Последние мили до Хравнборга усталые кони шли шагом. Первый же дозорный, замеченный путниками, развернул коня и сумасшедшим галопом ускакал прочь — чтобы передать известие об их возвращении на следующий дозорный пост, откуда по цепочке новость доберется до самого Хравнборга. В форту уже знали о поветрии, придуманном Сигурдом, — смертоносное дыхание проклятия уже заполняло равнины.

Когда путники изможденным шагом приближались к последнему дозорному посту, Сигурд уже почти что сожалел, что дал уговорить себя вернуться. Он достойно отомстил Бьярнхарду и всем доккальвам за гибель Хальвдана, однако все равно существует некто, кто не удовлетворится этим отмщением, а именно — Ранхильд. Сигурд страшился встречи с ней, страшился презрения, которым Ранхильд навеки наградит его за все его ошибки и слабости. Даже обладание второй перчаткой Хальвдана не сможет очистить его от позорного пятна — потери уважения Ранхильд…

— Кто-то скачет нам навстречу, — объявил Микла, просияв. — До чего же хорошо наконец-то вернуться домой!

Всадник галопом скакал к ним, быстро приближаясь. Сердце Сигурда тревожно забилось — всадник был одет в красное, а этот цвет всегда носила Ранхильд… Миг спустя он и впрямь признал гибкую фигурку Ранхильд, ее светлые волосы, развевавшиеся на ветру.

Она рывком осадила коня и спрыгнула на землю, в спешке едва не упав.

Сигурд торопливо спешился, решив, что Ранхильд, верно, бросится на него с кинжалом и пешим ему проще будет защищаться. Нужно будет схватить ее и крепко держать, покуда ее ярость не поостынет, а потом — передать ее Микле и бежать прочь… На краткий миг он подумал, что лучше уж было остаться в чужих краях, чем вернуться сюда и увидеть ненависть в ее глазах.

Спотыкаясь, Ранхильд бежала к Сигурду по неровному склону холма и, к немалому его изумлению, смеялась. Кинжала в ее руке не было, а лицо сияло радостью встречи. Сигурд настороженно шагнул навстречу, все еще до конца не доверяя ей, — и Ранхильд бросилась в его объятия, точно сокол, с небес падающий на добычу. Руки ее тесно обвили его шею, влажная от слез щека прижалась к его лицу. То была чистейшая радость, и когда Сигурд понял это, он, сгорая от стыда, крепко и благодарно обнял Ранхильд.

— Вот уж чего не ожидал, — сказал он, глядя, как Ранхильд утирает слезы краем его потрепанного плаща, все еще наполовину смеясь и наполовину плача.

— Гляди-ка, да ты весь в лохмотьях, — пробормотала она, в последний раз всхлипнув, и тут же расхохоталась, увидав следы его неумелых попыток зачинить рубаху. — Хорошо, что я сшила тебе новую, — точно знала, что она скоро тебе пригодится! Я вижу, мое колечко все еще у тебя… а как же тетива?

— Вот здесь, — Сигурд коснулся своей шеи. — Но послушай… я знаю, мне не может быть прощения… Я почти уже решил не возвращаться сюда после того, что… ну, что ты знаешь. Мой отец…

Веселье разом погасло в глазах Ранхильд, и она улыбнулась Сигурду тепло и одновременно грустно.

— Ты наконец-то отрастил бороду, но в ней тут и там седые пряди. Должно быть, прошедший год был суров с тобой, если оставил по себе такие следы.

Хальвдан, верно, едва узнает тебя.

Сигурд ощутил, как кровь отхлынула от лица.

— Что ты сказала? — полушепотом, белея, переспросил он.

Ранхильд обернулась на гребень холма, в направлении, откуда она явилась.

— Сейчас сам увидишь, что я сказала, — отвечала она, кивком указывая на всадника на вороном коне, который шагом приближался к ним.

Сигурд не помнил, как шел по склону холма навстречу Хальвдану. Он положил ладонь на холку коня, не зная, что сказать, и во рту у него так пересохло, что, верно, ни одно слово не протиснулось бы в горло. Хальвдан был все тот же — суровый, мрачный, с настороженными глазами. Раненую руку он прятал под плащом, и плечи его подозрительно горбились.

Сигурд вцепился в гриву коня, понимая, что первым должен бы подать голос.

— Можно мне… то есть хочешь ли ты, чтобы я вернулся? — наконец выдавил он.

Плечи Хальвдана слегка обмякли.

— Только если сам ты этого хочешь, — ворчливо ответил он. — Я не стану больше силой удерживать тебя там, где ты не пожелаешь оставаться.

