– Было весело?

– Да, было весело, – ответила малышка, и ее деловой тон вызвал улыбку у Джин. За последние недели она стала намного лучше разговаривать.

– Эту куклу зовут Бекки, смотрииии, она такая крошечная и голодная. У меня в сумочке есть молочко. – Она достала пластиковую бутылку из розовой сумки на молнии и стала «кормить» куклу. – Теперь ей пора спать, – сказала она повелительным тоном, подражая взрослым. Она уложила куклу в розовую колыбельку и заботливо накрыла одеялом. Алекс стоял в дверях.

– Пригодится в будущем, – пошутил он.

– Даже не надейся, – рассмеялась в ответ Джини. Только внучка могла заставить ее забыть обо всем на свете, но время от времени образ Рэя с этой девушкой всплывал в памяти, и боль обрушивалась на нее, словно бурное течение, грозя утопить.

– Ужин готов, Элл, – сказал Алекс. – Сосиски… и кетчуп.

– Уууух ты, – Элли улыбнулась во весь рот, глаза заблестели. – Сосиски и кетчуп. Ты голодная, Джин? Я с тобой поделюсь.

– К сожалению, мне пора, дорогая, – Джини поднялась с пола.

– Оставайтесь на ужин. Шанти вернется примерно через час, – Алекс улыбнулся застенчиво. Вдруг вы рухнете, как только выйдете из дома? Шант подумает, что я не учусь на ошибках.

– Спасибо, Алекс, но я должна вернуться в магазин. Нужно столько наверстывать.

– Так, значит, вам нравится в Сомерсете?

Он казался совсем другим человеком теперь, когда закончил работу. Язвительные шуточки и колкости прекратились, и в его вопросе чувствовалась искренняя забота. Слезы выступили у Джини на глазах. Она вдруг поняла, что до сих пор все еще надеялась на то, что есть шанс, – даже несмотря на ее решимость не использовать его, – снова быть с Рэем. Поэтому Сомерсет все еще казался ей промежуточным этапом, местом, к которому не надо привязываться.

– Не знаю, что сказать, – произнесла она, наконец, еле сдерживая слезы.

– Из-за Джорджа? Должно быть, очень тяжело жить с тем, кто в таком сломленном состоянии.

Она заметила, как тревога заволокла маленькое личико Элли.

– Ты грустишь, Джин? – Малышка подошла и встала рядом с ней, обхватив ручками ее ногу и нежно поглаживая по коленке.

Джини глубоко вздохнула.

– Немного, дорогая, но все будет хорошо. – Она взяла на руки это маленькое, теплое создание и крепко обняла его.

– Мне пора, – сказала Джини, сдерживая себя, пока прощалась, спускалась по лестнице, махала внучке и зятю, шла по улице до угла; но как только завернула за угол, она дала волю слезам.

* * *

От квартиры над магазином веяло тоской и холодом необжитого места. Тут никто не жил уже почти два месяца. Джини выкрасила стены в белый цвет и заменила дешевую мебель вещами с Хайгейт. Планировка была хорошая. Гостиная и кухня светлые, окна с обеих сторон, одно выходило на улицу, другое на сад, наверху – просторная спальня и ванная. Она убеждала себя, что сможет превратить эту квартиру в уютное место. Джини включила обогрев и решила приготовить чай. Она не очень-то любила старый дом; там всегда было мрачно в темных комнатах с высоченными потолками. Но было так непривычно – приехать на Хайгейт и не жить в доме, который она называла своим тридцать пять лет.

Сейчас ей больше всего хотелось укутаться в темно-красную шаль со старой кухни и лежать на диване, отказываясь верить в то, что видели ее глаза.

* * *

Рита внимательно осмотрелась.

– Гм, это, конечно, не хоромы, но как временное пристанище – сойдет. – Она плюхнулась на кресло. – Итак, как дела, дорогая? Выглядишь ужасно.

Джини позвонила подруге и рассказала ей про Рэя, и Рита настояла на том, чтобы приехать.

– Чувствую себя глупо.

– Почему? Ты не сделала ничего глупого… кроме того что бросила свою единственную истинную любовь.

Джини промолчала.

– Извини, дорогая, вижу, ты не в настроении шутить.

– Как глупо было с моей стороны думать, что он правда хочет меня, когда вокруг столько молодых, красивых девушек? Она была прелестна, Рита, мулатка, высокая и стройная, с потрясающей улыбкой. Я видела ее всего одно мгновение, но она просто восхитительная. Намного моложе него, конечно, как и его предыдущая подруга. Он любит молодых. – Она размышляла вслух, наконец облекая в слова мысли, которые крутились у нее в голове после обеда.

– Откуда ты знаешь, что она его подружка?

– Они стояли под одним зонтом. Он обнял ее; они вместе смеялись, – перечислила она уныло.

– Хорошо, но они могут быть друзьями, которые случайно встретились на улице, спрятались от дождя и смеялись над какой-нибудь шуткой. Они целовались и обнимались?

Джини жалобно посмотрела на подругу.

– Нет, но они выглядели так, будто собирались сделать именно это.

– Послушай, Джини, я живу достаточно долго и знаю, что предположения – опасная штука. – Рита встала. – Вино есть? Тебе точно надо выпить.

Джини покачала головой.

– Тогда сходим куда-нибудь. Давай, нельзя же сидеть здесь и жалеть себя.

– У меня ничего не осталось, Рита.

Рита вздохнула и снова села.

– Помнишь, ты ведь не хотела встречаться с Рэем? Помнишь, ты решила больше никогда его не видеть? Помнишь, как ты опрометчиво уехала в Дорсет, чтобы провести там остаток жизни… то есть в Сомерсет? Сегодняшний день ничего не изменил, он только подтвердил, что ты идешь по намеченному пути. – Она сделала паузу. – Если, конечно, у тебя не было тайных желаний, о которых ты мне не говорила. – Она приподняла брови в ожидании ответа.

– Думаю, я надеялась, эгоистично, что он будет ждать меня, если я передумаю, – с грустью призналась Джини. – На нашей последней встрече он сказал: «Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти». – Она взглянула на подругу. – Но, совершенно очевидно, что он не мог ждать вечно.

– То есть ты хочешь сказать, что если бы он был свободен, ты бы сбежала с ним? – Рита вскинула руки в отчаянии. – Я тебя не понимаю, дорогая. То ты говоришь, что не можешь бросить Джорджа; то переживаешь, что Рэй – вполне разумно, учитывая то, что ты бросила его, – нашел другую.

– Я и не жду, что ты поймешь. Я сама не понимаю, – ответила Джини, печально улыбаясь. – Я же сказала тебе, что я глупая.