Уважаемый Валентин Леонидович! Мне неловко спорить с вашими заблуждениями. У меня, как вы заметили, своих хватает. А чьи лучше – пусть читатель рассудит.

Кроме того, мы с вами в разных весовых категориях. Вы – доктор марксистских наук. А я в сравнении с вами – недоношенный «собрат по профессии». Вам поэтому следовало бы отказаться от привычной приставки «доктор», тем более что «марксистская» идеология пала, и тут уж либо доктор с высоко поднятой головой, но без премиальных, либо премиальные, но по умолчанию званий. А проще: скажите, в какое время вы стали доктором, и я скажу, какой вы доктор. И доказывать при этом надо не знаками отличия, а умом. Этак пред дуэлью мы бы уравнялись в положении.

Все это очень серьезно, если иметь в виду вопрос, поставленный в заголовке, а не в нашей с вами полемике. Серьезный, поскольку суть не в том, кто из нас милее читателю, а в том, что после нас: потоп или вхождение в новую цивилизацию? Мне ведь не авторитеты дороги, а простые люди с детьми, которые марксизма-ленинизма не знают и знать не обязаны. Я просил бы вас, тов. Акулов, чтобы не убивать время, выйти на Яндекс и отстучать запрос: Марк Бойков (Проза. ру – «Почему не состоялся коммунизм?..») Может, для дуэли и почвы-то нет.

Но не могу не возмутиться такими перлами: «чертополох „ленинской гвардии“, „неприглядная роль… канонизации Ленина“, „ревизия“ марксизма Сталиным есть необходимое следствие ревизии, которой подвергся марксизм со стороны Ленина». Да за такое расшаркивание перед Сталиным он сам отправил бы вас далеко и безвозвратно. Почитайте его «Вопросы ленинизма», где он в борьбе с оппонентами, соперниками, конкурентами постоянно цитирует и ссылается на Ленина, попросту бьет противников Лениным, усиливая, однако, и абсолютизируя до крайности классовость ленинского подхода, обходя стороной его марксистскую диалектику и адрес применения в этом вопросе. Где уж тут «ревизия»? Тут кувалда против своих. Беспощаднее, чем к врагам. Или я что-то опять не понял? Ведь ленинизм я считаю не ревизией, а развитием марксизма, продиктованным историческим развитием мира, которое объективнее самых научных постулатов.

Ну, в самом деле: капитализм перерос в империализм, обострилась борьба за передел мира, грянула мировая война, народ наш оторвали от сохи и бросили под пушки, танки и газовые морилки, назрела агония и грозила стихией революционная ситуация – а Ленин встал бы и заявил: революция не может победить в отдельно взятой стране. Вы что от него хотели бы: школярской верности учению или верности народу ради его спасения?

Мне недосуг расшивать ваши узкие места, рыться в мелочах, что, как и почему каждый из нас понимает в марксизме. Время у нас с вами было тяжкое, можно сказать, мерзопакостное время. Я поэтому, с вашего позволения, выставлю общую (марксизма) концепцию зарождения, развития и гибели классов в мировой истории, а люди уж сами разберутся, кто из нас с вами ближе к истине. Картина в науке за полтора столетия изрядно детализировалась, но принципиально, в существе, не изменилась.

Итак, было время, когда наши предки не очень отличались от окружающего зверья. Но когда они изобрели каменный топор и овладели огнем, они начали выделяться и, соответственно, консолидироваться. Стадо начало превращаться в сообщество. Возник так наз. первобытно-общинный строй. Это был революционный скачок в развитии материи.

У него были две, очень длинные стадии: первая, низшая (по Энгельсу, «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека») – период «дикости» или первобытного коммунизма, в условиях которого было лишь естественное (природное) по полу и возрасту разделение труда. Тогда же, кстати, началось стихийное приручение ряда животных и растений. Причем, начали этот процесс скорее всего дети, ибо они играли с детенышами убитых зверей, защищая их от поедания, и сажали по забаве зернышки, орешки, отростки. И – вторая, высшая стадия, по Энгельсу, период «варварства». Его бы следовало назвать периодом расцвета первобытного социализма, поскольку в это время происходит становление и развитие уже социального разделения труда, поднявшего людей над животными.

