– Что, не спится? – прозвучал из темноты голос того самого мужчины. – Мне тоже… Не могу спать – мысли о корабле не дают покоя, на нем я могу подняться вверх или опуститься еще ниже вниз. А мне нужно вверх! И, если моя Элис и жена погибли в той страшной катастрофе на Земле, то они естественно поднялись вверх – в слои просветления. Вы и представить себе не можете, как я хочу их видеть, – с глубокой тоской произнес тот самый мужчина.

– Да, однако, это была ужасная драма, – с сожалением заметил шаман, чем несказанно удивил присутствующих – все были уверены, что шаман давно спит.

– Шаман, вы не спите? Отчего же? И как вы можете знать о случившейся трагедии? – недоумевал Алекс.

– Да очень просто! Глубинная память – вот в чем секрет, однако. Я проник в вашу… да-да, в вашу память, – шаман сделал жест рукой, показывая на того самого мужчину, – и увидел все своими глазами.

– Как вы посмели? – возмутился мужчина. Все, что произошло – это моя жизнь, и никто, понимаете – никто не имеет право ничего знать! Только я! Я! – выпалил мужчина и ребром ладони бешено резанул воздух.

Но голос мужчины не выражал злости или упрека, скорее это был крик совести, отчаяние, неуверенность…

– Я должен, просто обязан попасть на этот чертов корабль, – продолжал мужчин. – И упаси Господи, если сиайра попадет в руки демонов. Я и мы все навечно застрянем здесь, а я должен, должен подняться в миры просветления, узнать о судьбе жены и Элис!

– Нет, однако, сиайра не попадет в руки к демонам. Вот человек, который этого не допустит, – шаман кивком головы указал на Алекса. – Он воин Света…

– Возможно, я стану им в будущем, – уточнил Алекс.

– Однако, у него посвящение – трудная штука, но он выполнит задание, он станет воином Света! – сказал шаман с таким видом, как будто все уже свершилось и предстоит всего-навсего торжественное облачение в плащ и вручение меча.

Алекс посмотрел на шамана бегло, но пристально, покачал головой и было видно – хотел что-то сказать, но промолчал.

– О да, – шаман почесал в затылке. – Ну, конечно, он должен многое узнать и понять в этой жизни, многому должен научиться.

– Да, да! Я и в самом деле подозревал, что вы не простой грешник, ведь вы совершенно особенный, вы – светлый, – взволновано говорил тот самый мужчина, протягивая свою руку через стол для приветствия. – Называйте меня Смитом, даже жена называла меня так… да и соседи тоже.

– Алекс, – коротко ответил Алекс, пожимая поданную ему руку. – У вас крепкая мужская рука, вы совершенно не похожи на хлюпика. Как вы оказались здесь? Наверное, произошла нелепая драка, потасовка и вы натворили невесть чего?

Внезапный всплеск света ослепил сидящих, но Алекс успел заметить, что лицо его собеседника бледно, дыхание едва заметно, одна рука крепко сжата в кулак, а другая без цели бродит по столу.

– Нет, – хрипло выдохнул Смит. – В моей жизни был один случай… а, может, и не один. И только здесь и сейчас мне дана возможность оценить все с иной точки зрения, отличной от той, с которой я жил долгое время на Земле. Так вот, я должен все рассказать вам Алекс, поверьте – это нелегко, но я хотел бы, что бы вы узнали все и увидели все своими глазами. Вы не должны повторить моих ошибок, а учиться на своих… у вас нет времени. Дело вот в чем, однажды – точно определить время я не могу – время слишком по-разному течет здесь и там, на Земле, и может случиться так, что на Земле прошли десятки лет, а здесь – всего месяцы. Я сознательно совершил безобразный, мерзкий поступок. Сейчас, я понимаю – это было служение Злу. Зло заманчиво, его жуткий блеск ослепил меня, это был зигзаг внутреннего пути, в высшей степени темный. День и ночь неотвязно преследует меня одна мысль – есть ли еще на свете какое-либо действие настолько низкое, мелкое и бесчеловечное. У меня нет смягчающих обстоятельств: в то время я не был несмышленым мальчишкой, дурных компаний в моем окружении не было, у меня не было мелкого, мстительного характера. Но за импозантным фасадом моего поступка скрывалось чистое Зло. Алекс, вы просто обязаны увидеть все своими глазами, я имею серьезные опасения, что мой словесный рассказ будет сбивчив и непонятен.

