Он все-таки переступил себя и вернулся домой, вернулся ради отца, подвести его, значит – отказаться от своей семьи. Мать несколько раз пыталась подойти к нему и поговорить, но Тай словно не замечал ее, хотя в глубине душе ему было ее жаль, но то, что она сделала с Леа, не могло быть прощено. Потеряв ее, мир для него словно потемнел, он больше не замечал красок, прежних запахов, и луна больше не очаровывала его, как прежде. Сегодня ночью будет полнолуние, и он свяжет свою душу и кровь с Алишей, но никогда он не отдаст ей свое сердце – оно умерло вместе с той, которой было отдано.

Тай тяжело вздохнул, он сидел на стволе старого, давно завалившегося дерева и смотрел, как медленно опадают листья. Лето подошло к концу, и осень смело вступала в свои права. Скоро похолодает, и весь лес изменится так же, как и его жизнь.

– Ты как? – послышался голос Лестра позади. Подойдя ближе, парень присел рядом с другом. – Холодает, – протянул он.

– Так странно, – начал Тай. – Человек сделал мне больно, а я все равно скучаю. Он умер, и я потерял смысл жизни.

– Перестань терзать себя, – попытался успокоить его Лестр. – Я бы отдал свою жизнь взамен ее, – еще более грустно произнес парень, обернувшись в его сторону и продолжив: – лишь бы еще раз увидеть ее улыбку.Лестр промолчал. Да и что он мог сказать, как поддержать друга, не зная, что он чувствует. Он всегда знал, как не привязаться к человеку – просто относиться к нему, как к средству своих достижений… а, может быть, ему просто не суждено испытать подобное? Хлопнув Тая по плечу, он произнес:

– До полуночи осталось семь часов. Я пойду, твоя мать просила привести Джо, он свяжет вас…

Об упоминании слова «мать» у Тая скрутило живот от спазма и почувствовалось некое презрение и отвращение из-за того, что в его жилах течет часть ее крови. Как смириться с тем, что Дакота отняла у него самое дорогое, что появилось в его жизни? Почему она никогда не рассказывала, что когда-то была человеком? Так вот почему приступы ярости встречались у нее так часто! Знал ли об этом отец? Наверняка знал, иначе как бы он простил ей убийство человека? А, может, просто любовь заставила его закрыть на это глаза… Его не насторожило плохое отношение отца Леа к себе, ведь это всегда что-то значит, но даже предчувствие оборотня не предупредило его. Этому есть оправдание – находясь рядом с Леа он стал забывать, кем является и как живет. Он просидел в лесу до вечера и все это время чувствовал, что за ним наблюдают ее глаза. Она так и не заставила себя подойти к нему, что бы еще раз попросить прощения. Они не нужны ему, и это причиняло ужасную боль. Она заставила его ненавидеть себя, чувствовать ненужной и отвергнутой, и он прав – она получила то, что заслужила. Все, что ей остается – это смириться и жить с этим до конца.