И здесь люди трудятся сообща. Но происходит специализация и выделение общин. Охотники дают начало скотоводству, собиратели плодов и корневищ приходят к земледелию. Это фактически уже сельское хозяйство, ведущее к оседлости. К нему прирастают ремесла, занимающиеся изготовлением орудий, предметов домашнего обихода, украшений и т. п., что, по сути, означает зачатки промышленного производства, ведущего к централизации быта, последовательному укрупнению опорных поселений и превращению их в города.

Так роды по крови постепенно превращаются в слои по виду трудовой деятельности. Успешная деятельность приводит и к выделению личности. От шаманов, предвестников религий; старейшин, прародителей управления; художников, пробующих разные средства изобразительности, один шаг к абстрактному мышлению, выделению систематизирующей роли умственного труда и его возвышению над видовым разнообразием физического. Практически складывается общество со своим базисом и надстройкой.

Далее обозначается первый переходный период. Неизбежный, объективный процесс, участники которого не сознают последствий своих действий.

Труд более продуктивен и надежен для жизни, чем охота и собирательство. А с углублением разделения и специализации труда производительность его резко возрастает. Возникает излишек производимого продукта. Затем – обмен излишками. Первоначально – внешний, между родами, осуществляемый отдельными умельцами (купцами, по Энгельсу), далее – и внутренний, между семьями и лицами, по договоренности.

Обмен означает утрату власти над продуктом. Вот! Это ведет к накоплению его, сначала – случайному, а затем – и преднамеренному. В отдельных руках! Из чего возникает имущественное неравенство в обществе. Слои по роду занятий распадаются внутри на слои по имущественному цензу: на богатых и бедных. Богатые поднимаются в верхи общества. Это создает неравенство социального положения между людьми.

Неравенство углубляется также и от продолжающихся стычек и войн с соседями. Войны, ведшиеся раньше за самок (не за территорию, территорий было достаточно, а вот кровосмешение ослабляло род, к тому же, чужие женщины привлекательнее привычных), теперь ведутся за пленников. Пленные, жившие и работавшие прежде на общих основаниях с коренными, теперь распределяются по семьям с учетом возможностей прокормить их. Отныне они заняты больше не на общих работах, а в приютивших их домах. Там они превращаются в постоянных работников, которым передается весь семейный и наиболее тяжелый труд. Возникает институт рабства.

Думать, что при зарождении человечество купалось в крови, – неверно. Кровь польется, когда, изъедаемое богатством, оно начнет непрекращающуюся битву за его умножение. С возникновением рабства происходит ускоряющееся обнищание рядовых членов и, за долги, их последующее превращение в рабов, более тяжкое, чем пленников.

По историческому значению, это – коренная ломка сложившихся производственных отношений, распад общественной собственности и ее превращение в частную, а значит, изменение и переход от бесклассовой структуры общества к классовой, а следом, и падение общественного самоуправления перед властью богатеев. Так, расколом общества на классы отметился взлет к так наз. «цивилизации», по существу, порочной.

Что же произошло? С возникновением имущественного неравенства – в результате разделения труда и обмена продуктами – в людях с новой силой проснулся животный эгоцентризм, инстинкт к борьбе. Если раньше он диктовался пищевым рефлексом, инстинктом личного самосохранения, то теперь двигателем его становится страсть к богатству, стремление к увеличению личного запаса прочности, вне общественных связей. Эта борьба с той же естественностью усиливается и тягой к господству, что есть продленный рефлекс к подавлению соперника в схватке за личное верховенство.

По этим причинам порождение классов в человеческом обществе – это не прогресс самого Homo-sapiens, а напротив, срыв его к животности, хищности, жестокости. Борьба за богатство оживила звериные инстинкты. Общественное развитие предоставило хищникам новые возможности. Оно усилило их в аппетитах и средствах достижения целей. Труды Б. Ф. Поршнева и Б. А. Диденко о «видовой неоднородности человечества» доказывают это с научной точностью (об этом можно прочесть и в нашей с Диденко книге «Что есть человек? Основной вопрос»).

Но ведь это можно увидеть и сегодня, глянув на самих себя, особенно, после насильственной либерализации, разнуздавшей частный интерес и превратившей нас в кишащую массу, где каждый за себя. Ученые отвлеченно спорят о марксизме, о двойственной природе человека и не замечают, что так наз. «реформы» свернули шею человечности, окунув ее в мерзости животной, первобытной свары.