– Смит, но я не умею проникать в глубинную память!

– Умеешь, однако, – откуда-то из дремы, сонно ворочаясь и непринужденно зевнув, пробормотал шаман. Он вдруг оживился, подался вперед и бодро заговорил: – Ах, точно! Я, однако, совсем забыл сообщить тебе, Алекс, что все, кто побывал в мирах просветления, могут без особого труда проникать в глубинную память собеседника.

– Что же для этого нужно сделать, уважаемый? – с иронией спросил Алекс.

– Да подождите, однако. Тут есть несколько правил. Во-первых, однако, если ваш собеседник светлый человек и выше рангом, он имеет полное право препятствовать вашему вторжению в свою память, но проникнуть в его память возможно и без всякого труда, однако – с его позволения.

– Ну, а демоны могут проникать в нашу глубинную память?

– Да, конечно, но только высшие, как, однако, блюстители кармы. Есть и другие. Так же и ты, Алекс, не каждого демона раскроешь… – задумчиво продолжал шаман. – И главное, Алекс – я знаю, ты неминуемо приобретешь жизненный опыт, зрелость ума, высоких друзей, будешь готов давать советы, будешь хранителем многих тайн, пройдешь множество испытаний… И если, пройдя этот путь, твое сердце очерствеет и душа закроется, любовь ко всему сущему покинет тебя, доступ в глубины памяти людей или демонов будет для тебя невозможен, но сам ты станешь беззащитным и открытым для всех.

– Да, однако… – сказал Алекс, подражая шаману.

– Это я, знаете, так однако, к слову говоря… а, впрочем, дождемся света.

Свет недолго заставил себя ждать, вспыхнул необыкновенно ярко.

– Алекс, тебе нужно всего-навсего пристально посмотреть в глаза собеседнику. Смит, а вы продолжайте свой рассказ. Вот, собственно, и все. – Шаман зевнул, без надобности потрогал мешочки со снадобьями и закрыл глаза.

Некоторое время царила тишина, Смит молчал и сидел так, как обычно это делает долго нездоровый человек – принуждая себя, с затаенным желанием на скорейший отдых и, может быть, выздоровление. Алекс пристально смотрел в глаза Смита, пытаясь распознать его мысли, но тщетно.

– Да, – сказал, наконец, Смит в глубокой задумчивости, но посмотрел довольно дерзко и скривил рот на манер улыбки, – зачем я жил? Для какой цели? Возможно, она существовала, но я не распознал ее… – продолжил Смит. – Я утилитарно воспринимал все существующее вокруг себя. Для меня не существовало ни животных, ни растений, ни даже людей, которые не были мне близки или знакомы. Зверей, птиц, растений, насекомых, людей – все на свете я расценивал исключительно сообразно тому, в какой мере они полезны мне. Я был абсолютно уверен, что не я живу в большом мире, а мир существует исключительно для меня. Я заботился только о материальном, только о своем процветании. Я ощущал ценность только самого себя. «А, значит, – думал я, – самой природой указано пользоваться жизнями животных и растений так, как это мне полезно, – выпалил Смит на одном дыхании. Он устало опустил голову себе в ладонь, помолчал немного, а затем продолжил: – Я хочу начать все с самого начала… – Глаза его потемнели, но были по-прежнему печальны, он улыбнулся, стараясь скрыть волнение от нахлынувших воспоминаний. – Элис… У меня есть дочь Элис, ей всего пятнадцать лет. – Смит отвернулся, но Алекс успел заметить влажный блеск его глаз. – Моя дочь Элис, она такая хрупкая, тоненькая, совсем не такая, как все ее сверстницы. – Смит доверительно, совсем открыто взглянул Алексу в глаза, все равно как близкому другу. Алекс ответил тем же.