День 7 Морфий действовал около двенадцати часов, и ему удалось предотвратить приступ и странным образом повлиять на следующие – они были менее болезненными и продолжительными. Несмотря на это ее тело менялось, и это было очевидным: появилась мелкая густая волосистость; казалось, она была везде, кроме лица. Еще эти странные преображения с челюстью – зубов стало больше, тело так часто болело, что Леа так сразу и не обратила на это никакого внимания. Желудок, который пустовал вот уже неделю, издавал угрожающие звуки и напоминал о себе ежеминутно, вызывая болезненные спазмы всего желудочного тракта. Чтобы хоть как-то не думать о еде, Леа искусала себе все губы до крови, а так же исцарапала руки отросшими ногтями.На седьмой день спазмы скрутили ее с еще большей силой, так, что заставили проснуться и открыть глаза. От боли стало невыносимо дышать, отчего девушка пыталась задерживать дыхание, но после начинала кружиться голова. В подвале стало жарко, что в сочетании с повышением температуры тела, мучавшей ее вот уже три дня, стало сложно соображать что-либо. Правой рукой она разорвала рубашку на груди, сорвав с нее пуговицы, и замерла в недоумении. Рука оказалась свободной, но – только одна. Впрочем, и это уже радовало, непонятно было одно – для чего он освободил ее? Судя по яркому свету, проникающему через решетку и запаху, время было около трех – четырех часов или что-то в этом роде. Она давно не знала даже текущее число, не говоря уж о времени и дне недели.Наверху приоткрылась дверь, за ней раздался шорох. Леа замерла, прислушиваясь. В нос ударил непонятный, но страшно манящий запах. Свет, который исходил сверху, тускло осветил на этот раз чуть отодвинутый от матраса ящик, на котором лежал сверток, обмотанный газетной бумагой. Сердце девушки замерло, затем бешено заколотилось, когда раздалось тихое поскрипывание закрывающейся двери. В подвале снова потемнело, света, проникающего через небольшую решетку, не хватало, чтобы можно было разглядеть все, что находится вокруг. Но ей было достаточно того, что свет слегка освещал находящейся в углу сверток, и все ее внимание было приковано к нему, ведь запах, который наполнял подвал, исходил именно от него.Снова скрутило желудок, как будто он предвкушал. Тело затрясло от голода, а ноздри жадно втягивали в себя манящий запах. Приблизившись к свертку, ей не составило труда дотянуться до него. Протянув свободную руку вперед и содрав с него газету, Леа обомлела и чуть не потеряла сознание. Под бумагой оказалась небольшая тушка кролика, лапки которого еще слегка дергались в предсмертных судорогах. В глазах потемнело, в желудке послышались звуки голода, а из вмиг разорвавшейся десны, медленно вылезло пару крепких острых клыков. Девушка, взвыв от боли, схватилась за челюсть и, зажмурив глаза, снова начала обкусывать губы. Но запах свежей тушки начал брать свое, трясясь от страха и омерзения, она медленно подползла к живности и, подтащив к себе поближе, уложила на колени. На лестнице послышался шорох, дверь не открывалась, и было по-прежнему темно, но она почувствовала присутствие дяди – он был здесь. Его глаза засветились в темноте; ничего не говоря, он устроился в низу лестницы и тихо наблюдал.Ее тело трясло от невыносимого голода, а запах тушки зловеще возбуждал желудок, не осталось сил терпеть и сдерживать то, что давно должно было выйти. Крепко зажмурившись, девушка вновь открыла глаза – они наполнились влагой и засветились от слез. Леа направила взор в сторону Орвила, в надежде, что он остановит ее, не позволит сделать это. Но он ничего не сделал, как бы она ни хотела этого. Больше нет сил и желания терпеть! Образовавшиеся клыки вонзились в еще содрогающуюся плоть. От звука прокалывания тканей по спине побежали мурашки омерзения. По щекам полились слезы, а в нос ударил запах свежей крови, манящей и такой сладостной. Закрыв глаза, она начала медленно раздирать плоть, чувствуя, как кровь обжигает ее горло, а свежее мясо питает ее силы, давая жизнь пробуждающемуся зверю…