— Микла и Рольф… они ведь так и не сказали мне, что ты жив. Даже не намекнули! Так это твой зов я слышал так часто и никак не мог признать…

А я-то думал, что это Бергтор зовет меня!

— Это я запретил им сказать тебе всю правду, — пояснил Хальвдан. — Я не хотел, чтобы ты вернулся в Хравнборг только потому, что считал своим долгом предстать передо мной. Ты должен был вернуться по собственной воле, а не ради того, чтобы просить прощения.

— Почему же ты с самого начала не сказал мне, кто я такой? — спросил Сигурд. — Если бы ты рассказал все, я бы наверняка поверил.

Хальвдан покачал головой и извлек из-за ворота плоский ключик, привешенный к тонкой цепочке. Он передал ключик Сигурду.

— Вот ключ от шкатулки. Много раз я подумывал, не отдать ли тебе этот ключ, но всякий раз опасался того, что сотворил с твоим разумом Йотулл.

Последствия моего поступка могли бы погубить Хравнборг, хотя не по твоей вине. Если бы ты тогда, уже зная, что я твой отец, обратился против меня, боль от такого удара была бы куда страшнее, чем от раны, которую я получил в Свинхагахалле.

Сигурд отвел глаза.

— Я так счастлив, что не убил тебя.

Хальвдан показал ему амулет, висевший у него на шее, — золотой топорик.

— Этот охранный талисман когда-то подарил мне Адиль. Не знаю, что спасло мне жизнь — эта безделушка или лекарское искусство целителей из Арнлетшофа. Такого, как я, упрямого старого ярла прикончить не так-то легко. Если б ты получше упражнялся, может, тебе бы это и удалось. А впрочем, и так почти удалось.

— Ты слишком добр ко мне, — пробормотал Сигурд. — Я вел себя, как последний тупица, и ты это знаешь. Так вот какой разговор я подслушал тогда в конюшне!.. Дагрун уговаривал тебя рассказать мне, кто я такой, только… — Он запнулся и горько вздохнул. — Наверно, все же тогда я и впрямь бы тебе не поверил.

— Конечно, не поверил бы — уж Йотулл бы об этом позаботился, — подтвердил Хальвдан. — Он бы запросто убедил тебя, что я лгу, — даже если б я в качестве доказательства открыл шкатулку и предъявил тебе перчатку.

Сигурд кивнул.

— Как же я мог быть таким легковерным?

— Тебя обманули. Такое время от времени случается с каждым. Если бы не искусная ложь Йотулла, я думаю, ты и сам бы очень скоро отыскал истину… однако Йотулл убедил тебя, что ты похищен и обманут, а он — твой единственный друг. Да и сам я тоже ошибся. Я был слишком горд и опасался, что ты не захочешь быть моим сыном. Слишком долго я ждал подходящей минуты, чтобы открыть тебе правду, — непростительная тактическая ошибка для старого воина! — Он сурово сдвинул брови, точно и впрямь обдумывал свой военный промах. — Надо было все рассказать тебе еще при первой нашей встрече, когда я увидел тебя на холме под дождем… но тогда твоя бабка сказала мне, что сын Асхильд умер давным-давно. Как видишь, я тоже с трудом могу распознать ложь, когда она исходит от того, кому я доверяю.

Сигурд оглянулся на запад и вспомнил Тонгулль.

— Не вини ее. Она боялась, что я брошу ее одну. После гибели моей матери у нее больше никого не осталось.

Хальвдан тяжело, невесело вздохнул:

— О да, бедная Бергдис так никогда и не смирилась, что альв отнял у нее дочь, и только меня винила в ее смерти. Я приехал тогда, чтобы, согласно обычаю, забрать тебя с собой, — я ведь знал, что Бьярнхард скоро начнет разыскивать тебя и перчатку. Когда дела в Тонгулле стали идти все хуже, я заподозрил правду. Бьярнхардовы тролли выжили оттуда почти всех, кто мог бы помочь нам, но Бергдис все не обращалась ко мне за помощью. Даже сейчас мне не верится, что она могла быть так жестока… но, видно, она до самой смерти так и не простила мне свои обиды. Да, многое пошло бы по-иному, если бы в тот злосчастный день, когда Бьярнхард и его банда нагрянули в Хравнборг, я оказался дома!.. — Лицо Хальвдана потемнело от тяжких воспоминаний. — А тут еще и Йотулл. Тысячу раз я мечтал о малейшем, хоть с пылинку, доказательстве его измены — и я бы в тот же миг его уничтожил.

Мага трудно разглядеть насквозь… Глупцом я был, не подумав, что он при первой же возможности попытается переманить тебя к Бьярнхарду!

— Йотуллу я отплатил за все, — отозвался Сигурд. — Да и Бьярнхард тоже не избегнет расплаты.