Неожиданно стало совсем светло, Алекс изумленно огляделся, пытаясь понять причину произошедших изменений, но то, что он увидел, показалось ему невозможным. Он, как и прежде продолжал сидеть на лавке в бараке, но глаза его осматривали другой – нездешний, незнакомый ему мир. Этот другой мир он видел так, как если бы перед ним был аквариум с рыбками, который можно беспрепятственно рассматривать со всех сторон, не выдавая при этом своего присутствия. Это было чистое созерцание, без всякой возможности влиять на события. Чувства захлестнули Алекса: страх, осторожность, любопытство и радость – все смешалось, и он понял, что проник в память Смита. Он ясно слышал рассказ Смита, похрапывание шамана и одновременно видел, как тихий летний вечер заполнил тот, нездешний мир, как солнце там уже касается верхушек леса, который тянется по одну сторону неширокой реки. Золотой с багрянцем, солнечный свет мягко струился сквозь замысловатый ажур листвы. Теплый, слегка влажный ветер, напоенный дивными запахами трав и цветов с ближайших лугов, беззаботно, как ребенок, играл листьями и шуршал, прячась в высоком прибрежном камыше. По другую сторону реки был холм, покрытый травой и луговыми цветами, который спускался почти к самому ее берегу, зелень холма не доставала воды всего несколько метров. Этими несколькими метрами владел песок, крупный, чистый, зернистый. Песок уходил в воду, выстилая собой пологое дно. Вода речушки – чистая, звенящая, но прохладная, по всей видимости рожденная множеством ключей, бивших с ее дна, не дававших ей прогреться и создававших ее течение.

Раскидистые ивы, росшие у самого берега, касались своей листвой воды. У самой поверхности водной глади качались на ивовых ветвях стрекозы, ловя лучи солнца, и их длинные прозрачные крылья отливали золотом.

– У меня было два дома: один мой – белый, новый, оснащенный современным оборудованием, и старый дом – дом моих родителей, доставшийся им от их предков, он был заброшен. Я подумывал его восстановить и продать, желая извлечь хоть какую-то пользу… – продолжал Смит, а Алекс продолжал изучать местность.

Главной особенностью здешних мест были зеленые холмы и дома на них. Дома не располагались стройными рядами, привязанные друг к другу, как это обычно бывает в пригороде больших городов. Казалось, чья-то рука разбросала средь холмов приличную горсть белых камней – это и были дома, красивые, независимые, беспорядочно обросшие садами, беседками и цветниками. Замысловатая сеть дорожек и тропинок огибала дома со всех сторон, они как маленькие ручейки вливались в большую, имеющую немало развилок дорогу. Едва ли не на самой окраине поселка была церковь, древняя, из красного кирпича с большими окнами – витражами из разноцветного стекла. Церковь своим высоким шпилем упиралась в вечернее, начавшее густо синеть небо, в котором с громкими криками допоздна носились стайки ласточек, ловя корм для своих птенцов. Огромный старый сад отделял церковь от такого же древнего дома, удивительно, что плодовые деревья этого сада не только не погибли, но некоторые до сих пор плодоносили. Совсем не глубокий колодец с холодной прозрачной водой в нем, обрамленный большими серыми камнями, поросшими зеленым мхом, придавал саду некоторую волшебную таинственность и благородство. Дно колодца было темным, почти черным, а поверхность зеркальной, и всякий, кто смотрел на воду в колодце, видел свое ясное отражение – это завораживало. Любое движение воды – пусть то ветер налетел, листик или веточка с дерева падали в воду – и на ее поверхности возникала тонкая рябь и отражение смотрящего в него таинственным образом начинало качать головой, беззвучно говорить, что приводило смотрящего в замешательство и разжигало душевное волнение. Многие вскоре покидали это место, но некоторые не могли оторвать глаз от волнующей глади. Не замечая времени, они сидели на серых камнях в задумчивости и мечтаниях, но, уходя, часто не могли вспомнить, о чем были их мысли и мечты, однако отмечали прилив сил и бодрость духа. В округе поговаривали, что старый колодец исполнял желания, если очень этого захотеть и нашептать желаемое, наклонившись к воде. Однажды Элис, будучи еще совсем маленькой девочкой… – продолжал Смит. – Наш край был богат разнообразием ягод и фруктов, да и привозных было немало, но вот гранатов в нашу местность не завозили, ограничиваясь гранатовым соком. Так вот, однажды Элис бежит мне навстречу и держит в руке большой гранат. «Папа, папа, – кричит она. – Ты только посмотри, что у меня!» – и протягивает мне гранат.