23.50 Небо над лесной опушкой, на которой находился дом Орвила, медленно затянулось облаками, вокруг потемнело и запахло приближающейся ночью. Скоро наступит полночь. Дядя был прав – вкусив плоти кролика, ее тело напиталось силами, и боль слегка утихла, а главное – желудок нашел для себя другую работу: переваривать поступившую в него пищу.Удалось заснуть, главное, чтобы сон длился до следующего дня, тогда возможно было бы избежать приступа. Но, похоже, не сегодня ночью – ее разбудило чье-то прикосновение. Открыв глаза, она увидела перед собой Орвила. Подойдя к ней поближе, он освободил вторую руку, после чего помог подняться.– Что, что ты делаешь? – устало произнесла Леа.– Нужно идти, – прошептал дядя.Накинув себе на плечо ее руку и обхватив за талию, он помог подняться ей по лестнице и выйти на первый этаж. Ее тело ослабло, оно слишком долго испытывало боль, а ноги подкашивались, словно забыли, что такое ходить. От света, наполняющего зал, заболели глаза. Зажмурившись, она продолжала идти, подталкиваемая дядей. После зала они прошли коридор, Леа затошнило, и она попросила остановиться. Но, проигнорировав просьбу девушки, дядя быстро вывел ее из дома.На улице было темно, а на небе уже сверкала блестящая луна. Словно завороженная, Леа не могла оторвать от нее глаз, простояв так несколько минут. Лицо приятно обдувал прохладный вечерний ветер, слегка пахло морозцем. Резкая боль в животе заставила ее вскрикнуть и, слегка пригнувшись, она облокотилась о часть деревянной веранды. Глаза покраснели и опухли, стала ныть челюсть.

– Беги, – произнес Орвил, уставившись на девушку.

– Бежать, куда бежать?! – не понимая, прошептала Леа, пытаясь бороться с болью.

– Я сказал: беги!! – прокричал мужчина, заставив девушку вздрогнув от неожиданности.

– Зачем, кругом лес? – протянула она, ноя от боли.

– Пошла прочь!!! – завопил Орвил, отчего на его лице выступили вены, а глаза налились кровью. Руки и все тело затряслось от злости, и он ринулся на нее.

Не став испытывать судьбу, Леа ринулась бежать в ближайшую лесную чащу, окутанную темнотой и жутким холодом. Лес и его обитатели издавали множество разных звуков, но, гонимая страхом и ужасом, девушка, не останавливаясь, бежала, куда глаза глядят. Сердце бешено колотилось, а в висках оглушительно стучала кровь, стало не хватать воздуха. Сознание темнело. Уставшие ноги подкосились, и Леа упала на слегка влажную землю. Встав на четвереньки, Леа вскрикнула от жуткой боли в позвоночнике, словно сам по себе он, увеличившись в размерах, пытался вырваться наружу. На пальцах рук выступили большие острые когти, которые тут же вонзились в землю. Все кости и мышцы охватила жуткая боль, подхваченная ломотой в шее, которая, вытянувшись примерно вдвое, заставила девушку хрипеть, жадно хватая воздух посиневшими губами. Ее тело стало быстро увеличиваться в размерах, кожа покрылась густыми волосками снежно-белой шерсти, а на шее выступила сероватая пушистая холка. Голова вытянулась и также покрылась шерстью. Из преобразившейся челюсти выступало множество острых клыков, из груди раздался нечеловеческий вой. Через пару минут боль прекратилась, а сердце колотилось с новой, животной силой.Она столько раз представляла себе, каково это: быть оборотнем! А теперь все, выходящее за грани реального, стало для нее настоящим. Сегодня ночью родился новый оборотень, новорожденный зверь, имеющий свои инстинкты выживания, его светлая шкура колыхалась под ветром, а широкие ноздри втягивали новые, ранее не известные запахи. Медленно поднявшись с земли, животное смело зашагало по листьям, стараясь делать это как можно тише. Его мохнатые уши, уловив какой-то шорох, доносившиеся рядом, тут же заставили сработать инстинкт охотника.Молодой красивый олененок, ни о чем не подозревая, смело выбежал на лесную пустошь и, подбежав к небольшому кустарничку, тут же стал ощипывать его. Совсем скоро, когда он подойдет поближе, его недолгая жизнь оборвется. Зверь вонзит в него свои острые клыки и, вырвав ему сердце, даст себе новую жизнь, в которой больше не будет страха, лишь бесконечная свобода. На языке почувствовался вкус крови, словно предвкушая, как челюсть вонзится в плоть первой жертвы, животное издало слабое урчание. Обращение свершилось, и это полнолуние станет первым в ее новой жизни.