Он вынул из потайного кармана шкатулку и повертел ее в руках, разглядывая.

— Шкатулка принадлежит тебе, и вот — я возвращаю ее. Перчатка там, внутри.

— Нет, перчатка твоя, и ты распорядишься ею сообразно своим желаниям. — Хальвдан поглядел вниз, на равнины у подножий гор, и глаза его жестко сверкнули. — Только вдвоем мы сможем отвоевать то, что некогда нам принадлежало. Я мечтал об этом с того дня, как ты появился на свет, и теперь мои мечты обернутся кошмаром для Бьярнхарда. — Он подобрал поводья и знаком подозвал Миклу, Рольфа и Ранхильд. — В Хравнборге, Сигурд, тебя встретят, как героя. Один только Дагрун знал с самого начала, кто такой на самом деле скиплинг. — Лицо Хальвдана, изборожденное следами утрат и ненависти, смягчила вдруг неловкая улыбка.

— Но я совсем не чувствую себя героем, — обеспокоенно проговорил Сигурд. — Ты уверен, что они простили меня? — Он указал взглядом на Хравнборг, припавший, как всегда, к своему скалистому насесту на склоне горы.

— Уверен, — ответил Хальвдан, протягивая ему руку. — Даю тебе в этом честное слово.

Сигурд горячо ответил на его рукопожатие. Глядя наконец в лицо своего отца, он не сомневался, что их отношения в будущем сложатся радостно и счастливо, хотя и не могут обойтись без столкновений такие характеры, удивительно схожие во всем, включая и недостатки.

Поветрие бушевало по всему Скарпсею, и под его натиском уже зараженные остатки доккальвов отступали в подземные твердыни, унося заразу с собой.

Были заброшены все процветающие селения и богатые копи — там остались лишь самые упорные доккальвы, но и они, неизбежно разделяя общее злосчастье, один за другим заболевали и умирали. Иные доккальвы все еще пытались бежать от неумолимого дыхания смерти, но незараженных поселений с каждым месяцем оставалось все меньше и меньше. Когда миновал год, льесальв мог проехать весь Скарпсей из конца в конец, не опасаясь более больных и малочисленных доккальвов, а когда прошло еще полгода, разошлись слухи, что на поверхности Скарпсея не осталось ни одного доккальва. Те, кто когда-то покидал свои древние подземелья ради щедрых посулов Бьярнхарда, теперь не желали подниматься на поверхность, чтобы случайно не подцепить заразу.

Не без грусти обитатели Хравнборга собирались вернуться на плодородные равнины и возродить былой образ жизни. Первым делом они намеревались отстроить прежний Хравнборг, который некогда сожгли дотла головорезы Бьярнхарда. Отважные воины Хальвдана должны были ныне превратиться в его подданных и поклясться снова встать под его руку на защиту их домов, полей и стад, буде им возникнет угроза.

В самый разгар сборов, когда грузили возки, телеги, навьючивали коней — и каждый день прощались с друзьями, уславливаясь скоро встретиться снова в возрожденном Хравнборге, — к порогу Сигурдова дома явилось мрачное напоминание о былом. Ранхильд, которая вот уже почти год была его женой, как-то ранним утром открыла заднюю дверь и едва не наступила на жалкий сверток тряпья — в поисках убежища несчастный заполз на крыльцо. Ранхильд едва глянула на него — и заторопилась назад, в дом, разыскивать Хальвдана и Сигурда. Они прервали беседу с Рольфом и Миклой и с удивлением выслушали ее сообщение:

— Там у кухонной двери умирающий. Похоже, это дряхлый доккальв, страдающий от поветрия.

Ранхильд говорила спокойно, но от упоминания поветрия всем стало не по себе, хотя они и знали, что зараза убивает лишь доккальвов.

— Скажу, чтобы его отнесли в конюшню, и пусть себе там умирает, — объявил Сигурд, поднимаясь, чтобы позвать Дагруна из большого зала, где он трапезничал с другими воинами Хальвдана.

— Нет, погоди. Вначале посмотрим на него, — остановил его Хальвдан, и брови его знакомо сошлись к переносице — движение, оставшееся с тех времен, когда он хмурился гораздо чаще, чем теперь. — У меня странное ощущение… а впрочем, нет, что за глупости! Пойдем, Микла, чего же ты ждешь? Поглядим на беднягу — быть может, еще очень долго нам на глаза не попадется ни один доккальв.

— И это совсем неплохо, если хотите знать мое мнение, — слегка обеспокоенно пробормотал Рольф.

— Ну так сиди здесь, — фыркнул Микла, — только стыдно, если Ранхильд окажется храбрее тебя. — Он ухмыльнулся и подтолкнул Рольфа к кухне, где Ранхильд разглядывала умирающего доккальва, наклонясь и упираясь кулаками в бедра; вид у нее был весьма критический.