Алекс видел маленькую изящную девочку, белокурую и голубоглазую, с большим гранатом в руке, корочка граната была малиновой, а венчик его был подсохшим и коричневым…

Это была Элис. Но Смит… Алекс не сразу узнал его, конечно, это был он, но – другой Смит, другой человек, не похожий на этого Смита, сидящего в бараке перед ним. Алекс, несомненно, видел то же лицо, но здесь, в бараке, у этого Смита, было другое лицо: испытания оставили на нем свой след, морщины тонкой паутиной легли вокруг его впалых глаз, но в них сиял живой огонь жизни, стойкость, непреклонность, они смотрели сострадая и понимая, было ясно, что это – сердечное участие. Там, в другом мире, навстречу Элис шел другой Смит – широкие плечи, зоркий глаз, налитое здоровьем, обветренное лицо. Храбрость, честность и прямота – вот то, привычное и неизменное выражение его лица. Во взгляде чувствовалось самоуважение, даже самовлюбленность и не было и тени сомнения – его уважают все. Смит улыбнулся дочери чувственными губами, но глаза его не смеялись, а по-прежнему выражали прямоту и осознание собственного великолепия.

– Элис, кто дал тебе гранат? Тебе предложили купить его? Какую цену они просят? – Смит взял на руки дочь и поднял на вытянутых руках над головой. Мышцы играли на его руках, но шея его при этом даже не дрогнула – физически крепкий самец чувствовался в нем. – Скажи, Элис, сколько стоит гранат? И не сомневайся, если моя дочь что-то захочет, твой папа даст две, три цены и купит один, два… десять гранатов, – уверенно с поэтическим пафосом сказал Смит, ставя Элис на ноги.

– Папа, денег не надо – это колодец, что в саду, исполнил мое желание. Тот, старый… Ну, вспомни! Я загадала желание и прошептала его воде в колодце… – неистощимый свет наполнил ее глаза от ощущения чуда, щеки разрумянились, радость переполняла ее сердце. – Ах, папа! Сегодня утром, я пришла к колодцу, а он… – Элис подняла гранат вверх, очарованно глядя на него. – Он плавает в колодце. Я знаю – это колодец… Это колодец мое желание исполнил!

Смит помрачнел и с некоторым разочарованием в голосе произнес:

– Дочка… Элис, пойми, необходимо быть разумной в этой жизни, чудеса бывают только в сказках для маленьких, малюсеньких девочек. Но ты-то у меня большая, и надо, как твой папа, иметь трезвый взгляд на вещи.

Элис все еще взволнованно продолжала:

– Я заметила его издали и подумала, что это дети оставили тут мячик, они играли здесь раньше меня. Но папа, этот гранат только для меня… Он плавал посередине колодца. Я наклонилась, чтобы взять веточку и достать гранат, но веточка мне и не понадобилась. Едва я подняла голову, гранат уже был у самых камней, с моей стороны. – Элис сделала глубокий вдох, словно ей не хватало воздуха, восторженно и с большим доверием посмотрела на отца.

– Элис прекрати сейчас же, – не повышая голоса, сквозь зубы процедил Смит. – Я не хочу этого слышать, тебя обманули, над тобой посмеялись! Понимаешь, тебе нужно учиться трезво мыслить – это значит быть умной. Чтобы жить, не нужно никаких фантазий! Я обещаю: я разузнаю, кто придумал все это, и я уверяю, мало ему не покажется. Твой папа – запомни – всегда защитит свою Элис!

…

– Помню, – продолжал Смит, – зло кипело внутри меня. Я перечислял в уме всех тех, кто мог бы это сделать: «Наверное, служители церкви – больше некому, они ухаживают за садом и чаще других бывают там. Добродетели! Случайные свидетели игры дочери, творцы дешевого чуда. Это они морочат ей голову, они плодят вокруг себя чудаков, погруженных в утопические мечтания!» – вздохнул Смит.

…

– Элис, дай мне гранат, – едва скрывая раздражение, попросил Смит.

– Но, папа! Это – мой гранат, и я хочу узнать, что в нем внутри и каков его настоящий вкус.

– Я сказал, дай мне его!

Радостный свет исчез с лица Элис, она взглянула на отца, и взгляд ее был полон тревоги и непонимания. Губы были крепко сжаты, весь ее вид выражал молчаливый протест. Но Элис не могла не подчиниться отцу, она нехотя протянула ему гранат.

– Ты хочешь посмотреть, что там внутри, так смотри же! – Смит без особого труда разломил гранат руками, яркие светящиеся зернышки веером разлетелись в стороны, сок мелкими каплями забрызгал лицо Элис.

Элис отпрянула назад, а Смит продолжал ломать гранат на мелкие куски, бросая их на землю, и совершенно не замечал Элис. Когда Смит покончил с гранатом и посмотрел на дочь, она тихо плакала и выглядела глубоко несчастной, в глазах ее не было и следа прежнего доверия отцу. Смит не заметил перемены настроения дочери.