Эти мерзости, конечно, в завуалированной форме случались и раньше (вспомните, к примеру, «защиты» в нашей среде кандидатских и докторских званий), но с Гайдара-Чубайса и кровавого Ельцина все поля обитания окрасились преступностью и кровью. Вы что, действительно думаете, что человек далеко ушел от звериного состояния, и не знаете, чем диктуются его срывы? Это говорит лишь о том, что наука для многих была средством «хорошо устроиться и жить» самому. Как и сегодня, например, «суды времени» Н. Сванидзе и «документальные фильмы» Л. Млечина позволяют им реализовывать все ту же суетную тягу к богатству и славе, но не путем действительного поиска истины, а голосованием через посредство шельмования множества данных, фактов, лиц, трактовок. Их задача – убедить нас, что революция не объективный фактор развития, а показатель злонамеренной воли.

Но идем дальше. А дальше пошла история вызревания и смен общественно-экономических формаций (рабовладение, феодализм, капитализм), где одни классы сменялись другими, и экономическое господство одних позволяло им добиваться и до поры до времени удерживать политическое господство над другими. Безудержное присвоение через войны, колонизация поверженных народов, а также хищническая эксплуатация труда своих соплеменников набирали высоту и достигали таких крайностей, что людям в определенные моменты становилось невмоготу. Тогда происходил взрыв.

Величайший был от Спартака. Мы знаем, чем он кончался. Километрами виселиц. Затем полной противоположностью Спартаку (по методу протеста и трагизма истории) явился Христос, который понял разъедающее действие богатства и занялся миссионерским поучением людей. Святая простота! Довольно скоро его собственные сторонники и последователи (как и марксисты в наше время) сумели приспособить его учение к своим нуждам и устроить себе благостное царствие. Таковы люди.

Подлинное освобождение трудящихся начинается с социалистической революции. С ее победы, взятия власти пролетариатом, обозначается второй переходный период. По историческому содержанию, это – вновь коренная ломка изжитых производственных отношений, обратный переход от частной собственности к общественной, соответственно, от классовой структуры общества к бесклассовой. С его окончанием происходит замена диктатуры одного класса властью народа, с последующим переходом к общественному самоуправлению, т. е. отмиранию государства.

В процессе же развития самого социализма, когда средства производства находятся уже в руках всего общества, устранена эксплуатация и установлено социальное равенство людей независимо от их административной, трудовой и национальной принадлежности, реально обретается всеобщее право на труд, образование, должностной рост, возможность менять профессию, место жительства, увлечения. Тем самым достигается полная свобода и демократия для всех членов общества, с целью их универсального развития, приложения в труде всех физических, умственных и творческих дарований для достижения наилучших результатов с меньшим напряжением и в радости.

По своему значению, социализм – это стирание социального разделения труда, пожизненной привязки к одному из видов его, свобода переходить из одной разновидности и специализации в другие, развивая при этом неведомые ранее наклонности и дарования.

Далее, с вступлением (переходом) общества в стадию коммунизма начнет отмирать и естественное разделение труда по полу и возрасту.

То есть в непрерывном и скачкообразном движении вперед достигается обратное тому, что произошло в результате первого переходного периода. Иначе говоря, история движется по линии прогресса в симметричной проекции к своим исходным посылкам. Этим замыкается громадный временной цикл, по Марксу, «предыстория» общества. Далее развитие пойдет в рамках самого коммунизма, с новыми периодами и их критериями.

Классики наши (не спорю тут с Акуловым) допускали возможность выкупа средств производства в общественную собственность. Но разве это могло быть после развязанной империалистами бойни? За какие заслуги выкуп и какой еще ценой – после миллионов убитыми? Я бы сегодня предложил вышвырнуть всех наших нынешних «капиталистов» за кордон, вместе с их награбленными капиталами, лишь бы не спровоцировать применение оружия к трудящимся массам, когда полыхнет их недовольство. Пусть они перенесут свою бандитскую активность на тех, кто так хотел нашей погибели и провоцировал разрушение социализма и СССР. Мы восстановимся, поднимемся. Мы обновимся!

Мы знаем силу свободного труда. Мы только не могли понять, откуда и по каким таким законам берется вся эта номенклатурная сволочь и ее подручные. Теперь, от Поршнева и Диденко, знаем – из воинствующей животности в человеке, потребительской хищности, прикрываемой образованностью, культурностью, эрзац-совестью.