— Похоже на то, что некогда он был довольно важной персоной, — сообщила она Сигурду. — Давай-ка отнесем его поближе к очагу.

Сигурд нахмурился:

— Как, внести в наш дом заразу? Послушай, Ранхильд, не довольно ли будет с него конюшни?

— Дайте-ка мне прежде взглянуть на его лицо, — проговорил Хальвдан, опускаясь на колени возле скорчившегося оборванца и переворачивая истощенное тело так, чтобы было видно высохшее от страданий лицо несчастного. — Да, это поветрие — сомнений быть не может. Похоже, он и до болезни был калекой — у него горб и… — Голос его сорвался, когда он увидел, что вместо одной ноги у доккальва истертая деревянная культя.

Истончившиеся веки доккальва задрожали, приподнялись, и растрескавшиеся губы шевельнулись в едва слышном шепоте:

— Хальвдан? Это ты, Хальвдан?

— Бьярнхард! — вскрикнул Сигурд, и Хальвдан повторил за ним это восклицание.

— О да, Бьярнхард, — просипел калека, весь дрожа в лихорадке. — Я пришел, чтобы умереть со своими врагами, если уж мои друзья все умерли… да впрочем, были ли у меня друзья? И ты тоже здесь, Сигурд? Да, пришел для тебя счастливый день — ты своими глазами увидишь мой конец и конец проклятия, которое ты обратил против меня. А ты все такой же простофиля, как прежде?

— Да, такой же, но теперь я это знаю, — огрызнулся Сигурд, — так что теперь это мне так не вредит, как когда-то. Можем ли мы хоть чем-то облегчить тебе последние минуты? Даже я не решился бы прибавить еще что-то к твоим мучениям, хотя когда-то и мечтал об этом.

— Ничто не делает человека таким щедрым, как победа, — проворчал Микла.

— Смотри, не сделай его последние минуты настолько приятными, что он, чего доброго, раздумает умирать.

Бьярнхард едва заметно покачал головой и утомленно прикрыл глаза.

— О, не тревожьтесь, — прошептал он, — я не стану вам обузой. Вы же наверное знаете, что стоит насланному вами проклятию впиться в тело, как спасения можно не ждать. Но знаешь, Хальвдан, я бы не прочь умереть, в последний раз испробовав доброго крепкого эля. Между нами ведь нет больше счетов, правда? Мы, как могли, старались стереть друг друга с лица земли, и ты победил. Что же, все проходит.

— Да, все проходит, — подтвердил Хальвдан и, поддержав одной рукой голову своего заклятого врага, влил ему в рот эля, хотя Бьярнхарду едва удалось сделать один глоток. Сигурд с изумлением смотрел, как Хальвдан устраивал Бьярнхарда поудобнее, насколько это было возможно при его болезни, и потом сидел при нем остаток дня. Когда на закате Сигурд, уходивший по делам, вернулся, он узнал, что Бьярнхард умер.

Хальвдан приказал развести костер; Бьярнхардово тело сожгли, а пепел развеяли на все четыре стороны Хальвдан и Микла, который относился ко всем этим действиям с легким неодобрением.

— Ты и впрямь облегчил ему конец, — заметил Сигурд, когда церемония завершилась. — А мы все ночь напролет поддерживали огонь и не выспались. — Он покосился на Ранхильд, которая проворно разгребала раскаленные угли, ядовито упрекая Рольфа за то, что тот ухитрился заснуть на посту.

— Теперь все кончено. — Хальвдан тяжело оперся на посох, глядя, как восходящее солнце окрашивает розовым низко нависшие тучи. — Ты прав, он не заслуживал такой смерти — чтобы кто-то сидел с ним и как должно похоронил его или сжег его тело. Однако я сделал все это не ради него, но ради себя.

Я вовсе не чувствительный болван, и меня бы вполне устроило зрелище Бьярнхардова тела, терзаемого лисами и воронами.

— Так почему же… — начал Сигурд и прикусил язык, когда Ранхильд одарила его выразительным взглядом, как делала это частенько, когда Сигурд задавал слишком много вопросов, которые задавать ему вовсе не следовало.

Меняя тему, он ворчливо заметил:

— Жаль, что мы так сильно выжгли здесь землю. Можно подумать, что в нее ударила молния, правда? Уж и не знаю, будет ли здесь еще расти трава.

Хальвдан ласково взглянул на него.

— О, — сказал он тихо, — не тревожься за землю. Она исцелится.

Он ступил на бесплодную, истерзанную огнем землю и чуть слышно повторил:

— Она исцелится.