– Элис, перестань плакать, ну же. Я куплю тебе еще гранат, а этот тебе не нужен. Ты должна жить, как твой отец – твердо стоять на ногах, а не быть глупенькой мечтательницей. Ты поняла меня, дочка?

Элис слабо кивнула головой, не поднимая глаз, а Смит взял ее за руку и они пошли к дому. Свежий ветер с реки обдувал лицо Смита, которое, как и прежде, выражало честность и рассудочность.

– Я был плохим прихожанином. Ходил в церковь по большим праздникам, любил, когда жена и Элис красиво одетые шли рядом, мне было приятно слышать, как люди, проходя мимо, говорили: «Посмотри на семейство Смита, какие красивые его жена и дочь, а сам Смит – настоящий хозяин и семьянин».

Но не позднее, чем на следующее утро, оставив все дела, я отправился на утреннюю молитву с одной целью – поговорить со святым отцом об Элис. После молебна я поджидал его у входа в сад, я знал, что он ежедневно, в любую погоду совершает прогулку в саду в одиночестве, наедине со своими думами. День был очень ярким, свет мощным потоком лился с небес, но жарко не было и душно не было – только свет, всепроницающий и почти осязаемый. Дверь в церковь отворилась – это вышел святой отец с библией, прижатой руками к груди. Ветер, не тот легкий ласкающий землю, а плотный, как огромное живое существо, вездесущий и любопытный подхватил длинные одежды святого отца, бросил их, метнулся к Смиту, взъерошил ему волосы и наполнил собой его легкие.

– Доброе утро, святой отец, – как можно более сдержанно и учтиво проговорил Смит.

– Спасибо, утро действительно очень хорошее, но я замечаю тревогу в ваших глазах. Что-то случилось, сын мой?

– Скорее, это не тревога, а забота об Элис – о моей дочери, – спокойно и непринужденно продолжил Смит, но руки его упали вдоль туловища, а кисти рук сжались в кулаки.

– Да, хорошая, умная девочка, я часто вижу ее в саду, она там играет и, что приятнее всего – читает много детских книг, – святой отец не спеша свернул к садовой калитке.

Смит же не шел рядом, а как хищное животное, готовое к атаке, шел перед святым отцом, пятясь назад, не отворачивая лица и глядя ему в глаза.

– Уж не случилось ли с ней чего? – с сердечным участием спросил святой отец.

– Да, случилось! – выпалил Смит, гордо подняв голову.

Здесь, в бараке, Смит сделал движение, как будто порывался встать и уйти, но махнул рукой, сел и продолжил свой рассказ.

– Совсем не знаю почему, но я был уверен, что гранат для Элис подбросил именно святой отец. Подозрений на этот счет было немало. Я вспыхнул, как порох и прямо, без всяких намеков, высказался на этот счет.

…

– Вот так-то, святой отец, – закончил я, – прошу вас освободить Элис от дешевых чудес. Я хочу, чтобы Элис была успешной и свободной в этой жизни, чтобы ее не держали утопические догмы. Я понимаю, святой отец, что церковь нужна людям на этом этапе жизни. Но, я не хочу, чтобы Элис отказалась от личной воли ради рабской покорности воле вашего Божества!

Алекс видел, как святой отец медленно поднял на Смита глаза, они выражали глубокую задумчивость. Неожиданно, как бы продолжая свои мысли вслух, святой отец произнес:

– Да, самолюбие, клубок из всех разновидностей эгоизма… а сердце пусто… Самые счастливые люди – невежды. Позвольте, – уже совершенно ясно глядя на Смита, продолжал святой отец, – но что до вашей Элис, то к злополучному гранату я не имею ни малейшего отношения. А что касаемо религии… – глаза святого отца засмеялись, но лицо его оставалось неизменно спокойным. – Это лишь призыв к любви и к свободному богосотворчеству.

– Я фермер, и чтобы выращивать гусей, уток, кур не нужны мечтания о всеобщей любви. Достаточно и того, что я люблю свою жену и дочь. В жизни необходимы лишь несколько факторов для успеха – здоровье, крепкое тело, расчетливый ум, крепость нервов, твердые и ясные желания и пользование природой – едой, теплом, светом – всем, что она дает. Вот и все! И – никакого зла. И зачем эта ваша любовь ко всему сущему? Вы, священнослужители, столетиями молитесь, взывая к Богу, пытаясь искоренить Зло. И где же результат? Где он? Вы же говорите: «Господь всемогущ…». Если не так, поправьте меня, святой отец!