Но вернемся к товарищу Сталину и тов. Акулову. Это довольно скверная привычка доказывать истинность какого-либо положения массовостью выгодного себе заблуждения. Именно так поступил Сталин, объявив победивший социализм «классовым обществом», потому что рабочие и крестьяне привыкли считать себя классами. Также использовали ходячие суждения либеральные реформаторы, приняв на веру хрущевскую прививку общественному сознанию о виновности Сталина в репрессиях. Виновность-то была, но не от злой воли, а от умышленной консервации «диктатуры пролетариата», которую Хрущев не разоблачил и не тронул, хотя и попытался было строить коммунизм.

Акулов – поклонник Сталина. Соответственно, он защищает его ошибки (или намеренное искажение марксизма) как праведные действия, опираясь опять же на доверчивость широких народных масс и в их же, как он полагает, интересах. Однако многие, если не миллионы, ушедшие от нас представители народа, не зная о будущем существовании доктора Акулова, натерпелись и от ошибок, и от намеренных действий, и гибли, не будучи при этом ни нарушителями закона, ни противниками марксизма или социализма. Наверно, если б они знали о светлой личности т. Акулова, то умирали бы со счастливой улыбкой на губах. Акулов думает, что отстаивает истину. А я думаю, что он хочет выглядеть красиво. Чтобы получаемые бонусы и почет выглядели заслуженными.

Зря гл. ред. «ЭФГ» подрезал ему язык. Видней была бы фальшь наукообразной трепотни, доходящей до Петра I, Екатерины II, «британских проплат» и «мировой закулисы». Все это попытки упрятать ложь в обертку преданности. Я уж сорок лет констатирую: как кандидат – то прихлебатель; как доктор – то предатель. В области марксизма, конечно. Уж не козыряли бы! Были и честные. Но сделают свое и молчат. А бороться кто должен?

Но вернемся к предмету спора. Что же есть истина?

Марксизм нигде и никогда не говорил об отмирании классов, но только об их уничтожении, совместном. Вследствие – не физической ликвидации, а обобществления средств производства. То есть репрессии, а тем более с физическим и массовым устранением людей, вообще не имели права быть после гражданской войны (одной из форм классовой), поскольку радикальный антагонизм, переходящий в «акции», имел уже ограниченный, сугубо личностный характер. Идея «отмирания классов» как раз и родилась после того, как Сталин устроил им прописку в социализм, в результате чего пришлось забыть об отмирании государства. А нет отмирания государства – тут вам и ограничения свободы, отсутствие демократии, запреты, репрессии. Так искажения диалектики оборачиваются тяжелыми последствиями в политике. А далее, естественно, понадобилось теоретически обосновать классы при социализме. Тут вам и появляются две формы социалистической собственности. Для «научного» прикрытия подделки. Извращение в одном (о классах) требует логически последовательной подправки и искажения в другом (о социализме, собственности, государстве).

Согласно классикам марксизма-ленинизма, общественная собственность соединяет тружеников не в содружество классов (это справедливо в переходный период, где рабочие и крестьяне остаются еще и классами с разной собственностью, и слоями по разделению труда), а в единое социалистическое общество – не с общностью, сложением, а единством, тождеством интересов всех трудящихся. По Сталину же выходит, что общественная собственность, разделяясь на формы, делит социалистическое общество на классы. Способы раздельно-трудового владения единой социалистической собственностью (что неизбежно при разделении труда) представлены как разные формы собственности, где форме ошибочно отдано ведущее, самодовлеющее над содержанием значение.

Ошибочно – потому, что собственность и владение не одно и то же. При социализме (не в переходный период) промышленность находится уже в собственности не только рабочих, но и крестьян и интеллигенции. Земля является собственностью не только крестьян, но и рабочих и интеллигенции. Средства духовного производства принадлежат не только интеллигенции, но и рабочим и крестьянам. Это означает, что с людей сняты оковы их пожизненного прикрепления к месту, слою, занятости, положению.

Две формы собственности придумали от разного владения. На самом деле, нигде никогда не было и не будет, чтобы общественная собственность делила людей на классы. Только – частная и только – при определенных условиях.

Нигде также никогда не было, чтобы в рамках одного исторического типа частной собственности два или три ее подвида (формы) приводили бы к образованию двух-трех различных классов. В противном случае, по представлениям Сталина и Акулова, домонополистическая и монополистическая – крупная, средняя, мелкая – торгового, финансового или промышленного капитала – формы буржуазной собственности должны были бы означать не один (с несколькими слоями), а два, три и больше различных капиталистических класса. Ну, разве не абсурд это? Тогда доколе же мы будем терпеть его в отношении социалистического общества? На лжи нельзя идти к победе.

17 окт. 2010 г.