– Да, Он всемогущ.

– Но, если Он всемогущ – Он ответственен за зло и страдание мира. Следовательно, Он не благ. Вы сами противоречите себе, святой отец.

– Поймите, Смит, я не собираюсь сейчас навязывать вам, как вы говорите, утопические идеи – вы зрелый человек. Я выскажу лишь опыт, накопленный поколениями. Господь – это духотворящая власть, действующая во всех душах, не умолкающая даже в глубине демонических миров и направляющая миры к чему-то более совершенному, чем добро и более высокому, чем блаженство. У Бога – всеобъемлющая любовь и неиссякающее творчество слиты в одно. Поверьте, Смит, для Господа, который творит миры, галактики не составило бы ни малейшего труда создать сразу, предположим, людей добрых, любящих Бога, друг друга, честных, справедливых и покорных, подчиняющихся только Творцу. Но как эти люди были бы похожи на машины или рабов! Господь творит из себя, и Он – свободен. Свобода – это не хаос, а возможность различных выборов. И этой свободой Господь наделил всех, и ангелов – в том числе, чьим Творцом Он является. А результат выбора некоторых вы знаете, Смит – появился отступник, и за ним пошли многие. И бытие многих миров определилось отрицательным выбором, их утверждением только себя, и их богоотступничеством. Отсюда то, что мы называем Злом мира, отсюда страдание, отсюда жестокосердные законы и отсюда же то, что эти Зло и страдания преодолимы. Это произойдет не сразу же, не в мгновение ока, не чудом, не внешним вмешательством Божества, но длительным космическим путем изживания богоотступническими мирами их Злой воли.

– Но человек слаб, святой отец! Жизнь диктует ему свои законы, и у него нет выбора.

– У человека всегда есть выбор. Он свободен, и не нужно отказываться от личной воли, важен лишь выбор человека, голос его сердца, разума и не нужна слепая покорность религиозным силам, зависимость от них. Зависимость рождает невежество, а невежество приводит к рабству – религиозному рабству в том числе. Вот почему нужна свобода выбора, и Господь дал эту свободу каждому, он ждет не рабов в свой стан, а союзников. От человека требуется лишь малое – не допустить к себе Зло и принять добро.

– Поздравляю вас, святой отец! Вы ловко ушли от моего прямого вопроса о моей дочери Элис… И что, мы станем говорить между собой? Все, что вы наговорили – все воздушно, призрачно, – Смит посмотрел холодно и коварно, но вдруг поклонился святому отцу с насмешливой улыбкой, выпрямился и, не оборачиваясь, большими шагами пошел прочь…

Внезапно очередная порция света охватила сидящих в бараке. Шаман спал, держась руками за мешочки со снадобьями, что вызвало у Алекса невольную улыбку. Смит сидел прямо, вытянувшись в струнку, он сглотнул слюну – у него пересохло в горле, ослабил воротник и продолжил свой рассказ.

– Тогда я чуть было не ударил святого отца, я был уверен, что он посмеивается надо мной, как и над Элис, уходя от темы и навязывая мне свои фантазии. Честно говоря, из всего сказанного им понял я лишь меньшую часть. А ударить святого отца не посмел – его уважали в нашей округе, а я слишком ревностно относился к своей репутации. Жестокое бессилие переполняло меня, и я искал ему выход. Придя на ферму, работал, как проклятый, и к концу дня я, смертельно усталый, шел домой и ни о чем уже не думал и ничего уже не хотел, кроме как принять душ и отдохнуть. Алекс, это – воспоминания многолетней давности, но сейчас я пожелал бы вернуться в тот, самый первый вечер… Так вот, с фермы я шел всегда пешком, любил чувствовать на себе уважительные взгляды соседей, выслушать их приветствия и узнать последние новости, произошедшие за день в нашей местности. Все было как обычно – по пути к дому я мысленно подсчитывал количество грудок, крылышек, лапок, окороков, – утиных, куриных, которые можно будет продать, сколько гусиной печени… О птице, которую я выращивал, я никогда не думал, как о птице, только как о мясе. Что меня удивляло – моя жена всегда думала о курах, утках и гусях, как о птицах, и поэтому не бывала на ферме, да и мяса не ела. Он помогала мне, сидя за компьютером, вела бухгалтерские и юридические дела…